"От сумы да от тюрьмы не отрекайся"
В этот день, когда началась наша история, было пасмурно, и напрашивался дождь, который уже скопился в низких лохматых тучах, беременных водой. Прихожане торопливо крестились у церковных ворот и пробегали по двору, спеша под крышу до начала ливня.
Нищие, которые уже удобно устроились на привычных местах и выставили кепки и банки из-под майонеза для сбора милостыни, тревожно оглядывались, о чем-то говорили, показывая на небо, а некоторые уже убрали домотканые коврики и засобирались домой.
Вдруг сверкнула ветвистая молния, и раздался гром такой оглушительной силы, словно в небесах произошел взрыв. Женщины завизжали и бросились во двор, под навес. Перекрестились даже те, которые никогда не верили в Бога: "Господи, помилуй!" Тимофей, калека от рождения, без пальцев на руках и со шрамом на верхней губе, раскатисто захохотал своим необыкновенно гулким баритоном, казавшимся неуместным в таком тщедушном теле:
- Что, струхнули, коллеги? А Петька-то, наш атеист, так ловко перекрестился, словно всю жизнь в монастыре провел на послушании, - и он снова засмеялся. - Штаны-то проверь - простирнуть не придется?
И уже захохотали все "коллеги". А тучи несло и несло ветром дальше, и вот уже показались клочки голубизны, словно добрый художник решил разбавить мрачность картины. И так же неожиданно брызнули лучи солнца, словно и не было туч еще десять минут назад.
- Ай да Илья Пророче, решил ты нас припугнуть? Ну, удалось тебе это, прямо скажем, удалось. Ну, и спасибо тебе, иногда нас надо вот так сдернуть с места. Смотри-ка, и "безногий" Сашка чесанул под навес, не стал ждать, когда брат за ним с тележкой явится. Сам бы не видел, как у него ноги выросли, не поверил бы. Чудо! Чудо, братья и сестры! Илья Пророк исцелил безногого! - и Тимофей снова раскатисто захохотал. - Только теперь другой храм ищи. Прихожане видели, как ты, словно олень в брачный период мчался на "парализованных" ногах.
Все нищие смеялись, и только один Сашка, который так обмишулился, был хмур, словно только что пролетевшие тучи. Он понимал - Тимофей прав. И начал собирать свои вещички, не забыв и желтенькое пластиковое ведерко.
И тут к воротам храма подошла женщина лет тридцати пяти, стройная, темноволосая, сероглазая. Одета она была совсем не по погоде, видно не рассчитала, что так резко переменится свежесть теплого солнечного утра на внезапно налетевший ветер в сопровождении грозовых туч. И хотя гроза прошла стороной, но было еще сыро и очень зябко. И тоненькая блузочка незнакомки видимо ее совсем не грела - она положила узкие ладони себе на плечи и стояла в задумчивости, словно решая, идти ли ей в храм или повернуть назад. "Коллеги" сразу поняли, что подаяния ждать от незнакомки не приходится - ни сумки в руках, ни карманов на одежде у нее не было.
И тут произошло непонятное - молодая женщина произнесла: "Здравствуйте", - и встала на освободившееся место Сашки. Не успели нищие придти в себя, как к храму подъехала иномарка. Хозяин щелкнул пультом и пошел к церковным воротам.
- Подайте... - почти шепотом пролепетала женщина и робко протянула руку.
Хозяин иномарки с недоумением оглядел новенькую с головы до ног, достал бумажник и протянул ей сторублевую купюру, а потом пошел в церковный двор, игнорируя галдевших нищих.
- Вот это наглость! - взвизгнула Верка "Золотая ручка", прозванная так за удачливость в сборе милостыни, вздорная и скандальная бабенка. - Тебе чего - на французские духи не хватает? Встала тут без спроса и клиентов отбиваешь.
В ответ женщина повернулась в Верке:
- Меня зовут Лариса. А вас как?
Верка только переглянулась с Геркой-Перегаром и повертела пальцем у виска. Тот злобно пробурчал:
- Дура не дура, а сотню отхватила. Смотри, голубушка, как бы тебе нечаянно ногу не сломать или еще чего. Шла бы ты отсюда подобру-поздорову.
- Чего вы к человеку привязались, - вступился за Ларису Тимофей. - Ты, девушка, лучше расскажи нам, чего ты решила таким способом зарабатывать? По одежде не скажешь, что ты нищая.
- Я потом расскажу. В другой раз. Хорошо? Мы еще мало знакомы.
- Так и останетесь мало знакомы, - снова встряла в разговор Верка. - Больше ты здесь не появишься. А то мало не покажется, сколько тебе навешаем.
- Да отстань ты от нее, - вконец рассердился Тимофей. - Еще крестины сегодня будут, насобираем, всем хватит. Кончай собачиться. Батюшка ведь обещал вас разогнать, если скандалить будете.
- А Вас, Ваше Величество? Вы ведь у нас особенный, Ваше место неприкосновенное!
Тимофей только вздохнул:
- Как с вами тяжело. Иной раз думаю - ушел бы, чтоб вас не видеть, да нельзя.
Нищие, наконец, успокоились, расселись по своим местам и стали ждать конца литургии.
Через час, после всех "трудов" они засобирались домой. Тимофей подошел к полной, опрятно одетой женщине:
- Поля, давно хотел с тобой поговорить. Ты ведь не очень нуждаешься, дом у вас большой, хозяйство. Так зачем в любую погоду, даже в праздники срываешь детей с учебы и ведешь стоять с протянутой рукой. Ладно бы на службу водила, а то побираться. Неужели не понимаешь, что растишь холявщиц, прости Господи за грубое слово? Они с детства привыкают, что только протяни руку - в нее посыпятся денежки, а то и добротные вещи. И работать не надо! А что с ними дальше будет? Профессии никакой, детская непосредственность исчезнет, они уже не скажут нежным голоском: "Подайте Христа ради! Храни вас Бог!" Им логично ответят: "Девушки, не стыдно ли вам побираться, таким полным сил? Не хотите ли пойти поработать?" А работать-то их никто не научил. Только руку протягивать.
- Да кто ты такой, чтобы меня учить?! Ты сам-то пенсию хорошую получаешь, дом у тебя большущий, участок. А ты ведь с нами вместе сидишь. На золотой гроб, что ли, копишь?
Тимофей покраснел, что казалось невозможным для его мужественного, смуглого лица. Он помолчал немного, разглядывая носки добротных замшевых туфель, и только ответил:
- Я - инвалид. Прости, что не в свое дело влез.
- Вот, правильно, что прощенья попросил. А то ведь ты всего не знаешь - у меня муж очень болен.
- Знаю я его болезнь! - в очередной раз взвилась Верка "Золотая ручка", соседка Полины. - Лень называется. Только и валяется на диване, пультом щелкает, да чипсами хрустит или яблочками, да чтоб хороший сорт был, подороже. Не так скажешь? А к вечеру - бутылочку хорошего вина. Вот мы какие болящие!
- Ах ты, зараза! Больше в мой дом ни ногой!
- Перестаньте! Ведь дети рядом! - снова вступил в разговор Тимофей. - Давайте-ка по домам расходиться. Лариса, вам в какую сторону? На новостройку? Так и мне туда. Бежим, как раз автобус к остановке поворачивает.
- Нет, идите один. Я хотела пешком пройтись, погода прекрасная.
- Да... До того прекрасная, что у вас зуб на зуб не попадает. Давайте-ка поделим мой гардероб: вам мой пиджак, а мне - все что под ним. И не спорьте.
И Тимофей ловко расстегнул своими культями пуговицы и накинул пиджак Ларисе на плечи, как она ни сопротивлялась.
- Ну что - бежим на автобус, что-то я устал сегодня. У меня всегда на грозу нехорошая реакция. Я хоть и стараюсь крепиться, но гром кажется мне похожим на взрывы авиабомб или противотанковых мин.
- Говорят, фронтовики не любят грозу.
Лариса теребила пуговицу пиджака. Ей хотелось поддержать разговор, но ее смущал этот странный мужчина. Такой щупленький, ниже среднего роста, но с волевым умным лицом и добрыми карими глазами. Инвалид детства, но так хорошо знает про бомбежку. И такой авторитетный, все его уважают в его среде. Хороший психолог. Странный, очень странный...
Лариса и не заметила, что они давно уже стоят на полпути к остановке и что последние слова она произнесла вслух.
- Вам я тоже показался странным? Да? А вы - мне. Стоял и думал: такая странная женщина. А двое странных в одном месте это уже многовато. - И он снова засмеялся своим звучным баритоном.
Ларисе тоже стало весело. Они оба смеялись так заразительно, что прохожие оборачивались. Тимофей взял Ларису под руку и твердой походкой направился к березовой аллее.
- И правда, Лариса, давайте пройдемся пешком. Я вас провожу до дома. Вы где живете?
- На Гоголя, но дело в том, что мне еще рановато домой. Я до вечера поброжу. У меня ведь нет своего жилья. Уже нет. Меня дальняя родственница пустила пожить, но кучу условий поставила. Так вот одно из них - приходить домой, когда она возвращается с работы. Поэтому у меня и ключа от квартиры нет.
Тимофей внимательно смотрел на эту совсем еще молодую женщину с непонятной судьбой, ухоженную, и даже, видимо, привычную к комфорту. Об этом говорил и ее наряд - юбка с блузкой из неброской на вид, но, очевидно, дорогой ткани, и не ширпотреб, а штучное изделие.
Она смутилась от его изучающего взгляда.
- Не смотрите на меня так, пожалуйста. Возможно, когда-нибудь я вам расскажу о себе, просто сейчас у меня нет сил вспоминать прошлое.
- Простите меня, Ларочка, я сапогом в душу, а вам, видно, сейчас нелегко. Но так не годится, ходить одетой не по погоде до самого вечера. Пойдемте ко мне. В моей конуре хотя бы тепло. Только у меня есть одно дело, и вы мне поможете, хорошо?
И столько теплоты было в его глазах, какой-то жалости совсем не оскорбительной, что она охотно согласилась.
Они вместе зашли в продуктовый магазин, где Тимофей купил хлеб, молоко, банку куриной тушенки, крупу, макароны и пакетик леденцов. Из магазина они через дворы вышли в так называемый частный сектор. Остановились у ворот малюсенького, словно сказочного домика.
- Вот мы и пришли, - на крыльце Тимофей снял туфли. - Лариса, вы тоже разуйтесь. Хозяйка не любит, когда с улицы в обуви заходят, убирать у нее кроме меня некому.
- Ваша хозяйка? Жена? Нет-нет, я, пожалуй, пойду.
- Что вы! Нет у меня никакой жены. Да и дом не мой. Во-он, видите дальше по улице кирпичный дом? Да-да, под шифером. Вот это и есть мое жилище. А здесь у меня сегодня важное дело.
Они вошли в низенькие сенцы, постучали в дверь.
- Тимоша, - послышался старушечий дребезжащий голос, - это ты? Что ж ты стучишь, дорогой мой, - входи.
Они вошли. В опрятной маленькой комнатушке, устланной домоткаными половичками, стояли только печь-"голландка", комод, стол, покрытый вязаной кружевной скатертью в окружении четырех стульев, да старинная кровать с блестящими никелированными шишечками. На кровати лежала сухонькая старушка лет восьмидесяти пяти. Она радостно улыбалась.
- Тимоша, ты не один? Проходите, милые, садитесь. Тимофей, поставь самовар. А даму твою как зовут?
- Я - Лариса. Только какая из меня дама? И вообще мы с Тимофеем только сегодня познакомились.
- Значит, в доверии ты у него. Он никого ко мне еще не водил, - старушка надела очки, чтобы лучше рассмотреть гостью. - Ты очень мила. Я в молодости такой же была. А за то, что пришлось разуться, не обижайся. Я сама-то уже не встаю с постели, всю уборку Тимоша делает. Жалко мне его труд. Ой! А где же Тимоша? Наверное, Душмана кормить пошел.
- Какого душмана? - распахнула глаза Лариса.
- Да поросенка он так назвал. Говорит, кусается. Еще, мол, не видел таких злющих кабанов, настоящий душман. А что за душман, я и сама не знаю. Это он мне на зиму откармливает. Конечно, я столько не съем. Большинство мяса на продажу пойдет. Тима говорит, что лекарства сейчас дорогие, вот Душман на лечение мне и пойдет, - старушка улыбнулась так светло, словно солнышко выглянуло.
- Хороший у вас внук. А может, он сын? Я в возрасте не очень разбираюсь.
- И не внук, и не сын, хотя по возрасту мог быть внуком - тридцать семь лет ему. Просто сосед. Господь его мне послал. Сам инвалид, а беспомощным помогает. У церкви милостыню просит, а потом нам по очереди на эти деньги продукты покупает, да лекарства. Себе ни копейки не берет. Нас семеро таких, как я. По очереди всем приносит что сможет. А если плохо подают, он со своей пенсии добавит, но без гостинца не придет.
- Жаль его, как-то сразу ваш Тимоша по душе мне пришелся, такой он чудесный. И вот, с детства без рук...
- С какого детства? В Афганистане он был, офицер наш Тима. Там в плену пытали его, пальцы отрубили, губу вон рассекли. А он ночью дождался, когда охранник-то заснул, ну, и бежал к нашим. Он бывший военный, вот так, душа моя.
- Как это странно... - Лариса задумалась, потом улыбнулась. - Так вот откуда у него командирские замашки и выправка военная. Я еще удивлялась, как он так идет - статно, что ли, не знаю, как правильно сказать, и спина такая прямая... Да... Какие чудеса в жизни бывают. И ведь все думают, что он - калека.
- Батюшка Георгий знает. Тима у него благословение брал, чтоб милостыню просить.
- Ну зачем ему это? Он, думаю, и работать мог пойти, я уж верю, что он и с культями куда-нибудь пригодился бы. Получал бы зарплату и раздавал, если уж у него душа этого просит.
- Да какой он работник, здоровье неважное. Да и тоже сказать, милостыню просить - тоже работа не из легких. Ты вот попробуй с протянутой рукой постоять, как себя почувствуешь? Эх, милая, и стыдно, и по любой погоде - в холод, зной - а стоять надо.
Лариса совершенно смутилась, не находила слов, чтобы ответить этой немощной, но такой мудрой и сильной духом старушке. Хорошо, вернулся Тимофей. Он заметил Ларисино смущение.
- Ну ладно, я прибегу еще, баба Глаша, ужин приготовлю себе, тогда и тебе принесу, чтоб два раза не варить. Потерпишь?
- У меня еще твои утрешние вареники не переварились. Иди давай, гостью дома чаем напоишь. Что-то я устала, вздремну немного.
Дом Тимофея оказался просторным и уютным. Зашумел электрический чайник, на столе появились варенье, мед, пирожки. Лариса предположила, что пирожки из Домовой кухни напротив. Тимофей словно угадал ее мысли:
- Пирожки у меня с калиной - их не все любят, потому и предупреждаю. Моя бывшая жена терпеть их не могла. А я вот себе стряпаю. В пять часов встал, тесто завел и еще вздремнул часок. Тесто у меня "термоядерное", через час уже стряпать можно.
- Так у вас была жена? Что ж вы не ужились, характер-то у вас золотой.
- Лгать не хочу, а правда слишком больна для меня. Давайте, я вам тоже о себе потом расскажу, хорошо? Мы лучше чаю попьем. А вообще-то уже обед, я могу кашу с мясом разогреть. Как вы, Лариса? Кашку, да горяченькую? Ну, решайтесь.
- Нет, нет, не беспокойтесь. Я как птичка, с крошек сыта бываю. А вот чаю с пирогами - это с удовольствием.
* * *
В очередное воскресенье, недели через три, Лариса снова стояла у церкви. Все были недовольны, они заметили, что новенькой больше подают.
Тимофей пришел последним. Он был чем-то расстроен.
- Что случилось, Тимоша? - Полина после неприятного разговора старалась подольститься к негласному лидеру.
- Так, спал плохо, - а Ларисе шепнул: - Дед Иван умер, один из тех, за кем я ухаживал. Вчера похоронили.
Лариса перекрестилась:
- Царство ему небесное. А вы знаете, Тимофей, я узнавала у батюшки, чем бы могла помочь в храме. Оказывается, у вас есть отдел по социальному служению. Они тоже ухаживают за больными и инвалидами. Через месяц столовую достраивают, я буду разносить обеды. Правда, это чудесно?
Глаза ее светились, она явно ждала одобрения Тимофея. Но он только кивнул:
- А костюмчик-то на вас все тот же. Но хоть теплую кофточку надели. Не сезон сейчас уже в шелках ходить.
- Да это моя единственная одежда. Спасибо, кофточку родственница отдала, она ей давно мала. И то отдавала, как от сердца оторвала. Совсем недавно я такую кофточку и примерить бы побрезговала, да вот - обстоятельства.
Она вздохнула, разглядывая подпаленное пятно на рукаве от неаккуратного глажения. Тимофей как-то тяжело вздохнул, повернулся к Ларисе и медленно повалился на утоптанную дорожку.
- Господи! - Лариса растерянно смотрела на Полину. - Что это с ним? "Скорую", кто-нибудь! Пожалуйста!
И она стала растирать его культи, терла виски, не зная, чем помочь. Тимофей лежал тихо, только глаза под закрытыми веками словно у часов-ходиков двигались туда-сюда.
- Не тронь ты его, - посочувствовал Герка-Перегар, - сейчас все пройдет, не в первый раз.
И на самом деле, вскоре Тимофей застонал и открыл глаза, поначалу не узнавая никого. Потом начал подниматься, опираясь на локоть, но рука была еще слаба, и он снова упал на пыльную тропинку.
Лариса дрожала от страха за него.
- Тимофей, Тима, давайте я вам помогу. Вот так, опирайтесь на меня, давайте хоть на травку перейдем.
- Там сыро... Роса...
- Ничего, я вот... - она растерянно оглянулась, словно ожидая помощи, и начала снимать кофточку, - я вот кофточку постелю, она плотная, теплая.
- И чего вы все стоите, рты раззявили, - взвилась как обычно Верка. - Бабенка пластается одна, а нам хоть бы хны! Идите, помогите на скамейку его перенести.
И все разом побросали свои ведерки и усадили Тимофея на скамью. Лариса заботливо укутывала его своей кофточкой, вытирала платочком лицо, стряхивала с одежды пыль. И снова, и снова терла ему виски и щеки.
- Не надо, деточка, мне уже лучше, - он говорил еще слабо, но разумно. - Лучше посиди рядом. А это что? - Он с удивлением снял со своих плеч ее кофточку. - Милая девушка, какая же ты добрая. Таких как ты сейчас уже нет, наверное. Возьми, - Он протянул ее "сокровище" с прожженным рукавом. - Надень, не огорчай меня, смотри - ты вся дрожишь.
- Это я от страха, - и Лариса расплакалась.
- Ну-ну-ну! Только не это. Я не могу видеть женских слез. Лучше помоги мне добраться домой. Потихоньку дойдем до автобуса?
- Лариска! - крикнула Верка "Золотая ручка". - Иди-ка сюда!
И по обращению Лариса поняла, что ее приняли в компанию.
- На вот, мы денег собрали. Иди, тачку поймай, не дойдет он до автобуса. А на остальные поесть, что ли, купи, а может, лекарства нужны будут.
Лариса растроганно благодарила, кланяясь всем в пояс.
- Иди-иди, - у скандалистки Верки, наверное, впервые в жизни на глаза навернулись слезы.
* * *
Ночью Тимофею стало совсем плохо. Он бредил, звал Ларису, и бормотал: "Душман не накормлен... Витька, паразит, снаряды давай!.. Нет... Ничего не скажу... Пальцы, как больно! Лариса, скажи им, что мне больно..."
Лариса плакала. Хотела бежать к бабке Глаше за советом, но боялась оставить больного одного. Свет над крылечком мигнул и погас. На улице стало совсем темно. Больной, наконец, задремал.
Утро застало ее на стареньком диване. Солнечный луч скользнул по лицу и разбудил усталую женщину.
- Лариса... Лариса... - послышался слабый голос Тимофея.
Она склонилась над ним, прислушиваясь.
- Ничего-ничего, мне уже лучше. Правильно я запретил вам "Скорую" вызывать. У меня эти приступы недолги: два-три дня, и я здоров.
- Вы много не говорите, Тима. Полежите, я вас сейчас завтраком накормлю.
- Не смею спорить. Чего-нибудь горяченького я бы съел. Только совсем немного. И таблетки... Там в аптечке подписано, какие и когда. Память меня иногда подводит, все подписываю. А ведь лучший ученик в школе был. Математика, история и физкультура были любимыми предметами. Не поверите - в первом классе до двадцати раз подтягивался.
- Это на ваших-то культяпках? Тима, давайте говорить друг другу правду. Я ведь знаю, что вы бывший офицер, знаю, как вы лишились пальцев на руках совсем молодым. Вот только остального не знаю, и от вас зависит - узнаю ли когда-нибудь.
- Когда-нибудь... Давайте на этой формулировке и остановимся. А кстати, здорово это у вас получается - разговариваете и одновременно дело делаете - какая вы проворная, Лариса.
Она, довольная, улыбнулась:
- Вот вам омлет и чай. Пока достаточно. А вот и таблетки. А я пока посижу на диване, может, хоть сидя посплю - неудачная ночка выдалась.
- Да уж. Но можно вы чуть позже поспите? Надо одной женщине хлеб и молоко купить. Здесь неподалеку. Две остановки на автобусе, но можно и пешком. Я обещал, что сегодня приду. Она колясочница, а из Собеса будут только через два дня. Родственники от нее отказались. А еще и Душмана надо накормить. К бабушке Глафире сегодня соседская девочка придет, она ее покормит, - не проблема, а вот Душмана Наталка боится.
- Я все сделаю. А как же вы? Вдруг вам опять станет плохо?
- Ну что ж, если вы так обо мне безпокоитесь, перебирайтесь ко мне жить, все равно комнаты пустуют, - он засмеялся. - Я даже ключ от дома вам доверю, не будете больше по улицам маршировать. И плату брать не буду. Ну, как?
- Тима, я в очень сложном положении, и ваше предложение очень кстати, но что скажут люди?
- А люди ничего не скажут. Я, Ларочка, с соседями в хороших отношениях, они мне верят. Повезло мне, просто повезло.
- Или соседям с вами повезло... Но все-таки мне надо подумать, хорошо? Кстати, и родственница может обидеться.
- Да, это очень кстати! Как она вас облагодетельствовала - койку на ночь дала да подарила кофту, годную только на пугало. А что вы зимой будете делать? Ведь бродить часами по морозу не так весело, как вы думаете. "Грипп и насморк - мне друзья, мне прожить без них нельзя", - это о вас. Господь еще зачтет вашей тетке ее "доброту".
- Тима, не торопите меня, мне надо подумать.
- Ой, да я ж вас приютить хотел по-христиански, я ж не замуж вас зову. Вот наладятся ваши тайные дела - уйдете, я не буду вас держать... Э-э-э, а что это мы так покраснели? Это из-за "замужа"? Ну, простите меня. Я на самом деле душевно рад бы был, если бы вы стали моей женой, но понимаю, что калека вам не нужен. Меня жена-то бросила, как только увидела мои обрубленные пальцы. А говорила: "Навсегда! До самой смерти!" Но, как видите, даже смерти моей ждать не стала. Быстро нашла приют на другом плече. Тоже, наверное, теперь на ушко нашептывает: "Навсегда!" Так что насчет женитьбы это у меня необдуманно вырвалось. Да я ведь так и сказал: "Не замуж зову".
- А я была бы рада...
И Лариса, выскочила на веранду, пока Тимофей не увидел ее загоревшихся щек.
До обеда она побывала и у бабы Глаши, и у Елены, с которой они сразу подружились. Купила продукты на те деньги, что дала Верка.
Веселая, напевая какой-то мотив, она вернулась в дом Тимофея.
- А вот и я! Все дела переделала. Даже в храм заходила, свечу о вашем здоровье поставила. Видела всех наших, привет вам передают, волнуются.
Тимофей нахмурился. Он долго молчал, внимательно глядя на смущенную молодую женщину.
- Ладно, за приветы спасибо. А что народ на улице говорит, и какие нынче погоды?
- Какие там погоды - холодно! Я в своей кофтенке замерзла просто. А говорят... Ну о чем? Вот в автобусе двое спорили. Один говорит: "Вот через пять лет наступит двухтысячный год, а с ним и конец света". А другой в ответ: "Никто не знает, когда это будет, только один Бог". А старичок такой сухонький, на сморщенный гриб похож, так рассвирепел: "Распустили вас со свободой слова! Я, старый коммунист, должен слушать всякую ерунду о Боге". Я вскоре вышла, не знаю, чем их спор закончился.
Ну вот, все рассказала. А теперь продукты выложу. Так, это у нас творожок, попробуем впервые в жизни приготовить сырнички для больного, - Лариса старалась говорить и говорить, чтобы не смущаться от внимательного взора Тимофея.
- Подождите, Ларочка, я очень огорчен сегодня. Вот вы сказали "наши" о нищих у церкви. Конечно, приятно, что вас так быстро приняли в компанию, у нас это редко бывает, но я не могу представить вас всю жизнь с протянутой рукой. Мне больно и стыдно за вас. Вы так молоды, ведь вам лет тридцать пять?
Она кивнула.
- Профессия нищего - это крайность, это когда вынуждают обстоятельства, за редким случаем, когда человек работать не хочет, хотя вполне здоров.
- Не говорите больше ничего, не надо! Я лучше все вам расскажу. Давно надо было бы рассказать, да как-то смущалась. Я ведь росла в хорошей семье. Музыкальную школу закончила, школу с медалью, потом институт. Собиралась замуж. Но так получилось, что перед самой моей свадьбой родители попали в автокатастрофу. Папа еще месяц жил, а мама скончалась сразу. После смерти отца мы поженились с Вадиком, но свадьбу не делали.
Муж мой тогда работал в Тресте столовых и ресторанов. Поначалу все у нас было хорошо, друзей было много, за границу ездили, казалось, Вадик меня любил. А я после смерти родителей как-то перегорела... Старалась сохранить добрые отношения, но любовь ушла. А может, и не было ее... А тут еще муж стал ввязываться в какие-то сомнительные дела, появились незнакомые люди, а потом Вадим возглавил какую-то фирму. И с той поры кончился покой в нашем доме, постоянно звонили незнакомцы с угрозами, все требовали, чтобы я уговорила мужа вернуть то, что ему не принадлежит. Я не знала, о чем речь, и просто ложила трубку. Пыталась говорить с Вадимом, но он меня обрывал: "Не лезь не в свое дело!"
Было очень тяжело. Хоть и не осталось у меня никаких чувств к мужу, но я хотела хоть чем-то ему помочь, чисто по-человечески. Однажды встала за портьерой, чтобы подслушать, о чем они будут говорить с его заместителем. И зря я это сделала. Было так стыдно! И все равно я ничего не поняла. Только Анатолий Борисович твердил, что "они требуют немедленно, иначе сам знаешь...".
На другое утро Вадик отправил меня погулять. Мне не хотелось уходить, оставлять его одного, да и погода была не для прогулок. В общем, я отказывалась. И тогда он категорически потребовал: "Я жду важного гостя. Иди, и чтоб раньше вечера не возвращалась!"
Я выскочила из дома, в чем была, не взяла даже сумочку. Целый день гуляла в парке, сидела у пруда на скамейке, смотрела, как дети катаются на катамаранах. А потом проголодалась и решила возвратиться домой. Первое, что я увидела во дворе - пожарные машины. Выгорела наша квартира и три соседние. Говорили, что взорвался газ. Муж мой погиб при взрыве. С ним в комнате был его заместитель. Он страшно обгорел и скончался, не приходя в сознание.
Вот так я осталась без мужа, без жилья, без предметов первой необходимости и, конечно, без денег. Обратилась за помощью к родственнице, но, сами знаете, она помогла мне только с ночлегом. Надо было восстанавливать документы, чтобы устроиться на работу, ведь все же сгорело. Но куда я не обращалась, везде требовались деньги. Даже фото на паспорт и то ведь бесплатно не делают. Потом надо было посылать запрос в университет, где я училась, получить копию диплома. Пыталась взять в долг у тетки, но она мне отказала, никак не может простить, что когда-то я жила зажиточно. Ей просто удовольствие доставляет видеть меня в таком плачевном положении. И я... встала с протянутой рукой.
Лариса заплакала, всхлипывая, как ребенок.
- Прости меня, Ларочка, прости, золотце - я так обидел тебя, хоть и невольно. Прости, пожалуйста. Ты не огорчайся. Дай мне отлежаться, у меня остались еще старые связи - восстановим твои документы. А пока оставайся у меня, здесь тебя никто не обидит, хорошо?
Лариса, еще заплаканная, утвердительно кивнула.
* * *
Прошло два года...
В детском саду родители разбирали по домам свою главную ценность - детей. По посыпанной оранжевым гравием тропинке шел невысокий, худой мужчина с проседью в смоляных волосах. Увидев окруженную детьми свою беременную жену, он радостно улыбнулся, помахал ей рукой. Кисть руки была протезированной.
- Иду, Тимоша, вот только халат в кабинете оставлю, - и она легкой походкой, несмотря на большой срок беременности, направилась к корпусу.
Они выходили из калитки. Дети махали вслед:
- До свидания, Лариса Викторовна!
- До свидания, дети! До завтра!
Тимофей погладил жену по плечу:
- Ларочка, скоро и наши детки будут ходить в твой садик.
Она радостно засмеялась.
Воспитатели и нянечки смотрели им вслед, и одна из них задумчиво сказала:
- Никак не пойму я нашу заведующую. Такая красавица, а вышла за калеку.
А Тимофей и Лариса шли, держась за руки, и им казалось, что они счастливее всех в мире.