Сильнее смерти
Елена Алексеевна медленно поднималась по ступенькам. Она дошла толко до половины лестничного пролета, ведущего на второй этаж и остановилась. Она не устала и не была больна. В другие дни она на одном дыхании легко добиралась до своей однокомнатной квартиры на четвертом этаже. И ничего удивительного - ей ведь месяц назад исполнилось всего двадцать четыре года. Еленой Алексеевной ее звали в проектном институте, где она работала начальником отдела. Для приятелей и соседей она была Леночка, Ленуся, Аленка. А квартиру она получила два года назад, как молодой специалист.
Молодой специалист...
Лена стояла прислонившись к шершавой стене, покрашеной в безобразный темно-серый цвет. Мыслями она была далеко...
Москва... Университет, лекции, библиотеки, контрольные, курсовые... А по вечерам - танцы. На танцплощадке она и познакомилась с Митей. Из несерьезного мероприятия выросли серьезные, сильные отношения. У них была любовь. И были лишними эпитеты: необыкновенная, крепкая, красивая, настоящая и т.д. У них была любовь. Все знали это, да они и не скрывали. Единственный эпитет, который можно употребить - их любовь была чистой. Они не могли жить друг без друга. И только уверенность, что вечером они увидятся и до поздней ночи будут вместе, до времени, когда вахтер в общежитии закрывал дверь, давала силы слушать лекции, ходить на практические занятия - вобщем на рутинные дела.
Удивительно, что они так поздно познакомились. Оказалось, что они учатся в одном университете, на одном курсе, только на разных факультетах. А познакомились на танцах! Они даже жили в одном общежитии. Только Лена была из московского детдома, а Митя приехал из Красноярского края. Там у него остались родители и три сестры. Родители у Димитрия были людьми верующими, и детей воспитали в строгости, любви к Богу, любви к людям и ответственности за каждый поступок. Несмотря на то, что некоторые парни с факультета считали его старомодным, даже немного странным ("такой умный парень - и верующий!"), все-таки Митя пользовался уважением. В парне была такая внутренняя добрая сила, что никому и в голову бы не пришло попрекать его за веру в Бога. Он и физически был силен - высокий, широкоплечий, статный. К тому же он был красив мужской русской красотой - к его волнистым русым волосам очень шли васильковые глаза и смуглая кожа.
- И что ты нашел во мне? - робко спрашивала иногда Лена. - Столько красавиц в Москве, а ты выбрал серую мышку.
- Ты добрая и верная. Любишь по-настоящему, это я сразу почувствовал. Такие как ты никогда не предадут. Это дороже любой красоты. Да и не такая уж ты "серая". Приодеть бы тебя, да не на что. Вот университет закончим, практику отработаем, поженимся. Представляешь, какая ты будешь невеста под венцом? Белое платье, фата... Дальше его фантазии не хватало. Ведь в их доме всегда было уютно, чисто, но небогато. Для того, чтобы одеть его в Москву, пришлось заколоть бычка.
Сейчас Лена вспоминала их встречи, прогулки по вечерней Москве и робкие поцелуи на прощание. Сердце ее сжималось от воспоминаний. Ими она и жила все эти два года, после того, как с московского вокзала поезд увез ее вдаль.
Они никак не могли проститься. Лицо Лены опухло от слез. Она прижималась головой к Митиной широкой груди и плакала навзрыд:
- Почему мы должны расставаться? Я не выдержу. Два года это так много, это вечность, страшная вечность!
- Леночка, дорогая, так нужно. Я ведь еще дальше тебя еду, на Дальний Восток, в глухую деревушку. Мне тоже трудно. Ты мне своими слезами сердце разрываешь! Я люблю тебя, я тоскую по тебе уже сейчас, всегда знай это. Может тогда тебе будет легче.
- Мне не будет легче! Я умру без тебя!
Проводница, глядя на неподдельное горе этих молодых людей, сама обревелась.
И вот минуло два года. Лена жила работой, но главное - ожиданием писем. С работы она ехала "впереди автобуса". Если на остановках было много пассажиров, она нервничала, барабанила пальцами по портфелю повторяя про себя: "Успокойся. Им тоже надо ехать. Скоро буду дома. Осталось еще чуть-чуть". Всякая непредвиденная задержка в дороге или на работе выводила ее из себя. Дни рождения сотрудников были для нее мукой. Нужно было поздравлять, что-то говорить, есть, пить, тогда как душой она была у почтового ящика. Лена представляла почтовый ящик с отверстиями, в которых белел долгожданный конверт. Долгожданный не оттого, что она его долго ждала (Митя писал каждые 3-4 дня), а оттого, КАК ждала. Она с автобуса бегом неслась к подъезду, взлетала на второй этаж, с трепетом вглядывалась - есть ли письмо, торопливо вынимала его, прижимала к губам и нетерпеливо разрывала конверт тут же, на площадке. И не отходя от ящика читала. Счастливая улыбка блуждала на ее губах, иногда она морщила нос и смеялась. Соседей, проходящих мимо, она в этот момент не замечала. Да и они проскальзывали мимо, прикладывая палец к губам: "Тихо! Письмо от жениха!"
А на другой день начиналась жизнь в ожидании следующего письма. На работе Лена ни с кем не делилась, считая их с Митей любовь очень личным чувством, о котором нельзя говорить просто так. Она была неразговорчивой из-за своего постоянного внутреннего чувства ожидания, но работу свою делала добросовестно. Ее считали прекрасным специалистом и постоянно поощряли. Когда Елене предложили после окончания практики возглавить филиал, она ответила, что не уверена, останется ли в этом городе, что ей надо посоветоваться с женихом. И только после того, как Митя написал, что по окончании контракта он намерен переехать к ней, Елена дала согласие.
Друзей у нее было мало, она редко приглашала кого-то к себе домой, но тем не менее Лену любили, чувствуя в ней настоящего человека, сильного и доброго. Только во время двух отпусков она приглашала к себе двух сотрудниц, которым доверила радость своей любви, и сама заходила к ним в гости. Отпуск она проводила в своей однокомнатной, но уютной квартире. Не могла она оставить почтовый ящик, на котором знала каждую мелкую царапину. А Митя не брал отпуск из-за невозможности выехать. Он работал школьным учителем и летом оставался подтягивать нерадивых учеников. Кроме того хозяйка, которая сдала ему комнату, сама была больна, а сын ее перенес церебральный паралич и состояние его все ухудшалось. Мать не могла оставить ребенка, и хозяйством почти одна занималась старшая дочь, которая только что закончила среднюю школу. Заготовка топлива, сена для животных легла на плечи Дмитрия. Вернее, он добровольно эти заботы на себя взвалил. Он был так воспитан. Кроме того Митя в свободное помогал восстанавливать маленькую деревянную церквушку. Однажды Лена решилась сама поехать к Дмитрию, но поскольку он жил в пограничной зоне, она не успела оформить документы, а там уж и отпуск подошел к концу.
"Потерпи, моя маленькая..." - писал Митя. И Лена готова была ждать, только бы оставаться ЕГО маленькой.
Но вдруг что-то произошло. Иногда письма задерживались четыре-пять дней по вине почты, но сейчас писем не было уже неделю, десять дней, месяц, второй... Она по-прежнему писала ему, по-прежнему неслась опрометью к почтовому ящику, с ненавистью глядя в его черные пустые глазницы. Лена вся была, как натянутая струна. Но писем не было. Она молилась, молилась впервые: "Господи, пусть там будет письмо!", - но ящик был холоден и пуст. За месяц она похудела килограммов на пять, на работе были встревожены ее состоянием. Но Елена автоматически делала свою работу: писала, чертила, строила кривые, а в душу к себе никого не пускала. Это было ее горе. Она уже не верила своим глазам, и открывая ящик ощупывала изнутри каждый его сантиметр.
А вот сегодня она не могла подойти к ящику. Наступил, видимо, предел.
- Если сегодня не будет письма, я не выдержу. Я больше так не могу... Не могу!
Но письмо лежало и дожидалось, когда его откроют. Елена не верила ему. Это было как будто чужое письмо, оно было совсем тоненьким. Она с трудом поднялась на четвертый этаж, сбросила плащ прямо на пол в прихожей, взяла ножницы, аккуратно обрезала полоску сбоку, села на диван и дрожжащими пальцами вынула тоненький листочек. Письмо было очень коротким.
"Маленькая моя, прости! Не быть нам мужем и женой. Умерла Клавдия Владимировна, оставила Таню и Вадика одних. Ребенок очень болен, врачи говорят, что он не проживет долго. Я не могу их оставить. И пригласить тебя сюда тоже не могу. Случилось то, чего я никак не ожидал: недобрые люди распустили мерзкие слухи о нас с Таней. Я даже догадываюсь - кто, но это уже неважно. Я, как порядочный человек, обязан жениться на девушке, раз я хоть и невинно, но причастен к сплетне - только так я представляю выход из этой ситуации. Но я всегда любил и люблю только тебя. Я знаю, ты мне веришь, иначе бы мне еще тяжелее было жить. Прости и прощай! Люблю тебя, маленькая моя!"
Лена тяжело встала с дивана, зажгла газ и поставила чайник. На диване лежал тоненький белый листок. Она не хотела, чтобы он там лежал, она не хотела, чтобы это письмо приходило. Она согласна была ждать долго, несколько месяцев, даже несколько лет, согласна была мучиться ожиданием, только бы этого письма не было. Она ненавидела этот белый, исписанный неровным почерком лист бумаги. Митю она ненавидеть не могла. Нельзя ненавидеть любовь... Но она больше не хотела жить...
Уксус, налитый в фарфоровую кружку пах резко и опасно. Лена поднесла кружку к губам: "Прощай, Митенька, я не могу без тебя жить". И вдруг неясная мысль стала настойчиво стучаться в виски: "Митя говорил, что самоубийство - грех. Грех! Грех! Грех!!!" Она резко бросила кружку с уксусной кислотой в раковину. Капли, попавшие на руки, оставили на них ожоги...
На другой день, когда Лена бледная и сосредоточенная вошла в институт, несколько человек задали ей один и тот же вопрос: "Елена Алексеевна, вы покрасили волосы?" Она неспеша подошла к зеркалу. В нем отразилась молодая двадцатичетырехлетняя женщина в элегантном сером костюме, со спокойным лицом, страдальческими глазами и совершенно седыми волосами.
... Прошло шестнадцать лет... Елена Алексеевна разыскала двух двоюродных братьев и иногда ездила к ним в гости. Но чаще они бывали у нее. Уезжали нагруженные подарками и гостинцами.
Она уже возглавляла институт, в который приехала молоденькой робкой девушкой. Переехала в другую квартиру, ближе к институту. Подружилась с некоторыми из сотрудников, которые занимались спортом. Летом они ходили в горы, или сплавлялись на плотах по Каме. Елена лихо мчалась за катером на водных лыжах, поднималась в горы по отвесным скалам. Она была уважаема, была даже любима. Не один раз ей предлагали руку и сердце, но она неизменно отвечала: "Прости, я люблю другого человека".
Как-то проездом заехала к ней родственница, жена одного из братьев и так получилось, что Елена рассказала ей историю своей горькой любви. Маргарита была потрясена.
- Ты точно уверена, что никогда не выйдешь замуж? Ведь как приятно иметь мужа, детей - семью. Семь - "я". А ты одна - "я". Может попробуешь? Есть ведь достойные мужчины. Любовь не любовь, но общие интересы, дети, общая постель - как-то это должно разбудить тебя.
- Нет, Маргоша, я уже думала об этом не раз. Я - однолюбка. Кстати, насчет постели, - она зарделась румянцем. Я вот тут... Вобщем думала одно время пересилить себя, выйти замуж и даже из командировки пеньюар привезла. Она открыла шкаф и достала что-то невообразимое, как облако в оборках. - Бери, пока не передумала, мне это не понадобится. Я точно решила. А так, лежит - смущает только, словно надежду подает, что могу еще быть счастлива.
На следующее лето Елене Алексеевне дали путевку в Ялтинский санаторий. Она провела почти месяц под палящим солнцем. Непривычное безделье раздражало. Радовало только, что через три дня она уезжает. Обмахиваясь газетой, Елена стояла в очереди за газированной водой, которую ловко разливала румяная женщина в кружевной косынке. Отмеривала сироп и вливала желанную шипучую газировку. Впереди Елены стоял подросток лет тринадцати-четырнадцати. Он прикрывал голову матерчатой кепкой и все время озирался, словно ждал кого-то. Вдруг мальчик покачнулся и упал бы, если бы Елена не успела подхватить его. Ей помогли унести мальчика и положить на скамейку в тени густого кустарника. Она сбрызгивала его водой, обмахивала лицо газетой. Юноша открыл глаза, не понимая, где он и что с ним.
- Что со мной случилось? Я упал? Спасибо, что помогли. Это у меня в маму здоровье слабое. Папа меня в санаторий подлечиться привез. А вы кто?
- Я - просто отдыхающая. За тобой в очереди стояла. Сердце у Елены сжималось, она говорила запинаясь. Мальчик смотрел на нее МИТИНЫМИ глазами. - Боже! Бывают же такие похожие лица!
- Что вы сказали?
- Я говорю, ты на папу наверное похож?
- Это да, все говорят: папин сын, - мальчик провел рукой по волнистым русым волосам.
- А твоего папу как зовут?
- Дмитрий Сергеевич. Ой, как вы побледнели! Садитесь на скамейку в тень. Скоро папа подойдет, он заберет меня. Он однокурсника встретил, сказал мне воды попить, а они пошли в какое-то "бюро". Он, как мама умерла два года назад, все какую-то Елену Алексеевну Горину ищет. - Почему вы плачете? Я же вас ничем не обидел.
- От радости. Мальчик мой дорогой, я плачу от радости.