Ангелина была самой красивой невестой, самой счастливой невестой, если не считать того, что ей было неловко за то, что ее мать не сидела за свадебным столом, а суетилась на кухне с прислугой. Ее представили гостям, выпили за ее здоровье, а затем Людмила Ивановна снова удалилась присматривать за тем, чтобы на кухне все было в порядке.
Лина забегала к ней несколько раз, извинялась перед матерью, целовала ее в щеку и снова спешила к столу. В очередной раз она зашла с извинениями, но мать опередила ее:
- Лина, хватит извиняться, я сама не смогла бы сидеть за одним столом с такими...
- Какими такими? Мама, ты же сама меня учила, что осуждение это грех.
- Прости. Но ведь они даже за свадебным столом кроме долларов и марок ни о чем говорить не могут. И откуда их столько враз взялось? Все были вроде одинаковыми, а тут откуда не возьмись - миллионеры.
- Мама, это Пашины друзья. Он ведь тоже не бедный. И не об одних деньгах говорят - вот сейчас Паша повел их в оранжерею. И потом, что мне его друзья? Мне ведь с мужем жить, а не с ними, а Пашу я очень люблю.
- Деньги ты его любишь и сама себе отчета в этом не отдаешь.
Ангелина нахмурилась. Подобный разговор состоялся не в первый раз. Ей было горько, что мама, родной человек, не верила ей. Она любила Пашу всем сердцем. Да, конечно, многое ей не нравилось в его жизни, но любовь была сильнее всех обстоятельств. Любил ли он ее по-настоящему? Разглядел ли ее душу, или был очарован ее красотой? Многое, что она узнавала о муже (теперь уже муже!) ей не нравились. Например, когда они подавали заявление а ЗАГС, она впервые узнала, что он Пахом Андреевич, а вовсе не Павел. И на вопрос, почему его все зовут чужим именем, ответил: "Не люблю я это крестьянское имя. Родители учудили, царство им небесное. Такие же фанатики были, как твоя мамуля - по Святцам назвали".
- Ну зачем ты так? Мама совсем не фанатичная, она просто верующая, - сердце девушки неприятно защемило. - Я ведь тоже православная.
- Ты славная, хоть и православная. За это и люблю тебя, скромница моя. До ужаса надоели наглые девки с сигаретой во рту и голыми коленками. Только и норовят в кошелек заглянуть. А ты не такая, сердцем чувствую. Беречь тебя буду, как цветок редкий. А в церковь ходи, этого запретить не могу, боюсь тогда ты меня разлюбишь.
Этот разговор вспомнился Ангелине, когда она сидела рядом с мамой и гладила ее жесткую руку.
- Линочка, Паша ведь невесту ради тебя бросил, грех это. Говорят, беременная она. Вон ведь все бросила и к родителям в деревню уехала.
- Говорят, говорят! Сколько же можно слушать сплетни? И вовсе не невеста она ему была. У него таких невест с десяток было, прости его Господи! Но теперь все. Ты же видишь, как он меня любит.
Мать только вздохнула, у нее на этот счет были сомнения. "Не дай Бог, потешится да бросит. Ко мне, вон, как к чужой относится. Подарками только задабривает, но не любит, вижу, что не любит. И с Линочкой венчатся не захотел - почему? Подумать ему надо! Тут и думать нечего. Ни разу лба не перекрестил, сколько его знаю. И старше Линочки почти на десять лет. Ох, как душа болит. Господи, спаси и сохрани мою кровиночку!"
...Прошло больше года. Людмила Ивановна часто навещала дочь, но на ее предложения переселиться к ним в особняк отвечала отказом. Вот и в очередной раз Пашин охранник проводил ее к дочери. Та, радостная, бросила журнал в яркой обложке и повисла на шее у матери.
- Лина! Надсадила ты меня! Такая девица, на голову выше матери, а все на шее виснешь. Может тебя еще на ручках покачать?
- Покачай, покачай. Скоро с Пашей в свадебное путешествие едем, целый месяц не увидимся. Рада будешь, чтоб я на шее повисела, да не будет меня.
- Успели до поста повенчаться?! А меня-то почему не пригласили? - сердце матери радостно встрепенулось, прощая обиду.
- Нет пока. - Дочь отвернулась, чтобы мать не видела ее зардевшихся щек. Пока еще не уговорила его. Просто после свадьбы много дел было у Паши, а сейчас вот появилось время, он и предложил. Ну пусть не свадебное путешествие, просто развлечение. Не все же дома сидеть.
- Развлечение? Это Великим-то постом? Да не рехнулась ли ты, матушка? Ведь в церкви считай выросла, как же ты не понимаешь, что грех это?
- Грех, грех! У тебя все - грех. Я ведь молодая женщина. Муж у меня почти неверующий. Да если я ему день и ночь начну твердить - это грех, да то грех, тошно ему будет со мной. Побежит на сторону, искать тот самый грех. Кому от этого будет хорошо?
- Ладно, храни вас Господь. Молиться не забывай. Куда хоть едете? За границу что ли?
- Нет, мам, здесь где-то, в горы. В Казахстан, по-моему. Мне хоть куда, лишь бы с Пашей. А в горы это хорошо. Я хоть его кататься научу по-настоящему. Он в детстве даже по лыжне не ходил. А у меня все-таки первый юношеский.
...Горы встретили их синевой неба, кристальной чистотой и белизной снежных вершин. От высоты и непривычно чистого воздуха первые дни кружилась голова. Павел уже преодолел страх высоты и начал спускаться с невысоких склонов. Ангелина поддразнивала его, проносясь мимо на огромной скорости. Павел с восхищением смотрел на молодую, стройную и такую бесстрашную красавицу-жену.
С каждым днем они уходили все дальше в горы. Ангелина не любила людных мест. Ей хотелось побыть наедине с мужем и природой.
...Тот день не предвещал беды. Молодые, взяв с собой палатку, еду на день, бутылку коньяка, термос с кофе ушли далеко в горы. День был прекрасный. Они дурачились, кидались снежками, лежали на снегу, взявшись за руки и подолгу глядя в небо, а потом снова и снова брали приступом снежные склоны.
Небо потемнело неожиданно. Ветер стал неприятно-холодным, как будто дул сразу со всех сторон. У ног завихрились снежные воронки.
Лина, опытная в таких делах, скомандовала:
- Собираем вещи, и быстро на базу.
Они встали на лыжи и тронулись в путь. Павел предложил:
- А что если обогнуть во-о-он ту скалу, а там напрямую - разве не ближе будет?
- Ближе-то ближе, но ты там в одном месте не спустишься. Рано тебе еще.
- Лина, спущусь. Смотри, какая туча. Заметет нас здесь, не скоро найдут.
- Ну хорошо. Только постоянно помни, чему я тебя учила: чрезмерно не напрягай спину, быстро устанешь, ноги держи крепче, чувствуй снег, слегка тормози палками, если почувствуешь, что скорость выше, чем ты можешь себе позволить. - Впервые она была лидером, а муж внимательно слушал, кивая головой, как школьник.
Они начали спускаться. Уже треть пути была позади, как вдруг Павел потерял равновесие, и его понесло вниз. Когда жена подъехала, резко затормозив, ее испугала расплывающаяся лужица крови под правой ногой Паши. Ступня болталась, как будто была пришита нитками. Муж стонал, но был в сознании.
- Иди, Лина, иди одна. Приведешь на помощь спасателей. Не оставайся здесь, вместе замерзнем. Я потерплю, иди...
Лина деловито, стараясь не допускать к сердцу тревогу, разула мужу ногу, туго перебинтовала, хотя кровь все равно сочилась сквозь бинты, разрезала спальный мешок и сделала из него "чуню" - наспех сшила тонкой проволокой что-то вроде ботинка. Встала на лыжи, наклонилась и взвалила себе на спину, сопротивлявшегося мужа:
- Я сильная, выдержу. Только ты не держись за шею, обхватывай плечи.
На месте падения остались сламанные лыжи и все, что Лина решила бросить, поскольку ей пришлось везти на себе не только мужа, но и огромный рюкзак. Через несколько километров они поняли, что заблудились. Но молодая женщина упорно скользила вперед, везя на спине травмированного Павла. Согнувшись, да с такой ношей, ей было очень неудобно, ноги подкашивались, начались непонятные резкие боли внизу живота. Наконец она остановилась. Пуржило так, что не было видно ни зги.
- Все, Павлик, ночевать будем здесь.
Лина, все чаще прижимая руки к животу, саперной лопаткой вырыла в снегу пещерку. Сделала все так быстро, как редко сумел бы здоровый мужчина. Под снежным навесом натянула палатку, набрала в котелок снегу, зажгла сухой спирт и повесила котелок на рогулину, чтобы приготовить кипяток, радуясь своей всегдашней предусмотрительности. Павел чувствовал себя плохо. Лина достала аптечку, сделала мужу обезболивающий укол и наложила выше щиколотки жгут, ругая себя, что не сделала этого раньше. Насильно напоила Павла горячим чаем, уложила в единственный целый спальный мешок, застегнула молнию, а сама вышла из палатки. Стены из плотного снега сохраняли в палатке достаточное тепло.
- Все будет хорошо, - сама себе сказала женщина, но тут же усомнилась, - снежная буря почти сбивала с ног, а живот болел нестерпимо резко, только на время отпуская, и тогда она начинала молиться, стоя на коленях у палатки. Молилась сосредоточенно, серьезно, как никогда в жизни, понимая, что именно жизнь - ее и мужа - зависела от этой молитвы. Правая рука без перчатки заледенела, но она продолжала совершать крестные знамения, и кланялась, макая лицо в холодный снег, не чувствуя его, а чувствуя только боль, боль...
- Апендицит что ли? - отстраненно, словно не о себе подумала она и снова продолжала молиться и плакать, вспоминая мать и ее вопрос: "Развлечение? Великим-то постом?!"
- Господи, милостив буди нам грешным! На милость Твою уповаю. Богородице Пречистая, Взыскание погибших, не дай погибнуть рабам Божиим Пахомию и Ангелине. Святителю отче Николае, моли Бога о нас. Святый ангел-хранитель, на соблюдение мне от Бога данный, спаси и сохрани!
Слезы падали в снег ледяными горошинами, а она все молилась, с удивительной легкостью вспоминая молитвы и псалмы...
Солнце уже светило вовсю, от непогоды не осталось и следа, когда вертолет опустился на поляну. От него бежали люди. Ангелина еще помогла вынести из палатки закутанного в спальный мешок мужа. Через полчаса оба были в клинике. Павлу пришлось ампутировать ступню. Ангелина потеряла ребенка, о существовании которого они оба еще не знали. Врачи, видя мужественность молодой женщины, которая практически спасла от смерти себя и мужа, решились сказать ей правду - большая вероятность, что детей у нее больше не будет. Этот, потерянный, еще почти не успевший сформироваться малыш, был первым и единственным...
Прошло пять лет...
Павел Андреевич Лесков возглавлял фирму по производству древесины на экспорт. Хромота его была почти незаметной. Когда его спрашивали, не трудно ли ему работать на протезе, он отшучивался, что привык работать головой, а не ногами. Ангелина Владимировна заведовала детским садиком и преподавала в Воскресной школе. Чужим детям отдавала она любовь, которой не могла одарить своих.
Шли дни Рождественского поста. Мама, которая жила теперь с ними, и была любима зятем как, наверное, ни одна теща в мире, помогала дочери комплектовать подарки для детского приюта. Все вокруг было заставлено коробками с игрушками.
- Линочка, а вы никогда не думали усыновить мальчика? Хотя бы вот из этого же приюта?
- Не знаю, я бы всей душой, но захочет ли Паша?
- Опять меня без меня поминаете? Чего это я не захочу? Ну-ка рассказывайте.
- Павлик, сынок, я о ребенке. Взяли бы мальчика из детского дома.
- Мама, ты умница! Я сам столько раз думал об этом, но боялся Ангелина не захочет.
- Вот и славно. Только это сложно, столько документов надо собрать.
- Не волнуйтесь, мама, уж это я беру на себя. Через полмесяца ребенок будет у нас. Готовьте детскую, покупайте игрушки. Я думаю совсем маленького мы не осилим, а вот лет двух сыночек нам будет по плечу, вернее по рукам... Совсем запутался от радости!
...Будущие родители, просмотрев с заведующей личные дела, неметили трех мальчиков-сирот. Оставалось посмотреть детей, чтобы выбрать одного. Заведующая предупредила: "Входить не рекомендую. Смотреть будете через окно из холла, понаблюдайте как дети играют в группе. Я вам покажу этих трех. Вон, смотрите - этот, этот и вон тот с мячом. Впрочем побудьте одни, посоветуйтесь, потом подойдете в кабинет".
Двое взрослых людей напряженно рассматривали играющих детей. Ну как тут выбрать? Все трое такие милые.
- Простите, вы ребеночка будете выбирать? - перед ними стояла девочка лет шести, худенькая, большеглазая. Возьмите Артемку. Он хоть с шестью пальчиками, но такой хорошенький. Мне его жалко очень. Меня вот тоже никто не выбрал, пока маленькая была. А сейчас тем более никто не возьмет. Да я еще такая некрасивая. До свидания. Пожалуйста, выберите Артемку, - девочка пошла дальше по коридору.
Не сговариваясь, Павел и Лина пошли в кабинет и стали расспрашивать о девочке. Заведующая не могла понять о ком речь, пришлось раскрывать папки с документами.
- Вот это фото, это она! Рябенко Елена Игоревна.
- Да что вы? Ребенок отказной. Мать сдала, когда ей еще двух лет не было. Отец наркоман, мать наркоманка. Я не утверждаю, что они были наркоманами в момент зачатия ребенка, возможно это случилось позднее, но кто знает? Представляете какая может быть наследственность у этой девочки?
- Где сейчас ее родители?
- Обоих нет в живых. Мать погибла, отец умер в наркологическом диспансере. Родственников девочки мы найти не смогли.
- Тогда мы забираем ее. Прямо сейчас. Это возможно?
- Павел Андреевич, только поймите, что это навсегда. Возвращать ребенка аморально. Это такая травма, от которой ребенок не оправится. А Леночка очень ранимый ребенок. И вас ждут дополнительные хлопоты. Ей ведь уже семь лет, это на вид она кажется младше. На следующий год ей в школу. Вы же хотели мальчика и помладше, ведь так?
- Ничего, мы уже решили, правда Лина?
- Да, я хочу именно эту девочку.
- Ну хорошо, сейчас ее приведут, а документы мы оформим чуть позже. Нина Георгиевна, сходите за Леной, скажите, что ее ждут родители. Впрочем, лучше ничего не говорите. Пусть родители сами решают, что сказать.
... Большеглазая, худенькая девочка входила по широким ступеням в огромный дом. Она крепко держала за руку Павла Андреевича, прижимаясь к нему. Людмила Ивановна в растерянности переводила взгляд с дочери на зятя.
- Бабушка, что же ты так внучку встречаешь? А где восторги, где подарки, где праздничный обед? - Паша разряжал обстановку.
- Здравствуйте. Меня зовут Лена. Я не настоящая внучка. Но я буду стараться, чтобы вы меня полюбили. Я могу мыть пол, убирать комнаты, даже белить умею, если не высоко. Я все буду делать, только пожалуйста, не отдавайте меня назад. Я так хочу, чтобы у меня были папа и мама. И бабушка, как у всех детей.
Людмила Ивановна целовала ребенка, обливаясь слезами:
- Родная моя, не надо нам ничего белить, мы ни за что с тобой не расстанемся!
На Новый год Лена впервые пошла с родителями и бабушкой в церковь. На литургии она стояла молча, сосредоточенно следя за всем, что происходило в этом удивительном доме. А после, уже в церковном дворе расплакалась.
- Леночка, что с тобой? - заволновалась Ангелина Владимировна.
- Просто у меня в груди так много радости! Я все время говорила спасибо Боженьке, а теперь не сдержалась. Это радость выливается.
- Господи! Вы видели как она плакала? Видели ее лицо? Где я мог видеть такое лицо?.. - Павел Андреевич был взволнован до крайности. - Нет, этого не может быть! Такого просто не бывает! Слушай, Лина, как там в документах ее мать - не помнишь?
- Вроде Рябенко Наталья Ивановна, хотя точно не помню.
- Цивина Наталья Ивановна! Раньше была Цивина. Лина, я в приют.
- Какой приют? Новый год!
- Найду директора, хоть из под земли достану.
...Павел Андреевич с женой сидели в кабинете заведующего лабораторией и ждали результата анализа на ДНК, как ждут, наверное, чуда. И чудо свершилось! Лист бумаги, лежавший на столе, простой листок розоватого цвета неопровержимо доказывал, что Павел Андреевич удочерил собственную дочь.