Нехороший дом 3. Страница Юлии133

Юлия Иоаннова
    *   *   *

- Думаете, это конец? - обрадовала нас Соня при встрече, - Это только начало.

  Вскоре из суда пришла бумага – мол да, захвата земли не обнаружено.
 Но, поскольку ваша баня построена с нарушением санитарных норм (почти тридцать лет назад, по взаимной договорённости с Полиной !), её следует передвинуть на один предписанный метр от границы.

  От какой границы? - в этом же постановлении сказано, что её за давностью “установить невозможно”, надо делать кадастровую съёмку посёлка.

А во-вторых, как можно “передвинуть” баню, как какой-нибудь стул, на пути у которого ещё и стоит впритык жилой домик аж со времён прежних хозяев?
  Помнится, был, вроде бы, прецедент в 30-е годы в Москве под газетной шапкой “Дом переехал”.
Так куда нам до грандиозных свершений тех лет, когда и горы двигали!

  Борис хватается за сердце – мерцательная аритмия.
  Диагноз ставлю сама – у меня летом такая же была. Вызываем скорую.
Уколы, постельный режим.
И у меня аритмия с декабря не проходит.
Слава Богу, не мерцалка, но тоже не подарок.
Сердце несколько раз стукнет – пауза.
Несколько шагов пройду – в груди трепыхается, замирает. Пульс то частый, то с перебоями...
  Но не мерцалка.
Однако никуда не денешься – надо овчарку выгуливать, хотя бы дважды в день.
Иду по тупику, а из Нехорошего Дома всякий раз свора собак с диким лаем.
  Наш пёс норовит в драку, едва удерживаю. Того гляди, поводок порвётся вместе с бедным моим сердцем.
А Дом, гад, радуется. Стёклами позванивает, досками пощёлкивает – мол, вот вы у меня все где!

  Оклемавшись, Борис пишет в суд протест.
  Отвечают – срок подачи жалобы истёк, давайте справку от врача, что не могли присутствовать на заседании.
Участковый терапевт находит букет хворей.
Отсылаем справку.

  Но спустя несколько дней приходит из суда бумага, где “должнику” снова предложено:   
  “добровольно перенести баню на расстояние 1 метра” от владения истцов.
  В случае неисполнения взыскивается сбор в размере 5 минимальных “размеров оплаты труда”.

  При повторном неисполнении – штраф до 200 “размеров”.
  А затем - привлечение к уголовной ответственности, то бишь тюрьма.
  В общем, сушите сухари, граждане ответчики.

  Очередная неотложка. Встречая машину, сама едва стою на ногах. Сделать кардиограмму и записаться к кардиологу снова отказываюсь. Болеть никак нельзя, особенно двоим сразу.

  Сижу рядом, держа борисову руку – сердце под моими пальцами то мечется в панике, то замирает, будто попавшая в силки пичуга.

Проклятый Дом!

  Бориса накачали уколами.
Забрав гонорар и, уже традиционно, мои книжки с автографами в подарок, в который раз порекомендовали обоим всерьёз лечиться и уехали, пообещав, что ритм восстановится.

К счастью, Борис вспомнил про анаприлин, который ему всегда помогал, и проглотил двойную дозу. Сработало.
Вскоре он уже похрапывал, а я всё никак не могла оклематься, горестно размышляя, что же теперь будет.

  Скованные одной цепью, распятые на одном кресте.
  Всё правильно - у венчанных одна плоть на двоих.

  Прежде, несмотря на артрит, Джина вёл Борис, с трудом удерживая поводок. Несколько раз Джин его сваливал. А что делать сейчас?
  Выгуливали мы его обычно трижды в день, - теперь это превратилось в пытку.

  Поводок держал тот, кто в данный момент хоть как-то был способен передвигаться. Доковылять до конца улицы и назад.
Если хватит сил, купить там что-либо в продуктовой палатке. Другой дежурил у тупика, наблюдая за передвижением первого – не завалился ли.
И отгонял разъярённую псарню.

  В общем, двое в дырявой лодке, не считая собаки.

  У Полины по-прежнему светятся два окошка, за которыми тишина. Жива ли?
  Говорят, уже не встаёт.
   Бездвижное страдающее тело в паутине Нехорошего Дома.
  Мы-то хоть кое-как передвигаемся...

  Тонька распространяет версию, что это мы свели её мать с ума, наклеив на окно икону Спасителя.
  Ну, во-первых, икону наклеили не мы, а Сеня.
  Во вторых, не Спасителя, а Николая Угодника. А в-третьих, только бесы бесятся от православных икон...
  Но мысль хорошая. Тоже наклеиваем на окно напротив дома-супостата репродукцию иконы Преподобного Сергия, подаренную ещё отцом Германом из Лавры, который крестил Бориса.   
   Сергий помогает - понемногу начинаем выздоравливать.

  Теперь ходим гулять в лес через территорию соседа-козовода. Но Дом и там достаёт - то Тоня, то Соня.
Выскакивают из-за спорного аппендикса между банями, будто специально караулят.   
  Проклинают, угрожают, потрясая какими-то свитками времён толстовского приятеля Черткова, к которому заезжал когда-то в наши края сам Лев Николаевич.

Молча осеняю сестёр крестом. Бледнеют, синеют, но вопят ещё пуще – будто ветер завывает в трубе.
  “Именем Российской федерации!.. Очистить нашу территорию…”

  Как в “Золушке”:
“Я выживу тебя отсюда. И ты умрёшь в лесу, и тебя съест людоед…” – не помню точно текст...

  Проклятый Дом. Уповаю, что Бог всё равно сильнее каких-то там стекляшек и деревяшек. Даже кирпичей, даже гильотины из гофржелеза.

   В лес далеко уходить боимся - вдруг кто-то “замерцает”.
  Делаем традиционный круг вдоль посёлка - мимо сгоревшей в позапрошлом году дачи, мимо жилья алкоголика Женьки и его неходячей, как и Полина, матери, о которых я писала в далёкие Штаты Игорю Игнатову.
   Он тогда ещё посоветовал мне организовать в нашем посёлке для таких “отверженных” Изанию.

  Ни Женьки, ни его матери уже нет в живых. У забора стоит иномарка кого-то из родственников.

  Не поддамся. Надо во что бы то ни стало завершить книгу.
  Никуда не ездить, никаких поликлиник, врачей.
Молиться можно и дома – Господь простит.
И никаких второстепенных дел, тем более гостей и праздников. Даю себе слово.
  Не встану из-за стола, пока не поставлю точку.
И будь, что будет.

  Сижу за компом. Поднимая глаза, всякий раз вижу в окно нацеленную на меня бойницу соседней крыши и думаю о Полине.
Господи, дай ей силы всё вынести.

  Приходит бумага, что наша жалоба передана в областной суд.

(продолжение следует)...