Александр ГЕРАСИМОВ
ИНИЦИАЦИЯ
Вовка Михнов, напевая бодрую песенку, шел по тропинке и строгал перочинным ножиком бузинную палочку. Он давно уже придумал себе занятие — вырезать из орешника хорошее удилище, приладить к нему можжевеловый поводок и пойти наловить плотвы или еще какой-нибудь рыбы. А пока, — думал Вовка, — смастерю из бузины дудочку. Отличная штука, кто понимает. Нужно аккуратно вырезать свисток, обстучать кору со всех сторон обухом ножа, вытащить сердцевину, а там — дело техники. Только вот ножик никуда не годился. Вовка нашел его за бабушкиным домом, когда пошел накопать червей. Копнул разок — угольный совок, что Вовка стащил из-под печки, скребанул по металлу. Вовка решил, что наткнулся на клад. Хорошо, если, к примеру, коробка с золотыми монетами, как в «Бриллиантовой руке», или завернутый в промасленную тряпицу немецкий пестик, тоже хорошая вещь. В Синявино, где жила бабушка Зоя, были отчаянные бои. Немец рвался к Ленинграду, да шиш ему с маслом. Дальше не пустили. Вот он блокадой город и обложил. Дед покойный много про это рассказывал…
Вовка осторожно разрыл почву и немного даже расстроился сначала. Нашел вовсе не то, что ожидал. Однако, старый заржавевший перочинный нож — лучше, чем ничего. Во-первых, собственный, во-вторых, не нужно будет каждый раз, когда понадобится что-нибудь строгать, клянчить у бабушки ее любимый, сточенный в узкую полоску кухонный "тесак", и выслушивать при том наставления — не потеряй, мол, не сломай, не затупи и так далее. В общем, как бы то ни было, а ржавый ножик — лучше, чем ничего. Вовка отмочил ржавчину в керосине, хорошенько, насколько было возможно, наточил шатающееся лезвие на лежавшем у крыльца булыжнике и устроил полезную вещь в карман штанов до поры, когда будет в ней надобность.
Вот сейчас он и сгодился. Только жаль, настоящей остроты в нем нет. Сооружение свистка требует точности, иначе дудочка нипочем не засвистит, сколько в нее ни дуй.
В поисках хорошего орехового хлыста Вовка дошел до Черного озера. Черным оно называлось из-за темного цвета воды. Почва берега имела в себе большую долю торфа, оттого вода приобретала темно-коричневый оттенок. Это Вовке дядя Лёня Козицкий объяснил. Мамин сводный брат. А он был геолог, так что в этом деле, как говорила бабушка, большую собаку съел. Пить воду из озера, конечно, было нельзя, а купаться — сколько хошь. Торф не вредный. Не ядовитый, то есть.
Вовка решил для начала окунуться. Погоды стояли жаркие и, несмотря на ранний час, солнце начинало уже припекать. Он сбросил с себя штаны, трусы и футболку, влез на склонившийся к воде шершавый ствол старой ветлы и плюхнулся в прохладную с утра воду. Вовке было двенадцать лет и плавал он лучше всех в классе. Никита Борисович, учитель физкультуры, обещал даже взять его в сборную школы. Вовка брассом доплыл до середины озера и улегся на спину. Искусство неподвижного лежания на воде было знакомо ему сызмальства. Надо просто расслабиться и дышать спокойно и ровно. Так, покачиваясь на спокойной озерной глади, пролежать можно было хоть целый день, тем более, что вода в озере, должно быть из-за торфа, была плотной и держала хорошо. Сквозь мокрые ресницы было видно все выше всходящее солнце. Капли воды на ресницах становились теплыми и подсыхали.
Однако разлёживаться особенно было некогда. Вовка твердо решил наловить к обеду окуней и плотвы. Бабушка будет рада. Он перевернулся на брюхо и споро поплыл к берегу.
***
Выплывши в том самом месте, с которого он стартовал, Вовка к своему удивлению не обнаружил оставленной на большом валуне одежды. Мальчик выбрался на песок, сложил ладошки лодочкой, прикрыл ими причинное место и застыл, оцепенев от неожиданной картины. У камня, расстелив на песке банные полотенцы расположились три взрослые, абсолютно нагие, тетеньки. Таких Вовка однажды видал в тайком утащенном из дядилёниного книжного шкафа художественном альбоме со смешным названием «Ню». Вообще, большая, тяжело и липко пахнущая типографской краской книжка целиком была напичкана подобными изображениями, но этих, крутобедрых, голозадых и сисястых бесстыдных теток Вовка отметил особенно. Уж больно они ему понравились. Даже необычную фамилию художника, их нарисовавшего, запомнил — Энгр.
Еще один раз он подглядывал за тем, как приезжая к бабушке из Курска внучка Лена, его взрослая троюродная сестра, умываясь в сенях, мыла под рукомойником маленькие девичьи груди. Но это так… можно не считать. Тем более, что в темноте через щелку и разглядеть толком ничего было нельзя. А, чтоб вживую, так близко… да целых три! Это впервые. У Вовки даже голова немножко закружилась. Он замер, не умея глаз отвесть от больших черных треугольников, что были у теток между ног. А еще у всех троих, как на подбор были большие белые сиськи. Таких даже никакой Энгр не смог бы изобразить.
- Мальчик? — одна из голых, самая красивая, заметила его, — Какой хорошенький. Это твоя одежда, мальчик? — она растянула на унизанных кольцами пальцах его трусы.
Вовка сглотнул слюну и замотал головой. Больше всего на свете он хотел бы, чтобы он сейчас был одет, а тетеньки, чтобы, пускай, оставались, как есть, в чем мать родила. В голове его вместо мозга плавал какой-то розовый кисель, он осовел, прикрывавшие писюна руки дрожали, а ноги постепенно становились мягкими, словно были сделаны из ваты.
Теперь уже все три дамочки, ни капли не смущаясь бесстыдно таращились на него.
- Поди сюда, мальчик, не бойся. Как тебя зовут? — спросила все та же, красивая тетенька.
- Вова, — промямлил Вовка.
- Во-ова, — пропела красавица, — Ну? Что ты стоишь? Возьми же свои вещи.
Вовка, чертя ногами песок, потащился к женщинам. Те переглянулись, одна из них что-то негромко сказала своим товаркам и все трое заливисто рассмеялись.
- Вова, — сказала та, что лежала посередине, у нее были совсем светлые волосы с завивкой кудряшками, — мы тебе нравимся?
Мальчик снова сглотнул накопившуюся слюну и опять закивал головой.
- Что ты все молчишь? — рассмеялась блондинка, — Значит нравимся?
Вовка не нашел ничего лучше, чем опять кивнуть. Подбородок стукнулся в грудь, что даже зубы клацнули.
- А которой из нас ты отдал бы яблоко, милый Парис? — вдруг спросила его молчавшая до сих пор тетенька с рыжими, словно бы у нее на голове был моток медной проволоки, волосами.
- Какое яблоко? — обрел дар речи Вовка.
Тетки опять принялись хохотать, закидывая свои красивые головы и показывая бритые подмышки. Потом рыжая поднялась с песка и, грациозно ступая маленькими, с крашенными бледным розовым лаком ногтями, ножками, приблизилась к Вовке. Раздувшимися вмиг ноздрями мальчик ощутил исходящий от нее необыкновенный манящий аромат. Он был одновременно горьким, душным, сладким и еще неизвестно каким. Вовка был готов ощущать этот запах всю жизнь. Он поднял глаза и увидал большие, волнующиеся от каждого движения груди подошедшей к нему красавицы. Она взяла его руки в свои и положила его ладони на сразу затвердевшие коричневые соски этих замечательных сооружений природы. Вовка чуть не описался от восторга. Перчик его мгновенно вскочил кверху.
Что было потом, Вовка помнил смутно. А может и лукавит. Тетки творили с ним такое, что и рассказывать-то не каждому станешь. Довели они его до обморочного состояния. Очнулся он от вечерней уже прохлады, когда солнце катилось по верхушкам дерев, и обнаружил, что лежит на двух полотенцах, укрытый третьим. Под головой у него были аккуратно сложены его вещи. А теток и след простыл. Вовка поднялся, оделся и отправился домой. Какая уж тут рыбалка.
***
Многие годы спустя, с невольным чувством некоторого стыда, нечистоты и, одновременно, с необыкновенной нежностью вспоминал Михнов происшедшее с ним приключение. А может и не было ничего?…
Спб, Июнь 2010