Первые книги М. Цветаевой

 
Содержание

1. Главные этапы жизненного и творческого пути М. Цветаевой
2. Первые опыты М.Цветаевой в стихах
3. Первые отклики
4. Дружба с М.А.Волошиным
5. Особенности поэтического языка
6. Художественная литература и психолингвистика
6. Заключение



Главные этапы жизненного и творческого пути М. Цветаевой

Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 в московской профессорской семье: отец - Иван Владимирович Цветаев филолог-классик, профессор, возглавлял кафедру истории и теории искусств Московского университета, был хранителем отделения изящных искусств и классических древностей в Московском Публичном и в Румянцевском музеях. В 1912 по его инициативе в Москве был открыт Музей Александра III (ныне Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина). Если влияние отца, Ивана Владимировича, университетского профессора и создателя одного из лучших московских музеев, до поры до времени оставалось скрытым, то мать, Мария Александровна, занималась воспитанием детей до самой своей ранней смерти, - по выражению дочери, завела их музыкой: «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом».
 Характер у Марины Цветаевой был трудный, неровный, неустойчи-вый. Илья Эренбург, хорошо знавший ее в молодости, говорит, что Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовью к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок.
 В принципе, всё это мы видим и в её поэзии.
Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-немецки), печататься - с шестнадцати, а два года спустя, в 1910 году, еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, вы-пустила довольно объемный сборник - "Вечерний альбом". 
 Маленькая, она хотела, как всякий ребенок, «сделать это сама». Только в данном случае «это» было не игра, не рисование, не пение, а написание слов. Самой найти рифму, самой записать что-нибудь. Отсюда первые наивные стихи в шесть- семь лет, а затем - дневники и письма.
Мария Александровна умерла в 1906, когда Марина была еще юной девушкой. К памяти матери дочь сохранила восторженное преклонение. Матери Марина Ивановна посвятила очерки-воспоминания, написанные в 1930-х (Мать и музыка, Сказка матери).
Несмотря на духовно близкие отношения с матерью, Цветаева ощущала себя в родительском доме одиноко и отчужденно. Она намеренно закрывала свой внутренний мир и от сестры Аси (хотя после они несколько сблизились и Ася на литературных вечерах читала её стихи) и от сводных брата и сестры – Андрея и Валерии. Даже с Марией Александровной не было полного взаимопонимания. Юная Марина жила в мире прочитанных книг, возвышенных романтических образов.
Свойственные Цветаевой демонстративная независимость и резкое неприятие общепринятых представлений и поведенческих норм проявлялись не только в общении с другими людьми (им цветаевская несдержанность часто казалась грубостью и невоспитанностью), но и в оценках и действиях, относящихся к политике.



Первые опыты М.Цветаевой в стихах

Жизнь семьи Цветаевых, сколько Марина себя помнила, всегда была переплетена сотнями и тысячами нитей с жизнью литературно-художественной богемы рубежа XIX-XX веков. Писатели и искусствоведы, художники и архитекторы были частыми гостями в доме директора музея древностей Ивана Васильевича Цветаева. Среди особо близких знакомых, почти родственников, Марина и Анастасия Цветаевы выделяли Лидию Тамбурер. Ей дали ласковое прозвище Драконна, Драконночка, и именно ей, наперснице, старшей подруге, Марина Ивановна посвятила два ранних стихотворения из сборника 1910 года "Вечерний альбом":

О, будь печальна, будь прекрасна,

Храни в душе осенний сад!

Пусть будет светел твой закат,

Ты над зарей была не властна.

Такой, как ты, нельзя обидеть…

("Последнее слово")

С Драконной можно было посекретничать о житейском, посоветоваться, пожаловаться… Зубной врач по профессии, она, тем не менее, отличалась тонким чутьем к настоящей музыке и литературе.
В октябре 1910 года в Москве вышла первая книга стихов Марины Цветаевой «Вечерний альбом», получившая одобрительную рецензию М. А. Волошина. Изданный в количестве всего 500 экземпляров, он не затерялся в потоке стихотворных новинок, затоплявшем тогда прилавки книжных магазинов. Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В.Брюсов, Н.Гумилев, М.Волошин, М.Шагинян. Были и другие сочувственные отзывы.
Кстати, Лидия Александровна поддерживала дружбу и вела пере-писку с рецензентами сборника Марины Цветаевой "Вечерний альбом". Так, первым отзывом на сборник юной поэтессы явилась статья признанного мэтра поэзии Максимилиана Волошина в журнале "Утро России". Он верно подметил дневниковый, документальный характер книги, и тонко чувствующая искренний интерес большого поэта Тамбурер не замедлила поблагодарить Волошина: "В Вашей рецензии о книге Марины Цветаевой я нашла столько чуткого внимания, редкого у мужчин, что позволяю себе сказать Вам эти несколько слов. Вы написали то, что мог написать только человек, близко знающий и любящий автора. Примите мою сердечную (и удивленную!) признательность". Конечно, и сама Цветаева благодарила Волошина за то, что "…Вы подошли к ней (к книге) как к жизни, и простили жизни то, чего не прощают литературе".
С того момента возникла ее дружба с М. Волошиным. Позднее он интересовался, почему она назвала свой сборник «Вечерний альбом», почему бы не назвать «Вечерняя тетрадь»?
В этом альбоме Цветаева облекает свои переживания в лирические стихотворения о не состоявшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей:
Ты все мне поведал - так рано!
Я все разглядела - так поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос ...

Темнеет... Захлопнули ставни,
Над всем приближение ночи...
Люблю тебя призрачно- давний,
Тебя одного - и на век!

В ее стихах появляется лирическая героиня - молодая девушка, меч-тающая о любви. «Вечерний альбом» - это скрытое посвящение. Перед каждым разделом - эпиграф, а то и по два. Марина была очень жизнестойким человеком («Меня хватит еще на 150 миллионов жизней!»). Она жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъявляла ей требования громадные, часто - непомерные. В программном стихотворении «Молитва» скрытое обещание жить и творить: «Я жажду всех дорог!». Они появятся во множестве - разнообразные дороги цветаевского творчества. В стихах «Вечернего альбома» рядом с попытками выразить детские впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки.
В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь о маме и о сестре Асе. В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным в мире - конфликта цветаевской поэзии: быта и бытия. Несмотря на то, что стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, они подкупали откровенностью, известным своеобразием и непосредственностью. Но этом сошлись все рецензенты. Брюсов противопоставил Цветаеву другому тогдашнему дебютанту - Илье Эренбургу. Строгий Брюсов особенно похвалил Цветаеву за то, что она безбоязненно вводит в поэзию "повседневность", "Непосредственные черты жизни", предостерегая ее, впрочем, от опасности впасть в "домаш-ность" и разменять свои темы на "милые пустяки". Отзыв Гумилева был еще благосклоннее: "Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна... Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например детская влюбленность; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни...".
Вслед за "Вечерним альбомом" появилось еще два стихотворных сборника Цветаевой: "Волшебный фонарь" (1912) и "Из двух книг" (1913), - оба под маркой издательства "Оле-Лукойе", домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 году она вышла замуж.
Годы первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Цветаевой. Она жила в Москве, много писала, но печатала мало, и знали ее только завзятые любители поэзии. С писательской средой сколько-нибудь прочных связей у нее не установилось. В январе 1916 года она съездила в Петроград, где встретилась с М.Кузминым, Ф.Сологубом и С.Есениным и ненадолго подружилась с О.Мандельштамом. Позже, уже в советские годы, изредка встречалась с Пастернаком и Маяковским, дружила с Бальмонтом. Блока видела дважды, но подойти к нему не решилась.


Первые отклики

Начало литературной деятельности Цветаевой связано с кругом москов-ских символистов; она знакомится с поэтом Эллисом (Л. Л. Кобылинским), который появившись в цветаевской семье, вероятно, был причиной знакомства с московскими символистами. Честолюбивое желание войти в этот мир как равный, заявить о себе со свойственным юношеству максимализмом, внести свой мир и своё слово привело к тому, что юная Марина собрала свои стихи и тайком от семьи в Леонтьевском за свои деньги издала 500 экземпляров книги «Вечерний альбом». Надо отдать должное её смелости - без ложной скромности она послала свою книгу Брюсову и Волошину «с просьбой посмотреть». В ответ последовали одобрительные отклики. Брюсов сразу заметил первый, фактически детский, сборник Цветаевой "Вечерний альбом" (1910 г.), он назвал поэтессу "несомненно талантливой". Но его удручают "домашность", увлечение "изящными безделушками".
  Единственное, что оскорбило юную Марину – это пожелание Брюсова увидеть в её стихах «чувства более острые» и «мысли более нужные». Несомненно, такие напутствия Брюсова оскорбили Цветаеву. Она, распахнувшая свою душу непосредственной первозданностью и берущим за душу откровением, должна показать «чувства Более острые»?! Куда же острее?! Да, вероятно, в её ранних стихах маститый критик мог поспорить с совершенством техники, формы, и т.д. … но никак ни с остро-той чувств. Хотя вскоре, в 1911 г., М.Цветаева на стихотворном конкурсе, объявленном Брюсовым на две строки Пушкина, получила второй приз (первого не получил никто). Брюсов лично вручил юной поэтессе приз - именной золотой жетон с черным Пегасом. Правда, много позже, М.Цветаева, забыв юношескую обиду, назовёт Брюсова "Магом, чародеем" русской поэзии начала века в мемуарно-аналитическом очерке «Герой труда», написанном в 1925 году – через год после смерти Брюсова. Лейтмотивом очерка стала – любовь-вражда Цветаевой к одному из самых авторитетных литераторов старшего поколения. Стремление показать «своеобразное величие» этой фигуры, то есть дать оценку слабых и сильных сторон Брюсова-поэта.
 Тут уместно отметить, что эквивалентом современного содержания в области формы Брюсов, в первую очередь, отмечал ритм, рифму. Этот критерий восходит к индийскому верованию, к поклонению богу Шиве. Он царит над силами энергии, он бог ритма, который своими танцами передает изменяющиеся ритмы вселенной. Обратим внимание на то, что многие поэты связывают первооснову творческого процесса с рождением нового ритма (Пушкин отмечает это в стихотворении "Осень", А.Блок - в "Записных книжках" в связи с поэмой "Двенадцать", А.Ахматова - в стихотворении "Творчество", Вл.Маяковский - в статье "Как делать стихи?"). В статье "Левизна Пушкина в ритмах" Брюсов отмечает ро-жденный временем "резкий перелом" в истории русской рифмы в начале XX в.  Гений художника, в его представлении, выражен в точном образе, выразительном слове, отточенной звуковой инструментовке. В противовес Бальмонту, который предлагал всем поэтам быть импровизаторами, в противовес принявшим расхожий характер формулам: "поэзия - сомнамбула", "поэзия, как волшебство", "стихи, как молитва" Брюсов выступил с обоснованием поэзии нового типа - "исходной точкой которой должна быть мысль". Поэтому Брюсов требовал от поэта кропотливой работы над словом, образом. Он приводил в пример Пушкина, Гейне, которые никогда почти не удовлетворялись одним-двумя вариантами своих стихотворений. По всей видимости, далеко не все эти требования, по мнению Брюсова, отражались в ранних стихах Цветаевой.
В отличие  от Брюсова Волошин принял её раннюю поэзию намного радушней. Он, как истинный мистик пророчески чувствовал, что из её пер-вых опытов выкристаллизовывается настоящий поэт.
И, возможно, признательность Марины переросла в долгую дружбу с ним. Зимой 1910–1911 М.А.Волошин пригласил Марину Цветаеву и ее сестру Анастасию (Асю) провести лето 1911 в Коктебеле, где он жил. 5 мая 1911 года Марина приезжает в Коктебель, который стал для неё одним из символов родины (наряду с домом в Трехпрудном и Тарусой). Существенное воздействие на неё оказали поэтический и художественный мир дома М. А. Волошина в Крыму (Цветаева гостила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917).
Здесь следует заметить, что, несмотря на неадекватное восприятие поэзии Волошина многими критиками во все времена (об этом можно спорить бесконечно). Но, тем не менее, - у Волошина был главный талант, который не подлежит сомнению и которому нигде не научат.  Это талант Человека. Он был Человеком с большой буквы -  тонким, чутким, понимающий и дарящим Надежду. Редкостную плеяду символистов собрал в своём коктебельском доме М. А. Волошин. Именно Коктебель стал колыбелью символистов. Где, как не в этом таинственном уголке древней Киммерии поэты—символисты могли черпать вдохновение? Коктебель буквально пронизан загадками, таинствами и мистическим туманом символа. Вокруг Максимилиана Александровича и собрались все уникальные творцы Серебряного века.
И молодой Цветаевой, без сомнения, повезло, что в её жизни был такой преданный и отзывчивый друг. И там, в коктебельском доме Волошина, в долгих беседах и прогулках с хозяином Дома Поэта по выжженным киммерийским солнцем холмам и сказочно величественным карадагским ущельям, вызревал и оттачивался могучий талант Цветаевой. Женщины, никогда не примерявшейся с несправедливостью бытия. Ибо Коктебель, с его дикой природой, так похожей на необузданную натуру Марины, с его мистической романтикой, несомненно, оказал влияние на её дальнейшее творчество. (Ныне в Коктебеле одна из тихих, тенистых улочек носит её имя – улица Марины Цветаевой).
Знакомство переросло в тёплую дружбу с Волошиным и его матерью, которую «обормоты» - (так называли гостей Дома «благочестивые» соседи-дачники), -  звали  Пра. После отъезда  их переписка продлилась с перерывами до начала цветаевской эмиграции.
В Коктебеле Цветаева познакомилась с Сергеем Яковлевичем Эфро-ном. Известна красивая история, как Марина, прогуливаясь по тогда ещё пустынному коктебельскому пляжу, загадала – если он мне подарит сейчас сердолик, то я выйду за него замуж. И Сергей дарит ей  найденный им среди разноцветной гальки сердолик. В Сергее Эфроне Цветаева увидела воплощенный идеал благородства, рыцарства и вместе с тем беззащитность. Любовь к Эфрону была для нее и преклонением, и духовным союзом, и почти материнской заботой. Я с вызовом ношу его кольцо / – Да, в Вечности – жена, не на бумаге. – / Его чрезмерно узкое лицо / Подобно шпаге, – написала Цветаева об Эфроне, принимая любовь как клятву: В его лице я рыцарству верна. Встречу с ним Цветаева восприняла как начало новой, взрослой жизни и как обретение счастья:
Настоящее, первое счастье / Не из книг!
Коктебель оставил неизгладимый след в личной и творческой жизни гениальной русской поэтессы Марины Цветаевой (1892-1941), хотя Крым для Марины начался с Севастополя (1905), затем были Ялта (1906), Гурзуф (1911). Строки из письма: "Наша дача над самым морем, к которому ведет бесчисленное множество лестниц без перил и почти без ступеней". Здесь она много читает, бродит часами у моря, вспоминает своего любимого поэта Пушкина. Впечатления выльются в замечательное стихотворение "Встреча с Пушкиным".

Слева - крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна -окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.

Запах - из детства - какого-то дыма
Или каких-то племен...
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.

Коктебель, Волошин и его окружение очаровали ее. В течение двух лет (1913-1914) Марина со своим мужем Сергеем Эфроном, с которым познакомилась в Коктебеле, и маленькой дочерью Ариадной жили в Феодосии ("/^Мы поняли, что Феодосия - волшебный город") и Коктебеле у Максимилиана Волошина. Именно эти годы станут самыми активными и счастливыми в ее трудной и трагической судьбе.

Я счастлива жить образцово и просто:
Как солнце, как маятник, как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой - как всякая божия тварь.
Знать: Дух - мой сподвижник и Дух - мой вожатый!
Входить без докладу, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато,
Как Бог повелел и друзья не велят.

"Крым, - писала Ариадна Сергеевна, - не меньше, чем Таруса, вторая колыбель маминого творчества, и, пожалуй, последнее ее счастье. Больше никогда и нигде не видела я ее счастливой, свободной и беззаботной. Тот Крым она искала везде и всюду - всю жизнь".

Особенности поэтического языка

Игнорируя принятые правила литературного поведения, Цветаева решительно демонстрировала собственную независимость и нежелание соответствовать социальной роли «литератора». Что только стоило для её обострённого восприятия название – «Цех поэтов», если поэзия тайный, сугубо интимный процесс!
 В двух первых книгах стихов «Вечерний альбом» (1910), «Волшебный фонарь» (1912) и поэме «Чародей» (1914) тщательным описанием домашнего быта (детской, «залы», зеркал и портретов), прогулок на бульваре, чтения, занятий музыкой, отношений с матерью и сестрой имитируется дневник гимназистки (исповедальность, дневниковая направленность акцентируется посвящением «Вечернего альбома» памяти Марии Башкирцевой), которая в этой атмосфере «детской» сентиментальной сказки взрослеет и приобщается к поэтическому.
Стихи Вечернего альбома отличались «домашностью», в них варьировались такие мотивы, как пробуждение юной девичьей души, счастье доверительных отношений, связывающих лирическую героиню и ее мать, радости впечатлений от мира природы, первая влюбленность, дружба со сверстницами-гимназистками. Раздел Любовь составили стихо-творения, обращенные к В.О.Нилендеру, которым тогда была увлечена Цветаева. Стихи сочетали темы и настроения, присущие детской поэзии.
Поэтизация быта, автобиографическая обнаженность, установка на дневниковый принцип, свойственные Вечернему альбому, унаследованы стихотворениями, составившими вторую книгу Цветаевой, Волшебный фо-нарь (1912).
Несмотря на некоторые оговорки «Вечерний альбом» был доброжелательно встречен критикой: новизну тона, эмоциональную достоверность книги отметили В.Я.Брюсов, М.А.Волошин, Н.С.Гумилев, М.С.Шагинян. Волшебный фонарь был воспринят как относительная неудача, как повторение оригинальных черт первой книги, лишенное поэтической новизны. Сама Цветаева также чувствовала, что начинает повторяться. В 1913 она выпустила новый сборник – Из двух книг. Составляя свою третью книгу, она очень строго отбирала тексты: из двухсот тридцати девяти стихотворений, входивших в Вечерний альбом и Волшебный фонарь, были перепечатаны только сорок. Такая требовательность свидетельствовала о поэтическом росте автора. При этом Цветаева по-прежнему чуралась литературных кругов, хотя познакоми-лась или подружилась с некоторыми писателями и поэтами. Она не осознавала себя литератором. Поэзия оставалась для нее частным делом и высокой страстью, но не профессиональным процессом.
Цветаева познала слишком рано  одиночество среди толпы. И нить этого вселенского одиночества проходит алой нитью по канве её поэзии, которая впитала в себя всю боль одинокого сердца. Словно спасаясь от поразившей душу земной пустоты, она жила в своём уютном вымышленном мире, среди милых детских книг в красном переплёте:
…О золотые времена!
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Где Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!
Автор «Вечернего альбома» приглашал в свою страну детства, где мир прекрасен, хотя и не безоблачен, где тихая и ласковая мать, одиночество которой интуитивно чувствовала дочь и запечатлела в своих строках:
… Видно грусть оставила в наследство ты,
О, мама, девочкам своим.
В «Вечернем альбоме» мы встретим и описания первых робких попыток любить, разочарования обыденностью жизни среди равнодуших людей. Здесь и впечатления о волшебных сказках Соловьёва. Все эти по-наитию записанные стихи условно разделились в книге на три части: «Детство», «Любовь», Только тени». Но сквозь наивность ещё полудетского стиха уже слышится мощный голос растущего поэта. Но, пожалуй, самым трагичным стихотворением сборника стала «Молитва», под которой грубой насмешкой стоит дата семнадцатилетия Марины:
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть в семнадцать лет!
Эти разрывающие её душу противоречия обезоруживают. Так любить, так хотеть жить и «жаждать сразу всех дорог» и, в тоже время, призывать смерть. В семнадцать лет…
Но, не смотря на подстерегающее  всех талантливых людей одиночество, Марина Цветаева  вновь, надеясь на чудо, стремится искать общения, чтобы в очередной раз, разочаровавшись, замыкаться в себе. И, отрешившись от мира читать и жить жизнью героев вымышленных и реальных.
Характерные для лирики Цветаевой романтические мотивы отверженности, бездомности, сочувствия гонимым подкрепляются реальными обстоятельствами жизни поэтессы. 
Марина – Амазонка, ценящая в женщинах природную смелость и сопротивление злу во всех его проявлениях:
…Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать и копьё…
Свойственные поэзии Цветаевой исповедальность, эмоциональная на-пряженность, энергия чувства определили специфику языка, отмеченного сжатостью мысли, стремительностью развертывания лирического действия. Наиболее яркими чертами самобытной поэтики Цветаевой явились интонационное и ритмическое разнообразие, стилистические и лексические контрасты (от просторечия и заземленных бытовых реалий до приподнятости высокого стиля и библейской образности), необычный синтаксис (уплотненная ткань стиха изобилует знаком «тире», часто заменяющим опускаемые слова), ломка традиционной метрики (смешение классических стоп внутри одной строки), эксперименты над звуком (в т. ч. постоянное обыгрывание паронимических созвучий, превращающее морфологический уровень языка в поэтически значимый.
    Исповедальность свойственна произведениям многих поэтов серебряного века. Из всех стихов мы часто узнаем о конкретных чертах их облика, об обстоятельствах жизни. Ахматовская челка и шаль, есенинские белокурые волосы и голубые глаза, высокий рост В. Маяковского - все это органично вплелось в их произведения. Ведь поэт - конкретная личность со своей единственной и неповторимой судьбой. В стихах М. Цветаевой также развертывается единственная и неповторимая судьба. О ней говорит поэт с потрясающей откровенностью, с глубокой искренностью.
В. Я. Брюсов писал, что "стихи Марины Цветаевой всегда отправляются от какого-то реального факта, от чего-то действительно пережитого". Обстановка старой Москвы ("домики с знаком породы"), радости детской дружбы и горести первой любви - все описано настолько зримо, что сомнений в подлинности пережитого не возникает.
О необходимости этой подлинности позже, в предисловии к сборнику "Из двух книг" М. Цветаева написала нечто вроде декларации: "Записывайте точнее! Нет ничего неважного. Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие в них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы...". Действительно, стихи М. Цветаевой отмечены глубоким вниманием к будничным деталям, к повседневным мелочам:

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, -

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Эти подробности важны потому, что в них жизнь души, ее глубокие переживания. Единственность, уникальность обстановки придает цветаев-ской исповеди подлинность.
Данная закономерность - детальность, конкретность поэтического ви-дения - свойственна и произведениям современницы М. Цветаевой, А. Ахматовой, чье творчество также отмечено исповедальностью. Но это две разные исповеди. Интонация ахматовской исповеди тихая, сдержанная, уравновешенная. То, о чем она рассказывает, уже свершилось, отошло в глубокое прошлое, и единственное, что остается поэту, - воспоминание. У Цветаевой - резкое нарушение привычной гармонии, патетические восклицания, крик, "вопль раненого зверя ".
Но самое главное - чувство непосредственно выплескивается наружу, пере-живается здесь и сейчас, одновременно с поэтическим высказыванием. Душа болит, переполняющее ее чувство не отболело, не отошло:

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче - все косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел

Все жаворонки нынче - вороны!

Впрочем, для полного выражения обуревавших ее чувств Цветаевой не хватало даже ее громкой, захлебывающейся речи. Она писала: "Безмерность моих слов - только слабая тень безмерности моих чувств".
Безмерность чувств требовала непосредственного живого отклика, понимания, сочувствия. Цветаевская исповедь напряженно ищет собеседника. Едва ли у какого-либо другого поэта можно найти столь частые прямые обращения к читателю, к потомкам, такой предельно искренний, доверительный тон:

К вам всем - что мне,
Ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! -
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви...
Ощущение непосредственности обращенного к миру, ко всем переживаниям создает особое отношение к поэтическому слову. Слово у М. Цветаевой всегда свежее, незахватанное, и оно всегда - прямое, конкретное. Это слово - скорее жест, передающий некое действие. Оно ощутимо, как жест физический. Это слово всегда Ударное, выделенное, интонационно подчеркнутое (отсюда - крайнее изобилие в стихах М. Цветаевой тире, скобок, знаков восклицания и знаков вопроса). Такое отношение к слову повышает эмоциональный накал и драматическую напряженность речи. Поэт необычайно тонко раскрывает разнообразные оттенки человеческих переживаний. Она умеет уловить и облечь в яркие, живые образы даже мимолетные душевные движения, которые трудно обозначить и передать словами. В феврале 1913 года в печати выходит третий сборник М. Цветаевой — «Из двух книг» и в то же время Марина Цветаева работает над новой книгой «Юношеские стихи» 1912 — 1915 гг., которая не была издана. В это время Цветаева – «великолепная и победоносная» - жила уже очень напряженной душевной жизнью. Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи - все это было поверхностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоящей, не детской поэзии. К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту (уже в 1914г. она записывает в своем дневнике: «В своих стихах я уверена непоколебимо»), но ровным счетом ничего не делала для того, чтобы наладить и обеспечить свою человеческую и литературную судьбу.  Эта данность часто преследует многих поэтов - царя в своём поднебесном вымышленном мире, они часто не приспособлены к жизни в мире земном. Быт и земные проблемы становятся огромными и самостоятельно не разрешаемыми. И эта лавина подкосила не одного творца.
На протяжении 1913–1915 совершается постепенная смена цветаевской поэтической манеры: место трогательно-уютного детского быта занимают эстетизация повседневных деталей (например, в цикле Подруга, 1914–1915, обращенном к поэтессе С.Я.Парнок), и идеальное, возвышенное изображение старины (стихотворения Генералам двенадцатого года, 1913, Бабушке, 1914 и др.). Опасность превратиться в «эстетскую» поэтессу, замкнуться в узком круге тем и стилистических клише Цветаева преодолела в лирике 1916. Начиная с этого времени, ее стихотворения становятся более разнообразными в метрическом и ритмическом отношении (она осваивает дольник и тонический стих, отступает от принципа равноударности строк); поэтический словарь расширяется за счет включения просторечной лексики, подражания слогу народной поэзии и неологизмов. Дневниковость и исповедальность ранне-го творчества сменяются ролевой лирикой, в которой средством выражения авторского «я» становятся поэтические «двойники»: Кармен (цикл Дон-Жуан, 1917), Манон Леско – героиня одноименного французского романа 18 в. (стихотворение Кавалер де Гриэ! – Напрасно…, 1917). В стихотворениях 1916, отразивших роман Цветаевой с О.Э.Мандельштамом (1915–начало 1916) Цветаева ассоциирует себя с Мариной Мнишек, полькой – женой самозванца Григория Отрепьева (Лжедимитрия I), а О.Э.Мандельштама – одновременно и с настоящим царевичем Димитрием, и с самозванцем Отрепьевым.
В поэтический мир Цветаевой проникают страшные и трагические те-мы, а лирическая героиня наделяется и чертами святости, сравнивается с Богородицей, и чертами демоническими, темными, именуется «чернокнижницей»). В 1915–1916 складывается индивидуальная поэтическая символика Цветаевой, ее «личная мифология». Для нее характерно «я» героини как вбирающее все в себя, наделенное «раковинной» природой (Клича тебя, славословя тебя, я только / Раковина, где еще не умолк океан – стихотворение Черная, как зрачок, сосущая… из цикла Бессонница, 1916); отрешение героини от собственной плоти, «сон» тела, символическое отождествление «я» с виноградником и виноградной лозой (Не ветром ветреным – до – осени…, 1916); наделение героини даром полета, отождествление ее рук с крыльями. Эти особенности поэтики сохранятся и в стихотворениях Цветаевой позд-нейшего времени.
Судьба М. Цветаевой была трагична. Но она всегда говорила, что "глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья". И, наверное, только страдая, можно наполнить свои стихи таким чувством и так непосредственно его излить. Поэт  -- изначально мистик, пророк. Но «Тени» уже подсознательно мелькали в мире Марины. Но часто поэты сами не могут объяснить, что они написали. В этих с виду маленьких оговорках и сокрыта главная тайна… предсказание. Кликушество…



Художественная литература и психолингвистика
За разными текстами стоит разная психология. Читатель имеет право на собственную интерпретацию смысла художественного текста. Эта трак-товка зависит не только от текста, но и от психологических особенностей самого читателя. Максимально адекватно читатель истолковывает тексты, созданные на базе близких ему как личности психологических структур.
Если обратиться к психолингвистике то выходит, что многие тексты Цветаевой можно отнести к так называемым «тёмным». При описании со-стояний человека в “темных” текстах обращается внимание на смену психического состояния героя, на импульсивность его поведения. Герой сталкивается с массой препятствий, и описание их преодолений делает текст не столько динамичным, сколько резким и отрывистым.
В целом, говоря о синтаксисе “темных” текстов, следует отметить в них обилие таких пунктуационных знаков, как тире, двоеточие, кавычки, многоточие в начале и в конце абзацев. Есть и сочетания восклицательного знака с многоточием и вопросительных с многоточием, и вопросительного с восклицательным. Такая “морзянка” придает тексту резкость и отрывистость. Таково мнение психолингвистики.
Основным трудом по психологии художественного текста считается работа Выготского «Психология искусства». Проводя психологический анализ искусства, он рассматривал, прежде всего, особую эмоцию Формы как необходимое условие художественного выражения (Выготский, стр. 37).
Если ухватиться за определение «Эмоция Формы», то можно пойти дальше, а именно: возможно допустить, что несчастья, происходившие и происходящие в жизни большинства великих поэтов, имена и перипетии жизни и смерти которых у всех на слуху (вспомним – Пушкин, Лермонтов, Цветаева, Гумилев…), - изначально психологически были запрограммированы. Стихотворной Формой?.. Страшно. К слову, эта мысль преследует меня уже, как минимум, лет десять. Одно время я даже боялась записывать свои стихи, которые часто бывали далеко не радостные. Фантазия и мифотворчество наделяются в теории Фрейда функцией сублимирования бессознательных влечений человека (в ведических практиках по работе с чакрами также употребляются техники сублимации различных энергий). Искусство способствует смягчению реальных жизненных конфликтов, т.е. выступает в роли своеобразной терапии, ведущей к устранению болезненных симптомов (психологи довольно активно и успешно используют этот прием). В психике «человека искусства» это достигается путем творческого самоочищения и рас-творения бессознательных влечений в приемлемой творческой дея-тельности.
По своему смыслу такая терапия напоминает «катарсис» Аристотеля. Но если у Аристотеля средством духовного очищения выступает только трагедия, то основатель психоанализа видит в этом специфику всего искусства. Как полагал Фрейд, даже в небольшом по объему тексте можно увидеть «глубинные душевные процессы и скрытые мотивы поведения». Есть и у Аристотеля нечто похожее: «Поэт остается собой, не изменяя своего лица».
Поэт, как известно, изначально – пророк, мистик, предсказатель. Многие и смерть себе предсказали именно ту, от которой погибли. По всей вероятности, здесь присутствует мистика. Со словом надо обращаться аккуратно.
В данном исследовании интересными представляются слова Э. Крамера, автора книги «Гений и помешательство»: «Душевно здоров тот, кто находится в душевном равновесии и хорошо себя чувствует. Такое состояние не есть, однако, состояние, которое двигало бы человека на великие дела». Эти слова несколько оправдывают якобы «безумство» гениев в глазах как бы «нормального общества». Хотя… Нужны ли им оправдания… Они и живут ярче, и любят ярче, и страдают ярче, и горят ярче, и … уходят ярче, чтобы бесконечно воскресать в своих бессмертных творениях. А «нормальные» всю жизнь тихо чадят и незаметно исчезают в небытие. Так что критерии нормальности – ненормальности сдвинуты. Как и всё в этой жизни. Кто скажет – что есть норма? То-то же…
Ломброзо писал: «Отсутствие равномерности (равновесия) есть один из признаков гениальной натуры» и «отличие гениального человека от обыкновенного заключается в утонченной и почти болезненной впечатлительности первого. Гений раздражается всем, что для обыкновенных людей кажется просто булавочным уколом, то при его чувствительности уже представляется ему ударом кинжала» (Ломброзо, с. 18).
Следует отметить, что такое углубление в психику автора, на первый взгляд, кажущееся бесцеремонным, не является изобретением последнего времени, а ведет свои традиции от биографического метода в литературоведении, основателем которого считается французский литератор Ш.О. Сент-Бёв.  Но приведённые выше высказывания вполне оправдывают  и объясняют причины непонимания её личности многими современниками.
Хотя… Нужны ли ей оправдания.?.

Заключение

Марина Ивановна Цветаева - драматург и прозаик, одна из самых известных русских поэтесс, её трагическая полная взлетов и падений судьба не перестает волновать сознание читателей и исследователей ее творчества.
Цветаева обладала особым видением русского языка, намеренно и нарочито употребляя неправильные сочетания, которые оказывались намного выразительнее, чем предполагаемые стандартные обороты.  « Мнимые неправильности» под пером талантливого  поэта—мощное средство словесно-художественной образности». 
Обычно Цветаева в своих стихах останавливается на одной фигуре, на одном повороте чувств, и в то же время её поэзию никак нельзя назвать однообразной, наоборот, - она поражает разнообразием и множеством тем. Особая прелесть её стихов помимо содержания именно в характере настроений поэзии и, особенно в настроениях, сокрытых от невнима-тельных сердец. Любовная лирика Цветаевой - самая откровенная страница её поэзии. Сердце поэта открыто, он не щадит его, и этот драматизм её стихов потрясает.
Если для Пушкина любовь была проявлением высшей полноты жизни, то для Цветаевой любовь есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. Эту мысль она утверждает в своих стихах. Она пишет стихотворения, основой для которых являются переживания и ощущения. Эта вечная тема поэзии, тем не менее, нашла здесь свое новое преломление и зазвучала несколько по-новому.
Любовь, так же как и поэзия, относится к другому, потустороннему миру, который дорог и близок Цветаевой.
Но любовная лирика Цветаевой глубоко трагична. Чувство любви очень противоречиво, это не только радость, но и муки, страдания. Соединение противоположностей. В стихах часто встречаются такие разнородные сочетания, как радость - страдание, "жизнь-смерть", "сладость тайных мук". Стихотворение "Молитва" из первого сборника поэта «Вечерний альбом» все наполнено таким двояким смыслом. В этом стихотворении жажда жизни сменяется и контрастирует с бурей в душе поэта и призывом смерти. "Томительная и скучная" жизнь противопоставлена "сердца жгучей муке", цель жизни сосредоточена в едином порыве души, пусть даже в нем она сгорает дотла. Для Цветаевой любовь - костер, как и поэзия - пламя, в котором сгорает душа.
В то же время вполне в христианском духе Цветаева считает человеческую душу частицей небесного огня, божьей искрой ("Мне ничего не нужно, кроме своей души!"), ниспосланной человеку для откровений, дерзаний, вдохновения.
Многие стихи Цветаевой относятся к числу шедевров  русской поэзии. Особое видение русского языка стимулировало её к созданию индивидуальных речевых образов, передающих малейшие движения души. Лирический герой Цветаевой поражает духовным богатством внутреннего мира, но о своих ранах говорит без сентиментальной слезливости. Мотивы смерти часты в лирике Цветаевой, более того – она призывает её!  Одним из важных аспектов смерти является то, что она рассматривается не как конец или катастрофа, а скорее как освобождение. Это желание умереть изображается эстетически, но не как спектакль, а как наслаждение самим существованием смерти и смертью вокруг себя.
Из всего комплекса детских переживаний с годами выкристаллизова-лось понятие «разлука», ставшее стимулом и внутренней темой творчества Цветаевой. Разлука включала все: расставание с любимым или друзьями, разрыв с родиной, разминовение со временем и судьбой, смерть. Понятие разлуки углублялось и разрасталось, вырастая до трагического неприятия жизни. Оно же толкало к письменному столу, за которым преодолевалось всё.
Но, к сожалению, пришёл момент, когда «Всё» Марина не смогла преодолеть…
Вскоре после начала Великой Отечественной войны, 8 августа 1941 Цветаева с сыном эвакуировались из Москвы и оказались в небольшом го-родке Елабуге. В Елабуге не было работы. У руководства Союза писателей, эвакуированного в соседний город Чистополь, Цветаева просила разрешения поселиться в Чистополе и места судомойки в писательской столовой. Разрешение было дано, но места в столовой не оказалось, так как она еще не открылась. После возвращения в Елабугу многие исследователи утверждают, что у Цветаевой произошла ссора с сыном, который, по-видимому, упрекал ее в их тягостном положении. Но  я считаю, что даже если и была та пресловутая ссора, она могла стать лишь той самой последней каплей, которая обычно решает Всё…
На следующий день, 31 августа 1941, Цветаева повесилась. Точное место ее захоронения неизвестно.

Литература:

1. Марина Цветаева. Собрание сочинений в 7 томах. М., Эллис Лак, 1994-95.
2. Марина Цветаева. Записные книжки. М., Эллис Лак, т.1 – 2000, т.2-2001.
3.  Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М., Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2002.
4.. Ломброзо Ц. Гениальность и помешательство. СПб. 1990.
5. Белянин В.П. Психолингвистические аспекты художественного текста. М. изд-во Моск. ун-та. 1988.
6. Выготский Л.С. Психология искусства. М. 1987.
7.Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжета. М. 1994. 
8 . Саакянц А. А. Марина Цветаева: Жизнь и творчество. М., 1997.
9. Cd\ROM Русская литература. Дискавери, 2003.