«На струе-2: последний герой»
(роман)
«В своем желании докопаться до самых глубин человеческой души Дмитрий Факовский очень напоминает Фёдора Достоевского. Он выпустил на свободу своих бесов…» (Владимир Семергей, главный редактор издательского дома «Кислород»)
«Если перефразировать Никиту Михалкова: «Последний герой» - большой роман о маленьких людях» (Андрей Крамарев, кинокритик)
«Бесспорно, перед нами лучший роман автора» (Дмитрий Коржов, литературный обозреватель издания «Наш Век»)
«Дмитрий Факовский сумел связать суровый бытовой реализм Ирвина Уэлша и мистицизм Стюарта Хоума. Ему удалось создать европейский посткапиталистический роман» (Алекс Керви, Adaptec/T-ough Press, создатель серии «Альтернатива»)
«Если коротко – это итоги нулевых» (Дмитрий Факовский)
Часть 1 (осень)
Глава 1. Скоро тридцать
Я не видел её долгих семь месяцев.
Мы познакомились в «Контакте».
Наташа была моложе меня лет на двенадцать, может даже тринадцать. Еще чуть-чуть, и я бы мог ее удочерить.
Она все еще ходила в школу – выпускной класс, уже взрослая девочка.
Ну, и что? Не думаю, что это тянуло на статью. У нее вряд ли хватило бы мозгов, чтобы стукнуть на меня ментам, а потом шантажировать, высасывая нервы и бабло.
К счастью, нынешнее поколение «нулевых» не отличается умом и сообразительностью.
Оно - наглое, прущее напролом, но глупое и во многом примитивное.
Словно мой покойный бультерьер...
Поведение этих мальчиков и девочек легко предугадать.
Поэтому эти ребята обречены на поражение в битве с нами - людьми из далекой и суровой эпохи 1990-х.
Конечно, то было дерьмовое времечко, но оно закалило нас, сделав намного сильнее нынешнего племя слабаков и балаболов.
Общаясь в «Контакте», мы еще кое-как ладили: она рассказывала мне о своих девичьих переживаниях – мальчики, учеба, родители.
Первый bad trip, второй bad trip, - похмелье.
Все всё проходят: это не мы плохие – это жизнь такая.
В реале с ней было чертовски скучно.
С ней не то, что поговорить было не о чем, но даже трахаться было сущей мукой.
Фачились мы нечасто, до этого - всего пару раз.
Откровенно говоря, меня к ней больше не тянуло. Разве что, ради разнообразия.
Так было и на этот раз: дрочить надоело, а искать телку напрягало.
Вот я и вспомнил о своей Наташе.
Конечно, наверняка, за то время, что мы не виделись, она не хранила мне верность (с чего бы это?), но меня это и на парило: с каждым годом, взрослея, я научился находить к девушкам прагматический подход.
Ну, а раньше… Оба раза она неподвижно лежала подо мной, зажмурив глаза, и только стонала в сладких муках экстаза, что-то типа: «Какой у тебя член, боже, какой у тебя член».
«Что с ним не так?» - встревожился я, когда это случилось впервые.
У каждого свои заморочки, но, все же, мало ли – может быть что-то не то, черт ее знает.
«Наоборот, он такой твердый», - сказала Наташа, когда мы закончили с сексом (я так и не кончил, а она, как минимум, сделала это дважды), и курили на балконе гашиш с сигареты.
«Наверное, у тебя до меня было немало пацанов», - предположил я безразлично, глядя на то, как сгорает в пол-литровой пластиковой бутылке «Боржоми» (к черту пафосное стекло!) плюшка.
«Ну, не то, чтобы много - человек двадцать, только у всех он был, ну, вялый», - пожала она плечами, и жадно всосала в себя сладкий дым, зажмурившись от удовольствия.
О, времена! О, нравы!
«Шлюха», - угрюмо буркнул я.
«Ничего подобного, у моей подружки было сто восемь человек, она даже специальный список вела, чтобы не забыть их всех», - улыбнулась Наташа, и принялась искать свои трусы, роясь в хаотично разбросанных по комнате вещах.
«И когда она только успела», - нахмурился я.
«Если начинать с четырнадцати лет, многое можно успеть», - вполне серьезно ответила Наташа.
«Подгонишь ее телефон? Или, может, замутим секс втроем?» - оживился я, натягивая себе покурить.
«Обойдешься», - фыркнула сучка.
Вот такая она была: собственница…
Раззнакомились мы с Наташей достаточно быстро.
На фотографиях малышка смотрелась вообще круто: куда старше своих лет. Словно девочка с платных порно-сайтов, которые я, хвала всеобщему беспределу и благородным хакерам, думающим о народе – то есть, мне, как и все остальные мои собратья, могу посещать совершенно бесплатно.
Короче, мы быстро снюхались.
К тому же, она тоже активно выступала по теме дудки. И, конечно же, у нее не было ни денег, ни связей, чтобы что-то размутить. Зато у меня травы и прочих шишек постоянно было в изобилии, так что мы, как говорится, нашли друг друга.
Киев, что ни говори, - злостный город. Через малолетних барыг, которых полным-полно трется в сети, можно достать практически все, что угодно. У меня, разве что, возникали проблемы с гашишем, чаще всего я не искал сложных путей, и спокойно себе обходился травкой.
Как рассказывали люди в теме, заниматься пластилином стало экономически невыгодно, так что производство существенно сократилось, и теперь сладкие плюшки делали только для своих.
В Москве, говорят, все иначе…
Но, в самом же деле, не рвать когти из Киева, и не срываться в Москву только потому, что там травке предпочитают гашиш?
Хотя, недавно, через Алекса я познакомился с одним мужиком, который согласился напрягаться раз в месяц за полграмма, и доставать десятиграммовый кусок.
Это было очень мило с его стороны, и весьма кстати.
Осень пришла негаданно, нежданно. Совсем недавно.
Под ногами уже валялись желтые листья. С каждым днем их становилось все больше.
Я вот уже как год сидел без работы.
Кризис, понимаете?
Ситуация, честно говоря, была нерадостной.
Конечно, я немного зарабатывал, сводя между собой людей: журналистов и политиков, инвесторов и рекламодателей: на то и жил. Но, по сравнению со старыми добрыми временами денег все равно не хватало.
Раньше многие могли позволить себе ничего не делать, и зашибать вполне нормальные бабки для развеселой жизни в столице, пока шахтеры и прочий рабочий класс загибались за жалкие копейки в забоях и цехах.
Как говорится, кто на что учился…
****ский капитализм.
Страшнее всего было то, что я не испытывал никакого угрызения совести.
У меня была железная отмазка: вокруг дышало немало козлов, пользы от которых было еще меньше чем от меня, но, при этом, они имели даже не тысячи, а миллионы, трахали не придурковатых малолеток, а таких же юных, но зато совершенных внешне и внутренне посредством лоботомии моделей, и вместо того, чтобы простаивать по два часа под метро в ожидании барыги, получали свою порцию радости вместе с кофе прямо в постель.
Поэтому, долгими ночами, я частенько бухал вискарь шестнадцатилетней выдержки, давясь от жалости не к тем, благодаря кому, собственно, жили такие как я - нищим бюджетникам, держащим на своих железных хребтах страну в этом смутное время, а к себе - одинокому и бесцельному, как и вся эта моя жизнь, разобраться в которой мне категорически не удавалось.
По правде говоря, работать у меня не то, чтобы не было возможности, а просто ломало. Вставать рано утром, иногда – когда за окном еще темно, куда-то ехать, сидеть в тесном офисе среди разных дегенератов, слушать, как они жалуются на свою никчемную жизнь, постоянно что-то втирать начальству, которое ничего не понимает в том, что делает...
Нет, такие расклады однозначно были не для меня.
Моя трудовая книжка уже долгое время пылилась на книжной полке. Рядом с полным собранием сочинений Ленина.
Я купил его на барахолке у бородатого букиниста. Отвалил, между прочим, штуку зелени.
Мне было не жалко.
Все равно, если разобраться, это были нетрудовые доходы.
Случилось это за месяц до того, как мое тепленькое местечко под крылом у одного бандита-депутата, коими кишела столица, накрылось медным тазом. Пацану пришлось сокращать непрофильные расходы. Затратный боевой листок в глянце, где я с трудом выдавливал из себя полосу текста в неделю, был в их числе.
Хотя, я его не виню - он был афганцем, даже контуженным – это не насмешка, а респект.
Лучше тронуться умом на войне, чем как все – гния перед телевизором, спиваясь или ускоряясь…
Он воевал. Нынешнее поколение обоссалось бы при одном виде ствола.
Я уважаю таких людей как он, несмотря на то, что он, по правде говоря, был редкостным козлом.
Наверное, я был истинным классовым врагом Ленина, чьи труды проштудировал от безделья.
Поработать у меня занимало не более тридцати минут в день. Сделать пару телефонных звонков, написать кое-какие письма на мыло, перетереть что-то в аське - все это можно было делать в промежутках между сральником, дудкой и ритуальной послеобеденной мастурбацией.
Хотя, в этом и заключается вся прелесть истории: мы можем спокойно смеяться над великими идеями и людьми, легко забывая о том, что вполне справедливо делали с такими моральными уродами, как мы, еще несколько десятилетий назад.
О том, что историю нужно чтить, говорят запуганные этой же историей задроты. Мы же будем просто идти вперед, имея ее в виду, не прогибаясь из-за мелочей, потому что жизнь - чересчур короткая штука, и все может закончиться в самый неожиданный момент.
Верно?..
Тонны баксов за книги мне было вовсе не жаль.
К счастью, привычка легко расставаться с деньгами появилась у меня давно. Еще в те времена, когда денег на кармане у меня не было и в помине. Поэтому, когда бабки наконец-то поперли, я уже ни в чем себе не отказывал.
Наверное, с тех пор, как у меня появились деньги, я наконец-то попробовал кокс, трахнул дорогущую шлюху, смотался на выходные оторваться в Амстердам, и купил себе плазму, значение лэвэ в моей жизни отошло как минимум на второй план, уступив место всепоглощающей меланхолии парня, который уже добился всего того, о чем мечтал мальчишкой, и теперь просто не знал, куда и, главное, зачем двигаться дальше.
Меня терзали смутные сомнения…
Я не хочу ничего другого, потому что не знаю зачем.
Вот так я и жил.
Год спустя, стройный ряд мрачных довоенных книжных корешков и одинокий серый прямоугольник трудовой книжки образовывали в едином ансамбле символический монумент, напоминающий мне о былых временах. Пожалуй, все же, лучших: жил я более сыто, наркоты и марочного бухла было ровно столько, чтобы быть счастливым, да и телок приходилось трахать куда чаще, чем сейчас.
Эх, ****ь колотить...
Нет, я не жалуюсь.
Тотальное большинство моих ублюдочных сограждан живет еще хуже. Но, на то они и ублюдки, чтобы на них не ровняться.
Страна вообще в полной заднице. Загнулось все, что нерентабельно. Все остальное надежно прибрано к рукам разной мрази: кто взял чуток, а кто - и побольше. Сути дела это не меняет.
Единственная возможность выжить - крутиться среди всех этих уродов, быть для всех хорошим, и тихо делать свое дело. Чтобы, например, в один прекрасный момент собрать пожитки и рвануть отсюда куда подальше.
В Сербию, Индию, на Тибет.
Об этом мечтали многие.
Свалить.
Куда угодно.
Только подальше из этого города, который, сам по себе, совсем неплох. Прочь из этой страны.
Удивительно, что я родился здесь, удивительно, что это - моя родина.
И, конечно же, нужно скрыться от них - всех этих упырей, окружающих меня все эти двадцать девять лет.
Чертовски долгие двадцать девять лет…
Cкоро тридцать.
Все это время они были рядом. Суть в том, что они - не мы. Они - чужаки. Мне плевать, что мы говорим на одном языке. Хотя, большинство пользуется жутким суржиком. Чертовы дегенераты. Не выучить ни одного языка не могут только какие-то ущербные.
Для меня совсем не важно, что у нас одинаковые паспорта, потому что у нас не было ничего общего.
Они жили своей жизнью, а я своей, словно чужак в какой-то чертовой оккупации. Проблема была в том, что я всегда старался максимально абстрагироваться от них. Не пересекаться с этим быдлом. Общаться только с теми немногими людьми, которые были мне действительно близки. Ну, пускай даже не близки, но, хотя бы, не отвратительны. Пускай даже и они не всегда понимали меня, но с ними был возможен хоть какой-то компромисс. Но никак не с люмпенами, которые, увы, в отличие от меня, старавшегося закрыться, наоборот всячески лезли в мою жизнь и наполняли ее тем дерьмовым липким ощущением низменного примитивного жлобства, которое несла с собой субстанция, гордо именуемая народом.
Да, я знаю, что люди везде такие – слабые и ничтожный. Но, судьбой мне было предопределено жить в этом городе, в этой стране и рядом с этими людьми.
Поэтому и ненавидеть мне суждено было именно их.
Глава 2. Дело случая
Вся наша жизнь – дело случая. Причем, иногда достаточно и одного.
Я даже не говорю о том, что если бы мой папа не вдул мою маму, то не было бы меня. По моей теории, вдуй он ее в другое время или в другом месте – вместо меня родился бы совершенно другой человек. Мой брат, например. Или еще кто. Неважно. Суть в том, что всего этого не было бы. Мир, конечно, вряд ли стал бы от этого лучше или хуже: если быть откровенным до конца – мое отсутствие прошло бы для него незамеченным.
Но, все равно, лично мне было бы чертовски обидно.
Ну, а так, если разобраться, все мы – даже самые гениальные или отвратительные персонажи, переписывающие историю – на фоне самой истории, если понимать ее как безграничную категорию времени – ничто.
И даже не пыль, а просто нули.
Потому что следующий случай может легко нивелировать все то, что было работой всей вашей жизни.
Когда мне исполнилось семь лет, мать рассказала, что у меня мог быть братик: за два года до моего рождения у нее случился выкидыш.
Помню, тогда я даже горевал по этому поводу: каждый нормальный пацан мечтает иметь старшего брата, который, по сути, заменяет ему отца, ведь тот – кормилец семьи, и вынужден пропадать на работе, зарабатывая ****ское бабло.
Именно оно разрушало семьи: нужда в нем, любовь к нему…
Однако сейчас, повзрослев, я был даже рад, нет – я чертовски был рад тому, что этот маленький уродец тогда так и не родился, и вместо него на свет появился недоношенный мерзкий трупик, который после был утилизирован (что там делают с мертворожденными детьми – скармливают собакам с ближайшей помойки?), и навсегда забыт. Ведь, вылези он на свет за два года до моего гипотетического рождения, по моей теории – я сам уже не появился бы.
Не говоря уже о том, что тогда, пускай и в брежневскую, но далеко не самую простую эпоху (а когда было легко?) молодая семья, живущая под одной крышей двухкомнатной хрущевки (ими «проклятая советская власть» обеспечила после войны всех или почти всех специалистов – учителей, врачей), да еще и с любимой тещей, вряд ли собиралась заводить второго ребенка.
Так что, спасибо, бруда, что ты так и не выжил, благородно уступив место в этом мире, и доверив расхлебывать все это дерьмо мне.
Вот и сегодня, если бы не птицы (я все еще думаю, что это были именно они), не случилось бы всей этой истории…
Да, травы у меня всегда было завались…
Я хранил ее в жестяной коробке из-под немецких карамелек. Туда как раз помещался стакан.
В последнее время я предпочитал брать товар крупными партиями. И дело было вовсе не в экономии. Ведь экономить уже не получалось: барыги окончательно обнаглели, и на фоне инфляции, не став повышать цены, отменили вместо этого все скидки.
Типа, дефицит и все такое.
Но, ничего. Я брал стакан по цене десяти пакетов, и особо не парился.
Дело было во времени и рисках: я старался сводить «удовольствие» от общения с этими мелкими шакалами до целесообразного минимум.
Все же, деньги – это всего лишь деньги, а курево – это святое.
Конечно, раньше мы мерили траву на корабли, но сегодня стало модным отсыпает какой-то децел. Иногда ребята даже теряли чувство меры и совести, и сыпали в пакет ровно столько, чтобы трем парням хватило накуриться на один вечер.
Ну не ёб вашу мать?..
А ведь раньше «книги» хватало на неделю.
На первых порах у меня даже начала развиваться паранойя: мне казалось, что я стал намного больше курить – пакет уходил за два-три дня.
Однако потом, разобравшись, - успокоился. Я если и увеличил дозу, то совсем чуть-чуть: перешел с десяти банок в сутки - на дюжину, и пристрастился курить перед тем, как принять душ.
Приятно, знаете ли.
Правда, у меня было железное правило – не мастурбировать в ванной. Для этих целей существовала подборка фоток малолетних ****ей, с которыми мне доводилось пересекаться по ходу своего жизненного пути с момента появления в стране Интернета…
Короче, я брал стакан, и не морочил себе голову.
Иногда, когда денег не хватало, а барыга цинично заявлял что-то типа «или завтра, или через неделю», я шел к родителям, и рассказывал им сказки о том, что хочу себе новые кроссовки или еще какую муть. Конечно, чувствовал я себя дико неудобно, мне, ****ь, было ужасно стыдно, но – жизнь такая непростая штука, что быть всегда хорошим не получается, поэтому, иногда, приходится примерять на себя гандон.
Считаю ли я себя наркоманом? Ни ***.
Просто вести борьбу со всеми этими пидорами, построившими злостную систему нежного фашизма общества потребления без дудки – это полный ****ец.
Я не виноват, это все вы – серые, гнусные, и злые.
К сожалению, я не могу выебать в рот всех, поэтому мне приходится отгораживаться от вас стенами, шторами и куревом.
Будьте вы прокляты!
Дудка, как ни крути, куда лучше бухла.
Бухло – вообще зло, придуманное мировым правительством еще много веков назад одновременно с религией для порабощения народных масс.
Дурь же дает нам настоящую свободу и помогает видеть суть вещей, зреть в корень и понимать все так, как оно есть на самом деле.
Дудка помогала мне сохранять бдительность.
Только вот им – каннибалам, пожирающим младенцев, на верху пирамиды общества, так высоко, что они уходили в облака, и мы не видели их, не нужны инакомыслящие. А так как всех под синьку не загнать, они запрещают альтернативу, давая нам выбор без выбора: водка или пиво, пиво или водка.
Давайте напьемся все вместе…
Только вот, кажется мне, что если бы легализировали марихуану, гашиш и прочие вполне безвредные (ни один четырехглазый умник еще не доказал, что дудка – убивает!), доходы алкогольных магнатов сократились бы многократно, как и количество бухающего населения.
Но, нет! Вместо этого они спаивали всех и вся. Это был настоящий геноцид.
И единственным выходом в борьбе с системой было сказать «нет» бухлу, что я практически, скажем так – эпизодически (я не пил, как раньше, каждый день) - сумел сделать, и пересесть на легкие наркотики.
Да и не считаю я дудку – наркотиками. С какой радости? Натуральный продукт – никакой химии. У меня полно знакомых – здоровых, успешных мужиков, некоторым уже за пятьдесят, которые долбят всю свою сознательную жизнь, и при этом не имеют никаких проблем со здоровьем.
В отличие от тех, кто все это время пил.
Очевидно, что за запретом легализации курева стоят менты.
Покурив, человек никогда не пойдет дебоширить. Зато под синькой – как раз самое то.
Короче, уровень преступности в стране сразу заметно бы снизится.
Конечно, в провинции народ продолжит бухать, но там – на периферии, полный мрак и ****ец, поэтому пердь – это мертвая зона. Как в фильмах про зомби.
Мне на *** не нужны эти записки мертвецов.
Мы тут – в столице, отгораживаемся от них, как можем. Скоро, наверное, придется возводить крепкие стены с колючей проволокой и сторожевыми вышками по всему периметру, автоматчики будут зорко следить за тем, чтобы лимита без пропусков не перла к нам: слишком много стало разного быдла, едущего в мой город.
Так вот, в городах, где у народа есть бабло и желание жить красиво, средний класс – все эти пафосные пидоры и жлобы – наверняка пристрастятся к дудке.
Потому что нет ничего круче пяти жирных плюх гашиша.
И это факт.
А что дальше? Пойдут сокращения в органах. Зачем такой штат, если небо и без него – мирное?
Представляете – тысячи злых безработных мужиков, да еще и со стволами?..
Нас ждут новые 1990-е, если не круче.
Я уже не говорю о том, что, легализировав курево, вся эта акабная сволота потеряет жирный кусок хлеба, который имеет с рынка оборота травы, гаша и прочей вкусности.
Правда, у дудки есть два минуса: это привыкание к душевному равновесию, и его шаткость.
Когда мои запасы иссякают, я погружаюсь в дремучую депрессию. Потому что, после более или менее спокойного плавания начинается настоящий шторм, и все, что меня окружает – все эти лица, фразы, поступки и намерения – просто выносят мозг.
Я начинаю нервничать еще за несколько дней до конца, видя, как мои запасы таят буквально на глазах. Поэтому, чтобы быть в порядке, нужно регулярно их пополнять.
А еще дурь расшатывает нервную систему.
Может, оно и к лучшему? Ну, то, что я стал не только прямо думать, но говорить и действовать таким же макаром. Потому что вокруг столько лицемерия и грязной игры, что хочется позволить себе роскошь не быть говном: быть чистым перед собой – не прогибаться, не наступать на горло собственным принципам.
Кстати, у многих ли они остались?
Свобода – дорогая штука. Но ее можно купить. Правда, цена будет разной.
Можно просто заработать много денег, и послать всех куда подальше.
Ты будешь нужен им, но не они тебе.
Короче, ты станешь королем мира, парень.
А можно ничего не ждать, а поступить так, как поступил я, и быть относительно бедным, но зато чертовски гордым – таким себе нарциссом, а остальные пускай пускают слюни.
Зато, например, ты выебешь их подруг.
Рубишь тему?
Но, вернемся к птицам. Вы когда-нибудь слышали, чтобы они жрали гашиш? Вот и я не слышал. А, похоже, так оно и есть.
Я ждал Наташу, и на этот случай у меня был припасен кусочек пластилина – где-то полграмма, как раз хватило бы, чтобы несколько раз основательно накуриться.
Ну, не то, чтобы, я хранил его специально для этой соски, просто я так выгадал момент, чтобы заманить ее гашишем в гости, убив при этом остатки камня.
Все было продумано до мелочей, но, как это часто бывает, все испортил случай.
Если бы не эти чертовы птицы, Наташа была бы жива, и вообще…
Короче, дело было так.
У меня застекленный балкон. Я всегда долблю там. Лучшего места и не придумаешь. Было достаточно тепло, и я открыл ставни, забыв спрятать гашиш в коробочку с травой, просто оставив его на внутреннем подоконнике.
Птицы и раньше иногда залетали ко мне на балкон, но было это так редко, что я даже и не думал о таком варианте в тот момент.
Тем более, чего мне было переживать? Вот если одна из них залетела ко мне в комнату, и начала там метаться – вот это был бы геморрой. А так – как залетела, так и вылетела.
Я не видел в этом никаких проблем.
Хотя, я раньше слышал, что когда птица залетает с улицы в комнату – это плохой знак. Чертовски плохой знак.
Но, я был далек от суеверий: ****ь-колотить – двадцать первый век на дворе!
Только вот, когда я вернулся на балкон через пару часов, чтобы натянуть себе пару-тройку плюх в ожидании Наташи, гашиш бесследно исчез. Сначала я подумал, что его сдуло ветром (хотя, если разобраться, как его могло сдуть?!), и облазил на четвереньках весь балкон, прощупав каждый сантиметр его деревянного пола, и заглянув в каждую щель…
Тщетно.
Вот тогда я и подумал о птицах.
Суки.
Я отказывался в это верить.
Это было несправедливо.
Почему именно сейчас?!
*****… И мне сорвало крышу…
Глава 3. Восстание людей
Наташа появилась у меня на пороге развратной и слегка пьяной. В руке она держала стрёмный слабоалкогольный коктейль ядовитого зеленого цвета, помада криво лежала на недовольно скривленных губах, а короткая джинсовая юбка задралась слишком высоко, чтобы считать эту девочку-переростка приличной, не приняв за обычную малолетнюю потаскуху, чтобы тут же начать предлагать деньги за пососать: сотни хватит?
Даже не поцеловав меня, она тут же потребовала, чтобы я спустился и заплатил таксисту, дожидающемуся меня под подъездом.
Охваченный тревогой по поводу того, что в мое короткое отсутствие Наташа успеет натворить чего-нибудь, что мне вряд ли понравится - наблюет себе под ноги, или, что еще хуже – просто уснет (а мне потом что, сидеть и дрочить), я быстро рванул вниз, чтобы как можно быстрее уладить сложившуюся ситуацию с машиной.
Таксистом оказался молодой парень. Он был моложе, и куда смазливее меня – бритоголового и злого, ****ь.
Мои нервы были оголены, словно провод, гонящий по своим венам ток.
Не подходи, убьет!
Я был опасен в своем возможном приступе внезапной неконтролируемой ярости, взращенной на птицах, сожравших гашиш, наглой Наташе, способной сотворить такую гадость, о которой я не мог даже догадаться – женская логика, особенно если руководствуется этой логикой тупоголовая маленькая стерва – страшная штука, и обычным желанием покурить, чтобы поскорее сняться.
Потому что жить так дальше было нельзя.
Мне нужны были перемены, хотя бы в ипостаси банальной дудки – имитация изменения реальности на уровне незначительного, но системного искажения сознания – это лучше, чем просто ловить все эти вполне реальные глюки.
Это было невыносимо и опасно.
Покорно жрать это унылое говно?
Ну, уж нет!
Лучше всосать в себя порцию сладкого дыма и закрыть сознание на тяжелый амбарный замок, наглухо, чтобы весь мир не просто подождал, а катился на ***, желательно – навсегда, и оставил меня, наконец-то, в покое.
А тут еще он – весь такой смазливый, что аж тошнило. Пялился, небось, на ноги этой сучки, а она их только раздвигала пошире, вместо того, чтобы сжать колени, и сидеть, как приличная девушка, а не конченная дрянь, самоуверенно наслаждаясь тем, что сумела приковать к своим оголенным кускам тела внимание очередного похотливого козла...
Я почувствовал, как завожусь, еще немного – и сорвусь, и тогда может произойти все, что угодно, причем – отнюдь не самые приятные вещи.
Всучив пареньку деньги, и не дожидаясь, пока тот отсчитает сдачу (судя по сонному виду водилы, он не сильно-то и спешил с этим делом, рассчитывая на мою нетерпеливость – банальный прикол таксистов, и не более), я рванул обратно в подъезд, и взлетел вверх по лестнице. Не стрелой, конечно – почти центнер живого веса вряд ли предполагает какую-то пускай и метафорическую легкость, но достаточно быстро, чтобы надеяться – сучка еще не успела натворить каких-то бед.
Хорошо еще, что я предусмотрительно запер Наташу, не оставив ключи с другой стороны двери.
У меня уже был неприятный прецедент, когда одна овца, казавшаяся спящей непробудным сном красавицей, заперлась в моей же квартире, пока я ходил в киоск под домом себе за пивом, и принялась требовать, чтобы я женился на ней.
Не больше, и не меньше.
Представляете?
Прихуев, конечно, и еще не осознав всю дебильность своего положения, я пустился в душеспасительные разговоры, после чего, врубившись, что лучше пообещать ей все, что она хочет, чтобы сучка с той стороны двери наконец-то образумилась, и впустила меня в мою же квартиру, я принялся врать.
Ложь – лучший выход из любой ситуации. Ложь – это почти всегда во благо, если, конечно, говорить о позитиве применительно к самому себе. Ложь – верный способ победить. Забудь о совести, она – миф, навязанный сверху, чтобы сделать тебя слабее, чем ты есть от самого рождения, как и каждый здоровый и свободный человек.
Поступай так, как считаешь правильным ты, а не кто-то другой, и ты будешь ближе к успеху, друг.
После того как я пообещал, что мы обязательно поженимся в самое ближайшее время, пойдем в ЗАГС, если нужно – уже завтра, она, дура, поверила, и отперла дверь. После чего тут же легонько получила в лоб, рухнув на пол и уже там, глядя на меня снизу вверх, поняла, наверное, своим недалеким умом, что ни *** в этой жизни вот просто так – с наскока, не бывает.
Во всяком случае, не у такой глупой козы, как она.
Счастье нужно зарабатывать и отрабатывать: не парой ночей секса, а, любовью, преданностью, нежностью, наконец – каким-то самопожертвованием.
Ау, бабы, вы еще умеете чем-то жертвовать ради нас?
Я повел себя, конечно, не лучшим образом по отношению к ней, все же, она хорошо ****ась и позволяла трахать ее в ротик без резинки.
Но что мне еще оставалось делать, кроме как нагло обламывать эту дуру?
Ну, хорошо – она была неплохой девочкой, и даже весьма привлекательной, но ко всем своим преимуществам в виде почти идеальной фигуры с третьим размером груди, например, была для меня еще и пропащей провинциалкой, приехавшей откуда-то с Востока страны - вникать в географические подробности ее месторождения не представлялось мне занятием, заслуживающим внимания.
Конечно, я не давал обещаний дорогим родителям не жениться на лимите, но вот только с возрастом, научился отбивать настойчивые атаки на свою независимость и жилплощадь в столице со стороны таких вот девиц.
Не подумайте, это не мещанская тяга защищать свою собственность, и даже не столько мой снобизм (хотя, куда же без него), сколько четкое понимание невозможности совместного существования и домостроя с ними.
С такими вот пышногрудыми девицами из провинции нам объективно не о чем говорить, не говоря уже о том, чтобы вместе идти вперед и бороться, чувствуя себя не среднестатистическими обывателями с такими же никчемными запросами, а такими себе пророками, имеющими свои тайные миссии в этой жизни.
Мне бы вряд ли удалось донести до нее всю суть.
Вдолбить всю сущность общественного мессианства в маленькую глупую головку, не годящаяся ни на что, кроме как спускать в нее кончину.
Нет, ну реально…
Дело даже не в привычках или вкусах. На худой конец, я мог бы и сам научить ее есть суши палочками, а не вилкой, и подсадить на хорошее импортное пиво вместо национального патриотичного, но абсолютно неудобоваримого пойла. Да и одевалась бы она тоже под моим присмотром – никаких рынков и мутных брендов. Если уж и носить фэйк, то пускай он хотя бы будет пафосным. У нас отлично научились подделывать Ray Ban и Lacoste. Все делается с нужными бирками и приближенными к оригиналу дизайнерскими формами и прочими задумками, и это намного лучше, чем все эти леопардовые шорты и прочие жуткие шубы, в которых все еще любят разгуливать провинциальные соски, считая все это, видимо, весьма сексуальным.
Наверное, со своей колокольни, в чем-то они были правы. Но вот только то, что срабатывало в плане соблазнения парней на периферии, не действовало на таких ребят, как я. Моя душа желала утонченных форм и жестов, красивой чистой русской или даже украинской, но главное – соловьиной речи без примеси отвратительного суржика и акцента, что, увы, сплошь и рядом присутствовало у едущих в Киев со всех концов страны девушек.
Конечно, им было бы куда удобнее встречаться, спариваться, рожать детей и жить с такими же провинциальными парнями, приехавшими покорять столицу так же, как и они, только, понимает, чаще всего круг получался замкнутым.
Большинство из нынешних провинциалов обламывались, и если и оставались в столице, то на низкооплачиваемых работах, ничего не значащие, и не решающие.
Черное быдло, жалкие людишки со зловонным налетом провинциальности, которая по своей сути была не по Гоголю очаровательной, а наоборот – отвратительной и отталкивающей.
Провинциальность их проявлялся во всем – в речи, во взгляде, в движениях, в манере одеваться и бытовом общении.
Неправильное использование неправильных слов, дубленки и крокодиловые сапоги, красные береты и золотой D&G с ближайшего вещевого рынка возле метро, магазинная выпечка и ром с колой в одном флаконе в ежедневном рационе, врожденная агрессия оправданная вынужденной самозащитой, жирные волосы, гнилые зубы и, главное – тотальная ненависть к тебе, столичному жителю, который так бессовестно эксплуатировал их – убогих.
Они сидят на кассах супермаркетов и за баранками маршруток, строят дома и чистят от грязи улицы, даже в некогда родной мне журналистике - в газетах и на телеканалах – на самых неблагодарных и неперспективных должностях, вынужденные писать о маньяках, пожарах и убийствах – тоже они.
Но, будь бдителен!
Помни: они осторожны и даже услужливы. Они редко спорят и перечат. Они просто ждут своего часа.
Им ничего не стоит растоптать тебя, растерзать, уничтожить – если только представится такая возможность, они не упустят ее.
Будь уверен.
На их стороне - грубая физическая сила.
Будучи, как говорится, от земли – они от природы крепче тебя – хилого и рафинированного интеллектуала.
Пока ты читал книги, они – дрались.
И это большая разница, во всяком случае, когда стадия противостояния войдет в прямой физический контакт.
Они придут за тобой, пока ты будешь наивно взирать на этот мир через розовые очки, думая, что они – такие несчастные и даже милые (еще бы, ведь тебя умиляет провинциальная убогость!) ничего тебе не сделают. Ты веришь, что они будут продолжать тихо и мирно обслуживать тебя со священным ужасом в глазах, с сердцами, переполненными смиренны преклонениями перед такими напыщенными столичными павлинами, как ты.
Запомни, добродетель – это обман, и она еще никогда и никого не доводила до добра.
Если ты выбираешь такой способ сосуществования с ними, то берешь билет в один конец, и спрыгнуть, когда начнется настоящая заваруха, уже вряд ли удастся.
Конечно, это будет не восстание машин, и наш маленьких мирок не погрязнет во мраке ядерной войны, но вот только они, рано или поздно, поднимут головы.
История знает множество примеров черного террора. Главное, чтобы нашлась искра, способная зажечь это пламя народного гнева, и тогда челядь, словно лавина, пройдется голодным маршем по улицам городов, возьмет все бастионы и саму столицу.
Они будут врываться в ваши жилища, нарушая все конституционные права, в том числе – и право на частную собственность. Их живая, бьющая неконтролируемым ключом ярость захлестнет вас и лишит всего, чем и ради чего вы жили все эти годы.
Нищая – и материально и, что куда страшнее, - духовно страна способна взорваться вулканом, обнажить свой смертельный нарыв, словно чума заражающий вокруг себя всех и уничтожая все, что встретится на ее пути.
Наше современное общество, увы, очень напоминает российскую империю, которую взяли большевики сотню лет назад. Они победили, обрушив на государство и тех, кто привык считать, что полностью контролирует течение жизни и все происходящее вокруг, не стальные клинки конницы и даже не огненные залпы пушек, а мясное черное месиво, которому, на время, позволили делать все, о чем оно мечтало все эти годы.
Грабить, насиловать и убивать.
Голодная, пьяная, безграмотная, бездуховная – попросту пустая толпа смела былой порядок, и начала строить какую-то свою наполовину анархическую жизнь.
Однако большевики, аккуратно и неспешно вернули скот в стойла, повторно пролив на пути к установлению своего государства новые реки крови, которых и без этой бойни было немало.
А, сколько еще будет?..
Однако возвращения к привычному для тех, кто был при делах совсем недавно, жизненному устою не было и не могло быть.
Все было кончено.
Понимаешь?
Все!
И также необратимо будет все и сегодня, если новые люмпены – пускай и не так кровожадно, без неоправданного насилия, даже аккуратно, но настойчиво задумают взять то, что, по их мнению, должно принадлежать им, а не тебе.
В том числе – и твою жизнь.
Главное же дерьмо заключается в том, что ты вряд ли успеешь сбежать с насиженных мест куда-нибудь из страны. Туда, где ценят порядок, и считают светлую кожу и зеленые деньги признаком богоизбранности. Просто захватив с собой все самое ценное, и переждать, пока ситуация будет взять под контроль властями, у которых, - ты верил в это, конечно же, есть силовые методы влияния, и планы на случай вот таких экстренных ситуаций.
Не получится.
Твоя власть, за которую ты так упорно голосуешь, с энтузиазмом играя в демократию, первой сбежит из страны, бросив тебя на растерзание толпе, уже не повторив ошибок прошлого, чтобы оказаться расстрелянной и брошенной горами трупов в братские могилы.
Поэтому, когда начнется гражданская война, когда низы восстанут и поднимутся с колен, пощады ждать будет неоткуда.
Армия и милиция будут на этот раз с народом, потому что эти ребята, отлично умеющие убивать – это и есть народ – обозленный и жаждущий свой справедливости.
И народ этот – рядом.
У тебя под боком.
В соседних домах и даже квартирах – твои соседи, разве ты помнишь их детьми?
Вот и я о том же.
Такие, как они, приехали сюда относительно недавно. Расселились тут по съемным квартирам у бабушек-старушек, списав тех в лепрозории для дряхлых и немощных недолюдей, и терпеливо ждут своего момента, чтобы расправиться с тобой, мудак, пока ты будешь спокойно посасывать пиво у себя на диване, залипнув перед экраном телевизора.
Однако пока революция еще не началась, лимита продолжает предпринимать новые попытки осесть в столице всерьез и надолго, поэтому идет на отношения в пределах своего классового вида по необходимости, и зачастую тайно, стараясь при этом всеми способами ассимилироваться с коренными населением.
Приезжие девушки клеят местных парней, а приезжие парни – местных девушек.
Для многих это – единственный шанс.
Но, даже если ничего не получается, они все равно остаются тут: на правах людей второго сорта, и без каких-либо карьерных перспектив, но тут все равно лучше, чем там.
Тут комфортнее ждать своего шанса, потому что тут, в отличие от тех мест, что остались для них в прошлом – он может выпасть, а вот там – никогда, потому что пустота и грязь не способны породить ничего кроме пустоты и грязи.
… отдышавшись, я вставил ключ в замок, и отворил дверь.
Глава 4. My Lonely Hearts Club
В квартире была тишина.
Это мне сразу не понравилось.
Значит, что-то было не так.
Значит, что-то было не то.
Значит, она уже что-то мутила…
Что я рассчитывал услышать? Ну, хотя бы признаки того, что я не один. Не говоря уже о том, что Наташа могла броситься мне на шею, обнять и поцеловать.
Одиноко, ****ь…
Друзья мне часто говорили, типа, давай, заводи подружку, живи с ней, хули ты паришься?
Я сначала пытался им что-то отвечать, типа – не нашел еще своего человека, а ищу я не только дырку, но и друга.
А потом перестал.
Посмотрел на их подружек, и все для себя понял: они пошли по пути наименьшего сопротивления, взяв то, что давали, и успокоились своему маленькому счастью, в то время как я находился в непрекращающихся поисках своего идеала, веря, что они не напрасны.
Хотя, конечно, вариантов было достаточно.
Например, среди киевлянок – все сплошь и рядом девочки-отличницы филологических специальностей, карьеристки и жуткие зануды.
С ними было просто невыносимо.
Но, конечно, больше всех активничали девушки из регионов. Почувствовав возможность покинуть опостылевшие свои депрессивные городки и перебраться в столицу, они не брезговали никакими методами, и были готовы ложиться под меня при первом же намеке на возможность эмиграции в новую жизнь.
Провинциальные девушки неоднократно предлагали мне жениться, каждая, казалось, была готова на все, лишь бы только я ответил согласием. Среди этих крошек были и весьма симпатичные экземпляры.
Однако мой внутренний тормоз включался сразу, как только они начинали намекать о том, чтобы переехать из своего Луганска/Донецка/Харькова/Львова/Кривого Рога в Киев и вписаться у меня.
На эрекции это, к счастью, не сказывалось – я как драл их, так и продолжал драть, не испытывая никакого сексуального дискомфорта. Только вот очередная девушка после таких разговоров тут же списывалась мной в отстой, она уже была отработанным материалом, и я просто прекращал общение с ней – не отвечал на трубу, удалял из «Контакта» и аськи.
Когда мне только исполнилось двадцать лет, и я подумал, что, когда тебе уже идет третий десяток – это чертовски неприятно, поэтому нужно уходить в отрыв – бухать, трахаться, дуть дурь и убирать белые полосы питерских скоростей разбавленные местными мелкими, но уже борзыми пушерами, надеясь, чтобы потом, на старости лет тебе будет, о чем вспомнить.
Только вот теперь, по прошествии почти десятка лет, я понимаю, что все это время занимался, преимущественно, ерундой, морально разлагаясь, успев, разве что, написать мегабайты критической оценки собственной жизни и слить все это в Интернет – для людей, и на флэшку – на всякий случай.
Зато кто-то, пока я страдал ***ней, уже заработал свой первый миллион.
И, несмотря на то, что я был по-своему счастлив, и ценил выстраданную свободу, от таких бабок и прилагающейся к ней беззаботной независимости от окружающего меня дерьма, я бы отнюдь не отказался.
И утешать меня могло лишь одно: у многих из моих одноклассников и мутных товарищей по вузу к тридцати годам не было и этого – ни мегабайтов мыслей, ни десятков отфаченных баб.
Так что, может быть, не такой уж я и неудачник?
В разные жизненные периоды у меня были разные стратегии и тактики в отношениях с девушками.
В двадцать лет я встречался с женщинами за тридцать. Они с радостью ехали ко мне на выходные, некоторые оставляли детей на бабушек и дедушек.
Почти все они были одиноки или разведены.
Мы трахались и ничего более. Они прекрасно понимали, что дальше ничего не будет. Мы были из разных систем координат и жизненных ценностей. По большому счету эти мои уставшие подруги были далекими советскими девчонками, носившими в школе пионерские галстуки (чего, к сожалению, не успел я), жутко разочарованными тем, что случилось с ними за последние десять лет на протяжении транзитных 1990-х, сожравших их молодость.
Пустота и боль, переполнявшие взгляд очередной подружки, молча курившей после секса у меня на балконе, резали мою чувственную душу холодом, и вселяли отталкивающую жуть бытия.
Поэтому, **** я их не без отвращения, и только предварительно напившись.
Одна моя подружка, приехавшая из Запорожья в Киев, неплохо тут устроилась, нашла работу и даже купила в кредит машину и квартиру.
Одним словом – жизнь удалась.
Чувствовала она себя отлично, на мою свободу не посягала, и слегка болезненно переживала расставание с каким-то хмырем, с которым прожила несколько лет.
Хорошо, что эта дура хоть не додумалась залететь, а то вообще было бы заебись: я имел несчастье быть знакомым с тридцатилетними одинокими мамашами с потухшими глазами и кучей комплексов, ебущимися громко и даже с надрывом.
Такие подруги меня откровенно напрягали.
Ее жизнь шла своим чередом, и тут нарисовался я, чтобы сделать ее немного лучше.
Так сказать – разнообразить.
В первый раз я с ней, конечно, погулял.
Она немного поломалась, после чего я отвез ее к себе домой. Я уже был достаточно пьян, но когда увидел ее грудь - чересчур обвисшую даже для тридцати одного года, понял, что нужно выпить еще, и всадил в себя пару стопок водки.
Она попросила приготовить ей коктейль с соком.
Ну, на *** эти понты?
Бухло я ей, конечно, намешал, мы выпили.
Я почувствовал тошноту. Подумал, что перед тем, как блевать, лучше, все же, ей засунуть, а не наоборот: типа, сначала рвота, а ебля - потом.
Опосля могло быть уже совсем невмоготу.
К счастью, в постели она была совсем ****утая. В хорошем смысле слова, разумеется. Она сходу отменно поработала ротиком, так что у меня быстро встал.
Ну, я ее и отодрал.
А она все плакала и выла, и от этих, кажущихся театральными криков, мне стало жутковато, поэтому я ускорил темп, желая побыстрее закончить эту работенку, и уйти в туалет, где можно было перевести дух и привести себя в порядок.
После это мы встречались не очень регулярно, но достаточно долго. С каждым разом мне требовалось все больше выпивки и дури, чтобы привести себя в боевую готовность, и ****ь ее.
Не помогал даже ее blow job.
Очень скоро все это начало ее обижать.
Ну, а меня, в свою очередь, просто тошнило от нее.
Вот такой конфликт интересов, ребятки.
Но я сидел без работы.
Денег чтобы гулять девочек помоложе и получше у меня не было, а эта коза сама приезжала ко мне, привозила еду, бухло.
От добра добра не ищут.
Плюс, конечно, я совсем обленился, чтобы искать альтернативу.
Но это уже такое – личное.
Наконец, все завершилось само собой: она нашла себе какого-то мужика – уже за сорок, серьезного и обстоятельного, готового сделать ей ребенка и даже, наверное, вместе встретить старость. Она поблагодарила меня за приятные встречи и вежливо попросила больше не звонить ей.
Знаете, я не только не тревожил ее впредь, но и вздохнул с облегчением: я устал столько пить…
Наверное, наш короткий, с позволения сказать, роман был приятным исключением из общей череды правил. Ведь все было добровольно, без ненужных грузов в адрес друг друга, и даже со счастливым концом.
Многие же из моих подружек, увы, были не столь толерантны, и вскоре начинали ****ь мне мозг и всячески усложнять наши сугубо физиологические отношения.
Поэтому, я предпочитал романы с иногородними девушками, которые если и выбирались ко мне, то, во-первых, знали, на что идут, а, во-вторых, это, по сути, были одноразовые встречи, потому что после очередного визита из провинции я предпочитал обрывать связь, и подыскивать новую подружку.
Приедались, знаете ли…
Слегка повзрослев и окрепнув, у меня пошел период, когда я начал встречаться со своими ровесницами.
Вообще-то, разумеется, безопаснее было бы спать с ними на нейтральной территории. Снимать квартиру, например. Такие расклады можно было себе и позволить, дело было не в деньгах – тогда я уже начал зарабатывать. Но меня продолжало упорно ломать мутить что-то лишнее, без чего, по моему убеждению, при определенных раскладах можно было и обойтись.
Поэтому я все делал по максимально облегченному и комфортному плану: вызывал такси, ехал на вокзал, встречал очередную подругу, отвозил домой, она принимала душ, я втирал ей какой-то чёс, мы бухали или курили, после чего я трахал ее.
И так несколько дней.
Когда, наконец, она собирала вещи, я отвозил ее на вокзал, садил на поезд, и она возвращалась домой.
Как правило – навсегда.
Так что, все было в шоколаде: не было ни одного случая, чтобы кто-то мне не дал. Мы были обречены, и принимали уготовленную нам участь с покорным смирением.
Иногда меня, конечно, охватывала паранойя по поводу того, что очередная сексуально озабоченная подруга, уже зная мой адрес, однажды возьмет, и заявится в гости – нежданно и негаданно. Дело было даже не в том, что я мог быть чем-то или кем-то занят, просто визиты без предварительного предупреждения и одобрения с моей стороны откровенно напрягали.
Хоть я и не был слащавой звездой, чьи поклонники ночуют на лестничных площадках и льют слезы, девочки иногда досаждали и меня – у каждого ведь свои интересы, поэтому одну овцу может удовлетворить обычный автограф, а другая не успокоится, пока не получит штамп в паспорт.
Однажды пару месяцев я **** куклу из Днепропетровска, она танцевала стриптиз, или что-то типа того, а, может быть – просто тупо трахалась за деньги, я уже не помню, знаете ли, немало воды утекло с тех пор, тем более, что Днепропетровск – это вообще не город, а один сплошной стрип-клуб, со всеми прилагающимися бонусами.
Без обид, но лично у меня сложилось именно такое впечатление.
Она же собиралась развести меня по классике: в первый же вечер мы занялись виртуальным сексом по аське (писал, преимущественно, я, а она лишь односложно отвечала, полностью поглощенная процессом мастурбации), и согласилась приехать уже на второй день нашего знакомства.
Выглядела она, конечно, охуенно – других, впрочем, танцевать стриптиз не берут. Только вот, ее внешность была единственным, за что ее можно было любить. Мне же, к счастью, было уже не девятнадцать лет, чтобы сдаваться на милость таким вот коварным сучкам.
Я бы вообще лично поблагодарил каждую из тех стерв, которые разбивали мое сердце в годы безмозглой юности, когда сердце влюблялось слишком быстро, и страдало чересчур долго, обливаясь кровью по очередной крашенной блондинке, которая, выспавшись, бессовестно бросила меня дрочить, устремившись на поиски новых радостей жизни. Я был слишком молод и, тем более, еще без собственной жилплощади, чтобы расценивать меня как жениха, поэтому, к счастью, бросали меня.
А я, молодой еще, не понимал своего счастья, когда женщина, подарив ночь или даже две любовных утех, молча уходит из твоей жизни, не требуя ничего взамен, о чем ты мог потом бы сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Та боль сделала меня сильней.
Иногда – в архивах винчестера, где я склонен складировать свою жизнь в ее документальных подтверждениях, я натыкаюсь, случайно, или же по прихоти ностальгии по тем временам, на фотографии бывших подружек, и понимаю, что многие из них были обычными – симпатичными, потому что молодыми, девчонками, и я лишь тихо радовался, и благодарил какое-то провидение за то, что тогда – с десяток лет назад, не женился на одной из них, спокойно сидел, курил дудку, работал, шел своим путем, имея свои планы, вместо того чтобы деградировать вместе с одной из них – уже почти тридцатилетней и весьма стервозной неудачницей.
Так вот, эта милашка из Днепропетровска, которая действительно была очень и очень, а не очередной отштукатуренной поделкой, разводила меня весьма грамотно: приехав ко мне на выходные, она делала в постели все, и даже чуть-чуть больше, чем я мог рассчитывать.
Только вот девочка, увы, для нее, не знала, что я с первой же секунды нашего знакомства, учитывая даже не ее прописку, а скорее характер профессии, был категорически настроен против любых серьезных продолжений наших отношений.
Еще во время своего первого визита в Киев сучка начала закидывать удочки в мою сторону, дескать, она уже давно подумывает о том, чтобы перебраться в столицу, нужно лишь найти работу и жилье.
Ну, конечно, куда уж проще…
Стриптиз она танцевала действительно классно, так что куда-нибудь, может быть – в один из клубов городов-спутников столицы, ее бы точно взяли, а вот с тем, чтобы у кого-то основательно вписаться, по понятным причинам были проблемы: таких как я, было меньше таких, как она.
Короче, конкуренция диктовала свои правила, и лично мне на *** не было нужно такое счастье, как она, она же, в свою очередь, все еще надеялась отхватить вариант получше – то есть, меня, а не ложиться сразу под какого-нибудь одинокого мужика, переживающего уже второй или даже третий кризис среднего возраста, все чаще задумываясь о пенсии.
Я сразу же выпал на морозы, делая вид, что не понимаю ее более чем очевидных намеков. На первый раз она не стала меня сильно напрягать, однако вернувшись в Днепропетровск, принялась с новой силой жаловаться на тягости жизни провинциальной танцовщицы стриптиза и шлюхи по совместительству.
Спать с ней мне нравилось, поэтому я занял выжидающую позицию, пообещав, что обязательно подумаю над ее предложением, и предложил оплачивать ее дорогу ко мне, желая еще хорошенько потрахать эту сучку.
В итоге она приехала еще несколько раз.
Ее намеки становились все более прозрачными, она уже откровенно требовала от меня как минимум сожительства, а потом… В один прекрасный момент я понял, что девочка становится опасной, и по привычной схеме оборвал с ней общение. Однако в отличие от многих других она решила проявить настойчивость, принялась наяривать мне с левых телефонных номеров, и писать со страничек друзей в «Контакте».
Так больше продолжаться не могло, и я решил прямо сказать ей, что не собираюсь жить, а уж тем более жениться на проститутке.
Никогда не забуду ее слезы.
Может быть, я поступил жестоко?
Но, ****ь, как же могло быть иначе?..
В конце концов – она сама виновата.
Вот так я и жил, пока, ближе к тридцати, меня потянуло на малолеток…
Таких, как Наташа.
Только вот у них были не только свои плюсы, как, например – молодые, крепкие, ароматные тела, но и очевидные недостатки, прячущиеся черными тараканами, в первую очередь, в их маленьких глупых головках.
… не снимая кроссовки, я быстро зашел в комнату, и замер.
Худшие опасения оправдались: эта сучка сидела за моим ноутбуком, с увлечением щелкая мышью.
Глава 5. Я люблю смотреть, как умирают дети
«Какого *** ты тут делаешь, ****ь?» - спросил я почти ласково, взяв Наташу за тонкую детскую шею, сжав ее крепко, чтобы сучка почувствовала настоящий страх.
Чтобы знала, что вот он – я.
И именно я могу свернуть ей шею в любое мгновение, стоит ей только сделать одно неосторожное движение.
Сказать что-то не в тему.
Рискни…
Наташа замерла.
Не знаю, было ли ей страшно, или недоразвитый мозг еще не повзрослевшего ребенка просто застопорился, не ожидая, что я нарисуюсь вот так неожиданно.
Без предупреждения, представляешь?
«Мне повторить свой вопрос, ****ь?» - я сильнее сжал пальцы, чувствуя, как пульсирует под ними прямо сквозь кожу - жилы, вены и кровь. – «Но я, *****, не люблю повторять дважды. Так что, *****, пожалуйста, не напрягай меня, и отвечай».
«Ничего такого», - безразлично сказала она.
Кажется, сейчас кого-то будут убивать.
Я взглянул на экран ноутбука: страница «Контакта» была открыта на списке друзей.
Полторы тысячи.
Даже больше.
Большинство из них мне никто. Есть какие-то случайные собеседники, ребята, с которыми иногда можно переброситься парой фраз, общие знакомые.
Бывшие, нынешние и будущие девушки.
Если говорить о каком-то общении, ну, регулярном, чтобы – каждый день, или почти каждый день, а не просто «привет, как дела?», то таких будет человек пять.
Ну, может, десять, хотя – вряд ли.
Только вот какого *** на моей страничке делала она?
К своему ужасу я увидел, что верхняя часть в списке моих друзей была отмечена как «удаленные».
Наверное, все это дело можно будет восстановить.
Ну, или почти все.
Хотя, вряд ли я потерял кого-то, кто мне был действительно нужен.
Дружить мы стали, увы, не по внутреннему велению души, а по целесообразности.
Кого-то из них я знал в реальной жизни, но многие так и оставались для меня, видимо, навсегда, просто какими-то далекими, скорее сотканными из моих субъективных оценочных суждений и представлений призраками, а не живыми людьми из крови и мяса, со своими чувствами и переживаниями, болью и радостью.
Череда лиц и образов – не более.
«Расслабься, Фака, расслабься», - думал я.
Не получалось…
Ни ***!..
Сам факт того, что эта мелкая дрянь, которой, по большому счету, и рот открывать было незачем, не говоря уже о том, чтобы мутить такое говно, посмела вторгнуться в святая святых – в мою жизнь, разрывал мой мозг, выжигая самообладание.
Да, в мою жизнь, по ***, что виртуальаную!
Как она могла?
Да все равно!
В данной ситуации меня не волновала причинно-следственная связь между ее намерениями, и тем, что случилось…
Ну, а потом все случилось, как в плохом кино: когда персонажи говорят что-то, обращаясь друг к другу, но при этом – все как-то невпопад, не слыша оппонента, превращая разговор на повышенных тонах в гнилой базар.
«Что это, ****ь, такое?» - спросил я загробным голосом.
Это было плохо.
Я всегда умело ломал комедии и драмы, но вот иногда случалось так, что контроль был потерян, и тогда уже я был не я – не Фака, и даже не тот человек, которого я играл в конкретно взятой ситуации. Нет – это уже было все самое гнусное дерьмо, которое пряталось в самых потаенных подвалах моего нутра, и сейчас оно било мне в мозг, превращая в бесчувственное животное, у которого не было иной цели, кроме как причинять боль.
«Ничего», - ответила Наташа, глядя на меня снизу вверх, огромными широко открыты глазами, в которых читалось все – и страх, и раскаяние, и преданность, и желание искупить свою вину.
Например, трахнуться со мной.
Но, я ее не хотел.
Наверное, я бы не смог – у меня бы попросту не встал болт, если бы даже она вот прямо сейчас встала на колени и начала отсасывать.
Потому что моя вторая сущность – самая черная, самая злая, - плевать хотела на секс.
Сколько их еще будет? Вот таких, как Наташа – глупых маленьких девочек, готовых трахаться за гашиш, за пиво, потому что я старше, потому что им просто скучно.
Потому что им просто на все забить…
Такие времена, такие нравы.
Правильно: их будет еще много
И Наташа была одной из них. Только и всего! Просто еще одной галочкой в череде тушек, проходящих через мою жизнь.
Пока я ждал ее.
Одну единственную.
Наверное, с обреченным пониманием того, что все это напрасно.
Потому что я уже давно потерял контроль над ситуацией.
Потому что я давно уже оторвался от реальности.
Потому что, просто, я призирал всех их – наивных, глупых и безнадежных.
Потому что такие, как Наташа – они ведь были совершенно другие.
Так, что же, прикажете отступать из-за таких, как она, забывать о принципах, позволять вот так срать тебе в душу?
Я больше не знал, что ей говорить.
Казалось, это был тупик.
И тут она затараторила – бессвязно и с напором, повышая градус истеричных ноток.
Решение напрашивалось само собой…
Выход из таких ситуаций, когда ты пытаешься что-то донести, а тебя не слышат, не хотят, сука, слышать, когда вот такая маленькая и отнюдь не дрожащая тварь срать на тебя хотела, потому что уже говорит она, и ее голос заполняет собой все пространство, заглушая все другие звуки, в том числе и тебя, один – это насилие.
Я люблю смотреть, как умирают дети.
Глава 6. Единственное место, куда можно спрятать мертвую подружку
Убийство – это как оргазм.
Особенно когда убиваешь в первый раз.
Тебя моментально отрезвляет, и ты уже видишь все в несколько ином свете, чем еще несколько мгновений назад, когда бездумно делал свое дело.
Например, бил маленькую сучку.
Это как в сексе.
В первые минуты после того, как кончишь, тебя охватывает не только блаженство, но и засасывающее чувство апатии.
И ты думаешь: а стоило ли говорить во время полового акта все эти нежности или грубости – палиться, и выставлять себя таким себе грязным извращенцем (коим ты, несомненно, являешься).
И вообще – нужно ли было так напрягаться – гулять, поить, разговаривать, а потом еще и исполнять несвойственные тебе пируэты в постели, когда ты просто хотел слить, ну может быть, еще помять сиськи и задницу.
В тебе просыпается логик, в котором некоторые самовлюбленные дурочки склонны видеть цинизм.
Пускай и так.
Зато это – здоровый цинизм.
Когда подруга, которую ты уже поимел, начинает лезть к тебе со своими проблемами – больная мама, заёбы на работе и, как следствие – желание встречаться, тем более что ее ребенку после развода нужно мужское влияние, а после еще, ко всему прочему, она запирается в твоей ванной комнате, чтобы ты потом отмывал ее запахи от дорогого мрамора с отвращением и брезгливостью, - ты, возможно, сам того не желая, начинаешь выстраивать в своей голове причинно-следственную цепочку.
Ты понимаешь, что цель не всегда оправдывает средства.
Например, ты бы уже мог спокойно спать, потому что завтра – на работу, и вообще ты привык спать один, а вместо этого – ждешь, пока угомониться эта косматая, с размазанным по одутловатому лицу макияжем, бестия, и тихо надеешься, что больше никогда не увидишь ее.
А, может, проще было подрочить?
Правда, в отличие от убийства, которое не дает тебе права на еще одну попытку, неприятности, связанные с присутствием в твоей обители чужой – во всех отношениях – женщины, которая, что очень важно – вряд ли будет тебе когда-нибудь близка, и сможет удовлетворять не только в плане секса (хотя и в этом плане она была не на высоте – очередной проходной вариант, еще одна перевернутая страница в боевом списке, и удаленный контакт из телефонного списка), но и духовно – стать тебе не только любовником, что, если разобраться, даже было делом второстепенным, но другом и товарищем, - являются временными.
Увы, понятие настоящей дружбы и товарищества чужды нынешним молодым барышням – холодным и заторможенным, наивно думающим, что они всегда будут молоденькими смазливыми студентками, без бытовых и финансовых проблем, тем более что родители – всегда под боком, и к ним всегда можно будет податься, когда запахнет жаренным.
Однако время – это, пожалуй, единственная неприятность в нашей жизни, борясь с которой мы всегда остаемся в проёбе.
Ты уходишь на вольные хлеба.
Ищешь работу.
Потом квартиру.
Твои родители стареют.
Они уходят на пенсию.
Не дают тебе больше денег.
Наоборот, просят – помоги, потому что пенсии не хватает даже на примитивное уцененное питание, не говоря уже о лекарствах, так что при таких раскладах им светит скорая и болезненная смерть.
Ты – любимая папина и мамина дочка, конечно же, не вдаешься во все эти лирические подробности. Ну, типа их физических и моральных страданий, осознания, что жизнь свою они прожили зря, потому что даже родным детям – то есть тебе, сука, на них наплевать.
Вот, например, завтра они должны идти на капельницу, а потом сдавать бесконечные анализы, и где-то искать деньги, чтобы купить эти белые таблеточки, название которых тебе, конечно же, неизвестно (потому что ты даже никогда не задумывалась о том, чтобы интересоваться такими вещами – ведь это всего лишь их личная жизнь, приватная, ****ь, собственность, в своем роде). И, главное, они ни в коем случае (я подчеркиваю – ни в коем случае!) не должны трогать гробовые: на верхней полке, под постельным бельем, потому что они - святое.
Их местонахождение, кстати, тебе хорошо известно, ведь так? Да вот только взять оттуда пару купюр, чтобы купить себе новые туфельки или еще какую-то ***ню, у тебя все еще не поднималась рука, и ты, с чувством гордости, думаешь: «Вау, охуенно, я еще не совсем плохая девочка, я еще могу исправиться!»
Наверняка, где-то на уровне подсознания, ты даже хочешь, чтобы они поскорее умерли, и тебе досталось их наследство.
Квартира, то есть.
По *** даже, если в провинции – все равно можно будет ее продать и еще на несколько лет продлить свое существование.
… а потом какой-то дятел заливает тебя, и у тебя рождается ребенок. К тому времени папаша уже давно как пропал из твоей жизни, несмотря на то, что ты слезно просила его расписаться, и даже врала, что родители помогут вам купить квартиру.
Он тебе не верит, и уходит в никуда, так что, не ищи его, и не плачь, вытри слезы, ну – и так далее.
… и совсем скоро ты начинаешь стареть.
Да еще и с ребенком…
Сочувствую…
Ну, сама подумай, кому ты на *** теперь нужна, девочка?
… но, о чудо, родители твои неожиданно и очень кстати умирают и ты, наконец-то, получив их жилплощадь, кричишь себе: «Ура, я спасена!»
А еще ты думаешь: «Жизнь, конечно, занимательная штука: вслед за черной полосой приходит полоса светлая, и в этом и заключается высшая вселенская справедливость».
Довольная своей тихой стабильностью, ты окончательно успокаиваешься.
Дальше же начинается самое печальное, но – это твой выбор.
Короче, ты перестаешь быть женщиной.
Потому что женщина – это страсть, загадка, эмоции, женщина – это целая палитра красок, а ты становишься бесцветным унылым говном.
Находишь себе такого же жестякового парня – можно даже разведенного, можно даже, чтобы сидел, наконец – не страшно, если он – конченый неудачник, ведь ты сама – ничуть не лучше.
Ну, а потом, совсем незаметно, твой ребенок вырастает.
Идет в школу.
Муж все больше пьет, все реже бывает дома и, следовательно, трахает тебя в лучшем случае, раз в неделю, да и то, когда ты закатишь ему очередной скандал со слезами.
Но, ничего…
Совсем скоро ты станешь фригидной.
Не в том смысле, что ты перестанешь испытывать оргазм.
Просто, со временем, ты вообще перестанешь думать о сексе.
В принципе.
Секс тебе заменит телевизор.
И вкусные сахарные крекеры.
Плюс – шоколад, мороженое, ну и другие вкусности.
Ты даже не знала, что жизнь может быть так сладка, правда?
Короче, плюс ко всему дерьму, ты станешь толстой коровой.
Но, читай выше – тебе будет уже все равно.
Обидно, наверное, что смирение и понимание того, что выёбываться нужно меньше приходят к тебе только в столь печальный жизненный период, да?
… наверное, примерно такой же жизненный сценарий был написан и для Наташи.
Если бы, конечно, не мое наглое вмешательства в ее судьбу.
Человек смертен, но иногда он смертен внезапно…
В конце концов, ведь кто-то же должен брать на себя ответственность?
Я посмотрел на хрупкий труп Наташи, лежащий у моих ног.
На какое-то мгновение я зажмурился, и попытался внушить себе, что все это – всего лишь сон, какое-то наваждение, и сейчас все пройдет, и вот она – Наташа – жива и здорова, сидит, сука, и клацает по клавиатуре моего ноутбука.
Просто я слишком давно не курил.
Все очень просто…
Но, нет – Наташа была все так же мертва.
«Хреново», - подумал я.
Ко мне начало возвращаться самообладание.
«С этим нужно что-то делать», - резонно подумал я, и полез в шкаф.
Я достал из него огромную багажную сумку от Prada. Пафосная штучка, я вообще любил ездить со всем своим, путешествовать налегке меня напрягало, а вот сюда могло влезть многое, почти что все – шмотки, книги, еда, тут можно было даже прятать наркотики – заебались бы искать.
Правда, в отпуск я не ездил уже очень давно, но это не имело в данной ситуации никакого значения.
«Вот и пригодилась. Наташа как раз должна поместиться», - с надеждой подумал я, оценивающе глядя на мертвую подружку.
Она была достаточно маленькой, чтобы все получилось.
Взял в одну руку сумку, а в другую труп Наташи, я отправился в уборную, и осторожно, бессознательно боясь навредить ей, будто не замечая, что она – мертвее не придумаешь, положил его в ванную.
Нужно было спешить, пока она не задеревенела.
Я отправился на кухню, достал новенький норвежский нож от Helle, подумав, взял еще и топор для разделки мяса, пачку пакетов для мусора, и вернулся к своей мертвой подружке.
«Сначала отрублю голову, потом конечности, потом, ****ь, придется четвертовать туловище», - стал рассуждать я он. – «Кровищи, конечно, будет до ***».
Но, прежде, нужно было сняться.
Бросив весь свой инвентарь чистильщика, я пошел в комнату, и достал из заначки бутылку виски. Не размениваясь на сантименты, несколько раз смачно хлебнул прямо из горла, горько отрыгнул, и пошел заниматься своим кровавым делом…
Работать без музыки было не в тему: я порылся в ноутбуке, и включил Пэрис Хэилтон – The Best.
И дело пошло.
«Нужно спрятать ее хорошенько, в таком месте, чтобы никто даже и не подумал сунуться туда», - подумал я, сортируя окровавленные куски Наташи по плотным пакетам, связывая их, и старательно укладывая свертки на дно сумки.
И такое место я знал.
Да, пожалуй, это было то самое единственное место.
Глава 7. Бабушка-старушка
Жизнь, конечно, несправедливая штука.
Само понятие справедливости идет вразрез с жизненными реалиями.
И особенно несправедливо то, что зачастую ее покидают молодые и небесталанные люди, но, при этом, она продолжает теплиться в разваленных и бесполезных стариках.
Меня всегда окружала старость.
Сначала – бабушка.
Потом – школа.
Я в классе был единственным русским-украинцем, все остальные были еврейские мальчики и девочки. Как и учителя, многие из которых были уже пенсионного возраста, но так искренне любили свою профессию и детей, что оставались работать в родных обшарпанных классах. Кто-то уже был тут пятый десяток лет, даже в те непростые времена, когда платить зарплаты стало почему-то не принято.
Уже в университете умерла моя бабушка, и я въехал в ее квартиру.
Преподаватели наши были любители выпить, и тоже в возрасте.
Старики были повсюду…
Даже в последний год, когда я закрыл для себя офисную жизнь, предпочитая работать на собственный страх и риск, преимущественно дома – с ноутбуком наперевес, они не покидали меня.
Первые годы в бабушкиной квартире меня мучили кошмары.
Она являлась ко мне во сне, ходила из комнаты в комнату, и на кухню, тепло улыбалась, а ее лучистые глаза светились как тогда – в моем далеком детстве.
Мы жили с ней вплоть до развала Союза. Я как раз должен был переходить в пятый класс. Мой отец был лимитчиком – то есть, приехал в столицу Советской Украины с ее Востока, транзитом через Галичину, где он проходил трудовую практику. Бабушка была русской, родилась под Москвой, и приехала в Киев после войны. Вообще из хохлов был только мой дед, который тоже вышел из рабоче-крестьянской семьи, и тоже из села – на этот раз уже под Киевом. Взяв Берлин, он потом еще тридцать с лишком лет страдал от полученных ранений и одной большой рванины, оставшейся кровоточащей раной в мозгу у каждого, кто прошел тот кошмар. Только вот незадача – он умер задолго до моего появления на свет, и даже до того, как мать вышла замуж за отца, поэтому сказать, что у меня был дед, я не могу.
Бабушка отца не любила.
Помню, постоянно долбила его, хоть он и не пил. Но она, все равно, чуть что – сразу ругаться. А он ей даже по молодости старался не отвечать, но я все равно слышал, как отец называл ее «старой сукой».
Наверное, вся проблема была в том, что оба они были медиками. Отец занимался зубами, а бабушка, тоже пройдя войну – там она и познакомилась с дедом, всю жизнь была медсестрой.
Отец так ее и называл, слегка презрительно – медсестра.
Бабушка все слышала и таила злобу на него.
А потом мы разъехались, и все как-то успокоилось.
Как оказалось – с концами, в том смысле, что, выйдя на пенсию, оставшись одной, она как-то резко сдала. Теперь бабушка целыми днями сидела перед телевизором и смотрела бесконечные мыльные оперы: убежденная русская патриотка, ненавидящая евреев, хохлов – отца она причисляла к украинцам, потому что по паспорту он действительно родился в УССР, и резко выступавшая против развала Союза, она как-то резко забыла о своих принципах, убеждениях, о всем том, что когда-то действительно было важно для нее.
Все это я понял намного позже, вкусив «прелести» европейского буржуазного существования; а тогда, будучи маленьким безмозглым пацаненком, я только и мог, что насмехаться над казавшимися нелепыми убеждениями.
Школота… Что с такого возьмешь?
Бабушка сдалась…
Новое время открывало ей окно в примитивный, но затягивающий мир рейтингового телевидения, так что она старательно таращилась в голубой экран и ела куриные кубики.
Что еще нужно для счастливой старости?
Я навещал ее изредка.
Мы созванивались.
Когда я начал пить, то ночевал у нее, чтобы не палиться перед родителями. Но дебошей у нее не устраивал: у меня был свой ключ, приходил ночью – она всегда вставала встречать меня, но ничего не говорила, - и заваливался спать.
А потом бабушка умерла, и всем как-то сразу стало легче.
Отцу – потому что не нужно было ездить к ней и возить бесконечные пакеты с продуктами, лекарствами, договариваться с врачами и организовывать ей отдых в санаториях.
Мать уже достали маразматические истерики бабушки: они все жаловалась, дескать – мы ее забыли, мы эгоисты и шакалы. Она все плакала и плакала…
Я, наконец, получил возможность съехать от родителей на собственную (во всяком случае, - формально) жилплощадь.
Ну, а мой брат получил в свое распоряжение всю комнату, которую ему приходилось долгие годы делить со мной, заимев возможность сначала заниматься подростковой мастурбацией, а потом – водить сюда свою подружку.
Короче, покойся с миром, старушка…
Но бабушке на том свете явно не спалось.
Если тот мир, куда отправилась ее душа, существовал для нее. Бабушка была из той породы советских верующих, которые регулярно крестятся, и иногда ходят в церковь, но по своей сущности – и это видно по ним, в отражении их глаз, являются зверьми, не способными не то, чтобы верить в Бога, но попросту быть людьми.
Ведь что такое человек?
Быть человеком – это способность сеять доброе и умное, быть искренним в своей добродетели.
Это если вкратце.
Только многим, похоже, слабо.
А вам?
На первых порах она снилась мне почти каждую ночь.
Вся жуть заключалась в том, что мне не было страшно, ибо никакой жести не было: бабушка просто жила своей привычной жизни, даже не особо обращая на меня внимание.
Все было как всегда, если конечно, не учитывать, что она давно умерла, а ее труп – кремировали, зарыв пепел в могиле рядом с дедом.
Хотя во сне мне это, почему-то, казалось естественным.
Ну, ожила – эка ли невидаль!
Со временем я успокоился.
Мне перестал чудиться холодок за спиной, когда я сидел за ноутбуком и курил дурь прямо за рабочим столом, безжалостно прожигая тонкими сигаретами Kent черные пятна на его лакированной поверхности.
По моей квартире просто ходили сквозняки.
Я перестал бояться смотреть в зеркало, не потому, что переживал по поводу возраста, просто мне казалось, что в отражении, за мной, в дверном проеме вот-вот проскользнет ее сутулый силуэт.
Однако бабушки-старушки продолжали окружать меня.
Как я себя помню: они всегда были одиночками.
Еще совсем маленьким я видел, наверное, с дюжину похорон: уходили все еще молодые мужики пятидесяти-шестидесяти лет.
Многие спивались.
Чего греха таить: пил народ крепко, вернее – его сильная половина, бабы же были на историческим позициях – у плиты да за стиркой, с розовощекими орущими карапузами в качестве саундтрека к жизни.
Жизнь нынешних бабушек-старушек тогда выходила на финишную прямую – то есть, на пенсию.
Их дети уже были взрослыми, многие успели обзавестись собственными детьми.
Но, они, конечно, еще ничего не знали: ни о грядущем крахе страны и привычных жизненных устоев, ни о будущей шокирующей нищете, ни о липкой старости, которая постепенно, словно спрут, засасывала их в свои объятия.
Поэтому массовый мор еще молодых ветеранов войны, пришедшийся на 1970-е и начало 1980-х годов, стал первым тревожным звоночком, оповещающим о том, что их жизнь в последние десятилетия стала слишком сытой и спокойной.
И то, что перелом – близок.
Причем, он будет носить не только исторический, но и личностный характер для многих из тех, кто, победив в войне, справедливо рассчитывал на тихое благополучное существование.
Однако судьба и время готовили этому героическому, но несчастному поколению новый удар.
Но, тогда еще все было хорошо.
Они еще пили.
И умирали.
Пили – вопреки стереотипам, хоть и по-черному, но не от горя, а от ленивой радости почти развитого социализма.
Остается лишь порадоваться, что эти смелые воины-мужики не дожили до истерического сухого закона, в общем-то, ставшего сознательным инструментом по развалу Союза, и имели возможность пить и пивко у ларьков рядом с гастрономом, и беленькую – прямо во дворах, на лавочках, тихонечко – не дебоширя, а лишь играя в домино, или карты, дабы убить время.
Времени у них было слишком много.
Во всяком случае, все так думали, и их коллективное сознание определяло общественное бытие.
Случались, конечно, и инциденты: кого-то били, кого-то убивали – грабили, калечили, насиловали.
Не без этого.
Но это было, есть и будет – такова звериная сущность народ.
Пускай и верующего.
Наверное, не достаточно искренне верующего и, главное, не понимающего, что куда важнее не молиться Богу, а следовать заповедям, которые он завещал таким, как он - народу.
А народ – это я.
Хотя я и атеист.
Так что же, я не народ, может?
Или слишком честный?
Современная религия существует в извращенной и опасной форме: Бог – стал торговой маркой, а заповеди посланы на ***, как пережитки времени.
Тогда же пьянство носило куда менее гнетущий характер, чем сегодня.
Оно было частью социального досуга.
Представляете, в те времена люди еще ходили в гости.
Ну, там они тоже пили.
Пили и говорили, ведь никакого Интернета и социальных сетей еще не было. Не было даже мобильников, чтобы набрать человека, если ты вдруг вздумаешь по нему соскучиться.
Плюс, у нас еще и телефон был на блокираторе.
Когда соседи говорили – мы ждали, ну – и наоборот.
Помню, отца отправили на три месяца работать в Берлин. Мы звонили ему каждый день, он был лишен права на звонок: наверное, исходящие звонки было проще контролировать и фильтровать в случае чего.
Так вот, мы дозванивались в Германию по часу, а чаще даже по полтора.
Но тогда люди еще умели ждать ради тех, кто был им дорог.
Тогда еще вообще были хоть какие-то ценности.
И алкоголь – перевоплощенный нынешними толерастами в безумное русское пьянство, – был лишь средой обитания чистых и сильных человеческих душ, на смену которым пришли облезлые жалкие тушки.
И, что немаловажно, алкоголь тогда был куда менее доступным, чем сегодня.
Я не говорю о сухом законе – это была отдельная история, придуманная жидовской верхушкой Кремля, а о тех годах, когда я был до того мал, что не умел ничего, кроме как жадно смотреть, слушать и внимать всему, что происходило вокруг меня.
Мир тогда казался большим и прекрасным.
Люди были великанами, а деревья будто подпирали небо.
Для того, чтобы купить что-то выпить, во-первых, нужно было, чтобы алкоголь – любой – хоть пиво, хоть водка, хоть вино – присутствовал в наличии, желательно – на районе, в паре-тройке троллейбусных остановок от дома. Во-вторых, за ним нужно было выстоять в очереди. И, наконец, если сравнивать с другими товарами первой необходимости, то есть, мерить на молоко и колбасу, тогда выпить обходилось намного дороже, чем сегодня.
Незаметно, один за другим, в нашем дворе вымерли почти все мужики.
Может быть, остались еще пару стариков, иногда рывшихся в мусорных баках, но они уже были так – статистической погрешностью.
Зато бабушки-старушки понесли куда меньшие потери: кое-кто, конечно, умер, но многие из тех, кого я помнил еще из детства – я сидел с бабушкой на лавочке, умостившись тощей задницей с краешка, и слушал их разговоры, а они угощали меня конфетами и яблоками, - так вот, многие из них здравствовали и сегодня.
У нас попадались очень древние экземпляры.
Причем многие из старух вели достаточно активный образ жизни, и практически сумели вытеснить недобитых еще с войны стариков с помойки, ставшей местный Клондайком.
Так вот, была у нас одна старушка, жуващая тремя этажами ниже, которая, как минимум, все те годы после моего возвращения, просидела в своей однокомнатной клетушке. Очень редко – может быть, раз в две недели, я встречал ее в нашем продуктовом магазине. Передвигалась она как-то суетливо, ее глаза испуганно вращались, а лицо мелко дрожало, отчего казалось, что она вот-вот расплачется. Реакция ее была замедленной, как правило, она не реагировала на обращения к ней, или отвечала после второго-третьего вопроса, поэтому ее старались просто не трогать, и всячески игнорировать.
Открытое пространство, будто пугало ее, и старуха, едва переступив порог квартиры, прикрыв хлипкую дверь, уже страшно желала вернуться...
Взяв сумку с измельченной Наташей, я направился именно к ней.
Глава 8. Ад
Оказавшись внутри ее квартиры, я подумал, что попал в Ад.
Не религиозный – с чертями, варящими в огромных котлах грешников, а самый что ни есть настоящий. Душное зловонное замкнутое пространство, давящее со всех сторон, казалось, горячим и живым – пульсирующим, плотным, словно клей воздухом.
Такими я представлял свои последние мгновения.
По спине пробежался холодок ужаса.
Этот запах копился тут годами, как, бывает, растут и перегнивают мусорные кучи.
Мусора, по правде сказать, было немного: грязь, пыль и вещи, погребенные под ними казались одеревенелыми.
Но вот вонь…
Она появилась сразу же, как только старуха перестала выходить из квартиры.
Когда я вернулся сюда жить, она уже пребывала в добровольном заточении, лишив тем самым общества – как минимум их двора, не весьма изысканного, но ведь тоже – людей, неудовольствия каждодневно сталкиваться с ней.
Чувствовать ее старческое омерзительное присутствие.
От нее пахло смертью и дерьмом.
У старухи не было родственников. Шефство над ней не взяла даже районная государственная администрация, чтобы получить потом, после смерти старухи, ее квартиру, например.
Зачем еще нужны старики?
Что взять с них, кроме вот этих клетушек, подаренных советской властью, и ставшими золотыми кредитными карточками сегодня?
Как минимум – на сотню штук долларов.
Даже ее зловонная конура – ну, после небольшого косметического ремонта, чтобы не тянуть время, потянула бы на такую сумму.
Только вот, все дело было в том, что она так и не была приватизирована, а поэтому автоматически возвращалась муниципалитету после того, как бабка сыграла бы в ящик.
Раз в месяц к ней наведывалась женщина из ЖЭКа, равнодушно интересовалась, все ли нормально, и уходила с лицом, казавшимся разочарованным.
Удивительно, что ее по-тихому не грохнули, честное слово…
«И так чертовски несправедливо, что она все еще была жива, когда вокруг так стремительно сгорали молодые», - думал я, проклиная ее, ненавидя и презирая, словно клубок никому не нужной ветоши, занимавшей кусок вашей квартиры, постоянно путаясь под ногами, мешая, нервируя, и воняя.
Воняя, воняя, воняя!!!
Я все чаще думал о том, что нужно сваливать.
Не обязательно даже из страны, можно просто в Крым – у меня там были кое-какие знакомые – плюс имелись девочки, и они наверняка ждали меня.
Все же, не все старые связи остались в прошлом, кое-что было прибережено на перспективу, для особенного момента…
Или во Львов, плевать даже, что вокруг будут агрессивно настроенные нацики, и придется вспоминать мову.
«Ничего, я знаю государственный язык лучше многих из вас, уроды, вы же на суржике ****ите», - злобно думал я.
Хотя, конечно, лучше не размениваться.
Нужно валить подальше, куда-нибудь в третий мир, или в Восточную Европу.
Даже в чертовой Польше цены были в два-три раза ниже, чем в Украине, не говоря о зарплатах, которые были там выше тоже в разы.
Если даже смотреть на голые цифры, получался какой-то маразм…
Да и зачем работать, если на кармане полторы сотни тонн зелени?
Примерно столько я собирался выручить за свою двухкомнатную квартиру с евроремонтом и полным фаршем.
Не то, чтобы меня достал Киев…
Все же, тут было лучше, чем в Москве, или других европейских столицах: никаких черных, никаких терактов, мента – и того, можно купить за литр пива.
И церкви – сплошные церкви вокруг, открывающиеся чаще новых частных кабинетов психотерапевтов. В современной психологии многие разочаровались, потому что для успеха в начинании зачастую хватало наглости, циничности и подлости, сбавленных удачей, чтобы сделать в схватке всех умных и красивых. Зато в церковь, хотя бы по праздникам, ходило все больше людей: молясь тем страстнее, чем круче было пике их грехопадения.
Меньше, впрочем, никто грешить и не думал, зачем – если в каждом микрорайоне есть свой крест и икона, к которым, в случае чего, можно упасть в священном экстазе.
Это ли не счастье?
По сравнению с другими мегаполисами, Киев был маленьким и тихим, что, впрочем, ничуть не делало его провинциальным.
Иногда я даже думал, что Киев – лучший город в мире, как минимум, для меня. Все же, побывать мне удалось много где, поэтому сравнивать было с чем.
Уехать хотелось по другой причине.
Дело было не в городе, а во мне самом.
«Скоро тридцать», - все чаще думал я, с трудом таща набухшую, словно почка по апрелю, сумку, ругаясь. – «Никогда бы не подумал, что она такая тяжелая».
На лестничной площадке громыхала музыка из соседской квартиры, где, судя по всему, снова гуляли.
«Нужно бросать пить, курить, и начать заниматься спортом», - твердил я про себя, осторожно передвигаясь вниз, поглядывая в лестничный пролет – не идет ли кто-то.
Все было тихо.
Кокнув Наташу, разделывая ее на мелкие куски и пакуя их в целлофан, а потом складывая свертки в сумку, я серьезно задумался о жизни. О том, что идет она хоть и своим чередом, и, несмотря на то, что я, в общем-то, счастлив, но все равно – что-то было не то.
Время, казалось, остановилось, только не для меня самого.
Я продолжал стареть.
Пить.
Курить.
Одна подруга даже сказала, что я деградирую.
«Да ну на ***», - ответил ей я, но вздрогнул.
Первокурсницы уже называли меня на Вы.
Это напрягало.
«Еще чуть-чуть, буду совсем старым, нужно брать себя в руки, что-то делать, и – найти нормальную девушку», - думал я, спускаясь на этаж, где жила старушка.
Череда повторяющихся год за годом событий, ставших каким-то порочным кругом, в котором не было любви, но зато имелись в изобилии вечно текущие влагалища, алчно сосущие мои деньги и отнимая время, которое я мог потратить, ну, хотя бы на чтение.
Как же я скучал по хорошей книге – в новеньком, приятно пахнущем типографией, переплете!
В моей квартире они были повсюду: те, что уже не помещались на полки громадного шкафа - на полстены, лежали на столах, и даже на полу.
Видя книги, я не мог удержаться, и покупал все, на что ложился мой одержимый взгляд библиофила.
Только вот жизненный ритм не позволял читать, столько, сколько хотелось.
Сколько было нужно.
А потребность в книгах на фоне тьмы, в которую все больше погружался весь мир, вся цивилизация, разлагаясь, деградируя и агонизируя в страшных муках эпилептического и шизофренического припадка, - была огромной.
Поэтому книги просто копились у меня дома. Со временем они увядали, словно цветы – все меньше пахли краской и клеем, покрывались пылью, и тускнели в лучах палящего через отворенное практически круглый год настежь окно Солнца.
Каждый раз, проходя мимо книг, иногда беря их в руки, глядя с сожалением, я придумывал для себя великое множество оправданий, дающих ответ на простой вопрос: почему, если раньше, в юности, учась почти на отлично, постоянно находясь в хмельном веселье, и иногда не ночую дома по несколько недель, я умудрялся щелкать по книге в неделю, в том время как теперь, месяцами просиживая штаны перед ноутбуком, лишь изредка пускаясь в жалкое подобие, если сравнивать с былыми годами, загулы, я не прочитал за последний год ни одной книги – чтобы от начала до конца, и что-то понять, а не так – полистать десяток страниц, и отложить, клятвенно пообещав себе вернуться?
Но, как ни крути, первый шаг к новой жизни был сделан.
И это были вовсе не книги – это была суровая проза жизни.
Все же, не каждый день приходится убивать своих подружек и это, знаете ли, заставляет задуматься и многое переосмыслить.
Например, бренность собственного существования.
«Начну все сначала, ну это все на ***», - подумал я, остановившись перед хлипкой, еще казенной дверью старухи.
Ее можно было выбить легким ударом ноги.
Очень часто, чтобы не покидать пределы жилплощади, старуха садилась у себя в прихожей – прямо на почти такой же древний, как она сама, комод, открывала настежь дверь вовнутрь квартиры, подпирала ее палкой, и сидела, словно сфинкс, тревожно глядя перед собой, тихо, лишь что-то пискливо приговаривая себе под нос, разглядывая проходящих мимо людей.
Запах был на ее лестничной площадке всегда, даже когда фанерная дверь была заперта. Однако когда она отворяла ее настежь, и сидела – бывало, часами, он стремительно распространялся по всему подъезду, равномерно заполняя весь воздух, и, казалось, своей густой парящей массой конопатя даже щели в окнах, клейкой лентой закрывая разбитые стекла, не впуская вовнутрь свежий воздух.
Бывало, старуха поднималась ко мне на этаж, и звонила в соседнюю квартиру, где жила семья еще молодых выпивох. Иногда ей открывали, и тогда она начинала изливать свои проблемы.
«Не могу найти счета за коммунальные услуги», - говорила она. – «А еще я забыла, как зажигать газовую конфорку и выключать воду».
Ей помогали все реже, рассудив – весьма справедливо, что голова в таких ситуациях должна болеть у соседей снизу.
Так что я принялся все чаще наблюдать, предварительно покурив, не без садисткой иронии, как старуха битый час звонит в дверь моих соседей, а ей никто и не думает открывать. При этом я путался в догадках: то ли они просто включали игнор, но тогда какие железные нервы нужно иметь, чтобы выдержать непрекращающиеся трели звонка; или же их действительно не было дома?
Но местные алкаши предпочитали бухать на хатах – в экономном варианте: русская водка, черный хлеб, селедка…
Коля и Валя еще на закате советских времен баловались ширкой, но успели вовремя завязать, после того как их придавил участковый.
«Ты что, охуел? Мне тебя посадить – как два пальца обоссать, Коль», - сказал главе семейства мусор.
И забрал все наркотики, для личных целей, нужно понимать.
Мужик потом все равно чуть не сел – за драку с женой: мутузили они друг друга от души. Однажды он не рассчитал и сломал дорогой супруге нос и челюсть.
Она осерчала, и пошла в милицию.
Колю судили, но он вовремя попал под амнистию, так что до зоны так и не доехал.
Домой он вернулся не то, чтобы шелковый, но было видно – парень попустился.
С ширкой Коля благополучно завязал.
Его же жена поняла, что игла – дерьмо, только начав, так что двигался в их семье только он.
Вот они и зажили по-новому.
Все еще долго, и не очень счастливо: закончив с наркотиками, они плотно перешли на синьку.
Жизнь у них была с огоньком: в том смысле, что ни дня без скандала.
Коля бил Валю, а Валя била Колю.
Се ля ви.
Уже были другие времена, да и участковый был другой: предыдущий совсем сторчался. Новый – суровый неприметный мужик лет сорока несколько раз наведывался к этой семейке, забирал водку, и уходил.
Морочиться с ними смысла не было, так как взять с них, собственно, можно было немного – разве что, мебель, или какую-то аппаратуру: с утра до ночи у них орала музыка – какая-то готика, или «Алиса» – хрен их разберешь.
Коля и Валя были, как говорится, временно безработными. Они уже переступили сорокалетний рубеж, и благополучно перебивались временными подработками, тем более что ударивший кризис существенно понизил само понятие социальных стандартов, так что жили они еще – ого-го!
Заводить дело на таких, как они, и пускать его в производство, не взялся бы никто, ибо в этом не было никакого рационального зерна, а лишь один большой геморрой.
Тем более что тюрьмы родины были переполнены, а закрома – пусты.
Лишние рты были обузой.
Поэтому Коле и Вале было вверено заниматься самоуничтожением.
«Надеюсь, ты не сдохла», - подумал я угрюмо, нажав на кнопку звонка.
Он тихо загудел.
Я прислушался: по ту сторону двери не родилось ни звука. Осторожно нажав вниз ручку, я толкнул дверь, она оказалась незапертой и плавно пошла от меня, но тут же была заблокирована цепочкой.
В образовавшейся щели я увидел старуху, она сидела на своей привычной позиции – на комоде, в считанных сантиметрах от него. Ее глаза были широко открыты и взирали на меня с ужасом. Возможно, пока я не толкнул дверь, она дремала, или же – таращилась на нее изнутри, но это уже пугало, это было уже за гранью и попахивала настоящим маньячеством.
«Открой», - прошептал я одними губами.
Она его, конечно же, не услышала.
Внизу грохнула парадная дверь.
Я прикинул: у меня было десять-пятнадцать секунд.
Внизу послышался топот ног: и совсем не одной пары. Зазвучали голоса.
Кто-то хохотнул.
Я налег плечом на дверь, выбивая с мясом цепочку.
Она лишь тихонько брякнула по блеклой панельной поверхности.
Старуха запищал, сначала тихо, а потом – все пронзительнее.
Буквально за мгновения до того, как захлопнуть дверь, я почувствовал спиной приближающиеся тени, после чего со всей силы ударил ногой бабке в лицо, прекращая ее бессмысленное существование своим волевым решение.
«Да будет так, аминь», - сказал я.
Часть 2 (Лето)
Глава 9. Кайф
Наташа старательно облизала пухлыми, все еще детскими губами розовый фалоимитатор, подаренный подружками на шестнадцать лет, и стала нежно вводить его в свою бритую и уже давно мокрую киску. Девочка безвольно раскинула красивые - длинные и крепкие - ноги, развалившись на диване, который занимал большую часть ее комнаты, и поплыла по волнам памяти, вспоминая события двухнедельной давности.
Август прощался с ними теплым морем Ялты.
Она приехала сюда на неделю со своей новой подружкой Дашей.
Девушки познакомились благодаря Факе. Он неплохо ладил с Дашиным парнем - Алексом.
В первый же вечер знакомства Наташи с Факой, перед тем, как трахаться, он потащил ее в суши-бар с наряженными в японские тряпки хохлушками в роли официанток, где как раз и восседала компания во главе с Дашей.
Несмотря на то, что инициатива куда-то выбраться принадлежала именно Факе (вообще-то, Наташа была готова остаться у него дома и, не ломаясь, поебаться без понтов, без всяких там погулять), весь вечер он просидел, недовольно надувшись, цедя сквозь зубы водку даже не закусывая, и нервно поглядывая на часы, всем своим видом выказывай ей, типа: зачем ты меня сюда притащила?
Потом вся компания двинулась гонять шары в боулинг, а Фака заявил Наташе, что больше не может терпеть это пьяное быдло, и чертовски хочет домой.
Откровенно говоря, Наташа уже была вовсе не прочь остаться.
Да, народ, в общем, и в целом ее напрягал. Что может быть скучнее для девчонки ее лет, чем спивающийся и выебывающийся своими мелкими мещанскими достижениями, средний класс?
В тот вечер все дружно вспоминали зимние праздники. География их путешествий не отличалась разнообразием: Египет, а потом - Буковель, так что разница заключалась лишь в названиях отелей, и при ближайшем рассмотрении все выглядело еще унылее, чем самое унылое говно.
Единственная, с кем тут можно было общаться (не считая Факи, который, порядком напившись, попытался залезть к ней под юбку прямо под столом, наивно полагая, что никто не видит его похотливых поползновений, или всем просто настолько плевать на то, что он там себе вытворяет, что даже никто и глазом по поводу того, что он собирался проникнуть к Наташе в трусы, не моргнул), - была Даша.
На прощание они не только страстно поцеловались с языком под одобрительное ржание миддлкласса (Фака как раз ушел к круглосуточной кассе фаст-фуда, чтобы влить в себя несколько чашек растворимого кофе - на ногах после выпитого за вечер он держался уже с трудом), но и обменялись телефонами.
После этого Наташа виделась с Факой лишь однажды: он вызвал ее среди ночи поебаться, а опосля надолго исчез с горизонта, лишь иногда пописывая ей невнятные личные сообщения в сети.
Зато ее встречи с Дашей стали регулярными, причем они уже не сидели в компании тех уродов, благодаря которой, собственно, и познакомились, а предпочитали устраивать ночные загулы по Киеву вдвоем, напиваясь и иногда клея парней.
Впрочем, без серьезных продолжений.
Даше было уже далеко за тридцать, но она сумела сохранить блестящую внешность, сводящую с ума всех без исключения парней и многих девушек в том числе. Гладкая загорелая кожа, задница, как у Джей Ло, томный взгляд, роскошные черные волосы и грудь пятого размера с вечно напряженными сосками - все это в ее возрасте лишь подчеркивало естественную красоту, которую не смогли погубить ни количество половых партнеров, прошедших через нее, ни бытовое пьянство.
Она никогда не говорила о своем возрасте, предпочитаясь отшучиваться. Лишь в исключительных случаях, будучи уже пьяной, а для этого ей нужно было всадить в себя не меньше литра вискаря, который она, собственно, чаще всего и употребляла, она говорила, что пошла в школу в год смерти Брежнева, после чего народ начинал судорожно высчитывать вожделенную дату рождения Даши.
К своему счастью, Наташа даже не знала, who is Mr. Brezhnev, поэтому и не напрягалась по этому поводу.
Ну, а Даша…
Наверное, все дело было в ее распутстве. Скорее не сексуального, а социального характера: для того, чтобы врать, не обязательно было с кем-то спать.
Несмотря на то, что с Алексом они встречались около трех лет, она продолжала гулять с другими парнями, иногда даже не пытаясь что-то скрывать от него.
Плюс ко всему у них было четкая договоренность, достигнутая, разумеется, по инициативе Даши: они старались ночевать каждый у себя дома.
Оба они были гостями столицы: Даша - из Харькова, Алекс - из Херсона, поэтому обоим приходилось снимать жилплощадь.
У Алекса было собственное небольшое предприятие, на котором он пахал как проклятый с утра и до ночи, барыгуя строительными материалами. Поэтому, такая расточительность действовала ему на нервы.
Разговоры же о том, чтобы жить вместе, возникали у них с периодичностью раз в полгода, когда у Алекса в очередной раз сдавали нервы от постоянного рабочего напряжения и жгучего чувства ревности, которую, впрочем, он демонстрировал в присутствии Даши достаточно вяло.
Эта женщина, старшая его на семь лет (он был одним из немногих, кому удалось заглянуть к Даше в паспорт) всегда ставила вопрос ребром, и угрожала уйти к другому, если он не заткнется.
Например - к первому мужу, Володе, которого за крутой нрав звали Кабаном. Судя по суровому взгляду, в лихие девяностые он не отлеживался на дне, а активно работал, пока Алекс курил дичку в своем сраном Херсоне.
Даша и Володя были вместе долго и давно. Алекс тогда, наверное, еще ходил в школу. Ситуация в стране тогда уже стабилизировалась, и Кабан переориентировал свою деятельность на почти легальный бизнес. За взятку местным чиновникам он получил огромный кусок сельскохозяйственной земли на Юге страны, где организовал сельскохозяйственное производство - фруктов, овощей, птицы и прочего добра, которое огромными фурами развозилось по супермаркетам области. Подмазав ментов, Володя полностью выключил пытавшихся, было, рыпаться конкурентов, после чего силами местной братвы организовал несколько рейдерских налётов на их склады и офисные здания, благодаря чему еще больше расширил свой бизнес, который в масштабах региона выглядел настоящей империей.
Потом они расстались. Володя пристрастился к белому, и даже гонял дельфинов по венам, а Даша окончательно спилась, употребляя в сутки не менее полулитра чистого спирта, и пошла по рукам.
Они просто потеряли интерес друг к другу.
Однако, как ни странно, они расстались друзьями, и продолжали достаточно часто видеться.
Разлука сближает…
Только никакого секса больше не было.
Откровенно говоря, его и раньше было немного.
Поразительно, но, разорвав отношения, они прониклись друг к другу дружеской симпатией, научившись находить прелесть в простом общении. При этом, окончательно потеряв царившую между ними сексуальную связь.
Они больше не хотели трахаться, и это абсолютно устраивало и Дашу, и Володю.
Правда, между ними как бы существовала негласная договоренность: они не рассказывали друг другу о своих сексуальных партнерах и о личной жизни вообще. Помимо быта в их отношениях была масса других интересных вещей, о которых они могли говорить ночи напролет.
Каждый был со своим - она - с бутылкой, он - с белым.
Кино, музыка, литература - все это было для них куда дороже обычного потного и не всегда завершающегося оргазмом спаривания, которое в последние месяцы, растянувшиеся в целый год, а то и больше превратилось из страстного секса двух молодых любовников в меланхоличный ритуал чертовски уставших друг от друга людей.
А потом в ее жизни появился Алекс.
Но для нее все продолжало идти привычным чередом.
Даша ограничила его присутствие в своей жизни четкими правилами: никакого штампа в паспорте, никакого длительного сожительства.
Днем она занималась дизайном интерьеров, как и Алекс, работая на саму себя, а вечером - пила, курила траву, общалась с Володей или Алексом, иногда спала с ним, смотрела фильмы - коробки с ними были навалены кучей в углу комнаты, слушала музыку, все чаще - своего любимого Дэвида Боуи, читала книги, например - Набокова или Кафку.
Даша любила красивые слова, форма для нее была важнее содержания.
У нее все было отлично.
В отношениях с Алексом Даша иногда позволяла себе некоторые вольности, например - загулы на стороне. Хотя, реальных измен с ее стороны было всего две.
После отрыва, в который она ушла в последние месяцы совместного проживания с Кабаном, она решила ударить по тормозам, чаще всего, ограничиваясь лишь флиртом.
Только вот обе измены были до того колоритными и обидными для Алекса, что ее вряд ли можно было после этого назвать порядочной девушкой и верной подругой.
Однако Даша отлично научилась управлять своим парнем, так что он стойко терпел все ее выкрутасы, за что получал вознаграждение в виде ее искусных ласк - ротиком она работала очень прилично.
Так что жизнь у него тоже, в общем-то, удалась.
Ну, а измены...
Сначала Даша переспала с Факой. Прямо на дне рождения Алекса. Он их застукал. Был дикий скандал. Это было в мае...
А в августе у нее был секс сразу с двумя мужчинами, причем оба они были азерами.
О них Алекс не знал.
К слову, это было первое и, как оказалось, последнее их совместное с Наташей приключение, которое они довели до конца.
Воспоминания о том жарком дне вводили Наташу в экстаз, и она яростно продолжала трахать себя дилдо.
«Боже, какие они большие и крепкие. Почему наши парни не такие, как они?» - Наташа, что есть силы, ввела в себя фалоимитатор, и заскулила.
Слезы животной радости потекли по ее щекам, и она почувствовала, что кончает, когда, на самом пике оргазма зазвонил мобильный телефон, и Наташа, издав протяжный стон, затряслась в судорогах самого настоящего кайфа.
Глава 10. Культя
Девушкам хотелось драйва.
Они пробыли тут почти неделю, и через день должны были возвращаться в Киев.
Как когда-то чётко подметил Довлатов: они рисковали уехать с моря, так и не отдохнув.
Наташу в городе ждал ее дилдо и несколько вялых любовников, которые слишком часто присасывались к синьке, чтобы можно было их считать более или менее сносными в этом деле вариантами, так что, чаще, приходилось просто примитивно дрочить.
У Даши, в свою очередь, был Алекс, но его тоже вряд ли можно было назвать гуру секса, потому что он тоже, спасаясь от депрессии тридцатилетнего мужика и серых трудовых будней мелкого бизнесмена, отдавал предпочтение бухлу и дудке.
Поэтому им была просто необходима разрядка на стороне, дабы вернуться домой реально оттянувшимися и посвежевшими, чтобы вновь нырнуть в злые будни столичных районов и кварталов.
В первые пять дней они только и делали, что пили, загорали и плескались в море. Время от времени подружки позволяли себе легкий флирт с незнакомыми парнями на ночных пляжных вечеринках, искусно избегая секса с ними.
Хотя ребята были очень даже за то, чтобы оттрахать этих сучек на ближайшем шезлонге на фоне темных вод и без того Черного моря.
Девушки будто играли друг с другом, типа - кто даст первой.
Их внутреннее напряжение росло, как росло и желание.
Накануне они как раз сорвались, и позволили себе пососаться с какими-то ребятами из Питера, которые уже несколько суток были на движении, поэтому с радостью сняли подружек. Они даже предложили новым знакомым дорогу привезенной с берегов Невы белой дряни. Даша сначала заявила, что нюхать порошок неизвестного ей происхождения она не будет. Но Наташа демонстративно всосала свою порцию даже без трубочки, просто, прильнув к матовой поверхности столика ноздрей, после чего Даша пожала плечами, выругалась, и последовала ее примеру.
Через пятнадцать минут их конкретно поперло.
Они даже подрочили друг другу прямо на танцполе под Джона Дигвида.
Ребята долго не могли кончить, а вот у девушек все получилось достаточно быстро, после чего они бросили убитых ублюдков отсасывать друг у друга в безжизненных огнях неона, и быстренько свалили из клуба к себе в гостиничный номер, опустошать последнюю из привезенных с собой литровых бутылок Jameson.
Той же ночью, надравшись в хлам, они, одержимые страстью, занялись сексом, устроив сеанс обоюдной мастурбации сначала пальцами, а потом и пустой бутылкой из-под бухла. В финале они отлизали друг другу, после чего уснули, обнявшись, с довольными лицами удовлетворенных самок.
На следующий день подружки проснулись ближе к полудню. Ч
Чувствовали они себя отлично.
Приняв душ, и выпив пакет апельсинового сока с пачкой круасанов, девушки стали собираться на пляж.
Не сговариваясь, каждая из них знала, что сегодня им нужно обязательно конкретно сняться, и, наконец-то, с кем-то выспаться.
Накинув на практически голые - на них были лишь крошечные купальники - тела легкие платьица, они покинули гостиницу, и поспешили вниз по аллеи через парк к морю.
Девушки жили в конце набережной, достаточно далеко от центра, поэтому ходили не на забитый отдыхающими главный пляж, а чуть поодаль - на менее окультуренный, но, при этом, куда более тихий кусок берега, обильно покрытый острой, словно иглы, галькой. Тут они и проводили все дни напролет.
Всякий раз, перед тем, как зайти на пляж, они немного сворачивали с мощенной еще с советских времен бетонными плитами дороги, и подходили к припаркованной невдалеке «копейке».
Грузный, уже старый - ему было сильно за шестьдесят - однорукий мужик ежедневно приезжал сюда с самого утра, и продавал всем желающим вино. Оно было добротным, недорогим и вкусным. И, что главное - домашним, что автоматически служило для приезжих таким себе знаком качества. Торговля у него шла бойко, да и он сам на протяжении всего дня неоднократно прикладывался к вину, так что под конец дня едва мог ворочать языком, не говоря о том, чтобы нормально передвигаться. Он просто сидел на своей маленькой деревянной скамеечке и размахивал культей, отчего посетителей становилось все меньше и меньше. Все заканчивалось к восьми вечера, когда за ним приходил сын: суровый и угрюмый подтянутый мужчина с легкой сединой на висках. Он загружал отца в машину, прятал в багажник непроданное вино (хотя, чаще, раскупали все), собирал мусор в огромный полиэтиленовый пакет, садился за руль, и уезжал.
Это унылое говно можно было уважать всего за две вещи. Во-первых, мужик, что ни говори, делал хорошее вино и не ломил за него цену, как барыги на центральном пляже, которые скупали все бухло в ближайших окрестностях. Он был таким себе последним оплотом старых виноделов, дающим возможность гостям Крыма насладиться хорошим домашним вином. Во-вторых, даже напившись и пуская слюни, этот мужик никогда не ныл, и не жаловался на судьбу и, что показательнее всего - не выпячивал напоказ свою физическую ущербность, не рассказывал сопливые истории о том, как потерял руку, и как теперь ему тяжело живется.
Он просто делал свое дело и бухал, и это всех устраивало.
«Как всегда, два литра?» - продавец вина выглядел сегодня добродушнее, чем всегда. – «Берите, красавицы».
Даша кивнула ему, и полезла в сумочку в поисках кошелька. Покопавшись в ней с минуту, она виновато посмотрела на подругу.
«Похоже, я деньги в номере забыла», - пожала она плечами. – «Будем мы сегодня, дорогая, без вина».
«Нужно вернуться», - нахмурилась Наташа, ей очень хотелось выпить. – «Выпивка - это как раз то, что мне сейчас нужно».
«Можно и без денег», - хитро улыбнулся мужик. – «Я вам и так дам, мои сладкие».
От него сильно разило алкоголем, девушки переглянулись и рассмеялись.
«Куда это тебя понесло, дорогой», - игриво улыбнулась ему Даша. – «Давно бабу не видел, да?»
Мужик еще больше покраснел и тяжело задышал. Даша, похоже, тоже стала возбуждаться. Она подошла к нему вплотную, и потянуло вниз платье, обнажив огромные загорелые груди, которые уставились на продавца вина готовыми к употреблению сосками.
«Потрогай их», - она взяла мужика за руку. – «Не бойся».
Он жадно схватил их своей волосатой лапой, и стал неторопливо, с чувством мять, доставляя Даше какое-то извращенное удовольствие, отчего она закатила глаза и затряслась.
Мужик, тем временем, ловко залез культей ей под свободный подол платья, и начал настойчиво тереть ей обрубком между ног. Сначала Даша опешила, и дикость ситуации ее даже напугала, но непреодолимое желание влекло ее все дальше, и она уже не могла остановиться.
Наверное, еще немного, еще несколько движений культи по ее мокрым половым губам через уже чавкающую ткань стрингов, еще несколько жестких, даже болезненных прикосновений к перевозбужденным соскам, и она бы отдалась ему прямо тут, за его гнилой «копейкой», позволила бы кончить прямо в нее, а потом бы пила с ним вино, и снова спаривалась, и даже уехала бы вместе с ними, жила бы вместе с ним, трахалась бы и с отцом, и с сыном, родила бы им детей и внуков...
Вспышка фотоаппарата на несколько секунд ослепила Дашу, а потом вернула к реальности.
Следующее, что она услышала, был взрыв смеха, идущий от Наташи.
Она посмотрела вниз, и ее едва не стошнило от отвращения, когда она наконец-то поняла, какое ущербное дерьмо ее лапает.
Девушка брезгливо поправила платье, взяла двухлитровую бутылку вина, и зашагала прочь по направлению к пляжу.
«Отдай мне камеру», - нервно кинула она Наташе, и буквально вырвала из рук подружки фотоаппарат. – «Отпадное фото получилось, да?»
Наташа ничего не ответила, а лишь подмигнула. Даша спрятала в сумочку фотоаппарат, достала сигарету, и закурила.
Глава 11. 2X2
Даша выпили половину вина, и теперь молча лежали, закрыв глаза, наслаждаясь своим полупьяным ленивым блаженством.
Они были нагие, в одних лишь крошечных трусиках, пахнущие алкоголем и пороком. За прошедшие дни их аппетитные тела окончательно поджарились на солнце, и обветрились морским воздухом, отчего девушки стали еще более соблазнительными и желанными.
На берегу уже было немало людей. Правда, в отличие от того столпотворения, что клубилось на центральном пляже, тут был настоящий дикий пляж - настоящий рай уединения. Все отдыхающие находились друг от друга на пионерском расстоянии, так что никак не мешали друг другу быть наедине со своими мыслями и ощущениями отрешенной свободы.
Даша потянулась за пластиковой бутылкой, и сделала еще один глоток терпкого, приятно бьющего в голову вина, и протянула ее подруге.
«Выпей, дорогая», - сказала она Наташе. – «Мы должны сегодня хорошенько надраться, чтобы нам было так же хорошо, как и вчера, и позавчера…»
Она рассмеялась.
«Я уже пьяная», - улыбнулась Наташа. – «Голова гудит».
Даша пожала плечами, и снова присосалась к вину.
«Пойди, искупнись», - сказала она подруге. – «Тебе нужно освежиться».
Наташа молча встала, и осторожно пошла по режущей ступни гальке к морю.
Пьяненькая Даша с растущим возбуждением любовалась ее тонкой, словно у подростка, фигурой.
Наконец, она дошла до воды, и начала медленно погружаться в играющее солнечными бликами спокойное, лишь едва покачивающееся невысокими волнами море.
Пока Наташа купалась, Даша допила вино, и почувствовала в себе зверский прилив сексуальной энергии. Она принялась хищно оглядываться по сторонам пока, наконец, не заприметила метрах в десяти двух молодых поджарых азербайджанцев, лениво попивавших то же домашнее вино, что и они, играя в карты.
Даша плотоядно облизнулась.
Тем временем, несколько раз окунувшись, Наташа вышла из моря, грациозно стряхнула с себя прозрачные капли, и легла на спину рядом с подругой, которая и без того была перевозбуждена после недавнего приключения с продавцом вина.
Страстно желая секса, и заприметив поблизости таких жеребцов, как эти дикие восточные ребята, Даша едва сдерживалась, чтобы не наброситься на них прямо сейчас.
Наташа, небось, тут же присоединилась бы…
«Ох, секса охота, дорогая», - сказала Даша специально слишком громко, чтобы привлечь если не своими словами, то голосом, который был буквально пропитан желанием, внимание продолжающих, казалось, не замечать их, детей гор. – «Почему бы нам не найти хорошеньких ребят?»
Она пьяно хохотнула и призывно затрясла грудью, с восторгом заметив боковым зрением, что молодые азербайджанцы оторвались от вина и фруктов, и повернули головы в их сторону, уставившись в ее призывно блестящее на солнце тело.
Наташа, тем временем, молчала.
Да, она тоже была не прочь с кем-то выспаться, только вот сейчас – после вина и освежающего купания в парной морской воде, ей хотелось просто отдаться солнечным лучам, и на некоторое время отключиться от окружающей ее реальности.
Однако ее подруга была не из тех девушек, которые просто так сдают свои позиции. Даша часто подчеркивала, что она – овен, такой себе мужик в юбке со всегда возбужденной ****ой вместо члена.
«Посмотри, какие красавцы», - перешла в наступление Даша. – «Они наверняка не прочь с нами познакомиться, дорогая».
Она призывно уставилась на ребят. Те заулыбались, и даже как-то засмущались.
«Молодые, неопытные, пылкие», - подумала про себя девушка, и почувствовала, как еще больше заводится оттого, что эти ребята были младше ее, как минимум, на дюжину лет. – «Хорошо было бы снять сразу двоих».
Наташа, наконец, соизволила повернуть голову, и взглянуть на парней.
«Чурки», - подумала она с любопытством. – «Никогда раньше со цветными не пробовала».
Она приподнялась на локотке и, к удивленному восторгу Даши, взяла инициативу на себя, призывно помахав азербайджанцам рукой.
Те заулыбались пуще прежнего, окончательно отложили свои карты, взяли вино и фрукты, и подошли знакомиться к девушкам.
Ребят звали Араз и Тебриз.
Найти взаимопонимание им не составило труда, потому что Наташа, когда те подсели к ним, и разлили по пластиковым стаканчикам вино, окончательно расслабилась, более того – девочку откровенно потянуло на ****ство. Поэтому она, не долго думая, повисла на шее то ли у Араза, то ли у Тебриза – кто их разберет – и принялась сначала осторожно, а потом откровенно похотливо вылизывать ему ушную раковину, глубоко проникая и щекоча и слюнявя ее языком.
Парень тоже оказался не промах, и тут же полез к Наташе в мокрые и без него трусики.
Даша лишь пожала плечами, и спросила ребят, не хотят ли они уединиться.
«Если отрываться, то по полной программе», - подумала она, всегда предпочитая богатый, но по-настоящему интимный секс какому-то экстремальному порыву, сродни, например, отсосу на пляже, который случился в ее жизни совсем недавно…
Прарни радостно закивали курчавыми головами.
«Пойдем, дорогая, тут становится жарко», - улыбаясь, сказала она Наташе, с трудом оторвав от нее перевозбужденного парня.
Наскоро собравшись, они вышли с пляжа.
«Давайте еще вина купим, девочки», - предложили их новые знакомые и, не дожидаясь ответа, направились к машине уже подвыпившего, и по привычке дремлющего на солнце мужика.
«Эй, дай нам еще пару литров винца», - сказали они ему хором, в унисон.
Мужик с трудом разлепил налитые бухлом глаза, и хмуро уставился на нависших над ним азербайджанцев.
Казалось, что перспектива продать еще немного вина и заработать бабла, чтобы продолжить свой цикл производства, продажи и, собственно, поглощения продукта, волновала его сейчас куда меньше желания продолжить свой сон, в ожидании сына, который должен был явиться еще не скоро.
Однако, заприметив стоящих поодаль девушек, мужик радостно заулыбался, и принялся быстро шарить рукой на заднем сидении машины, где у него были навалены сумки и пакеты, даже не вставая с места.
Наконец, он извлек из-под всей этой кучи производственного мусора двухлитровую бутылку из-под коки с вина, и отдал ее ребятам. После чего довольный, не прекращая пялиться на девушек, он забрал деньги, спрятал их в карман засаленных камуфляжных штанов, и облизнулся.
Уходя, Даша послала ему игривый воздушный поцелуй и, еще больше возбуждаясь, заметила, как продавец вина полез рукой в штаны, чтобы – альтернативных вариантов быть не могло, и это вселяло в девушку новую порцию животной похоти, хорошенько вздрочнуть, даже не дожидаясь, пока их компания скроется из виду.
Поэтому, когда они свернули с дорожки на главную улицу, она предалась фантазиям о том, чем в эти секунды занимался этот пьяный, отравительный, но, поэтому, сводящий ее с ума мужик, которого Наташа и их новые знакомые наверняка считали стариком.
Мысли о возрасте напрягли ее…
Даша резко перестала улыбаться, и поправила на переносице солнцезащитные очки. Проблема возраста, несмотря на имидж гиперактивной сучки, способной дать фору любой соске младшей ее на пятнадцать лет (не говоря уже о таких неопытных малолетках, как Наташа), становилась для нее все более актуальной с каждым днем.
Каждое утро Даша становилась перед зеркалом и тщательно исследовала себя, со стремительно нарастающим внутри морозцем ужаса находя новые седые волосы и свежие морщины.
Она никогда не пользовалась краской для волос, и редко прибегала к помощи косметики, - во всем этом, пока что, не было никакой необходимости, - активно используя в своем туалете лишь дорогие французские духи, делающие ее сексуальность не просто показной, но даже вызывающей и шокирующей.
Шансов устоять перед ней просто не было.
Но, главное, был запах.
Впервые Даша поняла это пару лет назад, когда осознала, что в ней изменилось что-то еще кроме внешности, остававшейся, несмотря на годы все еще шикарной.
Это был ее запах. Он изменился. Нет, не стал хуже, но теперь казался ей чужим.
И это ее пугало.
Со временем это развилось в нечто большее, перерастя из тревоги и беспокойства в настоящую паранойю, посему она заглушала ее алкоголем и наркотиками все интенсивнее, все яростнее, из последних сил хватаясь за ускользающую молодость.
Даша до сих пор гордилась своей внешностью, но, при этом, панически боялась старости.
А она приближалась.
И вся эта чепуха, дескать, главное, ребята – сердцем не стареть, ее совершенно не устраивала.
Потому что она могла выпить сколько угодно алкоголя, и нюхать белый хоть каждый день – ее новый запах, который Даша категорически не хотела принимать, оставался.
Даже еще хуже – с каждым новым днем он становился все более отчетливым.
И очевидным.
Однажды Даша даже приняла решение…
Она стояла перед зеркалом в ванной комнате своей квартиры – одинокая, одна со своими ощущениями. Сейчас это ее только радовало: никто не мешал ей медленно тонуть в мутных водах собственного страха, рассматривая собственное отражение. Так вот, Даша решила, что умрет, когда станет старой.
Она посмотрела на себя еще раз, и кисло улыбнулась. Подумав, что до этого момента ей еще далеко, зная где-то на уровне подсознания, что это далеко – не более чем пара-тройка лет…
Ее пугала боль.
Как в сексе, так и в смерти.
Тем вечером, когда они напились с Факой на дне рождения Алекса, перед тем, как все это случилось между ними… Наверное, впервые за долгое время она сумела наконец-то выговориться. Тогда, будучи уже совершенно пьяной, Даша рассказала, что подсядет на героин.
Ей следовало меньше слушать Дэвида Боуи. Она искренне верила в то, что героин позволит ей умереть красиво.
Была еще одна вещь, о которой мечтала Даша, которая не давала ей уйти из этого мира просто так.
Она мечтала о материнстве.
Даша рассказала об этом Факе, даже не надеясь быть услышанной, скорее просто для того, чтобы выплеснуть из себя всю накопившуюся горечь, терзающую ее так долго…
Она рассчитывала на его помощь, но…
Сейчас, в краткосрочном помешательстве, погрязнув в прорвавшейся сквозь алкогольную завесу и предвкушение будущего секса паранойю, Даша вновь думала о вещах, имеющих для нее истинную ценность: собственной смерти и материнстве.
Причем, ей было абсолютно все равно, кого ей удастся родить – мальчика или девочку, какой будет фамилия отца ребенка, и будет ли она и малыш вообще знать его, все это было мишурой, не шедшей в сравнение с чувством того, что она дала жизнь крошечному человечку.
Само осознание факта появление в мире еще одного человека было для нее куда важнее даже того, что это была ее кровь и плоть.
Ведь суть жизни был в том, чтобы она – жизнь, никогда не прервалась…
Даша вернулась к реальности.
Вокруг нее было лето, море, горячий воздух, липкие похотливые взгляды парней.
Она передернула плечами, стараясь не думать о своем решении до того, как это произойдет.
«Все будет по факту», - думала Даша, чувствуя, как замирает от волнения ее сердце.
Выйдя на набережную, парни стали предлагать девушкам поймать такси, и поехать к ним.
Жили они совсем в другой части города, куда и Дашу, и Наташу ехать откровенно ломало. Поэтому девушки, не сговариваясь, заявили своим новым знакомым, что живут тут – совсем рядом, поэтому нет никакой необходимости куда-то там ехать, если можно спокойно все сделать и у них.
Ребята не стали возражать против такого варианта.
Когда они вошли в их номер, Наташа тут же завалилась на кровать, и призывно уставилась на парней: типа, ну, кто первый?
«Извините, мне нужно по-маленькому», - игриво соврала Даша, и быстро скрылась в ванной.
Она сбросила с себя одежду, и посмотрела в зеркало: из него в ответ на нее глядела красивая женщина под сорок, которой вряд ли бы кто-то дал больше тридцати…
Только вот запах…
Даша зажмурилась и задрожала, пока не услышала, как за тонкой фанерой двери восторженно закричала насаживаемая на два члена Наташа, получающая свое первое двойной проникновение в жизни.
«У тебя все еще только впереди», - подумала Даша с грустью, но, таки улыбнувшись.
Она решительно умылась и вышла к ним, чтобы получать от жизни своё. Ведь, если разобраться, вся соль, как и вся суть Даши была в том, что она никогда и никого кроме себя не любила. Да и не верила она в любовь.
Не было никакой любви. Была она – все еще энергичная и сексуальная самка, у которой был только один путь – вперед, не оглядываясь, чётко осознавая все последствия того, что должно было сейчас произойти.
«Никто не против, если мы будет трахаться без резинки?» - похотливо спросила она.
Часть 3 (Осень)
Глава 12. Мужик бухает, баба решает
Олег сидел на диване c пивком и тупо втыкал в плазму. Там нагло ****ел Шустер. Этот жидок сюда для того и приехал, чтобы врать. ****ый козел. Козлить таких в подвалах КГБ без суда и следствия.
Либо мы этих пидоров, либо они нас.
Это была уже третья бутылка. Рядом, на стеклянной поверхности стола лежал пакет с семечками.
Главное, чтобы эта дрянь не упала на пол.
Не забудь полить помидоры, ****ь...
Делать все равно было нечего.
До утра еще далеко.
А с утра - все по новой ****е.
Жизнь ради бабла. Бабло ради пива у телевизора.
Охуенно получается.
Выхода нет.
Вернее, нет никакого желания его искать, пока ты живешь счастливой сытой жизнью прикормленного животного. Когда у тебя есть все, чтобы сладко жрать, срать и спать, можешь быть уверен - все не так уж плохо на сегодняшний день.
Революции, как известно, творит чернь - ей нечего терять.
У Олега же была новая Honda, трехкомнатная квартира с двумя ванными комнатами, и евроремонтом на сто пятьдесят штук зелени. Плюс - свой бизнес.
Конечно, при желании, его могли забрать.
Но, это будет уже потом, а он хотел жить сейчас.
Олег верил в Бога. У него, сельского парня, из темной, но набожной семьи, несмотря на всю циничность столицы, не могло быть иначе. Он старательно постился зимой и перед Пасхой, и посещал по праздникам церковь. Это тоже было отнюдь не мало, на фоне всеобщего общественного нигилизма.
Только вот в вопросах бизнеса Олег предпочитал доверять не Всевышнему, а собственному чутью, которое его редко подводило. Иначе, разве он имел бы все те блага, которые только снились большинству его сограждан?
Конечно, нет.
А, может, это и был чертов Глас Божий?
Самоуверенность, которую не смог пошатнуть даже тот массив дерьма, что обрушился на него в последний год, была его главной верой и движущей силой. Поэтому, Олег верил, что сумеет вовремя все слить и свалить из страны - на Восток, в Египет, Тунис - бунгало у моря и досрочная пенсия (хотя и там можно было бы раскрутиться), как только по-настоящему запахнет жаренным.
В этом он был солидарен с Факой.
Для них это уже становилось чем-то сродни идеологии.
Внизу экрана бежала сводка экономических новостей: евро снова упал по отношению к доллару.
«Плохо», - подумал он.
Олег вел расчеты с клиентами евросоюзными бабками, стараясь после начала мирового кризиса избегать зелени, только вот, похоже, континентальная экономика загибалась быстрее, чем он предполагал.
Или же, что тоже было не исключено, уроды сверху уже все решили, и сейчас попросту целенаправленно уничтожали мелкий и средний бизнес, чтобы потом окончательно установить монополию огромных корпораций.
Да, должно быть так и было.
«Будущее за Китаем, пора переводить бабло в юани», - грустно подумал Олег, осознавая всю утопичность своих мыслей.
По-хорошему, китайцы могли хоть сегодня обрушить США, а вместе с ними и всю Европу, владея государственными облигациями этих выродков на триллионы долларов. Нужно просто потребовать погасить хотя бы малую их часть, и тогда Америка и прочие ублюдки будут уничтожены.
Наши танки войдут в Швейцарию, объединенная славянская армия будет грабить золото и хрустящие банкноты, насиловать местных женщин. Мы сожжем Париж, и нассым в Ла-Манш. Это будет охуенно круто. А, тем временам, латинская Америка сотрет с лица земли США, Китай поглотит буржуазный Восток. Каддафи устроит сексуальную рейволюцию в Африке...
Священная война.
Грязные сучки будут наказаны.
Как и большинство хохлов, Олег не любил москалей. Точного обоснования этой ненависти, даже для самого себя, у него не существовало. Это было просто врожденное осознание факта: «русские – враги». Хотя, конечно, с ними все равно приходилось сосуществовать, да и по жизни Олег разговаривал на русском языке.
Поэтому, когда начнется по-настоящему большая драка, лучше быть вместе с ними, чтобы победить. Олег, даже, несмотря на все свое презрение к «вечно пьяным потомкам монголов», реально расценивал нынешние геополитические расклады.
Более того, Олег, пускай и с сожалением, осознавал, что, если русские танки войдут в Украину, он не пойдет в партизаны. А, если будет нужно, выйдет встречать «освободителей» с цветами, в толпе счастливых женщин и детей.
Бизнес научил его договариваться.
В новостной строке показывали цены на нефть. «Черное золото» дешевело: везде и стремительно.
Американцы снова обрушили рынок, чтобы прижать Чавеса и его пацанов.
Вот же ж твари.
«Ничего, они себя еще покажут, и здоровые плотные латиносы будут ****ь мучных американских девок», - Олег улыбнулся, и осушил бутылку.
В холодильнике было еще две.
Вполне можно было напиться.
На работе, конечно, будет пекло, но, ****ь...
Алена, тем временем, крутилась перед зеркалом, рассматривая себя в нем, аки обезьяна.
«Может, ты останешься?» - оторвавшись от бухла, с мольбой в голосе спросил Олег.
«Мы же с тобой договорились», - холодно ответила она, подводя губы помадой.
«Ты куда?» - не отставал Олег, чувствуя, как внутри, прямо там, где находилась измученная печень, начинает неприятно посасывать подогретое пивом чувство ревности.
«Домой», - Алена перекинула сумочку из кожзаменителя Gucci с оптового склада через плечо, и посмотрела на Олега. – «Закроешь?»
Он защелкнул за ней замком. Квартира казалась пугающе огромной и пустой.
«Нужно включит музыку», - подумал он, щелкнув пультом, и побежал по списку...
Музыкальный канал крутил ретро-клипы 1980-х.
Золотое было время...
Олег сходил на кухню, и достал сразу две бутылки, после чего полез на верхнюю полку за литровым пивным бокалом, купленным в Чехии. Они ездили туда прошлым летом. Всего два месяца назад.
Было прикольно.
Олег уверял себя в том, что, ностальгируя, ему станет хоть немного легче.
Он слил в него все пиво, и аккуратно сдул в раковину пену. Вернулся в комнату, упал перед телевизором. Сделал глоток. Потом еще один. Зажмурился. Начал пить - размеренно, не очень быстро.
Нужно было напиться.
****ная шлюха.
«Наверное, ушла ****ься», - подумал он через силу.
Еще глоток.
И еще...
Когда они познакомились, Алена только приехал учиться в столицу из Бердянска. Прикольный городок у моря, конечно - лучше, чем его село. Но она была просто маленькой девочкой без мозгов и денег. У него же уже имелись тачка и квартира. Не эта, другая, - поменьше. Однокомнатная, но все равно – своя. Купленная всего за пятнадцать кусков в конце 1990-х, когда он, сразу же после четвертого курса, устроился менеджером по продажам в одну прогрессивную контору, и начал стремительно рубить лэвэ.
Благодатные времена застоя.
Потом Олег созрел, чтобы начать строить свой бизнес. Прибыли увеличилась, так что Алена чувствовала себя под его крылом, мягко говоря, неплохо. Учитывая же то, что для полного счастья ей не нужно было ничего, кроме комфорта, все у них до поры до времени складывалось просто отлично.
Только вот несколько недель назад сучка снова заговорила о замужестве, детях, и прочей женской чуши. Заговорила, на этот раз, без намеков, и очень прямо.
В ультимативной форме.
Да, Олегу было уже за тридцать, и уже, как бы, было и пора, однако бизнес настолько поглотил его, что брать на себя такую ответственность, как семья и дети, ему было не в тему.
Тогда Алена - доселе такая домашняя и законопослушная, девочка редко когда выебывалась, вдруг взбрыкнула, и заявила, что, в таком случае, уходит.
Она работала секретарем в небольшой компании, платили там немного, но денег, чтобы снять с подружкой квартиру, у нее хватило бы.
И Алена ушла…
Олег допил пиво, и тяжело упал на диван.
Перед глазами все поплыло, плоская дизайнерская люстра из черного стекла поползла по потолку, разрастаясь в размерах, словно огромная клякса.
Казалось, она нависала над ним, и тянулась к нему, желая поглотить.
Олег задрожал, и тихо, беспомощно, заплакал, думая лишь об одном: «Только бы Алена ни с кем не ****ась...»
Глава 13. Всегда слушай маму
«Ты должна осесть в столице», - говорила Алене мать.
Ключевым словом было «должна».
Не отступать и не сдаваться.
Никогда.
Какие, на ***, могут быть принципы?
Ее отец был алкоголиком. Он провалился в канализационный люк, свернув себе шею, когда Алене было шесть лет.
Так что от жизни, по объективным причинам, ловить на периферии ей было нечего.
Пускай этот козел и был ее отцом, но она не любила его ни капельки, поэтому и плакать не стала. На похороны не пошла, а сейчас даже не помнила его имени.
Какой ужас, скажите вы?
Да в ****у…
Отец остался для Алены каким-то размытым и забытым пятном из далеко не самого лучшего детства, о котором могла мечтать маленькая симпатичная девочка.
Нет, такие девочки, как она, мечтали о куклах, собаках и родительской заботе - сплошном позитиве, но никак не о серой гнусной бытовой драме, в которую чаще всего превращается наша жизнь.
Тем боле, что рядом было море – нужно было только выйти из дома и пройти через центральную площадь к набережной…
Все было создано для счастья: ее мать была моложавой и весьма красивой женщиной, круглый год стояла плюсовая погода, все цвело и пахло.
Если, конечно, забыть о ждущем в стенах ее квартиры аде.
Детство Алены должно было быть солнечным и беззаботным.
Да, бесспорно, жизнь должна была получиться, если бы ее отец-ублюдок (что, очень даже может быть, было не только его психологической характеристикой) не был синюшной тупой скотиной, угробившей, по финалу, не только себя, но и подставившей под удар всех тягостей судьбы жену и малолетнюю дочь.
Все случилось днем.
Была теплая и, как всегда, бесснежная зима. Отец Алены бесцельно слонялся по городу в поисках разового заработка или шарового бухла.
В их семье постоянную работу имела лишь мать, которая вкалывала официанткой в одном из кафе. Январь, конечно, не сезон, поэтому, пока шатер с открытой террасой был закрыт до конца апреля, когда сюда на Пасху должны были приехать первые любители недорого оторваться из ближайших регионов, России, и даже, покидая Киев, припрется гламурная мразь, она подрабатывала в университетской столовой, выполняя, одновременно, роль буфетчицы и уборщицы.
Если во время туристического пика – летом, еще можно было хоть как-то заработать, пряча тайком от братьев-хачиков, державших заведение, чаевые, оставляемые пьяными клиентами (некоторых из них успевали не только оттрахать ее сальными нажратыми глазами, но и схватить разок-другой за крепкую ляжку, или задницу), то сейчас - в первые недели после новогодних праздников было полное безденежье, и им приходилось особенно тяжело.
Новый год тоже получился нескучным...
В последние месяцы своей жизни отец Алены отличался особым алкогольным буйством, не появляясь дома днями, иногда – по неделе. В последние же дни декабря он стащил, пока жена была на работе, а Алена – в детском саду, их последний кофейный сервиз, продал его перекупщикам, и ушел в пьяный загул.
Кофе в их семье все равно никто не любил.
Алена помнила, как проплакала несколько дней мать.
Наверное, все же, ей было жалко не сервиз, а отца.
Те куски раннего детства зафиксировались в ее мозгу и пронеслись сквозь годы каким-то сплошным массивом негатива, хотя счастье, казалось, было так близко – только протяни руку, и схвати его покрепче. И лишь непреодолимый детский оптимизм, когда сила растущего развивающегося организм сметает еще бьющим фонтаном жизненной энергии весь негатив, заставляя воспринимать прошлое все равно с позитивом.
Например, для того, чтобы, став взрослым и циничным человеком, можно было оглянуться назад, даже на самое мрачное и безрадостное детство, и усмехнуться украдкой.
Потому что детство не может быть плохим, потому что детство – это детство, даже если оно проходит не так, как тебе того хотелось. Когда у тебя будут дети, ты сможешь все исправить, дав им то, чего был лишен сам, вздыхая, что те годы, пускай и столь дерьмовые, уже никогда не вернуть.
Жизнь скоротечна, но лишь с возрастом мы начинаем понимать истинную цену времени, и бьемся в немом ужасе, глотая слезы и сопли, когда приходит роковой час, горько сожалея о несказанных словах и несовершенных поступках.
Отец заявился домой лишь 31 декабря. После обеда. Пьяный и очень злой. Мать продолжала рыдать навзрыд, и что-то выказывала ему, всячески демонстрируя свое отчаяние. В ответ он лишь ходил по кухне туда-сюда, чеканя грязными ботинками, оставляя лужицы следов, шаги, и бормотал что-то невнятное, лениво выплевывая слова жене в лицо.
Все завершилось достаточно внезапно.
Природа взяла вверх, и он подскочил к окну, отворил его настежь, и блеванул с пятого этажа вниз лентой недавней незамысловатой закуски и бухла.
Наверное, все бы было ничего и обошлось, только вот под их окнами была припаркована машина соседа. Дружелюбного, в общем-то, парня. Вышедший на почетную пенсию в виде организации службы безопасности сети питейных палаток из разряда «дешево и сердито» боксер, был явно не рад, что ее отец – этот чертов бухой урод, изгадил его иномарку, которую он пригнал буквально накануне из Германии, сделав себе, тем самым, подарок на Новый год.
Сосед позвонил в дверь через пару минут.
Сначала мать не хотела открывать. Но отец, почувствовав в себе силы, возомнил себя героем. Отшвырнув жену в сторону, он ринулся вперед и, едва отворив дверь, тут же получил несколько коротких, но сильных ударов в корпус и в голову, после чего окончательно отключился, и встретил следующий год уже по утру, без шампанского и «Голубого огонька».
Оно было и к лучшему.
Алена с матерью тихо поужинали, дождались, когда часы пробьют двенадцать, выпили: она – бокал ситро, а мать – стакан водки, и улеглись спать.
Кто же мог тогда предположить, что судьба ее отца уже предопределена, и жить ему осталось всего ничего – какие-то дни?..
В день похорон Алена сидела дома.
Детский сад еще не открылся после праздников. Поэтому это был один из редких дней, когда девочка осталась одна в их двухкомнатной, но кажущейся ей неимоверно огромной (возможно, из-за пустоты, давящей голью стен в рваных обоях), квартире.
Она сидела, уставившись в телевизор: один из немного стоящих предметов, до которых так и не добрался ее отец. Была середина 1990-х, поэтому показывать ничего хорошего там не могли по определению. Но, лучше было бесцельно пялиться в экран, нежели в окно, за которым была убогая жизнь загнивающего города и ее обитателей.
Во дворе копошились, связывая подобранные возле продуктового магазина картонные коробки, предварительно сложив их гармошкой, две полные старухи, которые таким образом получали неплохую прибавку к пенсии, сдавая собранный мусор за вполне неплохие деньги. Ко всему прочему они монополизировали и ближайшую помойку, куда частенько выбрасывали стеклотару и другой хозяйственный хлам, который можно было потом конвертировать в бабло.
В битве за территорию на первых порах им даже приходилось отбивать атаки бомжей, тоже имевших виды на залежи этого вполне ценного мусора.
Однажды дело даже дошло до поножовщины. Причем, резали как раз старухи – убили одного из этих уродов.
Все случилось средь белого дня.
Было лето.
Совсем крошечная Алена игралась в еще не засранном домашними собаками и среднестатистическими долбоебами песочнице, когда этот козел, предварительно крепко выпив, попытался взломать их заделанный под склад палисадник, чтобы стащить мешок с бутылками или еще какое дерьмо.
Старухи же жили на втором этаже в соседних квартирах. Одна из них постоянно была на стрёме, и следила, чтобы их не бомбанули.
Заметив пытавшегося перелезть через ограду бомжа, она молча взяла тесак для разделки мяса, вышла из квартиры, позвонила подруге, спустилась вниз, и всадила ему сзади, даже не окликнув, метал в шею, залив все вокруг кровью.
Менты, конечно, все замяли.
На *** садить старуху?
Тем более, что ее подруга дала правильные свидетельские показания: дескать, бомж напал на нее первым, и в руках у него был железные прут, предварительно вложенные в руку покойнику.
Короче, труп списали в расход, и все дела.
После этого происшествия мать перестала выпускать Алену на улицу одну.
Так что теперь в распоряжении девочки были или детский сад, или редкие прогулки с мамой за руку.
Или, что было чаще – принудительное домашнее времяпрепровождения в компании телевизора.
Уходя, мать пожаловалась, что на похороны припрутся алкаши со всех ближайших районов.
«На всех не напасешься», - вздохнула она, и вышла.
Посреди гостиной уже стоял накрытый стол: какие-то консервы, колбаса, сыр, водка.
Все было по-простому.
У народа, впрочем, были неприхотливые запросы.
Настенные часы медленно отчитывали время: полдень, час, два…
Алене наскучил телевизор, и она легла на диван, закрыла глаза, и попыталась заснуть.
Сон пришел быстро, но был каким-то рваным и нервным. Да и сама девочка, даже спя, находилась в жутком эмоциональном напряжении, сжавшись маленькими комочком, ожидая, что они вот-вот придут…
Дверной замок щелкнул, открываясь. Следом отворилась дверь, в открытое пространство полетели хмельные голоса, среди которых тонули обрывки фраз, принадлежавших ее матери.
Алена вздрогнула, широко открыла глаза и проснулась.
В комнату зашли мать в сопровождении полудюжины мужиков.
Избранных.
Некоторые из них казались ей знакомыми. Впрочем, общий типаж бывших собутыльников ее отца сливался для Алены в лиловую алкоголическую палитру, на которой не было отдельных личностей или хотя бы людей, а существовал один массивный общий слой отвратительного бытия, которым она была вынуждена жить еще долгие годы.
От мамы пахло алкоголем.
Это не понравилось Алене, и даже напугало.
«Иди в другую комнату», - сказала она, и пьяно улыбнулась.
Смерть мужа?
Ее отца?
Да всем на него было по ***.
Алена ушла, заперлась в спальне – еще совсем недавно ее родителей, рухнула на кровать, засунула голову под подушку и тихо заплакала.
Время тянулось ужасно медленно.
Она всячески старалась поскорее забыться, уснуть, чтобы не слышать и не знать, что происходит в другой комнате, только вот очередной раскат пьяного смеха кого-то из гостей ее матери возвращал ее к реальности, и все начиналось по новой…
Истерзав себя, измучив, Алена, уже с наступлением темноты, наконец, забылась, провалишись в глубокий глухой сон…
…чтобы проснуться следующим утром.
Чтобы прожить еще десять лет в этом городе.
С матерью.
Среди них.
Скажите, разве после всего этого она могла не остаться в столице и не развести Олега?..
Глава 14. Панель
Когда Алена решила гнуть свою линию в отношениях с Олегом до конца, первым на повестке дня оказался жилищный вопрос.
Прожив все эти годы в его огромной квартире с евроремонтом, купленной еще до кризиса, когда в воздухе витали бешеные бабки – только протягивай руки, да хватай сучек, она с неким опасением, въехала в небольшую клетушку на окраине Киева.
Гнилая пятиэтажка (да еще и без лифта!) производила гнетущее впечатление. Жить им с подружкой предстояло на последнем этаже, на лестничной клетке пролетом ниже было давно и основательно наблевано – отмывать все это дело никто не хотел, а у окна в банке из-под кофе, вперемешку с окурками, стояли два использованных баяна.
«Ничего, метро рядом, до работы будешь час добираться, не больше», - сказала ее подружка Алина, на пару с которой Алена снимала эту однокомнатную халупу, желая хоть как-то успокоить шокированную увиденным девушку.
«Да, конечно», - отрешенно кивнула она, вспомнив их чистый подъезд с военизированным травматическим пистолетом охранником на круглосуточной вахте.
На лестничных площадках лежали аккуратненькие коврики, а на подоконниках стояли вазоны с цветами, и все это очень сильно контрастировало с только что увиденной картиной.
Олег, все же, был хорошим парнем. Он не только приносил ей иногда кофе в постель, но и постоянно подвозил на работу, забирал домой.
Им было по пути.
Но, с возрастом, у него развилась паранойя. Ему постоянно казалось, что Алена вот-вот возьмет, и пойдет ****ься на стороне.
«Если уже не ****ся», - думал он, когда она в очередной раз опаздывала с работы.
Алена была слишком хороша – не в плане мозгов, конечно – баба, как баба, не больше и не меньше, хитрая, но недалекая - но в плане тела, чтобы можно было наивно не замечать всех тех уродов, пускавших слюни, везде, где бы она не появилась.
Да и ее хозяева-итальянцы, приехавшие из Милана в Украину работать по франшизе, давно положили на Алену глаз, и несколько раз даже приглашали ее повисеть в ночном клубе, но у той все никак не получилось.
С работы ее не ждал Олег, решивший, что надежнее контролировать каждый ее шаг, нежели давать ей место для маневров. Он приезжал ровно в семь к парадному входу ее офиса, проезжая для этого в один конец десять километров по пробкам через треть Киева. Когда она задерживалась (иногда – специально), он мог махнуть рукой и рвануть домой, но, чаще всего, Олег таки приезжал и, дожидаясь ее, спокойно делал звонки по работе.
Так что, Алена, при всем своем желании устроить легкий флирт с хозяевами, дабы добиться солидной прибавки к весьма скромной зарплате, была вынуждена осторожно отказывать разгоряченным ее аппетитными формами итальянцам.
Зато Алина была очень даже не прочь заработать несколько лишних сотен зелени. Итальянцы держали местных работников за скотов, несмотря на то, что в дизайне предметов интерьера наши молодые специалисты разбирались никак не хуже своих итальянских коллег, а в европейских трендах и вовсе ориентировались лучше законсервированных в собственных национальных традициях итальянцев. Только вот, платили им раз в пять меньше, чем своим. Учитывая же то, что Алина была не ценным кадром, а обычной говорящей головой на телефоне, приносящей иногда хозяевам кофе или алкоголь, возможность креативить ей предоставлялась разве что в постели с боссами после очередной попойки.
К чести Алены нужно отметить, что вела она себя прилично, и никогда Олегу не изменяла.
В том числе и со своими хозяевами, хотя парней в ее жизни, когда удавалось вырваться с подружками погулять – к кому-то на квартирку, или просто в клуб, - хватала.
Иногда она встречала симпатичных ребят, трахнуться с которыми была бы весьма не прочь, да и возможность такая была у нее неоднократно.
Многие из них были моложе и посимпатичнее слегка простоватого внешне Олега. Да и приелся он ей за эти годы.
Ничего личного, просто - физиологическая тяга человека к разнообразию.
Только вот понимание цены настоящей победы – в виде штампа в паспорте, и гарантированной безбедной жизни, заставляло ее держать себя в руках, и всячески не поддаваться соблазнам.
Алена прекрасно понимала, что итальянцы, максимум, будут просто платить ей какие-то деньги, пока она не приестся им, и тогда они ее просто уволят. Потому что работала она – никак, а с ее обязанностями могла справиться любая другая блондинка с розовой ватой вместо мозгов.
Не говоря уже об этих ребятах – чьих-то бывших парнях, общих знакомых. Изменять с ними было попросту нерасчетливо, ведь в этой жизни они были никто, так - позеры и неудачник.
Не то, что Олег.
Больше всего Алена боялась, что он бросит ее.
Наверняка, он поступал уже так со своими бывшими девушками.
И хотя у них все было очень даже серьезно, и тянулось вот уже как несколько лет, ощущение недосказанности с его стороны не покидало ее.
Да, Олег был весьма милым и заботливым, только вот тема женитьбы ни разу даже не проскакивала в их разговорах, а сексом они занимались исключительно с презервативом.
Одним словом, все это продолжалось слишком долго, и Алена отлично понимала, что ей уже давно не восемнадцать лет.
Выглядела она, конечно, все еще отлично, но таких как она, и даже еще моложе, если присмотреться, вокруг был более чем достаточно, чтобы сделать правильный выбор и не ошибиться.
Тем более, с его деньгами, машиной.
Квартирой, наконец.
Милые и почти непорочные девочки стекались в Киев со всей страны в поисках лучшей судьбы. Они толпились в клубах, барах и на катках, живя в общежитиях или съемных комнатах, готовые наброситься на Олега и других ребят, которые были явно при бабле, и могли дать им путевку в новую жизнь.
Были и такие, кто сразу начинал ****ься, не забесплатно. Они тоже были весьма ничего, только вот приехали в столицу уже испорченными маленькими шлюшками.
Кое-кто даже имел за плечами опыт подобной работы в провинции, правда, по смешной для Киева таксе. На периферии редко платили больше тридцати долларов за час, в столице же, при правильном подходе, можно было зашибать около сотни, самостоятельно выбирая при этом клиентов, и ни от кого не завися.
Ни налогов, ни милиции, ни бандитов.
Одно сплошное удовольствие, короче.
Конечно, некоторые убогие девочки все еще предпочитали стоять на окружной дороге, куда регулярно подъезжали такси из спальных районов Киева с уставшими мужиками со средним достатком и женами, желающими недорого и быстро потрахаться, можно даже на заднем сидении, отправив шофера покурить, и доплатив к тарифу.
Однако подобные расклады были уже вчерашним днем, и работали, таким образом, совсем потерянные персонажи – дети-сироты, или просто быковатые телки с большими сиськами из забитых сел, которым объективно нечего было ловить в столице.
Короче, когда Алина предложила зарегистрироваться где-нибудь в одной из социальных сетей, например – в «Контакте» - Алена совсем не удивилась.
Тем более что у нее там уже была страничка. Палиться, правда, перед знакомыми и Олегом, который тоже был у нее в друзьях, ей не хотелось, поэтому, для приличия немного подумав, она создала еще один профайл.
Для того чтобы активироваться, нужно было ввести номер своего мобильного телефона.
«Раньше такого не было», - недоверчиво скривилась Алена, на мгновение, засомневавшись в целесообразности этой затеи.
«Да ты не парься, это закрытая информация. Тем более, я уже несколько лет этим занимаюсь, еще с института», - успокоила ее подружка.
Признание Алины в том, что она занимается проституцией, не смутило, а лишь несколько удивило, но, при этом, приободрило Алену, и та, уже не сомневаясь в правильности своих действий, завершила процесс регистрации своей новой странички.
Немного посомневавшись и порывшись в своих фотографиях, Алена выбрала с полдесятка снимков с моря, где она стояла достаточно далеко, чтобы оценить все прелести ее фигуры, и при этом так и не разглядеть лицо.
«К тебе теперь клиенты валом повалят», - усмехнулась Алина.
«А ты часто делаешь это?» - спросила ее Алена.
«Не замечала, небось?» - улыбнулась она.
«Не замечала», - призналась она, почувствовав, как краснеет.
«Вот, а все говорят – грязная работа», - усмехнулась Алина. – «На первых порах бывало и по несколько раз в неделю, а потом наебалась, романтика прошла, появилось несколько постоянных клиентов… Короче, раз в неделю, и только со своими. Ну, пару раз летала на море, но это еще нужно развести мужика…»
«Раз в неделю? Можно и потерпеть…», - с надеждой подумала Алена.
Олег не оставлял ей другого выхода, и это злило Алену.
У нее были обычные человеческие желания, она просто хотела обычного женского счастья, выйти замуж, родить ребенка – обо всем этом Алена думала в свою первую ночь перед первым клиентом, ворочаюсь с бока на бок, безуспешно пытаясь уснуть.
«Он толкнул меня на панель», - она напряглась, пытаясь выжать из себя слезы, чтобы окончательно переложить свой выбор на него, сделать все, что должно было произойти по ее воле – его персональной виной.
Чтобы еще больше возненавидеть его.
Чтобы утвердиться в собственной правоте.
Чтобы, наконец, попытаться получить оргазм с парнем, согласившимся заплатить триста долларов за ночь секса с ней.
Глава 15. Собаки
Внешне Игорь был очень даже неплох: подтянутый, еще молодой. Старше ее буквально на несколько лет, не больше, но уже, видимо, успешный парень, если заплатить триста долларов за ночь секса с ней для него было не проблемой.
Ну, или просто сынок богатеньких родителей.
Чертов мажор.
Впрочем, какая разница?
Даже если он и не Игорь вовсе.
Она ведь тоже была не Аленой, а Аней.
Так что, собственно, какие проблемы?
Конечно, триста баксов – тоже было немало, в том смысле, что в сети можно было легко найти проститутку с пометкой «элитная девочка» за куда меньшие деньги.
Только вот вся разница состояла в том, что она не была проституткой.
За это и платили.
Это были как органические продукты и – из магазина, генномодифицированные.
Зарегистрировав страничку в Интернете, Алена тут же вступила в несколько тематических групп: «Секс на одну ночь в Киеве», «Самые красивые девушки в Контакте», «Знакомства», «Мы – сучки, мы – круче всех», и прочие сообщества.
Парни и девушки, за которыми чаще всего пряталась дрочащая школота, стали активно стучаться к ней в друзья. Девушек или тех, кто скрывался за их оболочкой, она не добавляла ни под каким соусом, ибо сидела тут не для приятного времяпрепровождения посредством пустого трепа с неизвестными, чужими ей людьми, и не для виртуального секса.
Склонить ее и уломать помочь кончить пытался каждый второй.
Если не чаще.
Алена быстро научилась фильтровать весь этот человеческий трафик, отбирая среди сотен людей, ежедневно предлагающих ей себя тех, кто готов был заплатить за ночь страсти живые деньги, а не ограничиться комплиментами, цветами и походами на пиво.
Она добавляла в друзья всех парней, если только с аватарки на нее не смотрел лысеющий мужик, явно старший ее лет на двадцать, или член – в Интернете было немало уродов, привлекающие девушек демонстрацией своих гениталий.
Вопрос только, что это за девушки, которые велись на подобную пошлость?..
Чтобы не спугнуть клиента, Алена начинала разговор издалека. Рассказывала, что она бедная провинциальная студентка-заочница, работы нет, а за квартиру платить нужно, и вообще как-то жить тоже хочется.
Потому что умирать такой молодой – это же страшный грех.
Короче, она ищет парня, готового не только заботиться о ней время от времени, но и помогать материально, ведь несколько сотне зелени за ночь с ней – сущая мелочь, по сравнению с тем наслаждением – физическим и душевным, которое она готова подарить своему избраннику.
Количество избранников, разумеется, было ее коммерческой тайной.
Если новый друг после таких откровений замолкал, Алена делала вывод, что на другом конце сети – или малолетка, или унылый жлоб, наверняка уже спускавший в салфеточку, таращась на ее фотки.
Фу, какая мерзость…
На первых порах все это ее дико смущало и огорчало. Все же, Алена не была нимфоманкой или какой-то распутной девкой, поэтому мысли о многочисленных анонимных извращенцах, и ее фотографиях, гуляющих по Интернету, коробили ее, лишая аппетита и сна.
Преодолеть комплексы ей помогла Алина.
Кроме разговоров, что, дескать, все они – никто, а Алена – Богиня, она еще и приучила подругу выпивать каждый день перед сном коньячку – двести грамм, не больше.
Совсем чуть-чуть…
Действительно, алкоголь помогал расслабиться. Поэтому, каждый день после работы, поужинав и выпив вместе с Алиной бутылку, она садилась за компьютер, и несколько часов переписывалась с потенциальными клиентами, чувствуя с каждым днем не только все большее волнение, но и некоторое возбуждение.
Нет, не сексуальное – это не было желанием трахаться, тем более – трахаться за деньги.
Но Алене вдруг очень захотелось поскорее начать делать это.
Найти первого парня.
Симпатичного.
Приятного.
Пускай он привлекает ее.
И сделать это.
Ну, в смысле, - выебаться с ним.
А потом все изменится, станет легче, все пойдет, как по маслу.
Алене очень хотелось верить в это.
За первые несколько недель ей удалось найти сразу трех парней, которые не только адекватно восприняли ее предложение, но и были вполне симпатичны ей.
Алина сначала даже смеялась над ней: дескать, зачем быть такой прихотливой, ведь в постели они все одинаковые.
Ну, почти одинаковые.
«Это же в первый раз», - оправдывалась Алена.
Короче все они показались ей достаточно хорошими, что переспать с ними.
Даже не за деньги, а просто так.
Чтобы отомстить Олегу за его равнодушие.
Но, если уж она решила зарабатывать, ее душевные переживания должны были отойти на задний план, чтобы не мешать холодному расчету.
Однако Игорь вел себя, как показалось Алене, естественнее всех и его, похоже, ничего не смущало, наоборот – он был открыт и весьма вежлив.
После ее сопливой истории о тяжелых буднях бедной провинциальной девушки, он отреагировал как-то спокойно и очень рассудительно. Сказал даже, что она молодец, и что лучше вот так, как она – спать с кем-то иногда, но жить, как человек, вместо того, чтобы загибаться на какой-то чертовой работе – официанткой, секретаршей, продавать сраные духи в супермаркете за копейки разным толстым коровам.
За одну ночь она получила бы столько же, сколько платили этим дурочкам за месяц.
Так, извините, кого тут еще ****и?
Благодаря общению с Игорем Алена как-то иначе стала воспринимать свой выбор: не обреченно, но даже с какой-то внутренней уверенностью правильности того, что она делает. Потому что Игорь был прав: лучше и, что главное, достойнее вот так – позволять себя иногда ****ь за деньги, чем продавать свою жизнь безликой фирме или компании, просто использовавшей тебя, как кусок мяса, способный делать примитивную неквалифицированную работу.
И Алена была благодарна ему за это.
«Смотри, не влюбись, дурочка», - расхохоталась Алина, когда подружка решила поделиться с ней своими чувствами к этому, в общем-то, незнакомому парню.
«А почему бы и нет», - попыталась флиртовать Алена.
«Знаешь, сколько мне таких козлов попадалось?» - Алина резко перестала улыбаться, ее лицо стало серьезным и даже каким-то серым, а в глазах блеснуло холодное равнодушие уставшей самки. – «Сначала наговорят нежностей, а потом задвинут в анал, девочка моя. Так что, лучше не расслабляйся».
Алена не ответила, и вышла на балкон.
Холодный ночной осенний ветер трепал ее волосы. Во дворе не горел ни один фонарь, ночь, казалось, поглотила город: не светились даже окна в соседних домах.
Все будто вымерло, а не замерло все до рассвета…
Хотя, нет – чувство пустоты было обманчиво, и лишь визуально, ибо во дворе, в темноте, под покровом ночи продолжала бурлить жизнь.
Вот, кто-то пьяно заорал на другом конце их микрорайона, беспричинно – просто так, чтобы дать животной энергии вырваться вместе с этим криком в беззвездное хмурое небо.
Залаяли из своих дворов бездумные собаки, как правило – безобидные твари, живущие в заброшенных подвалах, куда захаживали бомжи.
У некоторых там даже были хаты.
Ну, бомжи – громко сказано. На их микрорайон таких было двое. Оба – бородатые неопрятные, но достаточно крепкие ребята, обоим было под полтинник.
Остальные были залетные, проходящие транзитом.
Подвалы гнили и приходили в совершенно негодное состояние. Однако местным властям было плевать – сдать помещения в их краях, в таких домах, да еще и в кризисное время, было просто нереально, поэтому все бросили, как было.
По ****е…
Киев, во всяком случае, самая маргинальная часть, находился, будто в блокадном положении.
Город замер.
Готовясь умереть.
…да и бомжей за последние годы стало намного меньше. И вряд ли потому, что жизнь стала лучше…
Эти же жили тут давно, еще с советских времен.
Во времена сухого закона они, как и все, пили одеколон с пепси, и покупали у местной бабы Польки дешевый самогон. Целыми днями они собирали металлолом, бутылки и макулатуру, иногда находили мелочь, или оброненные часы. На помойках хватало добротных, еще годных вещей.
Просто Рублёвские герои из «Нашей Раши».
Да, именно такой была жизнь советских бомжей на последнем издыхании империи.
Правда, когда Союз развалился, некоторое время им пришлось есть голубей. Потому что еды не было по определению. Магазины были пусты, не говоря о помойках, казалось, люди съедали всё подчистую – даже просроченное и тухлое…
…а по ночам они бухали.
И так уже больше двадцати лет.
Респект и уважуха, одним словом.
Алена, конечна, всех подробностей их биографии, как и имен, знать не могла, так как жила тут совсем недавно и, откровенно говоря, не интересовалась жизнью других.
Да и вели они себя все эти годы, как говорится, ниже травы, тише воды.
Никаких грехов за ними замечено не было: пожаров они не устраивали, не воровали и вообще закон не нарушали, а с местными жителями не то, чтобы не ругались, а вообще старались не попадаться им на глаза.
Все эти годы их будто и не было вовсе.
В последние несколько лет, подойдя к возрасту философского переосмысления жизни, они завели у себя собак, чтобы не чувствовать себя такими одинокими.
Кому-то – дети, кому-то – собаки: все равно лучше, чем одиночество.
До поры до времени все было спокойно, когда одна из псин – уже старая сука – неожиданно порвала шестилетнего малыша прямо на детской площадке, которая, по иронии судьбы, объясняемой идиотизмом местных властей, соседствовала в двух метрах от мусорных баков. Туда выбрасывали отходы не только жильцы двух ближайших домов, пользовался им и расположенный в одном из этих домов продуктовый магазин.
Тут и подъедались собаки.
Малыш же был уже взрослым, чтобы гулять без присмотра мамы.
Видимо, он за чем-то полез туда, где как раз были собаки.
Ну, и глупое животное подумало, что пацаненок хочет отобрать у нее с таким трудом найденную пищу.
Наверное…
Все получилось ужасно: много крови, и никаких шансов спасти паренька.
В этот же день к бомжам наведалась милиция. Те сидели у себя в подвале напуганные, будто дожидаясь, когда за ними придут.
Бомжей трогать не стали – лишние проблемы, да и ни при чем они были, а вот собак забрали и увезли…
Алена устало зевнула.
«Пора спать», - подумала она, и вернулась в комнату.
Алина уже лежала у себя на диване и читала какой-то журнал.
Алена быстро постелила себе кровать, и легла.
«Спокойной ночи», - сказала она.
Алина не ответила.
«Завтра тяжелый день», - сказала Алена.
«Я знаю», - не глядя, сказала ее подружка.
Глава 16. Ей понравилось
Они встретились в открытом кафе рядом с Парком Победы.
Где-то горел вечный огонь, а вокруг просто пили люди.
Что еще делать вечером после трудового дня?
Под ними на километры тянулся Днепр, и был виден левый берег города с его бесформенными спальными многоэтажными монстрами и вечными заторами в замкнутом пространстве безжизненного бетона.
Было прохладно.
Алена накинула плащ. Ее аккуратная грудь игриво смотрелась в весьма строгом, но подчеркнуто сексуальном декольте черного платья – чуть выше колен, достаточно, чтобы почувствовать ее, но не пялиться, словно на кусок мяса для поджарки.
Она так думала.
Игорь же был в легком пиджаке, и, казалось, не замечал наполняющей воздух прохлады.
Время близилось к шести.
Вечерело.
«С утра светило солнышко, я как раз возвращаюсь с двух лекций», - как бы извиняясь, сказал он, отодвигая для Алены деревянное плетеное кресло, предусмотрительно снабженное подушкой и теплым пледом.
«Ты студент?» - удивилась Алена.
«Преподаю экономику, кандидат наук», - Игорь театрально взял ее руку и едва поцеловал, заметив, что она тут же вздрогнуло.
Алену будто ударило током.
Она застенчиво улыбнулась.
«Какое мое дело, зачем я лезу к нему?» - подумала девушка про себя, мысленно сожалея, что начала эти ненужные ни ей, ни ему расспросы.
Рядом с их столиком безмолвно с тихой улыбкой появилась молоденькая официантка, и справилась о том, что они будут заказывать.
Игорь вопросительно посмотрел на Алену.
Она пожала плечами.
«Спиртное?» - спросил он.
«Можно», - ответила она.
«Триста «Арарата», шоколад и фрукты», - попросил Игорь официантку.
Та кивнула и ушла.
«Хорошо, что не виски», - улыбнулась Алена, вспоминая Олега.
«Почему?» - спросил Игорь.
«Я не люблю виски», - соврала она.
«Я это запомню», - неожиданно ответил он.
Скоро принесли их заказ.
Алене очень хотелось выпить.
Нервы ее гуляли, несмотря на то, что она много раз прокручивала у себя в голове первую встречу с клиентом, и непосредственно встречу с Игорем.
Казалось, она неплохо его знала.
Во всяком случае – в плане визуального восприятия, ведь Алена пересмотрела все его фото, причем – не единожды.
Впрочем, проблема была не в его внешности, тут как раз никаких неожиданностей не было – сходство между фотографиями и живым Игорем, сидящим сейчас буквально в полуметре от нее за одним небольшим круглым столиком – он даже иногда касался, будто невзначай, ее ноги своей, было абсолютным.
Кого она рассчитывала увидеть?
Левого парня, какого-нибудь урода, который, руководствуясь логикой, что если уж они пришли – не расходиться же, принялся бы совать ей деньги прямо здесь – в кафе, и жадно липнуть слюнявыми губами, пытаясь каждые полминуты облизать ей лицо?
О таких случаях ей рассказывала Алина.
Фрики, вместо нормальных парней, по ее словам, появлялись буквально через раз.
С ней самой такой фигни, конечно, не случалось, но вот девчонки рассказывали, так что…
Главный же прикол заключался в том, что практически никто и не отказывался: то есть, все брали деньги и ехали,.
Куда скажу.
Такова жизнь.
Дело было в другом: как оказалось, Алена совершенно не знала, что за человек сидит перед ней, ведь они никогда не говорили о его жизни. Игорь же, в свою очередь, успел устроить Алене небольшой допрос, так что, по большому счету, знал о ней если не все, то многое.
А вот она – наоборот, оказалась на свидании с человеком, который был для нее, словно закрытая книга, и прочитать ее, вот так – сразу, хотя бы чуть-чуть, Алене никак не удавалось.
Нет, это не пугало и не шокировало девушку.
Она изначально настраивала себя на то, чтобы относиться ко всему прагматично и без эмоций.
Но выпить все равно было нужно.
Слишком много сюрпризов.
Например, она представить себе не могла, что Игорь читает лекции, работает в институте.
«А кого ты предполагала встретить – очередного торгаша, такого, как Олег?» - грустно подумала Алена, понимая, что так оно и было.
Игорь не стал томить ее, и быстро разлил половину принесенного в тонком стеклянном графине коньяка – от души – по пузатеньким бокалам.
«За встречу», - улыбнулся он, глядя на Алену.
Она поняла: Игорь ждал, чтобы первой выпила именно она.
Алена жадно влила в себя горячий коньяк.
Игорь улыбнулся.
«Вижу, ты решила не смаковать», - сказал он.
«Извини», - ответила она.
«Ничего», - прищурился Игорь, и последовал ее примеру.
Поле этого они замолчали.
Игорь все улыбался, и старался выглядеть уверенно. Он закурил сигарету и угостил Алену: молча, не проронив ни слова, она, в свою очередь, тоже ничего не сказала.
Очень было похоже на то, что у него такие варианты секса – в смысле не просто погуляв, а за деньги, тоже были в первый раз.
И это еще был вопрос, кому из них было тяжелее…
На какое-то мгновение Алена даже прониклась к Игорю искренней человеческой – а не просто, как обычно баба хочет мужика, - симпатией, и подумала, что – ну, их к черту, эти деньги – ведь можно просто посидеть тут, пообщаться, погулять.
Выспаться.
«А почему бы и нет?» - подумала она.
Правда, тут же, за всплеском добродетельности Алена вспомнила слова Алины, которая предупреждала ее, что синдром благодетели – обычное дело для начинающих шлюшек, а сама суть дела заключается в том, что спит она не только для того, чтобы удовлетворить свои потребности, но и за деньги.
В первую очередь - за деньги.
«Гнать эти мысли вон», - подумала Алена, чувствуя, как бьет в голову коньяк.
Игорь разлил остатки.
В лучах падающего за жилые массивы Солнца смеялись последние капли, переламываясь рубином сквозь стекло графина.
Алена пригубила, затянулась сигаретой, затушила ее в пепельнице, и залпом осушила бокал.
«Повторить?» - спросил Игорь.
«Лучше, поедем ко мне», - сказала она.
Алина уехала в гости к подруге, и советовала в первый раз делать это, все же, дома.
«Нет, ко мне», - он погладил ее волосы.
«У тебя есть выпивка?» - спросила Алена.
«Да», - ответил Игорь.
«Просто у меня там бутылка виски», - сказала девушка.
«Я думал, что ты не любишь виски», - улыбнулся он.
«Точно», - Алена улыбнулась ему в ответ.
Коньяк окончательно расслабил ее, и согрел внутри. Волнение ушло, будто смытое теплой морской волной с песка, а на его место пришла приятная томная игривость самовлюбленной молодой девушки, желавшей быть обожаемой и обласканной.
Хотя бы на одну ночь.
Все равно - это лучше, чем поглощать шоколад, сидя перед телевизором, пока не отключатся даже ночные каналы, потому что спать одной, пока другие, в том числе – и твои подруги, трахаются, было невыносимо.
Алена страстно захотела поцеловать Игоря.
Проститутки, конечно, не целуются. Да и сами клиенты не рвутся, разве что – старики, впадающие таким образом по Фрейду в детство.
Но вот она захотела и все тут…
Девушка пошире улыбнулась, и взяла себя в руки, гоня прочь приятные, но чреватые кошмаром влюбиться в этого парня, сантименты.
Они двинулись прочь, перейдя через небольшой мостик, нависающий над куском идущей вниз змейкой – к набережной и речному вокзалу - дороги.
Игорь взял ее за руку.
Алена не сопротивлялась.
Он поймал такси.
Они сели сзади.
Его рука оказалась у нее на колене.
Алена не сочла это пошлостью и улыбнулась ему.
Игорь поцеловал ее.
Впервые.
И ей понравилось.
Часть 4 (Весна)
Глава 17. День сурка
Все повторялось по кругу. Словно в этом чертовом фильме с Биллом Мюррейем. Да, точно, ****ский «День сурка». Те же «одухотворенные» лица, то же пиво, боулинг по пятницам. Крупная задница в миниюбке у барной стойки...
«Похоже, мы тоже уже когда-то встречались», - думал Алекс.
Даша снова напилась, и теперь была явно не прочь закатить скандал по любому удобному поводу, чтобы с чувством выполненного долга и легкой совестью, если она у нее еще осталась, у всех на глазах вытереть о него ноги, и свалить.
Бухать?
****ься?
К Факе?
Алекс судорожно сжал холодный бокал с разливным бухлом, вцепившись в потное стекло, словно в последнюю соломинку, удерживающую его в этом мире, чтобы не сорваться к чертовой матери, и не устроить им всем настоящий холокост, независимо от цвета кожи и вероисповедания.
Ублюдки по соседству мазали попытку за попыткой. Они начинали действовать ему на нервы.
«Сейчас я им покажу, как нужно страйки выбивать», - зло подумал Алекс.
С трудом выбравшись из-за стола, он нашел шар с двенадцатым номер, прицелился, но перекрутил, так что сразу три кегли остались стоять.
«Сука», - выругался он, и попытался выбить их со второй попытки - снова мимо.
«Слабак», - криво усмехнулась ему Даша.
Была ее очередь бросать и, несмотря на то, что она уже была пьяна, играла сучка все еще очень даже заебись.
Алекс вернулся за столик и закурил сигарету.
Олег нес свою привычную ***ню. Типа, сейчас мы хорошо поработаем, потом полетим на Новый год в Египет, а если повезет - даже в Таиланд.
Алекс не понимал, зачем говорить об этом сейчас - в сентябре?
Да и в Таиланд они тоже не полетят. Зажмут денег. Как в прошлом году, как в позапрошлом. Короче, как всегда. Экономика должна быть экономной. Потому что за неделю «все включено» в Египте можно проесть и пропить потраченные бабки, а вот в Таиланде - нет.
Тем более, зачем платить больше, если море, бухло и мясо с мангала везде практически одинаковое?
В Таиланд, конечно, нужно было лететь налегке. То есть, без баб. Потерять Дашу для Алекса не составило бы труда. Она, наверняка, и сама уже запланировала себе что-то на Новый год. За все время, что они встречались, новогодние праздник как-то постоянно проходили для каждого из них по-своему, то есть - по отдельности.
Паршиво это, конечно, да вот только снова терпеть ее пьяные выходки, да еще и в праздник…
«Да ну ее...», - отчаялся Алекс.
Да, в Таиланд нужно было ехать в секс-туризм.
В молодости, ну, еще студентами, они с Олегом частенько пялили ****ей парами, и в составе трио тоже. Когда как. Потом, когда пошла работа, весь романтизм пьяного беззаботного сношения отошел для них на второй план, а на первый вышло бабло, ради приумножения которого они, собственно, и портили кислород.
Для кого-то счастье, может быть, это и свобода, а для них...
Еще в начале трудовой деятельности Олег, у которого теперь тоже был свой бизнес, четко подметил, что удовольствие от работы для него заключается в том, чтобы «зарабатывать деньги».
Какое-то время Алекс еще пытался быть в оппозиции, бороться с поглощающей его системой: занимался йогой, съездил дикарем в Индию. Наконец, встречался с Дашей, которая превращала семейную жизнь из скучной рутины в такой себе шизофренический авангард.
Но потом произошло то, что и должно было произойти - система победила, и он сдался, поняв, что выебываться особого резона нет, поэтому лучше просто пить пиво, играть в боулинг, и летать в Египет, тайно мечтая о том, чтобы, таки, тряхнуть стариной и рвануть за приключениями в Таиланд.
Из прошлого осталась только дурь.
Хотя, Алекс курил не ради какого-то эфемерного протеста против творящегося вокруг него кошмара, когда мир деградировал и катился в пропасть, увлекая за собой всех, в том числе и его.
Нет, просто без дури было бы совсем гнусно.
Без нее был бы полный ****ец...
Тем временем, Даша с легкостью сделала страйк первым же ударом, и с довольным видом села за столик.
Следующей на очередь была Алена.
Алекс сразу же дал ей оценку: тупорылая безмолвная овца, которая практически всегда просто молчала и глупо улыбалась. Да и зачем ей было открывать рот? Эта дура не могла сказать ничего умнее того, как ей, ****ь, понравился последний клип Борьки Апреля, зомбирующий мозг подрастающему поколению последние два месяца на всех без исключениях музыкальных каналах.
Олег, тем временем, продолжал вещать, дескать, хорошенько отдохнув зимой, мы потом снова поработаем, а на майские праздники, после поста (будь он проклят) - рванем на Азовское море. Типа там хоть и попроще, зато - зачем тратиться, если и так будет тепло, чтобы купаться?
Алекса всегда бесила в лучшем друге его проницательная расчетливость: ни поспорить, ни послать.
Хотя, какой он лучший друг?
Просто они были знакомы с первого курса. Просто у Алекса больше не было друзей. Так, разве что любители совместно накуриться, или прожечь еще один бессмысленный вечер за синькой.
Они были вместе уже пятнадцать лет, получается.
Лучшая половина жизни, ****ый насос.
Он всегда был рядом, он всегда был над Алексом, его присутствие чувствовалось везде, и оно давило каким-то священным авторитетом на всех их всегда, когда Олегу нужно было склонить общественное мнение в свою пользу.
Он был змеей, а они - ее хвостом.
Всех это устраивало. А, если даже и нет, они все равно предпочитали молчать. Потому что лучше так, чем ломать привычные жизненные устои, и брать ответственность на себя. Поэтому все они свято верили в то, что менять что-то в их случае было уже поздно.
Так что, когда Олег хотел лететь в Египет, они летели в Египет. Когда он заказывал пиво с сосисками, все лишь кивали в знак согласия. Хотя Алекс, например, выкурив пять плюх, предпочел бы догнаться кальяном и попить чайку. Но проще было уступить.
Понимаете?
Алена оба раза ступила. Какой ужас. Эта унылая сучка захлопала глазами, типа, она сама в ахуе оттого, что не сумела сбить ни одной кегли двумя шарами.
Алекс отвел взгляд от этой козы. Хотя сиськи у нее были очень даже ничего, и можно было бы ипопялиться.
Тем временем Олег быстренько подхватил «шестнадцатый» шар, и сделал страйк. Игра была сделана. В том плане, что победили они с Дашей, а Алекс занял почетное предпоследнее место, опередив только Алену.
Какая радость...
«Сыграем еще?» - с язвой в голосе спросил Олег, допивая пиво, и жестом подзывая официанта, типа, парнишка, повтори.
Парнишка получит со столика за вечер десятку чаевых. С этим делом всегда разбирается Олег. Десятка - это, конечно, отличный повод, чтобы побегать с высунутым языком.
«Да ну нах», - грустно ответил Алекс: послеобеденная трава, пиво и жратва делали свое дело, он начал залипать, хотя на часах не было еще и десяти вечера.
«Ты гонишь», - возразила ему Даша. – «Если хочешь, езжай домой, нам будем весело и без тебя».
Когда они только познакомились, Даша сказала, что Олег ей отвратителен – «жлобяра, вчера коровам хвосты крутил, а теперь вылез из грязи в князи».
Ну, ****ь, если разобраться, Алекс был ничем не лучше.
Конечно, Херсон - это не Большие Писюны, откуда он родом, у них был театр (в который, правда, никто не ходил), кино, какая-то ночная жизнь. Еще они долбили дурь, которая росла вдоль стены городского кладбища, нюхали бензин. Короче, каждый сходил с ума, как мог...
На свои шестнадцать лет Алекс украл у отца сотню, и они с друзьями сняли на вокзале шлюху. Всего на час, зато поимели ее хором. Маленькие прыщавые уродцы.
У Олега же до приезда в столицу в жизни не было ничего. Он не курил, на счет бензина Алекс точно не знал, но, подозревал, что эта маленькая радость жизни тоже прошла мимо него. Чувак рассказывал, что там, откуда он приехал (и уже никогда не возвращался, потому что делать там было не ***), было два десятка домов, водочный магазин и клуб. В клубе, каждый вечер, были танцы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сегодня там, наверное, уже все сдохло и сгнило, а кто не свалил - сейчас завидует мертвым.
Алекс подумал, что уже лет пять не вспоминал о своих родителях.
«Надеюсь, с ними все хорошо. Хотя, кого я обманываю?» - подумал он.
От этих гнусных мыслей ему стало как-то совсем тошно. Сейчас у каждого из них была тачка, хата, телка, и капуста на кармане.
Спрашивается: хули еще?
Только вот эти куски мяса из прошлого ничем нельзя было заглушить, иногда им было свойственно напоминать о своей реальности отвратительным смердом, от которого не спасало ничего, как ни прячься за внешним благополучием, которое не дает тебе ничего, кроме краткосрочной иллюзии счастья.
Даша снова принялась сверлить Олега своими злющими глазками, и Алекс внутри сжался в крошечный комок, с гуляющим по хребту холодком чувствуя, что сучка сейчас вот-вот устроить новое показательное выступление.
Прикол, но у него никогда не было поводов для беспокойства по поводу того, что Олег в один прекрасный момент ее трахнет. Он, конечно, был еще тот жук. До Алены, да и после нее тоже, дорвавшись до ****ы после гнусной провинциальной юности, постоянно клеил мокрощелок, благо те липли на бабло на раз-два. Однако Даша ненавидела его так сильно, что не дала бы ему, даже будучи в своем самом пьяном и развратном состоянии из всех, что емц приходилось когда-либо наблюдать.
Наконец, это случилась. Даша громко поднялась. Произнесла что-то нечленораздельное, и удалилась. Олег с Аленой переглянулись. Хотя, им вряд ли стоило удивляться. В таком стиле заканчивались практически все наши совместные посиделки.
Все уже привыкли.
Посчитав до ста, чтобы удостовериться, что она точно ушла, Алекс расслабился, и подумал, что теперь можно смело сваливать.
В гордом одиночестве.
Ему хотелось отдохнуть от Даши.
«Спать хочу, поеду домой», - сказал Алекс, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
«Как знаешь», - пожал плечами Олег. – «Мы тоже уже спать будем».
Он обнял Алену, и залпом осушил принесенный ему бокал пива.
«Урод», - подумал Алекс.
Уже сидя в такси, и пялясь в ночной, все еще чужой ему Киев (таким он будет для него всегда, до самой смерти, потому что, чтобы понять город – Киев, Москву, какой угодно, нужно родиться в нем и прожить всю жизнь, любить его и чувствовать, а не быть просто варваром, пришедшим сюда за наживой), Алекс думал о том, что сейчас как раз то время, чтобы начать что-то менять.
Меняться.
Потому что это никогда не поздно.
Например, пришло время, чтобы расстаться с Дашей.
Глава 18. Одиночки
До этого вечера Даша никогда не ****овала. Но, всему свойственно случаться впервые. Тем более что ****ство было для нее родной стихией, ****ство было ей свойственно, а нынешнее спокойное время было, скорее, следствием обстоятельств и жалкой попыткой попробовать быть по-настоящему счастливой. Ну, знаете, как в книгах: алые паруса и прочая лирическая чушь, которой, конечно же, в суровой прозе жизни нет места, однако верить в нее пока что никто не запрещал.
И все эти годы Даша была по-своему счастливой.
Но вот после разрыва c Кабаном, после череды жарких членов, страстных кунилингусов, и ее редких – по-настоящему работать ртом ее всегда, почему-то, ломало, она предпочитала говорить – минетов, она вдруг почувствовала, что чертовски устала, и хочет, пускай и краткосрочного, но покоя.
Даша задумалась о скромном очаровании тихий буржуазной жизни: поездки с парнем и его друзьями за город, например, на море, совместные попойки, бильярд, кино, футбол, боулинг – водка, коньяк, виски, травка, иногда – порошок. Наконец, искренние объятия и поцелуи – нежные ли, нижние ли, а лучше – сразу и везде.
И Алекс давал ей все это.
Он окружил ее заботой и вниманием, он развлекал ее и терпел, ласкал ее и трахал, как мог. Ради этого ему даже пришлось основательно завязать с бухлом и куревом. Но Даша стоила всех этих жертв, несмотря на все свои многочисленные недостатки, которые были отнюдь не скрытыми, а проявлялись ежедневно, и даже ежесекундно – в каждом ее движении, в каждом ее слове. Они били в лицо, шокировали и притягивали его и всех, кто был рядом с ним к ней, чудовищной силой непонятного магнита, которые, по всем законам логики, должен был отталкивать их к чертовой матери.
Только друзья Алекса, люди, с которыми Даша теперь, в статусе его девушки, проводила значительный кусок своей жизни, относились к ней скорее как к какому-то экзотическому созданию. С ней они погружались в другую реальность – экспрессивную и дикую, наполненную огромным количеством далекого им искусства и основательно подзабытого распутства, и даже дикого буйства.
Все это освежало, и поэтому нравилось им.
Наверное, потому, что это сильно контрастировала с их сытыми, но такими серыми и бесконечными днями существования: кредит, работа, ипотека, покупки… депрессивные будни, запойные выходные – все это со временем ложилось на их плечи свинцом груза, который принято называть бременем прожитых лет. Помимо жизненного опыта он прибавлял седины, хронические болезни, и вообще превращал всю жизнь в одну сплошную усталость, от которой каждый из них бежал, как мог. Желательно - быстро и в разные стороны. Но все их попытки, невзирая на чрезмерную интенсивность, были тщетными, и все они, по факту, двигались в один пункт назначения – одну большую братскую могилу своего поколения, которое, как и все предыдущие, было потеряно для них самих, и для самой цивилизации. Потому что золотой век уже давно завершился, и вот уже многие века общество занималось самоуничтожение во всех мерзких формах этого процесса.
Да и был ли когда-нибудь этот золотой век?..
Весна медленно перетекала в лето, а Алекс праздновал свой день рождения.
Скажите, ну чем не повод изменить горячо любимому парню прямо у него же под носом, да еще и с черт знает с кем?
Нет, конечно, она отлично относилась к Факе – с ним можно было и поговорить, и вообще расслабиться, в том числе и не без того, что было под рукой. Тогда как с остальными членами их компании – разве что только выпить, да и то – это уже было не в кайф.
Он, как и Даша, был для всех этих людей, собравшихся на дне рождения Алекса никем. Наверное, это, в конце концов, их и сблизило.
Фака знал свое место в этой отдельно взятой ячейки социума, и, казалось, принципиально забивал болт на всех, просто методично нажираясь водкой. Даша же следовала его примеру, налегая, впрочем, просто на все, что можно было бухать – водка, вино, коньяк, виски, и снова водка.
Разумеется, они могли попросту сюда не приходить, если их не ждали. Но если Даша обязана была присутствовать на дне рождения своего парня по объективным причинам, то Фака, казалось, просто получал какое-то мазохистское удовольствие, играя в этом театре теней заблудших душ среднего класса, все агрессивнее врезаясь в это человеческое месиво по мере своего опьянения.
Короче, каждый отдыхал, как хотел.
Вокруг были, в основном, малознакомые люди – какие-то сотрудники, какие-то партнеры, студенческие друзья, еще кто-то – из прошлой жизни. Даша и Алекс дружили отдельно, каждый был со своими друзьями, которые, как две параллельные друг другу прямые, никогда не пересекались.
Фака, конечно, был не в счет. Он, в свою очередь, знал, что трахать девушек друзей – это плохо.
Это был закон, во всяком случае – у них.
Но, во-первых, ни Алекс, ни Даша не были его друзья. Во-вторых, побеждает тот, кто нарушит правило первым.
Одним словом – круто быть плохим.
По большому счету, друзей у Даши не было.
Ее эгоизм не позволял ей привязываться к людям, поэтому слишком близко она не подпускала даже Алекса, несмотря на то, что была с ним уже несколько лет.
Фака был из той же породы – одиночка.
Их связывало это острое желание и отточенное умение отталкивать от себя людей, как только те им надоедали, начинали нравиться, или же просто разочаровывали хоть немного.
Они жили методом проб и ошибок. Вокруг были миллионы, а в мире – целые миллиарды человеческих клонов: кто-то был лучше, кто-то – хуже, но, в принципе, все они были одинаков.
Именно поэтому не было смысла задерживать возле себя человека, начавшего вызывать сомнения. Если даже виноват был ты сам. Жизнь шла своим чередом, и не собиралась останавливаться. И они шли вместе с ней – дальше, меняя вместе с днями тех, кто был рядом.
Каждый был сам по себе, и это толкало их друг к другу, как двух психов в одном фильме ужасов: те обязательно встретятся в конце, под самые титры, чтобы изорвать друг друга в клочья.
Несмотря на то, что до этого Даша ни разу не изменяла Алексу по серьезному, то есть – с полным проникновением (или, хотя бы, орально), выспаться с Факой она была не прочь с первого дня их знакомства.
Тогда, пьяные, они убежали от всех и говорили несколько часов. Обо всем – литературе, кино, музыке, о самой жизни.
Когда их спохватились и нашли, все и, в первую очередь сам Алекс, очень сильно удивились, увидев, что два пьяных и склонных к социальному эксцентризму разнополых человека не трахаются, и даже не целуются, а просто стоят, вглядываясь в даль с открытой террасы на крыше отеля, и спокойно беседуют.
По правде говоря, общих интересов у них было не так уж и много. Более того, Факу попросту тошнило от старья, от которого, в свою очередь, тащилась Даша, и теперь рассказывала ему обо всем этом взахлеб.
Но Фака тактично не намекал девушке на ее возраст.
Он просто спокойно слушал весь тот треп, который она обрушивала на него волной за волной, практически не давая вставить в непрекращающийся поток слов, названий и имен хотя бы реплику, пропуская его, в своем большинстве, мимо ушей.
Факе было все равно: ну, ****ит себе, и ****ит.
Тоже был май.
Он сумел вырваться из осточертевшего Киева на Юг: Азовское море, еще пустой – не сезон – отель в сотне метров от берега, огромный запас пива и травы. Круглосуточный бар с пролетарскими ценами, и пьяное блаженство после трехсот грамм водки и косяка.
Даша покурила вместе с ним. Наверное, поэтому ее так и несло.
Девушки, как правило, курить не умеют, так – понтуются. Что можно о них говорить, если они даже разбавляют водку соком?
Фака, кстати, считал пацанов, которые поступали так же, форменными педиками, и не иначе. Настоящий мужик должен был хлебать водку не запивая, и даже не закусывая – и только так.
И то, что девушки и дудка – вещь практически не совместимая, он знал наверняка, убеждаясь в этом каждый раз, как только вновь брался ставить курительный опыты над очередной овцой.
Правда, случались и приятные исключения. Даша была в числе тех редких экземпляров, которые не заходятся в истерическом кашле после первой же тяги, проливая, если речь идет о мокром, вокруг себя воду, или выдувая из утки облако тлеющей травы.
Конечно, после нескольких затяжек бережно скрученной сигареты, ее окончательно развезло, но Даша держалась молодцом, и за это ей был большой респект.
По правде сказать, в момент их душевной близости о сексе не думала разве что Даша (хотя, *** знает, что на самом деле творилось у нее в голове), а вот Фака был очень даже не прочь получить хоть что-то, и поэтому действовал по мере возможностей, натыкаясь, впрочем, после серии очередных поползновений к ее полуголому телу на стену фригидного равнодушия.
Возможно, со временем его осада и увенчалась бы успехом, однако их обнаружили, так что они были вынуждены вернуться к своим друзьям-товарищам, чтобы снова пить и развлекать их своими непристойностями, вызывающими у этого пьяного быдла гомерический смех.
В дальнейшем – до этого вечера, они виделись не то, чтобы очень часть – и Даша, и Фака, не всегда пересекались на совместных сборищах, предпочитая, как уже говорилась выше, проводить время каждый со своими тараканами, но все равно достаточное количество раз, чтобы, наконец, она сдалась. Но Даша все сопротивлялась. Фака же предпочитал клеить ее, когда был уже чертовски пьян, да и старушка тоже находилась под градусом, поэтому никто не воспринимал серьезно их флирт.
Из всей толпы – этого человеческого месива, собранного по социальному и профессиональному принципу, нервничай, разве что, Алекс. В его глазах иногда мелькала паранойя, когда Фака пытался поцеловать Дашу в губы, или начинал гладить ее не прикрытый короткой молодежной футболкой животик.
Несколько раз, когда они выходили покурить, нервы у Алекса сдавали, и он выбегал за ними следом: но снова мимо – его девушка и Фака просто курили.
Никаких фактов, одни лишь домыслы.
В конечном итоге это его и расхолодило, и Алекс совершил непоправимую ошибку – расслабил булки, чего делать по жизни категорически нельзя.
Чувак потерял бдительность, за что и поплатился.
Вообще вся паранойя Алекса была бессмысленной, потому что ничто не мешало Даше и Факе созвониться в любой удобный для них момент – а с ним девушка была отнюдь не большую часть своей жизни, и иногда они и вовсе не виделись по несколько дней, чтобы встретиться и спокойно потрахаться.
Никто бы ничего и не узнал.
Но, их тянуло друг к другу только под прицелом чужих взглядов и с алкоголем в крови. В других обстоятельствах у Даши, наверное, появлялось рациональное целомудрие стареющей женщину, заполучившей младшего ее на несколько лет мужика – именно так она расценивала Алекса. Ну, а Факу, после утренней дудки откровенно ломало так напрягаться.
Каждый ждал своего часа, и так уж было угодно судьбе, чтобы все это случилось как раз на дне рождения Алекса – куда уж символичнее?
Вообще-то, Факу сюда никто не приглашал. Его притащила Даша. Алекс, похоже, был против, но виду не подал – решил лишний раз не ругаться со своей девушкой. Тем более, это был всего лишь Фака, а не какой-то незнакомый мужик, коих Даша неоднократно приводила к ним за столик во время очередной посиделки, и от которого потом было так непросто избавиться: учуяв дармовое (как он думал) бухло и разгоряченное тело девушки, он не очень-то и хотел уходить.
Его можно было понять.
Глава 19. Шифры
Главное дерьмо каждого дня рождения заключается в том, что тебя начинают разом вспоминать все те уроды, которые на протяжении прошедших двенадцати месяцев позвонили тебе, от силы, пару раз.
У них даже не нашлось времени приехать, когда тебе было плохо.
Пацаны не привозили дурь, когда ломало, а все эти боевые подруги давно ушедшей юности наотрез отказывались трахаться, когда Даша сваливала в командировку, или просто уходила в запой, и ты не видел ее вот уже как пару недель, а ****ься, ****ь, было охота.
Смс-ки пошли с семи утра: кто это тут у нас ранняя пташка? Какие-то едва знакомые люди из Москвы и Питера: бывшие клиенты, бывшие собутыльники.
«****ные русские, они никогда не знают, что между нами и ними час разницы во времени», - раздраженно думал разбуженный Алекс.
У них уже восемь. Наверное, записали даты дней рождения в органайзер, и поставили на рассылку стандартный текст.
И так каждый день, по списку, благо, телефонные книги насчитывают сотни контактов. Их благодушия хватит на всех.
Главное - никаких проблем, даже не приходится вспоминать о человеке, не говоря о том, чтобы вообще помнить его.
По-хорошему, поставить весь этот спам на автоматическое удаление, занести его, используя ключевое словосочетание «день рождения» и все производные, в черный список, чтобы вся эта череда безликих образов не мешала ему спать, но…
«Ты никогда не будешь свободным, пока не научишься посылать на *** тех, кто тебе несимпатичен», - обреченно думал Алекс, монотонно отправляя каждому новому абоненту, написавшему ему, свой лаконичный ответ: «Спасибо! Приятно, что вспомнил!».
Только вот быть по-настоящему свободным можно лишь в том случае, если у тебя много денег, и все эти люди зависят от тебя, каждый готов тебе что-то предложить, и жаждет взять что-то у тебя. Алекс же был завязан со всей этой людской массой, и нуждающимся был именно он.
Так что, если бы ему вздумалось оборвать связь с кем-то из этих малосимпатичных ему людей, это тут же сказалось бы на его жизни, которая уже давно слилась для него с бизнесом.
Короче, если бы Алекс решил сейчас взять, и послать всех куда подальше, оставив вокруг себя только тех, кто был ему действительно дорого и нужен – как человек, а не как винтик в механизме накопления и приумножения денег, он, конечно, получил бы мимолетное ощущение триумфа и свободы. Только вот, следующий утром, как с похмелья, он бы проснулся все таким же бедным. Вероятнее всего, даже еще беднее, чем был. Потому что бизнес рухнул бы, денег стало бы меньше, намного меньше. Да и барыга очень вряд ли снабжал бы его гашишем в долг, не говоря уже о том, чтобы делать это на добровольных началах, то есть – подгонять курево бесплатно.
На *** такую дружбу.
А еще Алекс иногда завидовал Факе: он мало работал, мало (по сравнению с ним) зарабатывал, но всегда был в шоколаде.
Про таких, как Фака, говорят: живет не по средствам.
Даже когда он зарабатывал двести баксов в месяц (правда, в те времена доллар был долларом, а не жалкой пародией на символ мирового сионистского могущества, за который сегодня не купишь и гамбургер), то все равно умудрялся пить «блэк лэйбл», приглашать на дом девушек, и заказывать суши, одеваясь для таких случаев исключительно в Lacoste.
«Понимаешь, все дело в твоем отношении к деньгам», - лениво объяснял Фака, когда его уже окончательно доставали вопросами о том, как так, ****ь, можно жить. – «Деньги нужно рассматривать лишь как средство, но не как цель, тогда и проблем с ними не будет. Тебе нужны деньги, ты напрягаешься, получаешь ровно столько, чтобы тебе хватило в данный конкретный момент, после чего продолжаешься заниматься своими делами, то есть - жить. Когда же этот процесс интегрируется в твою жизнь и ты, извини чувак, буквально думаешь о лэвэ, сидя на толчке, ты загоняешь сам себя в ловушку, становишься зависимым, а потом уже не можешь соскочить, потому что бабло – это как наркотики, только хуже. Потому что без травы, фена, и прочей милой дряни ты еще сможешь прожить, а вот когда лишишься своего достатка, когда жизнь снова перестанет быть тихой и сытой – это действительно будет очень плохо».
Так говорил Фака.
Противнее всего было то, что Фака был прав.
…звонить же начали после девяти.
Алекс мысленно порадовался, что ни его родители, ни, тем более, всевозможные родственники не знали номер его мобильного, и уж, тем более, понятия не имели, где он живет и чем занимается.
*** с ними – с родителями. Наверное, он бы смог сейчас восстановить с ними отношения. Ведь ни мама, ни отец, невзирая на свою общественную ущербность и примитивность, не доставляли ему особых хлопот, если абстрагироваться от чрезмерного внимания с их стороны, даже когда тебе уже тридцать и, как бы, уже тебе пора нянчить собственных детей, и передавать им накопленный опыт. Им же – бабушке и дедушке, уже было пора начинать принюхиваться к венкам. Фигурально выражаясь, конечно.
Да и чему они могли научить своих внуков?
Что, ****ь, они дали ему – своему сыну?
Да ни ***!
Разве что тотальный страх перед окружающим миром – эту чертовую набожность, священный ужас перед властью, толерантность и уважение по отношению к обществу и людям, каким бы убогим они ни были.
И это все, что получил он от них.
Вместо того чтобы выпустить его в свободный полет сильной личностью, они все эти годы – пока он не окончил школу и не свалил учиться в Киев – только ломали его, елозили его сознанием, словно половой тряпкой, срывали первые проростки зарождающихся убеждений.
В столицу они приехал девственником.
Нормально, да?
Ну, хорошо – не совсем девственником, в самом деле - не считать же ту проститутку: тогда он даже не кончил.
Критерии девственности у парней вообще размыты. У телок было все проще: сбил целку – и порядок.
Хотя, считать ли девственницами тех, кто дает в очко, или берет на клык?
Вопрос, конечно, философский…
Да и вообще среди пацанов было негласное правило: в первый раз со шлюхой – не считается.
А так, Алекс, конечно, понтовался, типа, он ****ся уже с четырнадцати лет, и все такое.
Пацаны, впрочем, ему не верили.
Несмотря на то, что он держался с ними всегда несколько особняком, и у него, в общем-то, была и своя жизнь, где, теоретически, могло найтись место какой-то милой девчушке, которую он сознательно бы прятал от этих уродов, но…
Все прекрасно понимали, что никого ни у кого нет, а у Алекс кроме той престарелой – ей было уже под двадцать пять, проститутки никого в плане секса доселе не всплывало – на ****ки они его с собой не брали, а так, сам по себе, он не был способен на большие подвиги.
На первых порах Алекс еще пытался влиться в компанию, стать своим и получить, таким образом, доступ к вожделенной ****е одной из малолетних потаскушек, которые постоянно терлись рядом с самыми крутыми пацанами их краев.
Ну, хорошо, без понтов - покатили бы даже эти бычки, сосущие за бутылку кое-кому из его товарищей.
Но, на его пути вновь и вновь вставали родители. Несколько раз они его конкретно – со скандалом – спалили после того, как Алекс бухнул и накурился.
Желтую карточку он получил как раз перед своим пятнадцатым днем рождения. Он на спор выпил с парнями бутылку водки.
Пацаны, к слову, уже учились на первом курсе муниципального техникума – будущего у них не было, поэтому и спорить с ними было бесполезно. Если бы, даже, Алекс каким-то чудом выиграл у них пари, и заикнулся о полтиннике, на который они забились, они бы попросту вломили ему ****юлей – без вариантов. И были бы правы на все сто процентов, ибо не ***, школота, пасть на старших разевать.
Но, Алекс проиграл.
Еще раз, уже совсем отчаявшись, он не явился домой ночевать.
В пятнадцать лет! Какой ужас!
Той ночью, увы, Алексу снова ничего не обломилось: телок, как на зло, оказалось на одну меньше, чем ребят, так что лишним в колоде оказался как раз он: ****ись все, но только не Алекс, который, по наивности, предполагал, что вот сейчас один из его так называемых друзей кончит раз, второй, третий, а потом и поделится благородно с ним своей феей.
«Потому что на девять девчонок по статистике десять ребят», - зло думал Алекс, подглядывая из другой комнаты двухэтажной хаты одного из местных мажоров, которая попала в их распоряжение на время, пока его предки свалили отдыхать на моря, куда его спровадили сразу после полуночи словно прокаженного, когда телки уже были готовы ****ься.
Увы, удача вновь была не на его стороне.
В их жизни не было места лирики.
Точно так же думали и его родители.
Отец мало того, что основательно выпоров его ремнем, так, ко всему прочему, на несколько долгих месяцев Алекса перевели на комендантский режим, больше напоминающий домашний арест, когда бедного паренька с бушующими гормонами не выпускали никуда, кроме опостылевшей школы.
Алекс жутко завидовал своим товарищам из прошлого: у них на районе, как, наверное, и во всем городе, как следствие жестоких 1990-х, было немало (иногда их количество даже преобладало) неполных семей – матери-одиночки, бухающие отцы, и дети, которые живут сами по себе.
Короче, пока он бесцельно сопел за партой и дрочил ночью под одеялом, они проходили школу жизни – каждый свою. И когда Алекс только постигал азы секса с живой девушкой, а не собственным кулаком – ночью в общаге, с какой-то мерзкой ****ью со старшего курса, его товарищи уже жили полной грудью, у некоторых даже были семьи.
«Они украли мою молодость», - с ненавистью думал Алекс о своих родителях, уже давно приняв решение порвать с ними все отношения.
Они продолжали доставать его, даже когда он закончил учебу, начал делать первые шаги в бизнесе, а потом раскрутился и стал финансово независимым молодым человеком, у которого, к тому же, появилась девушка – Даша.
Ее, к слову, его предки тоже недолюбливали. Плюс ко всему они названивали Алексу каждый день, а иногда даже по несколько раз в день, и даже вечером, когда ему просто хотелось расслабиться, и грузили, как только могут грузить родители.
Звонили и на домашний телефон, и на мобильный.
Домашние телефоны раздражали его всегда. Он просто не видел в них ничего рационального. Это было каким-то жутким пережитком прошлого, за который яростно и бессмысленно хватались такие люди, как его родители.
Алекс просил звонить ему только на мобильник, а они продолжали трезвонить и туда…
Стационарных телефонов Алекс избегал, как холеры.
Кочуя с одной съемной квартиры на другую, он не шокировал новых хозяев своими тараканами на счет возможном прослушивания его разговоров (в подобные сказки на счет мобильных трубок он, почему-то, не верил), и банального пробива домашнего адреса по номеру, а лишь тихонько отключал аппарат, и прятал его куда-нибудь на антресоль. Когда же соседи, хозяева, или участковый милиционер интересовались, почему он не берет трубку, Алекс врал, что спал, или его не было дома.
Короче, он шифровался, как мог.
«Оставьте меня, ****ь, в покое», - не выдержал однажды он, когда они снова принялись компостировать ему мозг по поводу Даши, дескать – она для тебя слишком старая, и вообще она много пьет и вряд ли сможет нормально родить, а им, видите ли, подавай здоровых внуков.
Алекс сменил адрес, сменил номер мобильного, строго запретил тем его знакомым, которых знали родители, выдавать его.
Несколько раз, правда, выдавали. Тогда он просто снова менял номер телефона.
Наконец, они исчезли из его жизни навсегда.
Он очень хотел верить в это.
Алекс просто хотел забыть свое прошлое и жить только сегодняшним днем, думая, как бы, еще и о будущем.
Но только не о том, что осталось там, вдалеке: не о жизни в провинции, не о бывших друзьях, не о родителях, в конце концов.
Все это безумно тяготило его.
Все в его семье были неудачниками: из поколения в поколение. И только он один сумел вырваться из этого порочного круга, перескочить на другой уровень существование, оставив душный мир их существования наполненный запахом маминых котлет и едкого одеколона отца в прошлом.
Алекс жил сейчас, не думая и не вспоминая.
Память – худшее, что есть у человека, но с ней тоже можно было бороться, чем он, собственно, и занимался все эти годы…
Глава 20. Дело молодое
Лето еще не наступило, но солнце уже вовсю грело.
Торчать в пробке, в нагретой черной тачке, которая, казалось, буквально питалась солнечным светом – внутри уже была настоящая парилка, оказалось настоящей пыткой.
Утренний гашиш не расслаблял, а наоборот, зверствовал и плавил мозги: они пузырились словно пластмасса, доведенная до критической температуры. Нервная система сжималась в маленький напряженный комочек, жадно ловя ослабевающие волны трехчасового прихода.
Факу отпускало, и это было не лучшее чувство.
Некоторые умники утверждают, что у гашиша не может быть bad trip.
***ня все это.
Еще как может.
Не хотелось ничего. Разве что, спать.
Но, когда тебя подрывают в таком состоянии и толкают куда-то ехать, в жару, в выхлопных газах…
Лучше сразу застрелиться.
Забить и отвлечься, например – уставившись в окно на таких же несчастных (наверняка каждого из них коробило и грызло изнутри собственное секретное дерьмо – похмелье, быт, семья, пожалуй, были и те, кто сидел на системе) в металлических коробках маршруток и автобусов (те, преимущественно, были забиты едущими невесть куда пенсионерами и обреченными бюджетниками), торчавших на перекрестке в огромном заторе в центре города, или на голые ноги Даши, казалось, разведенные максимально широко – уже за гранью приличия, да так, что водитель жадно поглядывал в зеркальце заднего вида, мысленно трахая эту сучку, не получалось.
Нужно было сниматься.
Некоторые его знакомые возили с собой курительные трубки. Правда, у них были свои тачки. Фака же все больше передвигался общественным транспортом, ну – или на такси.
Короче, таскать с собой все это добро было палевом.
Тем более Алекс, например, курил прямо в тачке: тонированные стекла и никто ничего не видит.
А куда было деваться ему – прятаться по подворотням и прочим темным углам, как последнее чмо?
Да ну нах…
Поэтому единственным вариантом оставалось бухло.
Как всегда.
Была бы его воля, он бы вообще завязал с алкоголем, и окончательно присел бы на дудку, но…
Как говорится, dura lex sed lex.
Ну, бухнуть пару бокалов пива в такую погодку – тоже то, что нужно.
Может, оно и к лучшему, что Факе приходилось обходиться без новых плюх, потому что, еще несколько затяжек, и его бы окончательно развезло.
И вечером, при таких раскладах, никто ни к какому Алексу уже точно не поехал бы.
«Да, бухнуть сейчас было бы темой», - подумал он, довольно улыбаясь.
Небеса, будто сжалились над ним и тысячами таких же жертв города и жары: пробка рассосалась, и они рванули вперед.
Тем временем, Даша думала о своем.
В ее голове крутились обрывки мыслей: быт, общее хреновое состояние после вчерашней бутылки виски наедине с любимыми фильмами и мастурбацией, и отсюда, как следствие – общее неудовлетворенное состояние самки, и растущая похоть – все это бурлило в ней и рвалось наружу.
«Не забыть бы всего: купить подарок, похмелиться, по возможности – соблазнить Факу. Давно пора», - думала она.
Такси притормозило возле супермаркета, Даша деловито расплатилась и вышла. Фака устало вылез, и поплелся следом за ней.
«Куда, ****ь, так спешить, да еще и на каблуках», - злобно думал он, грустно вглядываясь в крупный зад Даши, маячивший в дюжине метров впереди него.
К его ужасу, она была настроена серьезно.
Во всяком случае, в плане чертовых покупок.
Он никогда не любил все это дерьмо: выбирать, примерять, и вчитываться в этикетки. Когда Фака шел за покупками – по барабану, что это было – провизия на неделю вперед, или новенький ноутбук (клавиатуры буквально горели под его пальцами), он брал первое, что попадалось ему под руку, и разбирался с покупками уже по факту - дома.
В гордом одиночестве, а не под раздражающими сверлящими взглядами окружающих его уродов – продавцов, консультантов, уборщиц, охранников и дебилов-посетителей.
Если были деньги, он брал то, что подороже. Не было, тоже не беда – можно было обойтись экономным вариантом.
Водка вместо виски, сигареты Прилуцкой табачной фабрики на замену Kent, негры под мостом на Шулявке заменяли собой Пассаж.
Главное – не становиться рабом вещей. Покупай то, что хочешь, к чему лежит сердце и, наверное, душа.
Нравится – не бойся отдать последнюю копейку. Деньги никуда не исчезают, они обязательно будут еще. А если нет – проходи мимо, и не еби себе мозги.
И не парься.
Ведь это всего лишь вещи.
Только вот Даша, увы, была из тех телок, которые любят максимально долго блуждать в этих лабиринтах кунсткамеры общества потребления, вытаскивая, словно в бреду, деньги, покупая все, что попадалось под руку, даже не совсем нужные, а чаще и вовсе ненужные вещи.
Вот и сейчас, что покупать любимому, Даша, разумеется, не знала, поэтому с детским энтузиазмом принялась входить во все отворенные перед ней двери, передвигайся по диагонали вглубь торгового центра из одного магазина в другой.
«Кто берет бухло?» - спросил Фака, чувствуя, как сушняк склеивает его глотку, отчего слова пришлось буквально чеканить, выдавливая их из себя.
«Алекс все возьмет, не переживай, дорогой. Давай, купим игрушки – лопатки, ведерки», - неожиданно предложила она, буквально вбегая в магазин для детей дошкольного возраста.
«На ***?» - не понял он.
«Мы ведь на пляж едем», - Даша с деловым видом принялась копаться в груде разноцветных игрушек для малышни.
«Подумают еще, чего доброго, что мы муж и жена», - с ужасом подумал Фака, оглядываясь – в магазине бродили одинокие мамаши и счастливые влюбленные парочки, принявшись мяться у дверей, делая вид, что не при делах.
Но Даша не оставила ему шансов.
«Дорогой, иди сюда», - позвала она его слишком громко, чтобы это осталось только между ними.
Чтобы никто, ****ь, не услышал, и чтобы все дружно не уставились сначала на нее, а потом не перевели взгляд на него.
Сука.
Он с отвращением перехватил насмешливый взгляд юной соски на кассе – дескать, ну ты и влип, чувак, отхватил себе в подруги такую вот мамочку, - и обреченно поплелся к Даше.
«Ну, чего тебе?» - буркнул он.
«Давай, купим шарики. Будет весело», - она всучила ему коробку, и зачем-то поцеловала в щеку.
«Делай, что хочешь», - зарделся пуще прежнего Фака.
Но, это были только цветочки.
Не успев вовремя свалить с места своего падения, он, как расплата за свою нерасчетливость был жестоко наказан: Даша взялась обсуждать с девчонкой-кассиршей все покупки – и шарики, и лопатки и гребанные ведерки, не отпуская при этом его руку, да еще и царапая ногтями.
Он хотел провалиться сквозь землю, когда эта сучка, перед тем, как выбить им чек и прекратить его мучения, зачем-то позвала свою напарницу, прибывавшую все это время в другой части магазина.
Фака, старательно разглядывавший все это время расклеенные на витрине рекламные плакаты (читать приходилось, разумеется, задом наперед), повернул голову и взглянул на появившуюся девушку.
Может быть, если бы он этого не сделал, его бы и пронесло. Ну, в хорошем смысле слово, а так, как говорится, все пути к отступлению были перекрыты, и ему пришлось со всем ужасом и скорбью принимать этот лобовой удар судьбы на себя.
«О, Димочка, привет», - сказала появившаяся девчонка, работавшая тут продавцом-консультантом.
Табличка на ее груди (ничего выдающегося, к слову) – «Оля» - не оставляла ему шансов для компромиссов, например – прикинуться дурачком, и сделать вид, что она просто обозналась.
«Привет, Оль», - буркнул он.
«Какими судьбами?» - спросила она.
Факу трясло.
Курить, курит, курить…
Сушило.
Очень хотелось пить.
Лучше – сразу напиться.
Он устал – ныли ноги и спина.
Конечно, нужно было садиться на диету, худеть, но лучше было бы, чтобы его просто не заебывали.
А тут еще и она – в ее голосе было столько сарказма, что просто хотелось блевать.
«Оставь меня в покое, оставь меня в покое, оставь меня в покое», - мысленно взмолился Фака
«О, вы знакомы?» - ревностно спросила Даша, пристально глядя в его максимально суженные даже за стеклами очков глаза.
Фака пожал плечами.
«Работали вместе. На заре нашей юности», - улыбнулась Оля.
«На заре твоей юности», - поправил он ее.
Ее – стажерку-второкурсницу прислали к ним в газету, когда он уже основательно наелся журналистикой, и перешел к тому периоду своей карьеры, когда писать уже не мог и не хотел, спокойно зарабатывая свое бабло за счет нужных связей среди политиков и прочей сраной элиты, и дешевых информаторов, готовых делать всю черновую работу за минимальную плату.
Правильное разделение труда путем эксплуатации менее способных и удачливых индивидов – залог успеха.
Журналистка из нее, честно говоря, была никакая. Журналистика вообще – штук скучная, ни *** интересного в ней нет – одна сплошная серость и грязь – вот и все что скрывается за ширмой древнейшей из профессий. Видимо, девочка вовремя разочаровалась, ну, или – что куда вероятнее, ее просто списали, как неспособную выполнять поставленные задачи.
«Ну, да. Ну, да. Воспользовался неопытной девушкой», - хитро улыбнулась сучка, буравя взглядом Дашу.
Нервы у Факи сдали.
«Даша, ****ь, я буду ждать тебя вот там, в кафе, мне нужно выпить», - сказал он нервно, и быстро вышел.
За его спиной оставалась гнетущая тишина. Он быстро шел вперед в сторону манящих пенной перспективой зонтиков пивной забегаловки, где наверняка есть бочковое пиво…
На душе у него скребли кошки. Не то, чтобы он был слишком совестливым, но Даше, наверное, было все это неприятно – молодая телка, годящаяся ей в дочери, и он…
«Ну, ****, ну и *** с этого? Дело молодое», - злобно подумал Фака, падая на диванчик в самом дальнем углу заведения.
Клиентов было немного, но официант, как всегда, где-то лазил, сука.
Чтобы отвлечься, Фака принялся листать меню: суши, хуюши, вино…
«Вы уже что-то выбрали?» - неожиданно спросил нависший над ним официант, прервав вялотекущий поток путающихся мыслей в его голове.
«У вас есть пиво?» - спросил он.
«Конечно, какое изволите?» - официант был настолько вежлив, что это начинало бесить.
Мелкий циничный урод…
«Вкусное», - оскалился Фака.
Ублюдок сладко улыбнулся, дела вид, что ни *** не понимает.
«Светлое, холодное, разливное и желательно прямо сейчас», - выплюнул ему в лицо Фака.
«Будет сделано», - кивнул официант, и неспешно поплыл к барной стойке.
Глава 21. Съём
Фака залпом осушил бокал холодного пива.
Как в старые добрые времена.
Раньше он был на уровне, ну, как минимум – в плане бухнуть.
Да и во всех других отношениях тоже.
Времена, ****ь, уходят…
За день, бывало, он выпивал до пятнадцати литров пива.
Бедные почки.
Сейчас все больше минеральная водичка.
После дудки, разумеется.
Но, ****уть пол-литра пивка – это можно.
Это мы еще могём…
И не только пол-литра.
«Повторить», - показал Фака официанту.
Хотя, подобные приколы, перенятые у западных быдланов, эти жесты и прочая чушь, якобы отделяющая тебя – говно – от официанта, его напрягали.
Но, у стада были свои законы, поэтому и счастья никакого не было.
В принципе.
И вообще с возрастом Фака понял одну простую речь: не нужно высовываться, когда нет необходимости.
Крайней необходимости.
Не выделяйся, если того не требует ситуация.
Не улыбайся, за это не платят.
«Конченое общество потребления», - думал он, посасывая второй бокальчик бухла.
Однако иллюзия тихой идиллии продолжалась недолго.
Фака только начал расслабляться, пошел конкретный такой съём после всех пережитых стрессов – внешних и, что страшнее, ведь нервные клетки не восстанавливаются, – внутренних и уже подумывал о том, чтобы снова повторить фокус с пивом, когда на горизонте появилась Даша.
Её возникновение вернуло Факу к реальности.
Мерзкой и гнетущей.
Пиво встало в горле комом.
Голова снова налилась кровью.
Мозги начали пульсировать.
Руки затряслись.
Он едва не пролил на себя пиво.
«Ну, какого ***…», - обреченно подумал Фака.
Он искренне и очень сильно захотел, чтобы она его не увидела, прошла мимо, не заметила…
«Может, она вообще забыла о моем существовании?» - с надеждой подумал Фака.
Он зажмурился.
Замолчал.
Замер.
Прикинулся, что его тут просто нет.
Как в детстве, когда не хотелось идти в школу, а будильник звенел прямо над ухом в семь утра, а за окном была зима и еще стояла ночь. И он так хотел спать. Так не хотел никуда идти. В школу – к этим ничтожным уродам, ненужным долгим урокам. Вот-вот дверь в его комнату должна отвориться, и на пороге появится она – его мама. Она начнет трясти его ласково, и говорить, что пора вставать, и его завтрак уже стынет на столе – свежие оладушки, домашний творог, чай, свежий хлеб с маслом… Только вот есть не хотелось. Хотелось спать, ну, или просто лежать в темноте, зажмурившись для верности, в ожидании рассвета. И поэтому он ждал чуда, например, что она вдруг почему-то не придет. И его вера была настолько сильна, что он продолжал питать надежды, даже когда слышал, что она уже встала – ходит по квартире, проходит мимо его дверей, грохочет посудой на кухне, включает радио… Квартира их наполнялась музыкой и запахами еды. Спать хотелось все меньше, но он все равно продолжал лежать – застыв, будто оттого, что не будет шевелиться, о нем забудут, он перестанет быть самим собой и превратится просто в элемент интерьера, кусок собственной комнаты.
Но, рано или поздно, главное – что всегда, никогда не делая исключений – не забывая, не прощая и не читая его молитв – то ли к богу, то ли к ней, то ли просто – в открытый космос, взывая к высшей справедливости, - мать все равно отворяла дверь, и все начиналось по новому кругу…
Несмотря на то, что еще тогда, в детстве, Фака понял, что чудес в жизни не бывает, его вера даже в том возрасте, когда уже пора стать отпетым циником, иногда бывала настолько сильна, что это даже шло вразрез со здравым смыслом.
Поэтому, когда Даша устало плюхнулась на соседний диванчик, обдав его облаком своих, должно быть, жутко дорогих духов, он лишь обреченно вздохнул.
Как тогда – в детстве.
«Я голодна», - сказала Даша, и в ее глазах блеснул ****ский огонек.
Она тут же затребовала гигантскую доску суши и бутылку вина. Денег у него на кармане было немного, платить не хотелось, но игривое настроение Даши внушало Факе определенный оптимизм, так что он решил не париться, и подождать – что из всего этого получится.
Принявшись орудовать палочками, и даже не спрашивая – голоден ли он, она принялась показывать Фака всю ту муть, которую она купила для сегодняшнего вечера.
А вот и подарок Алексу – набор мужской косметики.
Какое убожество…
Когда официант принес счет, Даша технично ускользнула отлить. Поэтому, Факе не оставалось ничего другого, кроме как, скрипя сердцем и зубами, достать из карманов все деньги, какие у него только были, чтобы наскрести нужную сумму и расплатиться за скромное времяпрепровождение.
Даша появилась тут же - посвежевшей и возбужденной, она нежно обняла Факу, и по-дружески, но достаточно страстно поцеловала его в губы. Осмелев, он схватил ее правой рукой за задницу. Не встретив сопротивления, за правой присоединилась и левая лапа.
Должно быть, со стороны они смотрелись достаточно глупо: простояв так минуту – обнявшись и склеившись губами – впрочем, без языков и прочих штучек, Даша, наконец, решительно разомкнула руки, высвободилась, подхватила пакет с подарком Алексу, и деловито пошла по направлению к выходу.
Фака бросился следом за ней.
Он и надеялся, что Даша отблагодарит его за обед несколькими кружками разливного пива с кальмарами в кляре в американской забегаловке заделанной под салун по соседству.
Начав бухать, Фака уже не мог остановиться…
Однако Даша, казалось, не обращает на него никакого внимания.
«Мне нужно сделать прическу», - сказала она неожиданно, остановившись перед стеклянной дверью салона красоты.
«Я **** столько ждать», - бесцеремонно бросил Фака, представив, что торчать ему придется часа два – не меньше.
Это ему бреют голову за десять минут, а ей…
Плюс ко всему Даша начинала действительно заебывать: разгорячив его до предела, она снова спрыгивала куда-то в сторону, попросту мороча ему голову.
«Езжай домой, я за тобой потом заеду», - предложила она.
«Зачем?» - Фака даже сразу не врубился, в чем тема.
«Поедем к Алексу», - буднично сказала Даша.
«Он меня не приглашал», - заупрямился он, зная, что его уже ждут.
«Зато я тебя приглашаю, и давай закроем тему», - сказала она, легко улыбнувшись, чмокнула его в щеку, и ушла делать прическу.
Овца.
«Дашу будто подменили», - думал он, оставляя ее наводить марафет.
Фака сразу врубился, что она хочет его трахнуть.
Было ли это следствием их длительного флирта, сошлись ли так звезды, может, ее просто переклинило? Откровенно говоря, ему было все равно. Поебать ее он не то, чтобы, очень хотел, но был совсем не прочь.
Так что, зайдя по пути домой в магазин и купив на оставшиеся деньги пару бутылок самого дешевого пива, он поудобнее устроился на диване, и принялся подбухивать, в ожидании ее звонка.
Фака не исключал, что Даша выкинет свой очередной фокус, и просто забудет о нем. Он даже пообещал себе, что перестанет общаться с этой сучкой, если она позволит себе поступить с ним столь жестоко.
На этот раз это будет уже слишком.
«Да пошла она», - думал Фака.
Его снова начинало фонить.
Как ни крути, но у всего есть своя грань, и переступать ее нельзя, кем бы ты ни был.
Такой же поворот событий со стороны Даши был бы уже действительно из разряда «это уже слишком, пора завязывать с этой мразью».
Напиваясь, Фака все больше погружался в мрачные мысли, представляя, как холодно и отрешенно, чеканя слова, чтобы они вбивались в ее куриные мозги, словно гвозди, выкажет ей все, что накопилось у него внутри.
Как будет безжалостно игнорировать ее телефонные звонки.
И вообще – объявит ей тотальный игнор.
Даже не будет здороваться, просто не посмотрит в ее сторону, когда им будет суждено пересечься в общей компании.
Пускай все чувствуют, как наэлектризован вокруг него воздух.
Наконец, она ведь тоже должна пострадать.
Можно было бы, конечно, учитывая обстоятельства, пойти по беспределу, и бесцеремонно намекнуть Даше о ее возрасте, дескать, негоже в ее годы разбрасываться такими молодыми парнями, как он.
Недальновидно…
В один момент он даже решил, что, все – это случилось – сучка продинамила его, укатила к этому уроду Алексу, и уже конечно не позвонит, и он – тоже, ну, разве что, в разгар пьянки – когда ей (им, ему, суки!) захочется разнообразия.
Тогда он и скажет свою коронную фразу, с чувством, с толком, с расстановкой: «Идите на ***!»
Но, нет. На этот раз все было четко, без сюрпризов.
Даша позвонила около четырех, и сказала, что скоро приедет.
Правда, это скоро превратилось в два часа, так что Фака, разморенный бухлом, уснул.
Вернее, попытался уснуть.
Потому что Даша не могла приехать просто так, не выебав предварительно ему мозг.
Она принялась названивать ему каждые пять минут, нагружая всем, чем только можно нагрузить: купить ли ему выпить, есть ли у него травка, какой у него адрес, какой у него код на парадной двери…
«Нет, я не буду подниматься, спускайся ты сам, я позвоню», - даже сказала Даша.
«Сука», - выругался Фака, и пошел поссать.
Даша приехала в начале шестого.
Солнце уже нещадно палило.
Даже в мае, даже вечером.
Глобальное потепление, мать его.
«Мы все тут изжаримся и станем черными вонючими ниггерами», - брезгливо подумал Фака, пряча в карман шортов пятку травы.
На этом дне рождении нужно будет сняться.
Лучше так, чем вообще никак.
В последнее время Фака разучился бухать без дудки. Ему нужно было заправиться до, и освежиться после того, как выпьет. Дурь, кстати, нормально помогала с похмелья. А если еще была холодная вода – вообще заебись.
Он спустился вниз. Даша сидела на переднем сидении и о чем-то оживленно болтала с седовласым водителем, тот же в свою очередь все больше пялился на ее крепкие ноги, практически не прикрытие коротким сарафаном.
Еще один.
«Сучка снова вырядилась как последняя шлюха. Оно и к лучшему», - подумал Фака, и плюхнулся на заднее сидение тачки.
Рядом с водителем ездят только лохи.
«Иди сюда», - сказал он Даше.
Нехотя, та пересела назад.
«Как твои дела, дорогой?» - спросила она, погладив Факе колено, да так, что у него встал.
«Прекрати», - попросил он, и уставился в окно, демонстрируя всем своим видом, что не желает никаких муток здесь и сейчас.
И он снова уставился в окно, где томился его город.
Глава 22. Деньги
Фака о нем не забыл.
Его смс-ка пришла одной из последних.
Но, все же…
Пришла ведь.
«Я лучше убьюсь, чем буду вставать в семь утра, ни ***! Насиловать организм, это не по мне», - выделывался он, и многозначительно заявлял. – «Я предпочитаю просыпаться в одиннадцать, можно даже ближе к полудню. Работаю, знаете ли, по ночам».
Над чем работал Фака, никто в их компании толком не знал.
В свои грандиозные проекты их – убогих и примитивных, по его же убеждению, он не посвящал.
Лишь пару раз давал почитать несколько рассказов.
Весьма толерантных – о любви.
Общую картину не портил даже смачный мат, разбросанный по тексту.
Не без этого, конечно…
Куда же сегодня без мата?
Алекс, не будучи большим знатоком литературы, пытался восполнить пробел провинциальной юности и отмороженного студенчества, и посему стремился к разным современным тенденциям: читал журнал Еsquire, Ошо и прочее жидовское говно, и был уверен, что литература должна быть несколько иной.
Не такой, как у Факи.
Тем более что видели они – Алекс, Олег, телки – лишь верхушку айсберга, и у него было навязчивое подозрение насчет того, что под водой скрывалась основная часть жести, героями которой, скорее всего, были и они сами.
«Пиши о хорошем, покажи, какой должна быть жизнь, на *** ты долбишь всем мозги? В литературе должен быть позитив. Ты считаешь, что таким образом открываешь людям глаза на происходящее? Даешь им правду-матку? Дескать – вы все в говне, и я тоже в говне, так давайте будем подыхать вместе, или пойдем вместе в лучшей жизни, поборем свои пороки. Так ни хуя же! Ты ведь прекрасно знаешь, что все мы – слабы, кто-то пьет, кто-то долбит, кому-то просто посрать на все: он знает, что он дерьмо, но ему плевать – он хочет быть дерьмом. Рабы сами хотят быть рабами. Да, конечно, труд освобождает, но кто сегодня хочет работать? Вот мы с тобой пытаемся держаться на плаву, и отчаянно бьем руками по воде, а кому-то хорошо и на дне – гнить среди трупов. Так что, пиши чище», - сказал как-то, уже будучи в стельку пьяным, Алекс, стараясь смотреть Факе в глаза.
«Кто ты ****ь такой, чтобы учить меня писать?» - охуев от услышанного, спросил Фака. – «От тебя останется только то, что я о тебе напишу, чувак».
На том и порешили.
Больше Алекс в эти литературные дела не лез, имея свое собственное, по ***, что ничем не подкрепленное мнение.
Хотя он, в отличие от того же Олега, жопу не рвал – это тот любил деньги настолько, что мог отдать в расход для воплощения идеи их бесконечного накопления и приумножения даже свою жизнь, но, все же, позволить себе маленькую роскошь как, например, работать в охотку, он все равно не мог.
Теорема жизни была достаточно примитивна: чем больше ты себя ограничиваешь, тем больше можешь получить в итоге, стремясь, в идеале, к свободе, от которой отказываешься, считая, что это – явление временное, и потом ты все наверстаешь.
Только вот в этой нехитрой, на первой взгляд, задачке, было одно неизвестное, под названием – случайность, которая базируется на теории хаоса.
То есть, другими словами, даже если ты будешь усердно трудиться всю свою жизнь, старательно ограничивая себя во всем – сексе, сне, еде и алкоголе, никого не любя и не будучи любимым или любимой, все равно будет существовать вероятность – и отнюдь не маленькая, скорее – наоборот (потому что номинальных материальных ресурсов всегда будет меньше, чем тех, кто желает прорваться к корыту, и побеждают в этой борьбе отнюдь не по принципу естественного отбора, а вопреки нему), что у тебя, по финалу, не получится ровным счетом ничего.
Короче, ты проживешь свою жизнь, как говорится – в пустую, самолично лишив себя свободы, и умрешь, горько осознавая, что проигрался.
Мудрые японцы, понявшие это раньше всех, даже придумали собственную философию производства: работа ради работы, процесс ради процесса. Это уже совершенно иной уровень человеческой психологии, это – уже не «труд облагораживает» – это нечто большее. Они – не мы, нет, не рабы, а полубоги и полукиборги в единой ипостаси, холодные и совершенные, знающие, для чего живут, но не понимающие зачем.
Поэтому выход был один: делай, что должен делать.
Ибо - чувство долга является критерием истинной нравственности.
И Алекс старался жить в таком ключе – не перегибая палку, балансируя на гранях, не строя грандиозных планов, зная, что каждое следующее мгновение может быть последним, как минимум для него.
Тогда же, после его тирады, остыв, Фака нарисовал ему свою теорему жизни, дающую единый ответ на вопросы: зачем и ради чего жить?
«Ради знаний», - сказал он.
Алекс сначала даже не впёр.
«На *** тебе эти знания, если все равно сыграешь в ящик по финалу?» - спросил он.
«Меня кремируют, или, может быть, я перенесусь в единое энергетическое поле, туда – в совершенно иные сферы, в место, которое вы, набожные клоуны, называете Раем», - улыбнулся он.
«В ****у! Гореть тебе в Аду!» - выругался Алекс.
«Нет, ты только подумай», - не отставал Фака. – «Ведь жизнь каждого из нас – это маленькая искра в огне истории цивилизации, более того, именно благодаря каждому из нас, она развивается. Конечно, многие – тормозят, и даже тянут назад, в прошлое, или же разлагают существующие нынче устои, заменяя их ложными ценностями. Но есть и те, пускай их мало, но главное – качество, кто занимается не потреблением и вредительством, а двигает цивилизацию вперед, накапливая, генерируя и производя новую информацию».
«Но, все равно, зачем все это?» - спросил Алекс.
«Это единственное, что имеет хоть какой-то смысл, потому что даже кровь и плоть – ребенок, которого ты оставишь после себя, будет всего лишь ненужной биомассой и даже обузой, если не встанет на путь просвещения», - пояснил Фака.
И Алекс всеми силами старался быть лучше.
Не потому, что так хотел Фака – к черту его, просто жить было чертовски скучно.
Это Олег мог сутками напролет заниматься работой, потом пить, спать со своей подругой, а потом – очередной виток.
Его это не коробило.
А вот Алекс подобная рутина просто убивала.
Когда-то, когда они только начинали работать, сколачивать свой бизнес, Алекс спросил Олега, зачем ему все это нужно. Спросил без подъёба, просто потому, что мнение товарища, которого он, все же, уважал и даже по-своему любил, было для него – нет, не важно – но интересно. Все же, тяга к знаниям у Алекса присутствовала, причем – разносторонняя, а Олег был, хотя и достаточно ограничен («Я за свою жизнь прочитал всего одну книгу – «Колобка», еще в школе», - шутил он, скупая, тем не менее, труды по маркетингу, финансам, деловой коммуникации и практической психологии по отношению к тем, кого ты должен по статусу нагибать – твоей рабочей силе, которой ты, сука, платишь сущие копейки, успокаивая себя тем, что купишь себе скоро новую тачку, а они – переживут, им хватит и этого, что их потребности? Плюнь и разотри), но отнюдь не глуп, и к его мнению стоило прислушаться.
«Я работаю ради удовольствия, а удовольствие мне приносит зарабатывать деньги», - ответил тогда Олег.
Деньги, конечно, нужны всем и всегда.
Алекс это прекрасно понимал.
Только вот ставить их во главе угла он не хотел.
Приняв душ, он быстро позавтракал, выпил пару чашек кофе, подумал, что в его возрасте это уже – знаете ли – чревато неожиданными последствиями, после чего, уже без раздумий, докурил последнюю пятку, и подумал, что на вечер неплохо было бы где-то размутиться травой.
Только вот где?
Набивать стрелку барыгам ему не хотелось, тем снова начнут тянуть резину, и отнюдь не для того, чтобы сбить с него немного денег «за вредность» - тогда вопрос легко можно было бы решить, он домазал бы за оперативность столько, сколько нужно – день рождения, все же, раз в году. Просто бизнесмены из этих молокососов были никакие: ребята откровенно тормозили, регулярно опаздывали на встречи с ним, и мутили вместо обещанных пятнадцати минут полтора часа, пока он сидел в кафе у метро и пил свой кофе.
Конечно, у него был еще один человек – уже серьезный дядька, тоже мелкий бизнесмен, выращивающий у себя за городом зелье и делающий отличный гашиш, так сказать – для личного употребления, ну, и для друзей, среди которых был и Алекс. Только вот дядя, увы для него, любил рыбалку, а погодка стояла под стать – так что он свалил еще позавчера с ночевкой и, кажется, надолго – Алекс уже пробивал, дело было «глухарём».
Вся надежда была на Факу. Хотя приглашать его Алекс совершенно не хотел, у него было неприятное предчувствие, что тот таки нарисуется на его дне рождении.
Может быть, даже, его приведет Даша.
Трахались ли они уже?
Алекс подошел к умывальнику, и принялся быстро растирать лицо холодной водой.
«На ***, на хуй, на хуй», - бормотал он, брызгая носом, словно чертов кит.
Лучше без травки.
Без Факи.
Просто набухаться.
И по ***…
Глава 23. День рождения
Все происходило по правилам жанра: сначала народ был рад и улыбался друг другу, стараясь, невзирая на взаимную ненависть, присущую в борьбе за место потеплее внутри одного вида, держаться сдержанно, и не хамить.
До драки было еще далеко.
Да и вообще, был ли способен офисный планктон к бою?
В жопу таких бойцов: разве что потолкаются животами, словно тюлени в брачный период, да разойдутся, злобно брызжа слюной и ядом, размахивая руками-граблями, сыпля отборными матерными словами, не забывая рисоваться перед женской части party.
Появление Факи Алекса не порадовало.
Фака видел, как скривился его давний товарищ, когда они появились вместе с Дашей, ведь ничего товарищеского в их отношениях не было уже давно. Он был с его подругой, и это уже не только напрягало Алекса, но и поджигало жадно лижущий его кишки и прочие органы огонь ревности.
Даша держала его за руку.
«Он уже трахнул ее», - в отчаянии подумал Алекс и задрожал от бессильной обиды.
В последнее время он все чаще думал о таком варианте.
Появление же возле нее Факи обострило маниакальную навязчивую идею по поводу того, что Даша спит на стороне.
Причем, Алекса абсолютно не волновали мысли о ее изменах с кем-то, кого он не знал. Он не мог ревновать к виртуальному образу, который, возможно, был всего лишь плодом его фантазии. Конечно, когда Даша исчезала, они не виделись подолгу, он волновался, и пытался представить, как его подруга фачится с кем-то на чужой хате: дома ее не было, Алекс проверял.
Однако то, скорее, была обида, нежели реальная ревность: пытаясь представить Дашу с другим парнем, у него ничего не получалось, а вместо красочных картинок, которые, по идее, должны были мелькать перед его глазами, сводя с ума, была просто серая пелена жалкой слабости.
Другое дело – Фака.
Живой – стоит и улыбается помятой улыбкой.
«Да и вообще что-то слишком он помят», - грустно подумал Алекс.
«С днем рождения», - Даша обняла его и страстно поцеловала.
«Ога», - бурхнул Фака, и пожал Алексу руку.
Он натянуто улыбнулся.
«Посмотри, что мы тебе купили», - сказала Даша.
«Я думал, что это твой подарок», - у Алекса закружилась голова, казалось, что она специально издевается над ним. – «****ь, ну почему сегодня? Зачем все это нужно делать именно в мой День рождения?» - обреченно подумал он.
Фака замялся и отвалил в сторону покурить сигаретку.
«Мы решили сделать это вместе, с Факой», - улыбаясь во весь рот, сказала Даша.
Казалось, она даже не понимала, что делает ему больно.
Очень больно.
«Сука, почему же ты такая жестокая?» - с отчаянием подумал Алекс, продолжая скалить зубы и таращить глаза, чтобы не расплакаться.
Между ними повисла молчаливая пауза.
Даша сориентировалась первой, и со счастливыми криками побежала к знакомым девушкам, расположившимся отдельно от зависающих в кафе парней – прямо на бережку, пристроившись со спиртным на все еще теплом песочке.
Из состояния временной прострации Алекса вывел Фака: докурив сигарету, и оглядевшись – из знакомых тут были только Олег и Алена, но идти к ним ему не хотелось, он решил быть ближе к имениннику.
Сексуальная же активность Даши его пугала: он был только за то, чтобы трахнуть ее, но не на дне рождения Алекса.
Конечно, сей факт придавал ситуации пикантности, и пошел бы ему в зачет под грифом «будет что вспомнить», но, все равно – всему был свой предел, и сегодня Факе совсем не хотелось быть скотиной. Как не хотелось ему и каких-либо неприятностей с Алексом: ничего плохого он ему сделать не мог. Ну, в плане, набить лицо. Тем более, как ему казалось, а них с Дашей были не те отношения, чтобы устраивать из-за нее разборки. Но, все равно, даже просто ругаться с ним значило бы, как минимум, лишения ряда приятных бонусов, например – возможность иногда брать качественное курево с доставкой на дом.
Короче, бить горшки из-за Даши не стоило, тем более что трахнуть ее он всегда успеет, и не обязательно было делать это с шиком – на именинах у ее парня.
«Мне кажется, что ты напряжен, чувак, ты не рад меня видеть?» - спросил он Алекса.
Он заприметил на столе запотевшую бутылку водки, и облизнулся.
«Нет, что ты…» - оторвавшись от своих размышлений, Алекс выглядел растеряно, казалось, не понимая, где находится.
«Ты не парься, а подарок – действительно хороший», - попытался утешить его Фака.
Алекс сплюнул.
«А где твоя подруга?» - спросил он.
«Наташа? Ее никто не приглашал», - ответил Фака.
«Странно, я думал, Даша ее притащит», - пожал плечами Алекс.
Наконец, дорвавшись до стола, быстренько со всеми поздоровавшись, и, по доброй традиции, послав при встрече Олега мысленно на ***, он налил себе рюмку водки, подцепил кусок шашлыка, и употребил…
Спиртное приятно обожгло горло и просветило голову.
Дела явно налаживались.
Вечер должен был пройти в спокойной и даже дружеской обстановке.
Бухло – сближает.
Несмотря на всю свою антипатию, Фака нашел общий язык даже с Олегом, который, спровадив Алену к Даше, нарисовался возле него, и с упоение рассказывал о своем жалком ущербном существовании. Но, потянув уже три по пятьдесят, Фака был настроен весьма благодушно, и поэтому был готов пропускать через себя даже этот чёс.
«Ничего, будет материал для разработки», - думал он, скалясь Олегу как можно более радостно – пускай, сука, понервничает.
Людей нервируют улыбки.
Все было чинно и благородно.
Пока Даша вновь не напилась. Никто и моргнуть не успел, как она уже разделась до трусов и, с голой грудью, нырнула в темные воды. Сначала загалдели девки, забежавшие вслед за Дашей в реку – но только немного – помочить ноги. Наверное, многим из них хотелось сейчас скинуть тряпки, и сигануть вслед за подругой, светя телесами, но – не решались, ибо с такими выкрутасами можно было и по морде от своих парней получить.
«Во всяком случае, я бы дал», - подумал Фака, представив, что его девушка – ну, гипотетически его девушка, будет устраивать купания нагишом при всем честном народе.
Он украдкой посмотрел на Алекса: именинник стоял чуть в сторонке и взирал на происходящее с подчеркнутым равнодушием, даже не пытаясь вытащить Дашу на берег.
«Привык, бедолага», - подумал с сожалением Фака.
Подобное поведение Даши наблюдалось не впервой.
Все уже привыкли.
Ее сиськи видели все без исключения друзья-товарищи и просто знакомые Алексы, коим посчастливилось отдыхать вместе с ними где-нибудь, где можно было раздеться – на море, в сауне, или хотя бы так – у реки…
Эксбиционизм в ее исполнении уже не был чем-то из ряду вон выходящим, однако все равно, каждый раз, как только Даше стоило засветить сиськи, это вызывало оживленный интерес у всех.
То был и восторг, и зависть, и вожделение…
Каждый получал свою порцию эмоций.
Услышав девичий визг, парни побросали бухло, и тоже ринулись на берег – выглядывать Дашу.
Она же, будто специально дождавшись, когда на берегу соберется побольше зрителей, начала грациозно выходить из воды, представая перед десятками очей во всей своей первозданной красотой.
Ну, а издержки возраста вполне скрывались под покровом наступившего вечера…
«Афродита, ****ь», - выругался Фака, подойдя к Алексу, закуривая от его сигареты.
«Не ругайся», - ответил он, не поворачивая головы, глядя куда-то в сторону, мимо Даши и своих гостей.
«Все равно ***во», - не отставал его товарищ.
«Мне все равно, забей», - не меняя тона, ответил он.
Фака замялся, но, вспомнив про привезенную травку, тут же расплылся в улыбке.
«Покурить хочешь?» - спросил он.
«А есть что?» - тут же оживился Алекс.
«Специально для тебя привез», - Фака достал из кармана пятку.
«****ато», - улыбнулся именинник. – «Спрячь ее, чтобы никто не видел, я пойду трубку принесу», - сказал он, направляясь к машине.
Получив свою порцию внимания – перед тем, как угомониться, Даша несколько минут ходила голая и мокрая среди гостей, будто невзначай касаясь мужской части компании.
После чего она подошла к Факе, и обняла его.
Он почувствовал, как намокает под ее длинными пальцами футболка.
«Чего тебе?» - недовольно буркнул он.
«Вода – прелесть», - ответила она. – «Пойдем, искупаемся, дорогой».
Фака молчал.
«Ну, ради меня, я, правда, этого хочу», - Даша кокетничала, и это определенно действовало ему на нервы.
«Бред, какой, детский лепет, ****ь», - думал он про себя. – «Развела тут ромашку: хочу… А я, понимаешь ли, не хочу! Я хочу покурить и расслабиться, а не брать на душу все эти плотские грехи», - Фака осторожно освободился из ее объятий.
«Иди сюда», - Даша поманила его свежим маникюром.
«Успокойся, пожалуйста», - он старался говорить хладнокровно, очень надеясь, что она не обидится.
«Ты меня не хочешь?» - неожиданно спросила она.
Наверное, это было первое упоминание секса в общении между ними за все время знакомства.
Он молчал.
«Вижу, хочешь», - Даша довольно улыбнулась.
Фака понял, что у него стоит, и смутился.
«Пойдем купаться», - снова затянула она свою волынку.
«У Алекса сегодня днюха, если ты забыла», - ответил он слегка нервно, засунув руку в карман, и пытаясь поправить болт в спортивных клетчатых шортах так, чтобы он не выпирал. – «Нужно успокоиться», - думал Фака, сделав шаг, потом второй назад, как бы предвосхищая наступление Даши, потому что еще один full контакт вряд ли поможет сбить нахлынувшую эрекцию.
«Как поплавала»? – услышал он голос Алекса.
Тот быстро, будто почувствовав, что его подруга еще вот-вот, и набросится на Факу, направлялся к ним со стороны стоянки.
И не потому, что он такой ****атый, чтобы делать с ним секс на пляже, просто Даша была чересчур ****утая, и ее мракобесие было не из категорий тех пороков, которые лечатся таблетками и психоаналитиками, или поддаются перевоспитанию – даже насильственному, кулаком по роже.
Поэтому, Алексу оставалось одно – постоянно быть на стреме, чтобы успеть предотвратить очередную выходку Даши.
Конечно, проще было найти девушку попроще…
Он слышал это от всевозможных доброжелателей, в том числе – и от Олега, считавшего своим долгом вмешиваться в личную жизнь друзей и товарищей, и лечить их – наверное, чтобы, снова таки, как и в случае с дешевым мещанским бытовым гламуром, заниматься самоутверждением за счет других – унижая их, будто желая вновь и вновь окропить целебным бальзамом душевный раны, связанные с осознанием собственной ничтожности.
«На *** она тебе нужна? Найди себе нормальную девушку», - долбил он мозг Алексу.
Только вот нормальная девушка – это, извините, понятие растяжимое.
Грубо говоря, можно найти себе дырку попроще, сложить лапки и расслабиться, лишь поглядывая по сторонам, пуская слюни при виде очередной шикарной подруги, которая, увы, была не твоя, и твоей никогда уже не будет, только вот не будешь ли ты чувствовать себя, словно последнее чмо, понимая, что променял мечту на среднестатистическую угрюмую бабу?
Алекс замечал, что многие его знакомые, рано женившиеся, ушедшие в тихое болото семейной жизни, получили по финалу отнюдь не богинь, и даже не принцесс, а очень даже посредственные экземпляры девушек, как в плане внешности, так и в отношении мозгов.
«Как жить, понимая, что в самом начале пути ты проявил слабость, и не взял ту девушку, которую, возможно, мог бы взять - не эту шикарную малышку, которая скучает за соседним столиком, томно глядя на тебя, пока ты «наслаждаешься» пивом с сосисками, выведя на еженедельное гуляние свою подругу, отдавшуюся тебе практически без боя, за полцены, или того дешевле – скидки на нее просто зашкаливали, как на любой второсортный товар?» - думал Алекс, не говоря всего этого Олегу.
Ему, ублюдку, повезло с ходу, словно в лотерею, отхватить свой приз – Алена была очень и очень – плюс, еще молодая, а отсутствие мозгов, по его мнению, лишь придавало ей определенный шарм.
Даша, конечно, была не подарком, но она была из той породы девушек, за которых было принято бороться, и которых можно было терпеть, невзирая на все душевные страдания.
Глава 24. Слизь и грязь
«Хорошо, что ты взял курево», - сказал Алекс.
Они отошли чуть в сторону – в лесопосадку.
Фака делал дырки в фольге булавкой: такие мелочи были при нем всегда, чтобы потом не напрягаться, и не заниматься всяческими извращениями, типа – грызть травинки да собирать землистые иголочки…
«Мог бы и сам взять. Для гостей», - угрюмо буркнул он, не отрываясь от ответственного процесса.
Когда возник вопрос – где взять фольгу, оказалось, что, несмотря на то, что практически все присутствующие тут то и дело мелькали зажженными сигаретами, достать ее было не так просто.
У Факи были и свои сигареты. Только вот курил он их редко. В основном - под бухло, или утром с кофе. Так что в неделю у него уходило не больше пачки. «Kent» же, найденный под грудой газет и журналов в туалете (а что, почитать и подымить в сральнике – это ли не ништяк?) был уже использован. В том смысле, что фольги в нем не было. Когда, где и при каких обстоятельствах это произошло, он не помнил. Одно он знал наверняка – это случилось на выезде, ведь дома у него лежал рулон бытовой фольги, запекать он ничего не запекал – у него даже духовки не было, только микроволновая печь, так что использовалась она вовсе не по назначению, а по делу.
Короче, проблема нарисовалась сама собой.
Травы было немного, а вот ртов, то есть – желающих упасть на хвост, имелось предостаточно. Даже те, кто не сидел на системе, а просто баловался дудкой, наверняка были не прочь расслабиться по полной, и попонтоваться перед телками: дескать, смотрите какие бы в рот не въебенные планокуры.
Дешевые подвиги – признак мещанства.
«Да пошли они», - выругался Фака обреченно, не желая менять живительную прохладу облагороженной, но, как ни крути – природы, на крикливую пульсирующую назойливость топлы, когда Алекс предложил ему вернуться в люди.
Когда оказалось, что фольги нет, первым делом возникла мысль о Даше. По возвращении Алекса, она как-то сразу потеряла интерес к Факе, и вернулась пить к подружкам.
«Пускай идет», - сказал Алекс.
«Согласен», - Фака тоже считал, что делиться последней пяткой с ней было неблагоразумно.
«Давай, пороемся в ее сумочке?» - предложил Алекс.
«Вообще-то, это очень и очень плохо», - начал Фака, глядя в удаляющуюся спину товарища, не оставляющую ему других вариантов, кроме как следовать за ним.
Даша разбросала свои вещи по всей территории, где гуляла их компания.
Всем уже было хорошо, народ подошел к той кондиции, когда алкоголя в его коллективном организме было ровно столько, чтобы сделать не менее сплоченное сознание отдельных индивидов счастливым.
Для счастья ведь так мало надо…
Сумочка лежала на песке, на сумочке возлежал внушительных размеров лифчик.
«Дура», - выругался Алекс.
«Кто-то мог уже порыться в ней. До нас. И взять деньги», - предположил Фака, на самом деле вовсе не переживая, а, страстно надеясь, что так оно и будет, предвкушая скандал-с в дружном и сплоченном коллективе циничных ничтожеств, готовых перегрызть за копейку глотки друг другу.
Что может быть веселее пьяных разборок этих пингвинов?
Такие расклады его улыбнули.
«Она без денег», - ответил Алекс, не глядя на Факу, пряча глаза, поднимая сумочку и отряхивая ее от песка, осторожно засовывая лифчик подруги в карман шортов.
«В смысле?» - не понял Фака.
«В прямом. Она не пользуется баблом, считает, что ей все должны», - тяжело вздохнул его товарищ.
«Ну, а как ты хотел? Просто так достается только разное убожество», - философски изрек он, демонстративно глядя на гудящую в десятке метров от них компанию.
«И не говори», - улыбнулся Алекс, сразу как-то посветлев ликом, приободрился и подтянулся.
Говорить правду, иногда, тоже хорошо.
Правда воодушевляет.
В сумочке действительно не было никаких денег, зато оказались тонкие сигареты, которые и были тут же успешно прихватизированы.
… травы хватило на четыре банки – по две на душу.
Дурь была хорошей – не химка, а натуральный продукт, выращенный на плодородном украинском черноземе в одном из сел Киевской области.
Даже после того, как травка сняла остатки напряжения, и настроила на благожелательный лад и Факу, и Алекса, они молчали.
А о чем им было говорить?
Фака думал о том, что его хочет трахнуть Даша, а он – трахнуть Дашу, но только – не так, как хочет она, то есть – не сегодня, вернее – не сейчас, не на дне рождения Алекса.
Алекс же, в свою очередь, вновь и вновь прогонял в мозгу тревожный сигнал, пульсирующий у него внутри: было ли что-то у Факи и Даши?
В какой-то момент парням даже показалось, что они читают мысли друг друга, и понимают суть сложившейся ситуации – щекотливой, с какой стороны ни посмотри.
В порыве эмоции, приближенной к чистосердечному раскаянию, Факе захотелось обнять Алекса. Сказать ему что-то типа того, что париться не нужно, потому что он не трахал Дашу и, если вопрос будет поставлен ребром, может даже дать гарантии – под свое честное слово, а ****еть Фака не любил – он говорил мало, но если уж открывал рот, то старался не заявлять о том, в чем не был уверен, - что не будет спать с ней.
Никогда…
«Не проблема», - думал он. – «Что мне Даша. Мало ли таких Даш было, есть и будет?» - его потянуло на философский лад.
Ну, а Алекс просто отчаянно захотел дать Факе в морду.
За все переживания.
За его самодовольный вид.
И не менее самодовольное поведение.
За то, что он попросту завидовал ему…
Только вот эта отчаянность не подхлестнула его, а, наоборот, казалось, сковала по рукам и ногам.
Вместо того чтобы драться, как животное, без раздумий и наплевав на толерантность, не дающую права бить товарища – да какой это, к черту, товарищ - наказать его – чужого самца, позарившегося на его самку, он предпочел рефлексировать.
Поэтому они молчали.
Казалось, что любое слово, случайно вброшенное между ними – в сантиметры открытого пространства на расстоянии одного удара, могло породить настоящую бурю – справедливую, но нежелательную.
В самом начале было слова, но в той ситуации слова так и не последовало: один – не мог, другой – не хотел.
Это было жалкое зрелище…
Наконец, кто-то позвал Алекса, открыв ему путь к побегу.
Фака оглянулся: они спрятались в тени деревьев, и сейчас, под покровом опустившейся ночи, были невидимы для остальных.
«Иди», - сказал ему Фака осторожно.
Алекс молчал.
«Тебя ищут», - сказал он.
«Тошнит меня от них», - неожиданно честно сказал Алекс.
«Я тебя отлично понимаю, но это твой выбор, и, сделав его, нужно гнуть палку до конца, если ты даже и не прав. Главное, не сдаваться, потому что все, что нам остается, это верить в самих себя, чувак, потому что верить больше некому. Поэтому, возвращайся к ним, это твои люди, и эти демонстративные демарши, поверь мне, не нужны», - пожал плечами Фака.
«Наверное, ты прав», - ответил ему Алексу.
«В данном случае у каждого из нас своя правда», - хмуро ответил ему Фака.
Он отвернулся от Алекса, сел на песок, и уставился на Днепр, напрягшись, вслушиваясь в темноту, ожидая, когда он уйдет. Какое-то время он слышал, как напряженно сомневается его товарищ, а потом, шаркая по песку, пошел прочь…
Мирное течение реки, в темной глади который отражалось редкими звездами небо и другой берег города, тускло мерцая искусственным светом панельных высоток, и тишина, окружавшая его, несмотря на взрывы пьяного света продолжающей напиваться компании, впрочем, не замечаемые им, а звучавшие скорее лишь как фон наравне с монотонным скрежетом сверчков, окутали Факу, ввергнув в меланхолию.
Депрессивная юность, казалось, осталась позади.
Ну, как минимум молодость.
Он не грустил – к черту ее.
В его молодости не было ничего такого, за чем стоило скучать – глупые друзья, унылые попойки, прыщавые девки, и тотальный хаос социума, глупеющего казалось, прямо пропорционально внедрению новых информационных технологий – нужно ли было стремиться вернуться туда?..
Его добровольное заточение, его одиночество – было той спасательной последней крепостью, в которой Фака укрылся об безмозглой животной толпы, спасаясь от тотального правого нигилизма каждого в отдельности и всех вместе взятых, отрекаясь от политики информационного геноцида, поражающего умы и проникая в сознания других.
«Но не меня, врешь, не возьмешь!» - самодовольно думал Фака.
Только вот, когда он останавливался – хотя бы на пару минут, как сейчас, когда он просто замирал, переставал думать и действовать, и начинал плыть по волнам своей памяти и сознания, с ужасом заглядывая в будущее – в эту бездну времени, и понимая, что, укрывшись в своей духовной крепости среди бушующего океана бессовестности, он отрубил все пути к отступлению, и потерял ключи от всех дверей, ведущих наружу.
Если, вдруг, он захочет вернуться.
Обратно – в большой и глупый мир. К маленьким и ничтожным людям. Хотя бы на время. Чтобы вдохнуть их дух и окунуться в их проблемы.
Зачем?
Он не знал ответа, но понимал…
Человеческая сущность, увы, не позволяет уйти навсегда от себе подобных, и быть счастливым в полном одиночестве. Даже монахи, и те жили сообща, что не мешало им общаться с Богом и слышать его.
А он даже и в Бога не верил…
Быть одиноким – было большим подвигом, вряд ли героическим, но свидетельствующем об истинной силе, овладеть которой было суждено жалким единицам. Ведь только целиком и полностью уйдя в себя, отрекшись от всего лишнего, погрузившись в собственное самосовершенствование, воспаряя над остальными, и превращаясь из одной формы – обычного смертного человека – в совершенно иную, становясь сверхчеловеком – пускай такого же плотского, как и все остальные, но зато куда более мудрого, постигшего истину смысла бытия, можно было обрести настоящее счастье.
Фака же все еще был преисполнен сомнениями.
«Было ли это признаком слабости, или просто – еще не время?» - думал он. – «Но что такое время и чего я жду, почему я вынужден ждать, страдая, вместо того, чтобы решить все сразу, в одно мгновение, и быть счастливым? Я так и не научился быть одиноким», - со злостью думал Фака.
Ему все еще хотелось любви.
Несмотря на то, что он постоянно настойчиво уверял себя в том, что она вовсе не нужна, и даже вредна, ибо отвлекает от его главной миссии – самосовершенствования с целью будущей реинкарнации в иную сферу – истории и бесконечности, дающих право на бессмертие.
Да, любовь была тем паразитом, которая опускала тебя в самые низы – в слизь и грязь, будто напоминая, откуда ты появился и куда уйдешь…
Он оглянулся: перед ним стояла Даша…
Часть 5 (Осень)
Глава 25. Одиночество
Вообще-то Олег не любил жаловаться, и всегда все держал в себе.
Все равно остальным на тебя забить.
Боль не только делает сильнее тебя, но и дает подпитку им.
Они – стая акул, учуявшая запах твоей крови.
Так что, лучше всего, просто натянуть счастливое выражение лица, и говорить всем и везде, что у тебя, как обычно – все отлично, в шоколаде и охуенно.
Если сильно постараешься, они вряд ли что-то заподозрят и, убедившись, что с тебя нечего поиметь, потому что у тебя все в порядке и по полочкам, вскоре забудут о тебе, чтобы переключиться на того, кто рядом и кто, как им кажется, таки дрогнет, если насесть на него хорошенько.
Главное правило гласит: эти уроды чувствуют неудачников, поэтому просто не будь им.
И будет тебе счастье.
Помни, что надеяться можно только на себя.
Откроешься кому-то еще – станешь уязвимым и слабым.
Помочь все равно никто не поможет, а вот ударить потом в спину, воспользовавшись ситуацией, или просто поиздеваться и рассказать всем, какой ты на самом деле мудак, чтобы подорвать твою и так не блестящую репутацию (а кто у нас без тараканов?) – всегда запросто.
«Кругом враги, поэтому нужно играть на опережение, и пускай все остальные сосут», - думал Олег.
Увы, из нынешних людей вряд ли получилось бы сделать гвозди.
Только вот, если заниматься самобичеванием, стоит признать, что сильных людей не может быть по определению. Слабости, а вместе с ними и пороки есть у всех, так что все, что ты можешь – это имитировать собственную силу.
Для этого нужно следовать простым правилам, главное – не говорить о проблемах, во всяком случае – не касаться собственных неприятностей, и почаще переводить стрелки.
Например, - на лохов.
Без лоха, как известно… Да, без него было бы совсем кисло.
А если уж не сдержался, и прокололся, тогда бей наверняка, вырывая проростки сомнений с корнем, души жалость к себе в зародыше.
Великий принцип, гласящий, что если нет человека – нет и проблем, лишний раз демонстрирует тотальную уязвимость и слабость, прописанную у всех без исключения на генетическом уровне.
Невозможно изменить себя и сделать неэмоциональным, холодным и твердым, словно сталь клинка, но можно при этом, уподобившись богоподобным вождям, стоять особняком ото всех. Стать неприступной цитаделью, оставив всю свою внутреннюю сущность, все свои чувства и инстинкты за ее стенами, выставляя напоказ врагам лишь хмурый неподвижный камень, пугая и заставляя уважать себя за это.
Только вот внутри ты все равно будешь слабым, и от этого никуда не деться.
Потому что сила – это добро, сила – это любовь.
Давно ли ты дарил добро, а не продавал его?
Давно ли любил – искренне и честно, не требуя взамен ничего, даже не пытаясь быть любимым?
К счастью, большинство людей – намного слабее, чем ты сам.
Просто они этого не понимают, и потому счастливы в своем неведении.
В отличие от тебя, многие – подавляющее большинство тех, с кем ты дерешься за место под солнцем, живут полноценной жизнью почти добропорядочных граждан, получая удовольствие в маленьких меркантильных радостях – алкоголе, сексе и телевизоре – трех китах, на которых держится наш мир, в то время как ты замыкаешься в себе, отгораживаешься от остальных, даже, казалось бы, самых близких тебе людей, и занимаешься самобичеванием, копаясь в самых мрачных уголках своей никчемной души.
Если говорить совсем откровенно: ты только и живешь благодаря этой шизофренической вере в себя, стараясь быть максимально сильным, чтобы самоуверенность – аж перла. Не забывай, что лучше всего – самоутверждаться за счет других, тех, кому по тем или иным причинам повезло больше, чем тебе (не может быть и речи о том, что они – просто лучше, чем ты, глупости!).
Да, это противоречит твоим принципам, но зато – это действенный выход из любой ситуации. Тем более что ты можешь всегда успокоить себя тем, что с волками жить – по-волчьи выть.
Проблема только в том, что ты не веришь, что сможешь победить. Победить по-настоящему, и перевернуть все с головы обратно на ноги, так, как ты себе это представлял тысячи и тысячи раз, плавая по волнам своего одиночества. Потому что все, о чем ты на самом деле мечтаешь – равенство и братство, любовь и уважение, дружба и взаимное уважение – все это утопия.
И, как убеждался Олег в последнее время все чаще и чаще, главной движущей силой нынешнего мира безразличия были отнюдь не знания или стремления к самосовершенствованию, нет, на первое место выходила человеческая глупость, органически вписывающаяся во вселенную хаоса стремящегося из бесконечности через саморазрушение в полное ничто.
Пока тьма не поглотит нас.
Да будет так.
И никакого, ****ь, света в конце тоннеля.
Беспределом было проще управлять.
Быть глупым, а, значит – беспринципным и оттого безопасным, было сегодня выгодно. Система потребления отторгала чуждый ей интеллект, характер, безжалостно гасила каждую божественную искру, способную, как считали там – наверху, разжечь опасное пламя, способное сожрать все, чтобы на выжженной почве проросла новая жизнь.
Любая система сама по себе деспотична, она не склонна к состраданию. Цель любой системы – самосохранение. Любыми способами и любой ценой. Как ни парадоксально, но чем меньше милосердия в системе, тем она сильнее. Перекрывая кислород на всех уровнях, не впуская в себя никакой неподконтрольный и чуждый – внесистемный – интеллект, она, тем самым, обеспечивает собственную безопасность, продлевая существование.
Человек сегодня был ценен не как интеллект, генератор знаний.
Человек сегодня был биомассой.
И только.
А, значит, - это уже был не человек.
Поэтому, пока что, у таких деловых ребят, как Олег, был один выход: работать вне системы, стараясь, чтобы их интересы не пересекались, потому что, как известно, если ты начинаешь бороться с бездной, она обязательно тебя поглотит.
Олег знал, что скоро придет время больших корпораций. Правда, когда наступит это скоро, он точно не знал, но то, что еще при его жизни – это было очень вероятно.
Сейчас, конечно, его не трогали. Он занимался своим маленьким бизнесом, и все было спокойно. Тем более, помог кризис: его доходы, конечно, упали, но и большие корпорации, наступающие по всем фронтам, на время снизили обороты, и перестали завоевывать маргинальные рынки.
Однако нынешнему невмешательству вряд ли светило длиться слишком долго, и Олег предчувствовал, что самое страшное случится еще при его жизни. И вот тогда у него будет всего два выхода: погибнуть в смелом, но бесперспективном бою с глобализацией, или же свалить на заслуженную пенсию в одну из африканских или азиатских стран третьего мира, где очень любят белых людей с американскими деньгами.
Куда, выпив, зазывал их Фака…
Несмотря на то, что с первых дней своего пребывания в столице, вырвавшись из порочного круга жуткой провинциальной действительности, Олег занял позицию принуждения к миру с собой всех, кто попадал в сферу его жизнедеятельности, практически никогда не идя на компромиссы во вред себе, и позволяя маленькие поражения в отдельных сражениях лишь по тактической необходимости в свете будущей победы в войне, внутри он отнюдь не чувствовал себя королем мира.
Навязывать другим свою волю и заставлять играть по своим правилам можно лишь тех, кто так или иначе от тебя зависит, или думает, что зависит от тебя, однако когда человек осознает, что может спокойно обходится в этой жизни без тебя - иллюзия твоего могущества развеивается, словно сон, и ты снова оказываешься один, чертовски одинокий, никому не нужный, жалкий и подавленный…
Если у тебя еще есть силы, остается только одно: подниматься, и начинать все сначала - возводить новые стены, строить очередные декорации и искать тех, кто согласится довериться тебе, чтобы начать все сначала.
Сегодня у Олега была другая борьба. Глупость, лень, безразличие – все это становилось для него священной войной за свое место под солнцем, да и за собственные принципы тоже. Все это ежедневное мешало ему, снижая эффективность жизнедеятельности, отчего действовало Олегу на нервы.
Какой-то урод постоянно ссал в лифте, местные босяки, орущие по ночам под окнами с гитарами наперевес, вырвали с мясом зеркало заднего вида у его тачки. Даже в крупном гипермаркете через пару кварталов по лицензии продавали паленую водку. Поставщики, суки, опаздывали с товаром, а клиенты максимально тянули по безналу.
Тотальный хаос на всех уровнях, казалось, должен был уничтожить все вокруг, этот мир просто обязан был сожрать себя сам. Но, каким-то чудом, вот уже много веков и эпох он продолжал как-то крутиться, а вещи в нем балансировали между собой, сгорая, но потом вновь возрождаясь из пепла и тьмы времен.
Олег мог мириться и бороться со всем. Почти со всем. Потому что почти все можно было купить. Только вот были некие фундаментальные вещи, имитировать которые со временем становилось все сложнее, например – любовь и отношения, не дающие ему захлебнуться и утонуть в одиночестве, становящемся, иногда – не комфортным убежищем прирожденного эгоиста, и а жутким засасывающим болотом.
Всю свою сознательную жизнь он держал рядом с собой женщину.
Хотя бы одну.
Олег предпочитал длительные отношения, что, впрочем, не мешало ему регулярно ходить налево. Дело было в другом: ему нужно было, чтобы, приходя домой с работы, его ждала не пустая квартира, и даже не преданный пес (тем более, что собак он терпеть не мог), а девушка. Чтобы она могла приготовить ему ужин, поговорить, наконец – подать завтрак в постель, обнять и все такое.
Он ненавидел спать один – это было его главной слабостью.
С Аленой они были достаточно давно, чтобы он смог основательно к ней привязаться, но так и не суметь полюбить. Правда, проблемы в этом Олег не видел – она всегда была рядом, и им было, преимущественно, хорошо.
Только вот с каждым днем в Олеге росла тревога, и он все яснее понимал, что, если Алена уйдет, ему будет куда проще найти пускай и более успешную, но зато не такую молодую и сексуальную девушку. И чем судорожнее Олег за нее хватался, тем больше отдалялась от него Алена.
Ребят с деньгами становилось все больше, и все дерьмо заключалось в том, что они были моложе его со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Конечно, можно было бы решить все проблемы, и просто жениться на ней, но у него, в самый ответственный момент, когда он уже был практически готов ответить согласием на ее многочисленные намеки, срабатывал внутренний тормоз, и Олег снова закрывался, отгораживался, и отталкивал ее, зная, что если переступит эту черту – игра закончится. Во всяком случае, ее нынешний уровень, и еще вопрос – захочет ли он играть по новым правилам.
Глава 26. Цветок зла
Думая о том, с кем бы напиться, первым Олегу, почему-то, вспомнился Фака.
Не Алекс.
Не главный и единственный друг.
Ну, если у него вообще были друзья.
А именно Фака.
Совершенно ему чужой, да и сам Олег был явно ему чужд. Во всяком случае, он постоянно держался так, словно считал всех окружающих дерьмом.
Всех, кроме себя, разумеется.
И главным дерьмом, по мнению Факи, был именно Олег.
Ну, или, это уже были личные проблемы и комплексы его самого – Олега в смысле, которому постоянно казалось, что все вокруг знают о нем кое-что из того, чем он не желал афишировать.
Например, о его прошлом – тогда еще обычного провинциального пацанчика, а совсем не холеного столичного парня с лэвэ на кармане.
Они знали, что он делал в прошлой жизни.
Откуда?
Возможно, просто догадывались – по острым отнюдь не городским чертам лица, по едва различимому акценту, по привычке выпячивать напоказ свои мещанские победы – новая тачка, сиськи Алены – ей очень шло глубокое декольте.
Они использовали его, терпели его, только ради собственной выгоды. Все же, Олег был небесталанным парнем, поэтому и зарабатывал достаточно и для себя, и для других.
Он обладал одним очень важным для рыночной экономики качеством: Олег всегда умел оставаться в выгоде, продавая, и покупая, беря в долг, и одалживая.
Поэтому он был обречен всегда быть востребованным и, вроде бы, не одиноким. Но во всем этом постоянном движении – телефонных звонках, факсах и электронных письмах, встречах, пьянках – не было ни толики искренности.
Ни капли любви.
Это его и напрягало.
Возможно, это была просто паранойя. Олег совсем зашился в мутной череде будней, заработался.
Ему нужно было отдохнуть.
И наладить отношения с Аленой.
Если она вообще вернется.
Шлюха…
Он догадывался, что никто – даже она, не желают ему зла, потому что обижать его, было сродни истязаниям курицы, несущей золотые яйца, которая с таким отношением может уйти в себя, и перестать плодоносить.
Его поддерживали, как могли, и старались не обижать.
Но, не более того.
Но Олегу было удобнее врать.
Он просто очень боялся признаться самому себе, что сходит с ума – выдумал все это говно, реально поверив, что кому-то есть дело до того, что было когда-то давно.
Будто бы кому-то вообще было до него дело.
Чертов шизофреник.
Наверное, причиной внутреннего напряжения, главным цветком зла, было его маниакальное желание быть своим.
При встрече он всегда говорил: «я – киевлянин».
Не вдаваясь в подробности.
Да никто и не стремился лезть в такие дела.
Главный прикол заключался в том, что киевлян в их компании было совсем не много, если вообще были.
Ну, разве что, Фака.
Все всё знали.
Всем было посрать.
На всё и всех.
А вот Олег всё напрягался, нервничал, пытался что-то доказать самому себе и, что не могло нравиться окружающим, - другим, продолжая этот бег на месте он страхов своего прошлого, пытаясь поменять себя – покупая дорогие вещи, хорошо одеваясь, посещая тренинги, питаясь в ресторанах – но его внутренняя сущность оставалась прежней, не изменившись за все эти годы даже чуть-чуть.
Наверное, большинство из тех умников, с которыми он общался по жизни – партнеры по бизнесу, случайные знакомые – пили пару раз в общей компании, тянущие на роль товарищей, и висящие грузом сотен телефонных номеров в записной книжке мобильного телефона – и не хотели утруждать себя чем-то таким, что могло бы пошатнуть их отношение к Олегу, как к некоему уже сформировавшемуся образу.
Зачем вообще загружать себе мозги ненужной и даже вредоносной информацией?
Не думай, не бойся, не люби…
Олег был словно воздвигнутый самому себе памятник – целостный, монолитный, не меняющий свой облик уже долгие годы: успешный молодой бизнесмен, семьянин и отличный собеседник.
Абсолютно все имели свои скелеты в шкафу.
У всех было прошлое, в котором было все, в том числе – и засранные подгузники, и подростковая мастурбация, и море рвоты после первых неудачных алкогольных опытов.
И это только цветочки, так сказать – обязательная программа.
Поэтому, давайте будет толерантными.
Давайте не будет огорчать друг друга по таким пустякам.
Об этом было просто не принято говорить.
И всем было плевать, что дела в бизнесе у Олега с каждым месяцем шли все хуже, семьянином он никогда не был и прежде, а его девушка, которой многие восторгались, дескать – прелесть, как хороша, теперь гуляла сама по себе непонятно с кем.
Да и его ораторское искусство четко ограничивалось рамками нескольких ключевых тем – машины, мобильные телефоны, не очень высокие технологии (никакого нано – в жопу его). Все то, о чем принято разговаривать в их кругу общения. Когда же разговор, случайно, выходил за пределы привычных сфер, Олег предпочитал просто молчать, улыбаясь, чтобы ненароком не показать свою достаточно ограниченную, если капнуть чуть глубже, сущность, являющуюся прямым и объективным следствием провинциальной и бездуховной прошлой жизни.
Поэтому так уж получалось, что Фака его частенько напрягал.
Он постоянно начинал заводить какую-то бодягу, которая, не то, чтобы, была никому не интересной – почему же, очень даже, только вот – неуместна.
Она была совершенно не в тему.
Как камень, брошенный в болото.
Скажите, ну кому будет приятно, если вот такой умник начнет в присутствии ваших девушек – а у вас все кошерно, и вы даже не изменяете друг другу, рассказывать, как вчера его подружка – старше его лет на пять, привела свою подружку – тоже старушку, но тоже – очень даже ничего, и они по очереди отсосали у него под кислотой?
При этом он – совершенно не к месту, прямо за столом, вдавался в подробности своих опытов с химией, рассказывая что-то типа того, что Е – это самое большое дерьмо, которое он только пробовал в этой жизни. Дескать, в первые полчаса у него активно начинает работать пищеварительная система, и ему начинает страстно хотеться срать, независимо от того, ел он что-то, или нет накануне. Да и вообще, за короткой волной расслабляющего тепла приходит совершенно равнодушное и апатичное состояние, когда ты просто сидишь, и прогоняешь через решето мозга всю ту муть, которая случилась с тобой за несколько последних часов.
«Поэтому, лучше нюхать белый. Никаких неприятных ощущений, да и отпускает очень нежно. Главное, не перебарщивать с дозой – полграмма на два рыла – в самую тему, и делать перерыва, не нюхая два дня кряду, даже если очень хочется. Всегда важно вовремя поспать, и не забывайте обильно пить водичку», - с видом знатока говорил он.
Конечно, девушки смущались и кротко улыбались, а парни пытались как-то показать, что они тоже в теме, и делали какие-то свои, зачастую недалекие, оценочные суждения по поводу употребления тех, или иных наркотиков.
Многие из них не мог похвастаться ничем, круче курения дички в общаге.
Но поддержать разговор пытались все без исключения, даже те, кто ни разу не курил ничего крепче сигарет.
Наверное, чтобы не прослыть лохами у своих же девушек.
Как правило, по финалу это имело обратный эффект: по возвращении домой Алена начинала обижаться, и выговаривать Олегу, дескать он ей изменяет, и вообще, похоже тоже балуется разной гадостью, на которой плотно сидит Фака.
Дальше все происходило по накатанному сценарию: Олег пускался в длительные объяснения и убеждения, упражняясь перед Аленой в красноречии, с театральной напыщенностью и жестами рассказывая ей, что все это - чепуха на постном масле.
В конце концов, он соглашался купить ей новую кофточку, они трахались, и засыпали абсолютно счастливыми.
Каждый по-своему.
Ну, а Фака, казалось, постоянно норовил сконфузить их благородное общество.
Базара нет – без девушек, да еще и под синьку, все эти байки шли на ура. Только вот парадокс Факи заключался в том, что в чисто мужской компании, он предпочитал со скучающим видом тупо бухать, иногда вставляя в их монотонную беседу свои колкие замечания, нервируя всех, и всем своим видом демонстрируя, что ему глубоко безразличны все эти мещанские темы, которые они тут обсуждают.
Чаще всего он вставал, бросал на стол деньги, сухо прощался, и сваливал раньше всех.
После чего все вздыхали с облегчением.
А вот когда в компании присутствовали бабы, он начинал выебываться.
Чертов позер…
Казалось, он издевался над ними.
За такое дело раньше били лицо.
Раньше…
Да мало ли что было раньше?
Сейчас насилие было не в моде. Так что они просто позволяли Факе издеваться над ними.
Тот же, прекрасно осознавая собственную безнаказанность, ведь максимум, на что мог решиться один этих задротов – так что-то вякнуть ему трусливо, иногда расходился не на шутку, и начинал бесить всех без исключения присутствующих. Да так, что пространство над ними, казалось, наэлектризовывалось, и грозило взорваться в любой момент, стоило ему снова открыть рот.
Нет, Фака был совсем не боец.
В морду он давненько никому не давал, впрочем, и сам по роже не получал уже достаточно давно. Однако, будучи тяжелее каждого из их компании, и имея за спиной несколько лет активных занятий со штангой, он чувствовал в себе силу сломать, в случае крайней необходимости, уроду, замышляющего какое-то дерьмо против него, челюсть или, в крайнем случае – нос.
При этом он руководствовался правилом: бей первым!
Чувствуя, что ситуация выходит за границы обычной перепалки, Фака сам начинал провоцировать оппонента, проверяя, не поведется ли тот на драку. И, если что, не дожидаясь, пока тот прыгнет на него, бил с правой, потом с левой, а потом еще разок с правой. Целясь в подбородок, а потом в нос, и снова по ****у, пока мразь не окажется у его ног хрустя выбитыми зубами и захлебываясь липкой теплой кровью, которая начинала литься даже из ушей.
Фака всегда носил с собой перо и смотанные в груз скотчем три пальчиковые батарейки, отчего его и без того мощный удар становился просто таки сокрушительным.
Холодное оружие, конечно же, было последним вариантом…
«Чертов Фака», - подумал Олег, и принялся искать мобильный телефон.
Когда тот зазвонил сам…
Глава 27. Питер-Харьков-Киев
Голос у Факи был не такой, как обычно – убитый и насмешливый.
Нет, убитый он, конечно, был всегда, но, судя по тому, как тот быстро перебирал слова, сбиваясь и путаясь, чувак был явно встревожен.
«Что такое, моя радость?» - с садистским наслаждением подумал Олег, получая удовольствие оттого, что плохо не только ему, но и еще кому-то.
Тем более что этот кто-то был не просто какой-то левый тип, на которого, по большому счету, ему было посрать, а Фака - собственной персоной.
«Тут, ****ь, такое дело, понимаешь…», - Фака замялся, подбирая в голове из обрывков мыслей подходящее окончание для начатой фразы.
Ну, в самом деле, не говорить же Олегу о том, что он убил Наташу?
Только вот, как он ни думал, а по финалу все равно получалась какая-то муть...
«Я думал с тобой бухнуть», - сказал Олег, поняв, что Фака заткнулся и уже явно не настроен на то, чтобы развивать начатую тему, объяснять, например, причину своего возбужденного беспокойства.
Не то, чтобы ему было жуть как интересно, просто – Фака были из тех фруктов, которые практически всегда ломали комедию или драму, корчили из себя идиотов, или, наоборот, напускали снобизм, и принимались вещать о таких высоких материях, что все остальные были вынуждены чувствовать себя жалкими пресмыкающимися тварями.
Поэтому упускать возможность воспользоваться его слабостью, и узнать, где он, все же, оступился и ступил, и все пошло не по его столь всегда надежному плану, а по ****е, было бы непростительно.
«Под синьку колются и не такие жуки, как он», - думал Олег.
Тем более, что бухнув, этого товарища откровенно несло, и иногда казалось, что его тело, мозги и язык живут отдельной друг от друга жизнью, до того хаотичным получалось его поведение в минуты пьяной эйфории.
«Ёбть», - крякнул Фака издалека.
На заднем фоне что-то загрохотало, гулко ударяясь о пол и звеня в динамике, режа слух.
«Будто инструменты для разделки мяса в «Пиле», только вот откуда Фака все это раздобыл и, главное – на ***?» - подумал Олег, напрасно не придавая значения собственным мыслям, ибо тогда у него, по сути, еще был шанс предотвратить события надвигающейся ночи.
Фака заговорил как-то совсем уж мрачно и глухо.
«Поправь трубку, тебя плохо слышно», - сказал Олег напряженно.
Похоже, его товарищ все больше уходил в неадекват.
«У меня тут руки заняты», - ответил он, вертя мобилой, стараясь прижать ее к пересохшим губам. – «Были».
«Короче, ты приезжаешь?» – спросил его Олег.
«К тебе?» - голос Факи звучал уж совсем обреченно.
«Нет, ****ь, давай завалимся в «Царь», - зачем-то ляпнул он, предпочитая ходить в места попроще.
В «Па Ти Па», например.
«Давай в «Царь», мне по ***, честно», - ответил Фака и отсоединился.
«Сука», - выругался Олег, и хотел, было перезвонить, чтобы перенести встречу, но, подумав, решил – что черт с ним, в «Царь», значит в «Царь».
«Возьми бабло, я не буду за тебя платить», - отправил он смс-ку Факе и, не дождавшись ответа, полез в шкаф, надеясь найти чистую рубашку и какой-то подходящий пиджак.
После того, как Алена свалила, свежие шмотки стали для Олега проблемой. Собраться с мыслями, и устроить стирку, да что там стирку – просто засунуть всю ту кучу тряпок на балконе, что росла, увеличиваясь не по дням, а по часам, в стиральную машину, у него банально не хватало силы воли.
На первых порах запасов его гардероба хватало.
Тем более, что, работая у себя в офисе, и держа связь с клиентами, преимущественно, по телефону, или через Интернет, так как многие, с кем он работал, сидели в других городах, и заезжали в столицу максимум раз в месяц, а чаще – никогда. Поэтому Олег мог вполне себе позволить носить с понедельника по пятницу две рубашки, одевая их попеременно, и оставаясь при этом визуально свежим, плюс – начищенные ботинки, обуви у него хватало, и в итоге – он все еще выглядел, как говорится, с иголочки.
«И зачем мне Алена?» - подумал, даже, как-то грустно он.
Однако самым неприятным моментам в вашей жизни свойственно случаться неожиданно, поэтому они, собственно, и неприятные, что ты не успеваешь к ним подготовиться, подстелить, хотя бы, под задницу соломку.
Вот так и с Олегом, казалось: возьми и выстирай ты грязное белье, на худой конец – сходи в магазин, благо – очередной мультибрендовый торговый центр – через дорогу от дома, и прикупи себе что-нибудь. Нет, вместо этого, возвращаясь домой – заебанный по самые некуда рабочими моментами, и погруженный в собственные мрачные мысли, среди которых отдельным столпом возвышалась Алена, он падал на диван, наливал себе пиво или виски, врубал телевизор, и нажирался – медленно, но верно, чтобы отключиться под монотонное бубнение приглушенных голосов – до следующего мутного похмельного утра.
«Это временное явление», - успокаивал Олег себя. – «Нужно просто привыкнуть. Может, с Аленой еще все образумится, ничего – поживет одна, на вольных хлебах, протрезвеет. Да и мне нужно немножко побыть одному, все переосмыслить – возраст, работа, дети… На *** мне дети? Весь этот жизненный водоворот – во всем этом нужно разобраться. Еще чуть-чуть, еще немного времени, и все рассосется само собой, жизнь вернется в привычное русло, нужно только подождать…»
Время шло, а Алена не возвращалась, похоже, неплохо чувствуя себя и без него и, что было обиднее всего, без его денег. Да и сам Олег все никак не мог перевернуть нынешнюю жизненную страницу, которая была уже чересчур замарана густыми кляксами, закрывающими истинную суть, так что проще было не подчищать все это дерьмо, а просто начать все с чистого листа, перечеркнув и оставив в прошлом весь негатив.
Но Олегу не удавалось быть сильным, наступить на горло собственной боли, не только забыть Алену, но и хотя бы устроить генеральную уборку в квартире, и привести себя и свой гардероб в порядок…
Найти, что одеть в клуб, где дотошные меланхоличные охранники на входе наверняка будут сканировать тебя и то, что на тебе одето, словно высокоточные компьютеры – ведь внутри было полно VIPов и прочих пафосных мудаков, ему удалось с трудом, но, все же, по финалу Олег выглядел вполне презентабельно, и даже франтово.
«Последние чистые шмотки, последняя ночь на Земле», - пропел он импровизированную строчку из несуществующей музыкальной композиции, запирая на замок дверь, тревожно думая, удастся ли вернуться домой к утру – ведь включить сигнализацию он снова забыл, ну – или просто не захотел.
«Да кто меня будет ночью грабить? Тем более, что подъезд охраняется», - думал он, с горечью понимая, что сигнализация – это только отмазка, а правда заключается в том, что он стал слишком стар, чтобы висеть где-то до утра, да еще и пить все это время, ведь грядущий день наверняка пойдет по ****е, хотя бы потому, что он вряд ли сможет поднять себя с дивана после всенощной попойки даже домкратом.
Олег устало плюхнулся за руль тачки. Ему явно нужна была подзарядка.
К сожалению, с химией Олег не дружил, в отличие от Факи или Алекса – у тех таких проблем не было, ну, если на кармане был чек.
Достать фен – пускай и дерьмовый – в Киеве было не проблемой.
Поезда регулярно подвозили уже разбавленный товар с Севера – из Питера транзитом через Харьков.
Одно время Фака и Алекс даже занимались контрабандой колес и белого.
У них был свой человек в Питере, который продавал товар в четыре раза дешевле той цены, которую отдавали малолетние киевские барыги. А те уже толкали наркоту мажорам в клубах и просто деградированным уродам, готовым отдать за очередную порцию нирваны последнюю рубашку.
Кто-то умирал на работе, а некоторые пускались во все тяжкие – крали, грабили и даже насиловали бедных одиноких женщин, бегущих ближе к ночи от метро домой, возможно, даже делая их в некотором роде счастливыми.
Только вот Фака, да и Алекс, видя, как их районы и весь город разом стремительно превращаются в один огромный клоповник, переполненный полностью отмороженными и оторванными от реальности персонажами, несущими угрозу собой окружающим – старикам, женщинам и детям, да и на дорогах по вине таких вот конченных лихачей гибло столько молодых парней, что просто пробирала жуть, так вот – они чувствовали и свою причастность к разгорающемуся пожарищу хаоса и, поэтому, мучались от угрызения совести, осознавая и свою вину за происходящее.
Но этот бизнес был слишком выгодным, чтобы, начав заниматься им, можно было так легко соскочить.
Торговля наркотиками – это, своего рода, тоже наркотик. Сладкая комфортная жизнь затягивает, даже с учетом того, что из гигантской прибыли нужно было отдать львиную часть денег на разных этапах прохождения товара (а это больше тысячи километров по железнодорожным путям и автострадам – иногда из Харькова наркотики везли машиной, запутывая следы), прибавка все равно получалась неслабой.
К своей чести ни Фака, ни Алекс, не пользовались своими возможностями, так сказать, в личных целях. Ну, конечно, они баловались химией – особенно на первых порах, однако в отличие от большинства своих коллег по бизнесу, подсевших на наркотики плотнее чем даже некоторые торчки, которым, хотя бы, было известно чувство ломки, они не злоупотребляли.
Ну, и главное: они никогда не двигались по вене. Это было табу. И дело не в СПИДе или еще каком дерьме, просто игла – это уже переход на другой уровень, что-то вроде того, если бы тебя, пускай всего разок, неважно, задвинули в очко, парень. И это нужно понимать.
Все было неплохо, но была одна проблемка: то, чем они занимались, тянуло на организованную преступную группировку, и специальный отдел по борьбе с наркотиками рано или поздно взял бы их за яйца.
Потому что они не были в этом деле профессионалами – так, любителями-теоретиками. Они проработали свою четкую схему работы, не зарывались, то есть – все это было для них, скажем так, приятной подработкой, и не тянуло на основной вид деятельности и даже крошечный сюжет в криминальных хрониках в ночном эфире, но, все равно – это была статья, причем, светил им отнюдь не условный срок.
Парень в Питере был хорошим знакомым Факи, так что никаких подстав с его стороны не могло быть в принципе. Вообще, единственный вариант попасться был в момент получения товара в Киеве. Все остальные риски носили сугубо финансовый характер, так как они делали банковский перевод в Россию в день отправления поезда.
Первые три ходки прошли удачно.
Две сумки сдавались в багаж в Питере, в Харькове их получал знакомый парень, одну он отправлял экспрессом в Киев, а со второй садился за руль своей машины, с легендой – якобы, в командировку, тем более, что у него действительно были кое-какие дела по абсолютно легальном бизнесу с Алексом, так что найти какие-то несоответствия в разыгранной схеме было очень тяжело.
Причем, с наркотиками он ехал лишь в первую ходку, а все остальное время был такой себе подставной уткой, отвлекая на себя внимание волков из органов, готовых учуять жертвы в любой момент.
На четвертый раз они решили сменить тактику.
Все складывалось слишком хорошо.
Их парень отправился из Харькова порожняком, а вторая сумка поехала не на поезде, а осталась в камере хранения вокзала – до лучших времен.
Черт его знает, был ли обыск в поезде, но Алекса, который, как бы случайно, тусовался на перроне, будто дожидаясь Харьковского поезда, задержали люди в штатском, и вежливо попросили проехаться в ближайшую мусарню, где его несколько раз осторожно спросили, с какой он целью был сегодня на вокзале, и что успел взять с поезда.
«Вы же сами, наверное, если уж следили, видели, что ничего», - Алекс был подготовлен к такой провокации, и поэтому позволял себе некоторые вольности. – «Ну, в самом деле, не могли же вы проморгать самое важное, и ничего не увидеть, если были все время рядом, я то вас сразу заприметил, вы там битый час торчали».
«Мы там были по делу, а вот что ты там делал?» - спросил его сухой мужчина в строгом костюме из категории «чуть за пятьдесят».
«Точно, бывший чекист», - подумал Алекс, и честно ответил. – «Пиво пил. Я девушкой проблемы».
Он пьяно отрыгнул. Переживая очередную размолвку с Дашей, он был не прочь залиться еще, и пять банок «Балтики» на вокзале явно были не пределом.
Крыть ментам было нечем.
У Алекса с собой не было ни сумки, ни даже чертовой барсетки, в которую, теоретически, можно было впихнуть предполагаемую по оперативным данным наводки партию наркотиков.
Ничего не дал и личный осмотр, когда Алекса раздели до трусов, и разве что не заглянули в задний проход.
Логичнее, конечно, было взять человека в Питере.
После чего можно было организовать подставу, если нужно– сломать всем – по цепочке от Северной столицы России до матери городов Руси носы и перебить пальцы, заставить разыграть комедию, чтобы никто ни о чем не догадался, и по финалу сели все – и питерские, и харьковские, и Фака с Алексом.
Однако вопреки стереотипам, взращенным сериалами про мусоров-недотеп, в органах были волчьи законы, ни о каком украино-российском братстве не могло быть и речи. Да что там Украина и Россия! Менты по определению стали одиночками, зная, что основная опасность их ждет не в виде романтической шальной бандитской пули, а вследствие сучьей подставы того, кто почти всю жизнь был твоим собратом по погонам, не лишенный, казалось бы, понятий об офицерской чести и преисполненный прочей лирикой. Она ломалась через колено в реальной жизни и украинской и российской милиции, превратившейся за годы новейшей истории из инструмента контроля государства за правопорядком в репрессивно-карательный орган, и опустившись до уровня обычного рэкета.
Поэтому, живя по жестоким понятия экономики джунглей, украинская милиция решила в данной ситуации мысленно послать своих российских коллег на ***, и ничего им не говорить. Тем более что, по финалу, изъятые наркотики и бабло можно было забрать себе, не делая лишней огласки этому делу.
Был еще один вариант, казавшийся самым очевидным: засунуть Алексу наркотики и повязать его по данному факту, провести медицинскую экспертизу, выявить у него в крови хоть что-нибудь – пускай даже следы обычного гашиши, если он курил его хоть раз за последний месяц, поле чего – устроить ему пресс и заставить заплатить. К счастью для Алекса, похоже, менты не были до конца уверены том, что он имеет отношение к каким-то серьезным наркотикам. Да и дело при таких раскладах получалось слишком уж шитым-перешитым, и попахивало обычным беспределом, практикующемся, разве что, где-то в глухой провинции.
С подобным делом можно было взять первого попавшегося на улице прилично одетого парня или девушку, дать ему грамм белого и выставить счет.
Короче, Алекса отпустили.
Как отпустили и их парня из Харькова. Его тормознули при выезде их города местные мусора. Со своими киевскими коллегами на данном участке транзита они работали уже давно, сумев взять под крышу практически весь трафик, и яростно борясь с залетными ребятами, все еще пытавшимися возить наркотики в обход.
В машине у него ничего не нашли. Более того – парень оказался помощником депутата городского совета, да еще и срочно командированного в столицу, поэтому ментам не оставалось ничего другого, кроме как извиниться и отпустить его с миром.
После того, как власть дала Факе и Алексу знать, что за ними следят, ребята решили притормозить. Конечно, не факт, что на них вообще не забили бы болт, но после такого явного намека продолжать заниматься этим делом они сочли неразумным.
С наркотиками нужно было завязывать.
Все остальное – для личного употребления, можно было взять по старым каналам у знакомых пушеров.
«Зарядиться было бы очень даже айс», - подумал Олег, выруливая с парковки, и рассуждая, что пробовав химию пару раз, он не умрет, если прибегнет к ее помощи еще разок.
В последний раз.
Часть 6 (Осень)
Глава 28. Выбор
Перед входом в клуб было многолюдно.
«Тут сегодня какая-то вечеринка, на *** мы сюда приперлись?» - спросил Олег, думая, что платить несколько сотен за вход – это слишком.
Тем более что можно было оттянуться ничуть не хуже буквально по соседству.
Чуть дальше по улице, словно морковки на грядке, торчали другие клубы, маня своими фаллосными образами – и по форме, и по содержанию, не только агрессивных и латентных педерастов, легких девушек и тусовщиков местного разлива, но и таких суровых парней, как Фака с Олегом, просто желающих снять себе дырку на ночь, или просто сняться – обжигающим огнем виски, или холодным порошком.
Да, может быть, все они были не столь пафосны, как «Царь», но вполне соответствовали их непретенциозным запросам: мягкие диваны, хороший саунд, загорелые телеса девушек – и ничего лишнего.
В «Царе» же тусовались молодые – чуть за тридцать – ребята из мэрии и алчные девочки из всех выпусков «Фабрики»: начиная настоящими ветеранами гламурного Холокоста, и заканчивая совсем юными овечками, у некоторых из которых, похоже, не было еще даже собственного паспорта, на случай, например, макси-шоу в исполнении неподкупных ребят из специального отдела по борьбе с наркотиками, впечатления на которых не производили даже чиновничьи корочки и диски с автографами.
В этом городе была своя внутривидовая коррупция.
Тут все были против всех.
По-настоящему большие птицы – первые лица города, их сыночки и дочечки, родственники и прочие приближенные, наделенные статусом неприкосновенности, покруче депутатской, всегда сваливали заблаговременно, еще до начала самого интересного. После чего под раздачу попадали вторые и третьи эшелоны «звезд», или же просто зарвавшееся дерьмо, которое нужно было по быстрому слить таким немудреным способом, и освободить его место под солнце для другого – более достойного пацана.
«Не ****и», - ответил ему Фака, жадно оглядываясь по сторонам: вокруг было полно полураздетых девиц.
Все они хотели попасть вовнутрь, только вот, увы, клуб был не резиновым, да и большинство из этих подруг, увы, хоть и вышли лицом, сиськами и жопой – то есть, проблем с фэйс-контролем не должно было быть по определению, но были либо чересчур неизвестны, чтобы рассчитывать на пригласительный флайер, или же совершенно без бабла, чтобы заплатить и не париться.
«Девушка, вам не холодно?» - спросил Фака одну из местных кобылок, отбившуюся от табуна таких же здоровых и крепких подруг, нервно курящую тонкие сигареты, выглядевшую агрессивно, а оттого чертовски сексуально. - «Гвозди бы делать из этих людей, а они все клубятся и клубятся, бесцельно прожигая жизни и выплескивая бесценную энергию в открытое пространство», - подумал он.
Ее легкое платье было не по погоде: осеней ночью приличным девушкам следовало бы накинуть плащ, ну или надеть что-то более закрытое, нет – не пуританское, но когда куски мяса выпадают со всех сторон, под каким ракурсом не взгляни, - это наталкивает на определенные размышления.
Перед вами либо шлюха, либо – дура.
Малышка выглядела слишком молодо, и слишком ухожено.
«Маменькина дочка», - подумал Фака с болезненным наслаждениям, думая о том, что когда он был в ее возрасте…
Как давно это было…
И не было – никаких клубов, никаких наркотиков, никакого секса: девочки в его классе были страшненькие и целомудренные, он готов был спорить – все они пришли на последний звонок девственницами.
Не то, что нынешние девки.
Молодые дуры – бессмысленные и беспощадные.
Фака ждал, тёлка молчала.
Он попытался тронуть ее за руку, но она отвернулась.
Алекс увидел, что Фака напрягся: он знал – его товарищ не любил повторять дважды.
Не просто не любил – это выводило его из себя, рвало изнутри.
«Конченый шизофреник», - грустно подумал он, предчувствуя новый эмоциональный взрыв своего товарища.
Фака сжал кулаки, и подошел к девушке ближе.
Она тяжело дышала, казалось еще немного, и он возьмет ее, прямо тут.
Ну, или даст по ****у.
«Поделом тебе будет, сука», - Олег сам удивился своим мыслям.
Фака определенно негативно влиял на него.
Его товарищ достал сигарету.
«Дай прикурить», - сказал он ей угрюмо.
Сучка глянула на него почти равнодушно, с едва заметным налетом страха, чувствуя себя, в общем-то, вполне безопасно, будучи уверенной, наверное, что нужно было быть маньяком чтобы бить женщину (а она считала себя именно женщиной, и не иначе, хотя, судя по всему, была еще целкой – чертова позёрша) прямо тут – в одном из центров ночной жизни столицы, но, все же, щелкнула зажигалкой.
«Хули ты сюда пришла?» - спросил Фака, жадно затягиваясь терпким дымом, с удовольствием слушая, как быстро сгорает сигарета.
«Чаво?» - не поняла тёлка.
«****ая лимита», - рассмеялся Фака, бросив взгляд на Олега, понимая, что он его вряд ли поддержит.
«Я городская», - обиделась она.
«Да, ну, не гэкай, ****ь», - грязно выругался он.
Глаза Факи вспыхнули нездоровым огнем.
«Да пошел ты, старый мудак», - сучка сорвалась на крик, привлекая к себе внимание.
Причем, не только подруг, стоящих поодаль, но и всей разношерстной толпы – белых, черных, голубых – уродов, не имеющих возможности попасть вовнутрь.
Среди прочих обернулась и охрана: два здоровенных бугая уже топали к ним и, судя по одинаково неодушевленным выражениям круглых лиц, явно не были настроены вести долгие задушевные разговоры.
«Вот и оттянулись», - с тревогой подумал Олег: драться он не привык, да и махаться с такими шкафами – каждый из них весил больше Факи, плюс – был куда здоровее его, казалось ему занятием не то, чтобы бесперспективным, а попросту глупым.
«Я тебя сейчас выебу, сука», - тем временем, продолжал шипеть его товарищ, наступая на внезапно стушевавшуюся тёлку.
Поняв, что тот не шутит, и реально может съездить ей по роже, слегка испортив ее первозданную юную красоту, она открыла рот и ловила прохладный воздух, словно рыба, выброшенная на берег, судорожно соображая, что же делать.
Девушек, конечно, учат отбиваться от маньяков, только, увы, девочка явно не посещала специальные тренинги по борьбе с такими психами, как Фака.
Олег сплюнул.
Один из охранников взял его под локоть.
«Что тут происходит?» - спросил он.
Олег пожал плечами.
Второй, тем временем, вклинился между Факой и тёлкой, которая, воспользовавшись ситуацией, прибилась обратно к подругам, продолжая гневно кричать в его адрес разные непечатные гадости.
«Ты чего?» - спросил его охранник.
Фака, было, хотел возмутиться, типа – хули он ему тыкает.
В последнее время у него все реже получалось вовремя останавливаться.
Однако, неожиданно, к нему пришло секундное просветление, и осознание того, что с такими базарами можно не только пролететь мимо клуба, но и вообще – недосчитаться нескольких зубов, и заработать шрамы, которые, пускай, и украшают мужчин, но были ему сегодня вовсе ни к чему.
«Как-нибудь в другой раз», - пообещал он сам себе. - «Девочка просто хочет попасть внутрь», - объяснил Фака.
«Да, ну?» - удивился охранник.
«Ты ведь хочешь, ****ь?» - то ли выругался, то ли обратился к ней Фака.
От неожиданности девушка оторопела. Лицо ее замерло, глазные яблоки выкатились наружу, отчего казалось, будто ее лишенные интеллекта, но чертовски милые голубые глазки буквально пожирали всех, кто попадал в поле ее зрения, а внутри ее головы происходил непростой процесс: блондинка думала, более того – сомневалась.
Казалось, в ней шла ожесточенная схватка Добра и Зла.
С одной стороны, ей ужасно хотелось попасть в клуб, потанцевать, и выпить несколько бесплатных коктейлей. Конечно, никакого секса, она ведь еще девушка, плюс ко всему – из хорошей семьи, так что родители не поймут, если она сделает это до восемнадцати лет.
То есть, еще два года – ни-ни.
«В противном случае, еще чего – отправят работать, лишат карманных денег, короче – сладкая жизнь закончится, начнутся трудовые будни», - пожалуй, примерно такие мысли волновали сегодня современных молодых девушек, желающих, по возможности, как можно дольше просидеть на шее у родителей, после чего – желательно, без заминок – то есть, все так же, не работая, спрыгнуть к какому-нибудь мужику, готовому спонсировать ее красивое паразитическое праздное существование.
На радость родителям…
Трудовые подвиги уступили место обломовщине.
А так у нее было железное алиби: она на выезде со школой, в санатории-профилактории, все чинно и весьма кошерно, так что поводов для беспокойства нет.
«Только вот, согласиться пойти в клуб с этими чуваками – не будет ли это слишком опрометчивым решением?» - размышляла девочка.
Они, конечно, были ничего, во всяком случае их пиджаки, да и вообще весь прикид, выглядели дорого и стильно.
Их хамство ее не смущало.
Мало ли…
«Только вот эти ребята явно были из простых смертных, от таких, как они, можно ждать неприятных сюрпризов, особенно – от этого», - она с подозрением посмотрела на Факу. – «Ну, вылитый маньяк»…
У них были другие вкусы.
Они с подружками пришли сюда, страстно рассчитывая, что их заприметит какой-то голубь, клипы которого крутят по М1 и М2, и протащит в клуб.
На пати!
Может быть даже сам Борька Апрель – безобидный малый, наверное – тоже еще девственник.
Такие ребята как он не представляли никакой угрозы – они даже наркотиками не баловались, наверное, предпочитая трахать друг друга в зад, но, по молодости лет, зачастую ограничивались глубокими отсосами.
Как говорится – береги очко смолоду.
Для потенциальных спонсоров, например: чем уже очко, тем больше заплатят.
Это один из главных постулатов шоу-бизнеса, ребятки…
Ну, а метросексуальный образ – это так, напускное. Вкусная позолота, скрывающая под собой жалкую и слабую личинку, мечтающую стать чем-то действительно прекрасным, но не способную быть сильной. Потому что сама суть сей наигранной дешевой буффонады отрицала возможность перерождения новой безголосой «звездочки» – искусственного продукта с ГМО и прочей дрянью, в монолитный кусок настоящего искусства.
Только вот время тикало, они мерзли и курили, выглядывая своих принцев, а принцы, ну, или, хотя бы, местная гламурная педота, не обращали на них никакого внимания.
Пожалуй, и Факе и Олегу стало бы чертовски обидно, узнай они, что девушки клюнули на них только потому, что все напомаженное дерьмо в цветных тряпках и перьях было уже внутри, так что они стали для этих подруг таким себе запасным вариантом.
«Хочу», - наконец, сказала девушка, подмигнув одной из своих подруг, дескать – пошли со мной.
Остальные недовольно надули губки, судя по всему, пролетая сегодня мимо этого праздника жизни.
В их понимании жизни, конечно…
«Ну, вот видишь», - с облегчением сказал охраннику Фака.
«Так ведь они еще малолетки», - недоверчиво скривился тот.
«Иди сюда», - сказал Фака, обращаясь и к охраннику, и к Олегу.
Они отошли чуть в сторону.
«Нам и еще двум подругам нужно пройти», - сказал он коротко.
«Ничем помочь не можем, все занято», - пожал плечами один из охранников.
«Мы заплатим», - вяло предложил Олег, скорее для того, чтобы потом не прослыть с подачи Факи ссыкуном и жмотом, на самом же деле страстно желая свалить отсюда.
В другой клуб.
Или вообще спать.
«Да, поспать было бы заебись», - с томящим наслаждением подумал он, сладко щурясь, прикрыв глаза, почувствовав, как расслабленная слабость бежит волнами по его телу сверху вниз.
«Не в деньгах дело», - устало ответил говоривший с Факой охранник.
По его слегка измученному лицу было видно, что эту фразу за сегодняшнюю ночь ему пришлось произнести не один десяток раз.
Причиной его болезненного разочарования, наверное, была не механическая усталость, а упущенная выгода и грызущая его день изо дня мысль о том, сколько бы еще лэвэ он мог заработать на таких ребятах, как Фака и Олег, если бы клуб был чуть побольше.
«Сегодня тут закрытая вечеринка, какой-то журнал устраивает», - объяснил он с нескрываемым сожалением. – «Я бы сам был рад, ребята, но…», - попытался оправдаться охранник.
Их перспективы, казалось, накрывались медным тазом, однако как это часто бывает, все изменилось в одночасье: Фака заприметил знакомые буфера пятого размера, рассекающие возле входа в обществе непонятных ярко ряженых молодых людей.
Глава 29. Лиличка (Фака)
Лиля была первой девушкой Факи.
Ну, почти первой, в том смысле, что они не только трахались, но и встречались. Во всяком случае, тогда – молоденьким восемнадцатилетним пареньком – только начавшим пить, и еще не научившимся толком дуть, он смотрел на их отношения именно с такой колокольни. Хотя на самом деле, конечно же, никаких отношений не было: старше Факи на пять лет Лиля только-только начинала свою карьеру в шоу-бизнесе, который чертовски изматывал ее.
У них были общие знакомые, у всех парней, с которыми Лиля общалась, были девушки, а Фака был хоть и молод, но совершено свободен.
Тем более, что по иронии судьбы жили они через остановку друг от друга – в десяти минутах ходьбы, так что Фака был для Лили идеальным вариантом для коротких встреч пару раз в неделю. Ну, а ему, сидевшему в те времена на шее у родителей, деваться было некуда, так что они были обречены быть вместе, хотя бы временами.
Правда, недолго.
Пять лет в их возрасте – критический разрыв, почти что пропасть.
Она родилась во Львове, но идеально говорила на русском языке – без какого-либо акцента, и прочих примесей, присущих провинциалам.
С шестнадцати лет Лиля жила в Киеве – практически на своих хлебах, родители помогали ей лишь на первых порах, а потом она сама отказалась брать деньги, пускай и небольшие, которые раз в месяц присылали ей отец с матерью. Они были небедные люди, так что эта материальная помощь вряд ли напрягала их, и была существенной для семейного бюджета двух врачей – пускай и предпенсионного возраста, но авторитетных и хорошо зарабатывающих.
Просто Лиля была умной девушкой, и сразу поняла, что большие города покоряются лишь большим людям, и для того, чтобы быть сильной, нужно привыкать к самостоятельности, порождающей очень важное чувство, неведомое многим ее ровесникам – ответственность, понимание, что все зависит не от родителей, начальников или политиков, а только от тебя.
Середина 1990-х была смутным временем для таких творческих девушек, как она.
Лиля была настоящей творческой натурой, пускай и крайне дисциплинированной, вопреки всем глупым стереотипам. И хотя, конечно, она любила и выпить, и дунуть, это никогда не шло во вред ее работе.
Работа, правда, на первых порах – почти все те годы, что она училась в Институте журналистики, была, скажем так, не профильная, и вовсе не творческая – а чисто механическая. Ей приходилось где-то что-то чистить, клеить, продавать, лепить и варить. Лиля успела переработать на всех работах, о которых только может «мечтать» девочка из провинции на первых порах – от продавщицы косметики до домработницы.
Последнее место работы и было тем переломом, который в корне изменил всю ее жизнь.
Лиля всегда мечтала вести свое шоу на радио.
У нее был хороший голос, и она считала себя весьма остроумной и острой на язык девушкой.
Однако в те времена если какие-то станции и открывались, то существовали они, скорее, на общественных началах. Рекламный рынок пребывал в состоянии стагнации, спонсоры предпочитали возить слепленные на скорую руку вокально-инструментальные коллективы по регионам, так что на радио работа, конечно, была, только за нее ничего не платили.
Ей же не только хотелось поскорее переехать из общежития в свою, пускай и съемную квартиру, но и нужно было просто на что-то жить.
Так что, попрактиковавшись несколько месяцев на нескольких радиостанциях, и отчаявшись пробиться в первый эшелон эфира, где были деньги, и куда, как известно, брали только по блату, и только своих, она на долгое время задвинула мечты об эфире, и взялась за ту работу, которую ей давали, дожидаясь своего шанса, чтобы схватиться за него.
И он вскоре представился.
Шел уже пятый курс, впереди были экзамены, а за ними - никаких перспектив, разве что – вернуться к родителям, но для нее это было равносильно капитуляции.
«Да хоть на панель», - иногда в сердцах думала она.
Однако буквально случайно, через одну из своих подруг, она получила заманчивое предложение – приходить каждый день к одному молодому человеку, убираться у него, готовить пищу, короче, выполнять все функции прилежной жены-хозяюшки.
Еще тогда Лиля заподозрила, что все не так просто: подруга ей даже подмигнула, когда все это предлагала, будто подавая тайный знак. Но дальнейшие расспросы ни к чему не привели, поэтому она была вынуждена согласиться сходить на встречу с потенциальным работодателем.
Лиля отнюдь не была целомудренной девушкой, и за плечами у нее к пятому курсу было с пару десяткой членов – не фонтан, конечно, но вполне достаточно, чтобы называть себя девушкой опытной.
Парней она меняла нечасто – по три-четыре человека в год. Учитывая же тот факт, что девственность она потеряла на школьном выпускном, в конечном итоге мы имели то, что имели.
Поэтому, отправляясь на собеседование, она была мысленно готова к тому, чтобы спать с ним – за дополнительные бонусы конечно.
Возможно, ее бы и терзали какие-то смутные сомнения и, даже, Лиля корила бы себя за не вполне пристойное поведение, если бы у нее был парень, например. Но, так как никакого парня у нее не было вот уже как полгода, не считая редких перепихонов с бывшими партнерами – выпускной курс заставил ее с головой уйти в учебу, никаких проблем нравственно-этического характера, как и какого-то дискомфорта, она не ощущала.
Ее работодатель оказался симпатичным парнем между тридцатью и сорока – ухоженным и смуглым. Только позже Лиля узнала, что он – цыган. Однако, будучи девушкой прогрессивной, верующей в победу космополитизма, и считающей любую нетерпимость махровым пережитком прошлого, при этом, спав пару раз с ребятами кавказской национальности, она вовсе не смутилась.
Его звали Германом.
Именно, что звали…
Лиля никогда не заглядывала к нему в паспорт, а имя – Герман – как-то не очень вязалось у нее в голове в общий образ с его внешностью.
Но, опять же, все это было для нее второстепенным, если вообще хоть сколько либо значимым, потому что Герман мало того, что предложил ей неплохие деньги, но и оказался первоклассным любовником.
Ну, и главное, - Герман был музыкальным продюсером.
Индустрия шоу-бизнеса в стране хоть и находилась в зачаточном состоянии, но таки развивалась, причем с каждым годом маховик разгонялся все быстрее: появлялись новые коллективы – зачастую вполне авторские, творческие проекты, а не очередное сборище полуголых девиц; открывались радиостанции, запускались телевизионные программы, а кое-где даже зарождались тематические каналы.
Ебясь с Германом, Лиля как-то невзначай проронила, что мечтает работать на радио, вести какое-нибудь утреннее шоу.
Оценив молодую и небесталанную девушку, Герман согласился ей помочь.
Так все и закрутилось.
Как это часто бывает с творческими людьми, энтузиазма Лили хватило ненадолго. И, со временем он незаметно, медленно, но верно сошел на нет, поглощенный каждодневной рутиной работы.
«Получать удовольствие и деньги, вот так сразу? Не охуела ли ты, девочка?» - любя спросил ее как-то Герман, когда Лиля пожаловалась ему, что работа на радио оказалась вовсе не такой приятной и легкой, как ей казалось еще совсем недавно.
Конечно, это было куда лучше – во всех отношениях, в том числе и в плане финансов, чем, например, корячиться с половой тряпкой, или клеить конверты в каком-нибудь ангаре на пару сотен туш. Но драйв, о котором она так мечтала, вскоре начал действовать на нервы, как и нерадивые сотрудники, и неудачные шутки, и глупые песни, и всевозможные технические неполадки в прямом эфире…
И, и, и…
Вскоре Лиля поняла, что превратилась в дерганное нервное существо.
Ей стал отвратителен даже секс.
Не с Германом, а вообще.
У них не было никаких договоренностей, более того – в последний раз между ними что-то (минет в перерывах между выходами программ был не в счет: он случился прямо в студии – Герман очень спешил, и заскочил буквально на пять минут – перекинуться с ней парой фраз, ну – и дать на клык, как говорится) было достаточно давно.
К тому же, домохозяйкой у него Лиля проработала всего ничего – буквально месяц, после чего она сосредоточилась на работе в эфире, а Герман нашел себе новую женщину по вызову. К тому же – бальзаковского возраста, и совершенно несексуальную, но зато куда лучше исполняющая свои непосредственные обязанности по домоводству, чем юные мокрощелки, не способные даже толком сварить кофе.
Лиля стала больше пить, курить, а потом и вовсе подсела на наркотики.
«Это шоу-бизнес, детка», - сказал ей какой-то мужик, с которым ей пришлось однажды выспаться, чтобы перейти с закрывающейся радиостанции, на которую ее привел еще Герман, на музыкальный канал – этот хрен обещал дать ей новостной блок в утреннем эфире нового stand up-шоу.
И тогда Лиля как-то успокоилась.
Знаете, как говорится: если тебя насилуют – расслабляйся, и получай удовольствие.
Настраивайся на позитив, детка.
«Я получила то, о чем мечтала, пускай и в другой форме, несколько извращенной, но это уже мои проблемы, потому что неадекватное восприятие реальности – это чисто субъективный фактор, ведь реальность такая, какая она есть, и изменить ее никто не в силе, поэтому можно либо принимать ее, либо – продолжать страдать, как дура», - думала Лиля.
Тем более что телевидение было, несомненно, куда круче радио.
«Я даже перевыполнила свой жизненный план», - с грустью думала Лиля, просыпаясь в четыре утра, и собираясь на эфир – дорога порошка, пару чашек кофе – после четырех часов сна (а иногда приходилось не спать сутками) она не могла без допинга.
Тем более, когда жить в таком режиме приходилось месяцами, годами…
Она верила, что когда-нибудь все успокоится, работать она станет меньше, а зарабатывать – больше.
Самое ужасное, как ей казалось на первых порах, заключалось в том, что работа полностью уничтожала ее личную жизнь. О каких-то серьезных отношениях говорить было наивно, потому что Лиля вряд ли представляла собой нормальную девушку, о которой мечтал нормальный мужик.
Ну, внешность у нее, конечно, была, что говорится – весьма и весьма. Только вот таких смазливых сучек, готовых, к тому же, не просто спать с тобой, и то – не каждый день, но и вести быт и вообще, простите за банальность, оберегать семейный очаг и, может, даже, в перспективе, родить детей и стать любящей и заботливой мамашей, вокруг было хоть пруд пруди.
Что касается Лили, то с ней все было ясно: в ближайшее десятилетие, а, может, и навсегда – даже сама она не могла ручаться за то, что остановится, ни о какой семейной жизни не могло быть и речи, а на первом месте у нее стоял работа.
И еще раз работа…
Поэтому ее отношения с парнями носили эпизодический, поверхностный характер, и редко вытекали во что-то большее, чем ужин в ресторане и секс на десерт.
Так что Фака для нее в те непростые времена старта большого пути был идеальным вариантом.
Пока он не начал напрягаться.
Ну, вы понимаете: молодым неопытным парням свойственно влюбляться, особенно когда до регулярного секса дорываешься едва ли не в первый раз.
Фака стал все больше нависать на нее – звонил, напрашивался в гости, допытывался – где она и с кем.
Короче, вел себя неадекватно.
Сначала Лиля терпела, потом попыталась ему что-то объяснить а, по финалу прото бросила.
Фака плакал, снова звонил ей, клялся в любви, страдал и всячески сходил с ума: даже руки обещал на себя наложить – о, нежный возраст!
Но, спустя несколько месяцев душевных и телесных терзаний, наконец, нашел себе новую подружку, и успокоился, оставив в покое и Лилю.
Ну, а Лиля всегда верила, что станет звездой.
Так оно, в принципе, и произошло.
Она была востребована, меняла проекты каждый год, идя на повышение, пока, наконец, не получила еженедельное ночной шоу на центральном телеканале, на тему – «из жизни богатых и знаменитых».
На деле же это была пидорская гламурная ***ня, аудитория которой – безмозглые телки от двенадцати и старше, ну и, конечно, голуби всех мастей и окрасов.
«Фу, ****ь», - скажете вы.
Но Лиля не парилась.
Со временем она стала бессовестной, в том смысле, что грань между тем, отчего нормальному человеку было бы противно, и тем, чем ей приходилось заниматься каждый день, разводя всю эту псевдо-культурную муть, отравляя мозги подрастающему поколению и уже вполне взрослым, но никак не поумневшим тушкам, продолжающим тупо верить ящику, втыкать в него и молиться на «звезд», навязываемых телевидением.
Лиля занималась культурным геноцидом, не ограничивающимся пластом развлекухи, с которой было принято ассоциировать шоу-бизнес, а уходящий своими ядовитыми корнями вглубь социума, разлагая и уничтожая целую нацию с самых основ.
По большому счету, Лилю нужно было расстрелять и повесить где-нибудь на площади, чтобы люди видели и понимали, всю ту низость, что она несла с собой при жизни, будучи проводником пошлости и глупости, одурманивая падких на все яркое, глупых и оттого глубоко несчастных людей.
В глубине души, иногда, очень редко, у Лили проскакивали некие нотки сомнения, но она не пыталась задуматься, а лишь прибегала к проверенным методам – убиваясь, или же, наоборот, подзаряжаясь кристалликами счастья, отправляясь в новый trip.
Только вот шоу-бизнес cам по себе был сродни наркотику: со временем дозы только увеличивались, так что деньги, причитающиеся за «вредность производства» - бессонные ночи, нервы, разрушенную личную жизнь и подорванное здоровье – не приносили того удовольствия, как раньше.
Особенно остро Лиля ощутила это, переступив рубеж тридцатилетия – дерьмовое время для девушек, с какой стороны ни посмотри, - морщины, нервы, депрессия и, как следствие, все новые и новые стимуляторы.
«Ты постарела», - с удовлетворением подумал Фака. – «Но, о тебе пишут в газетах», - скользнул следом в его мозгу мазок надежды.
Глава 30. Прощение
Лиля восприняла Факу прохладно.
С момента их последней встречи прошли годы, не говоря уже о сексе. Он остался в далеких девяностых. Так что между ними были целые нулевые, если подумать – почти что жизнь, ведь за прошедшее десятилетие мир вокруг них изменился не то, чтобы сильно – а полностью, кардинальным образом, целиком и бесповоротно.
И они изменились вместе с ним.
«Не ожидала тебя тут встретить», - сказала она, натянуто – дежурно улыбнувшись.
«Я видел тебя по телевизору», - принялся льстить Фака, уставившись на ее грудь: смотрелась она, может быть, благодаря декольте, но он не собирался вникать в суть, довольствуясь имеющимся визуальным эффектом, для ее лет просто отлично.
«Неужели?» - съязвила она.
«В жизни ты даже лучше», - соврал ей Фака, смотря, казалось, сквозь ее морщинки и трещинки, плохо скрываемые, а иногда даже подчеркиваемые косметикой. – «Может, просто, неудачно падает свет?» - подумал он с равнодушной надеждой, в том плане, что, если бы подвернулся случай, он бы отфачил ее и такой – даже без штукатурки.
Фака не был герантофилом, но женщины в возрасте его определенно заводили.
«Извини, я сейчас немного занята», - слегка нервно ответила ему Лиля.
В итоге, получилось даже слишком категорично.
«Знала бы ты дура, как легко мне сейчас кокнуть тебя, прямо тут, на глазах у всех этих пидоров, и уйти в ночь, камеры видео-наблюдения все равно ничего не докажут. Никто тебя и искать не будет: ты на *** никому не нужна, куда проще найти тебе замену. От желающих занять твое место, должно быть, нет отбоя. Еще и спасибо скажут», - зло подумал он, стараясь внешне оставаться приветливым, все еще рассчитывая попасть в клуб с ее помощью.
Парни, крутящиеся возле Лили, на парней похожи не были: так, размалеванные клоуны. Они затравленно разглядывали Факу, блестящего в ночной подсветке клуба лысиной.
«Мне нужно попасть в клуб. Мне и моим друзьям», - перестав улыбаться, сказал он.
Лиля сомневалась.
«У нас тут закрытая вечеринка, специально для шоу – звезды, знаменитости», - неуверенно сказала она.
«Не смеши меня, ***ня это, а не звезды», - Фака попытался, чтобы это прозвучало как шутка, но все, почему-то, напряглись. – «А вы, наверное, группа «Поющие хохолки»? – он уставился на одного из голубей, таращившегося на него.
Пидорки виновато заулыбались.
«Совсем молоденькие, а уже полностью конченные», - с жалостью подумал Фака, вспоминая, что в их годы пил водку и получил люлей на футболе, а не страдал всей этой чепухой.
Он был уверен: подавляющее большинство голубей, порхавших здесь, родились нормальными пацанами, но стали под давлением внешних факторов, внедренных в наше общество, словно когда-то СПИД сионистскими спецслужбами, для вполне конкретных и отнюдь на благородных целей.
К сожалению, присказка о том, что один раз – не педераст, была одной из величайших наёбок последних десятилетий.
Это было равносильно тому, чтобы предложить ему – парню, всю сознательную жизнь сидящему на траве и не собирающегося с нее слазить – лучше уж отказаться от алкоголя и даже мяса, стать чертовым вегетарианцем, - попробовать, всего разок, запустить по венам стаю дельфинов.
Фака набил бы такому умнику лицо, потому что знал, что игла – это грань, которую никогда нельзя переступить, а те, кто уверяет, что это не так, и попробовать можно – пускай катятся ко всем чертям.
К сожалению, не все были такими умными, как он, поэтому кто-то кололся, а кто-то, не мудрствуя лукаво, долбился в очко.
Молодые еще неокрепшие организмы, проживая период возрастных сомнений, выбирали не книги, или музыку, и даже не суровую синьку и мордобой, а то, что казалось очевидным в плане выбора – яркую и радостную жизнь.
К сожалению, вся эта тусовка не ограничивались мирным сосанием кальяна или телодвижениями под примитивный саунд.
Со временем все эти мальчики втягивались, уходя все глубже – с головой, в засасывающее сладкое болото, разрушающее их изнутри, стирающее все грани между полами, превращая тысячи и миллионы молодых людей в обреченных моральных и часто физических инвалидов, выбрасываемых жизнью на обочину с первыми признаками несоответствия заведенным стандартам, связанными со старением.
Если, конечно, у вас не было денег, и вы не могли купить себе новые и новые пропуски в эти круги света.
Другая жизнь – обычная, человеческая, с ее маленькими страданиями и большими подвигами, становилась для них недоступной, она брезгливо отторгала их, не понимая и презирая.
Пока они топтались перед входом под зорким надзором не прекращающих таращиться на них охранников, у Лили постоянно разрывался телефон.
Каждый раз она виновато улыбалась, брала трубку и что-то вежливо отвечала, обещая встретить и провести новых гостей. В руках она держала картонную папку с перехваченными резинкой листами бумаги, в списках значились несколько сотен фамилий. После очередного звонка она бросала на список быстрый взгляд, и делала какие-то заметки в нем.
«Я впишу вас в список», - механически ответила она, не поднимая на них взгляда.
«Эй, девочка, будь немного повежливее, все же – не чужие люди», - Фака решил играть до конца, и постарался выглядеть слегка осерчавшим холодным приемом, давя то ли на жалость, то ли – на животный женский инстинкт. – «Готов поспорить, она давно не трахалась», - злорадно подумал он, с удовлетворением вглядываясь в подрагивающий краешек ее право глаза, который Лиля слегка прищуривала, глядя на ряды и столбцы ненавистных ей фамилий всех этих многочисленных уродов и кукол, самой большой ошибкой которых был сам факт появления на свет.
Карьера поглотила ее.
И Лиле было тошно от этого.
Только вот, когда механизм шоу-бизнеса, составляющей которого она сегодня являлась, заработал на полную мощность, останавливаться было поздно.
Страна просыпалась после кризиса, ночная жизнь снова стала в моде, а богатые папики и агрессивные бизнес-дамочки с лесбийско-садистскими наклонностями готовы были вкладывать во всю эту разноцветную фонтанирующую шампанским Crystal, спермой и наркотиками мишуру деньги, покупая себе вместе с прощением у широкой общественности еще и популярность.
Народ был глуп, но глас народа все еще был в цене.
Поэтому даже самый отъявленный мерзавец и головорез, не только изнасиловавший рабочий класс в самых извращенных формах, но и положивший в кровавых боях с использованием огнестрельного оружия и взрывчатки своих конкурентов, и вообще всех, кто стоял на его пути к вершине, символизированный фаллосом «Царя», ассоциировался у народа, если постоянно светился в тусовке, начинавшейся культурными мероприятиями со звездами уровня Элтона Джона и копрофилов-постмодернистов, уверяющих, что создают современное искусство и толкающих свою мазню и испражнения за миллионы долларов, и заканчивая такими вот ежедневными клубными посиделками, где – и это главное, были телекамеры и журналисты, с вполне респектабельными бизнесменами, меценатами и политиками.
Им были готовы прощать многое, и народ благодушно забывал совершенно жуткие вещи.
Например – украденные миллиарды кубометров газа, пристреленного прямо на охоте – циничнее некуда – Харьковского губернатора, испарившиеся деньги за приватизацию крупнейшего металлургического предприятия страны, и многие-многие другие вопиющие случаи, за которые, народ, по-хорошему, должен был подняться и поднять всю эту мразь на ножи, развесить трупы, над которыми перед этим поглумилась бы толпа, на деревьях и фонарных столбах.
Однако, как известно, рабы – немы…
Лиля мечтала об отпуске.
Уже несколько лет.
Однако процесс производства телевизионного глянца проходил в режиме non-stop, и если одна из деталей станка становилась неработоспособной, ей тут же находили замену.
Вообще вся тусовка – не считая действительно богатой и влиятельной ее части – чиновников, бандитов, политиков, для которых это было просто прикрытием другой – темной - стороны их деятельности, и на чьи деньги этот «праздник жизни» и продолжался, - такие девушки как Лиля, являющиеся по своей сути всего лишь прислугой, и все эти пидоры и куклы, играющие роль живых декораций, были вынуждены каждый день сражаться за право остаться на струе, чтобы не уйти в небытие, уступив место более молодым и энергичным персонажам.
«Сколько вас человек?» - спросила Лиля.
Ей было все равно на нападки Факи. Она ничего не хотела, разве что – поскорее закончить со всей этой организаторской чепухой, и записать эфир для шоу.
Ну, и подзарядиться.
«Четыре», - заявил ей Фака.
«Зачем нам эти сучки?» - злобно зашипел Олег.
Их новые знакомые его явно напрягали.
«Готов поспорить, что они отблагодарят нас за это», - подмигнул Фака в ответ.
«Я не знаю на счет четырех человек», - напряглась Лиля.
«Ну, солнышко, не начинай, я знаю – все ты можешь», - сказал Фака, - казалось, сложившаяся ситуация забавляла его.
Откровенно говоря, он вовсе не рвался в клуб, и с куда большей радостью завалился бы в какую-нибудь пивнуху, работающую до последнего клиента, то есть – до утра, и крепко бы пил темный ирландский напиток с нежной кофейной пенкой, приближенный аналог которого еще никто в этом мире не придумал, и вряд ли найдутся гении, способные превзойти простое совершенства Guinness, - курил сигареты и в шутку клеил бы местных официанток – одна из них, самая симпатичная, самая милая, такая, что он бы даже сходил к ближайшей станции метро и купил ей букетик цветов, таких же красивых, как и ее глаза, подарила бы ему нежный поцелуй, напоминающий среди осени об ушедшем лете…
Однако было, как минимум, две вещи, тянувшие его в «Царь»: поцелуи, конечно, - это клёво, только Фака предпочел бы, чтобы эта сучка, которая попадет внутрь благодаря ему, отсосала у него: минеты в ночных клубах имеют свой неповторимый шарм.
Плюс – у Лили наверняка были наркотики.
Глава 31. Все что тебе нужно – это наркотики и любовь
Внутри было тесно и тихо. Клубная жизнь, особенно под прицелом телекамер, при ближайшем рассмотрении была совсем на фонтан: все вели себя чинно и благородно.
Словно на похоронах, только в свете.
Постановочное шоу, постановочная жизнь.
Было ужасно скучно.
Все эти девицы, крутящие в клипах задницами, и чиновники – настоящие властители этого мира, по своей сути были глубоко несчастными людьми, преисполненные всевозможными комплексами и фобиями.
Вон та девочка из группы «Кремль», должно быть, не только переспала на корпоративных вечеринках с большей частью присутствующих тут мужиков, но и была до того неуверенной в себе, что открывала рот только по приказу специально приставленного к ней менеджера и по сигналу телережиссер: дескать, ты в эфире, детка.
«Нужно будет и мне ее, того, выебать», - лениво думал Фака, раскинувшись на диване, обняв одной рукой свою новую подругу, безумно благодарную ему и кажущуюся готовой на все лишь за то, что оказалась по одной его воли внутри, а другой сжимая бокал с виски. – «Побольше льда, мне нужно взбодрится», - размышлял он, нервно ища рыща в полумраке, окутывающим почти всю часть помещения – не считая дэнс-пола, где сосредоточилась самая молодая и красивая группа гостей, призванных придавать неудачной и скучно вечеринке хоть какой-то позитив и создавать настроение некого праздника жизни, - высматривая Лилю.
Все они пришли в клуб, будто на работу. Даже Фака с Олегом, ведь, по правде говоря, будучи простыми суровыми пацанами, им по душе был совсем иной вид отдыха, а окружавший псевдогламур был чужд им классово, а оттого все эти персонажи вызывали ненависть и были им отвратительны.
Более того, они испытывали к ним животную ненависть.
Чертовы фашисты…
Вон тот парень – советник мэра, предпочитал клеить девочек через Интернет – выискивая желающих потрахаться на условиях полной анонимности за деньги.
Нюхнув, он любил порою развязать язык и с****ануть что-нибудь лишнее. Но все только улыбались и понимающе пожимали плечами: всякое бывает.
Имея в женах сорокапятилетнюю клушу, с которой он расписался давным-давно, еще в советские времена, когда он еще никаким советником мэра и не был, а просто ботанил аспирантом в одном из университетов России, дожидаясь своей удачи и краха страны. Плюс – бабло и связи, то есть возможность снять любую из понравившихся ему сосок в заданной классовой категории – все же, девочки класс luxury – разные певички, модели, спортсменки – доставались лучшим, то есть – самым влиятельным самцам.
Ну, да и то, что имелось – все эти девицы с тусовок и просто бедные студентки из провинции, ложились под него, словно кошки, тем более что платил он всегда без лишних вопросов и наличными, да еще и набрасывал сверху к тарифу сотню-другую, чтобы девочка лишний раз не открывала ротик.
Жена же оставалась женой.
Как у Вовы Путина. Вы видели когда-нибудь его жену? Наверное, видели, только – можно даже поспорить – ни хера ее не запомнили. Потому что такие женщины как она на хер никому не нужны, разве что – для статуса, потому что одинокие мужики вызывают ненужные подозрение, не только по вопросам голубизны и прочих извращений, но и вообще.
Они просто кажутся ненадежными.
Тем более, если ты – мужчина властный, реально рулящий, как минимум, целым ведомством, а то и всей страной, а не просто какой-то мудак, для которого вся крутость мужицкого характера заключается в том, чтобы дать подруге по роже, или по****еть что-то, нажравшись в говно, на лучших друзей…
Наш герой-советник, контролирующий подспудно все ведущие городские СМИ, имея жирные проценты с рекламы и откатов, был, конечно, не Вова Путин, но и не какое-нибудь чмо, считающее, что может называться мужиком только потому, что у него есть яйца, поэтому всегда сам рулил ситуацией, **** – кого хотел, ну, и появлялся на светских раутах – на презентации у Никиты Михалкова, или на Венском балу, с ухоженной, но несвежей женой, чтобы потом сердобольные домохозяйки и пенсионерки разглядывали его фото в газете.
Так жили все. Таковы были правила. Обижались ли жены? Это вряд ли. У жен были любовники – шоферы и просто мальчики из модельных агентств, готовые, если что – поиметь в очко и муженька.
Педерастов в кабинетах власти и крупного бизнеса было немного, просто деньги и власть развращают, и после того, как испробованы все известные извращения с девушками – не только банальный групповой секс, садо-мазо, или несовершеннолетние, но и вещи покруче – копро, вомит…
Потом их тянет на голубятню, зоо и некрофилию.
Ну, хорошо: животные и трупы – это уже перебор, но в задницу давали если не все, то многие.
Давать в очко нынче было в моде.
Правда, поговаривали, советник мэра был человеком глубоко верующим, и даже набожным, поэтому не переступал черту, и ограничивался девушками – по Библии, ну, по ее удобной ему трактовке.
Ну, и девочками…
И хотя персоной он был весьма публичной, и частенько светился на подобного рода тусовках, неприятностей с законом у него не было, даже после того, как в свет всплыли подробности нескольких половых контактов с несовершеннолетними.
Однако, учитывая тот факт, что кроме вялых слухов и явно неаргументированных сообщениях в СМИ, никаких других доказательств его секс-похождений не было, а один самый дотошный журналист, попытавшийся, было, шантажировать сего господина, получил условный срок по статье «вымогательство», и надолго покинул наш бренный мир, уйдя в творческое подполье, со временем все попытки муссировать эту тему публично сошли на нет.
Факе было бы на него насрать, только вот, однажды, он трахнул одну его знакомую подругу.
У него тоже были на нее планы.
Ну, серьезные планы.
Он хотел с ней встречаться, хотя у них кроме дружеского общения не было ничего – ни секса, ни даже поцелуев. Фака даже не был уверен в том, что нравился ей: она была тоже девочкой из тусовки, так что, как вы понимаете, общего между ними было немного, если вообще что-то было. Кроме обычного сексуального влечения, как минимум – с его стороны. Он настолько хотел эту сучку, что даже готов был встречаться с ней, несмотря на полное отсутствие чувств – как у него, так и у нее.
Фака готов был ****ь ее, и прощать.
За все, возможно – даже за периодические измены, да он и сам не собирался сидеть сложа руки, и даже мечтал, что, когда-нибудь, она прихватит на бутылочку вина одну из своих подружек, а лучше – сразу две штуки.
Секса с тремя девушками у него еще никогда не было, только вот, как оказалось, Фака слишком забегал вперед, а девушка, столь страстно им желанная, оказалась обыкновенной шлюхой, и однажды была снята этим козлом во время одной из вечеринок на выходные за тонну зелени.
Фака был далек от пуританских взглядов на секс, но почему-то сам факт того, что она продалась за деньги, вот ему – этому уроду, ввел его в ступор. Уже потом выяснилось, что девушка, терпеть которую он был готов, закрывая глаза на ****ство и отсутствие даже намека на милую его натуре славянскую душевность, да и была она дура дурой, хоть и хитрой, так вот, в реальной жизни она жила отнюдь не только журналистикой, не ставила перед собой высоких целей, и вообще ей было плевать на все, кроме принципа – «живи, наслаждаясь».
Так что выебаться с одним из этих козлов, провести уик-энд вдвоем, втроем, и даже дружной группой где-нибудь на море, слетав чартером в Северную Африку или на Кипр, для нее было не проблемой.
Никаких угрызений совести, был бы спрос.
Но до высшего пилотажа – развести на штамп в паспорте - ей было далеко.
Вообще большинство сосок, крутящихся в тусовке не первый год, успели пройти по рукам, иногда – по несколько раз, так что очередные бой-френды, в чьих глазах читалось удовлетворение и петушиная гордость, дескать – сегодня я ее выебу, и мне будет очень даже заебись, воспринимались уже как-то философски.
Главное – вовремя попасть в объективы камер, вот вам и весь шоу-бизнес.
Конечно, непубличные пацаны предпочитали лишний раз не светиться, но тем, кто питался шоу-бизнесом и питал его собой, воспроизводя шоу-бизнес из самих себя – словно деревья кислород, простите за аморальное сравнение, ибо то, что получалось на выходе из этой тусовкой, было отнюдь не воздухом, а зловонным дерьмом, было жизненно необходимо запечатлевать свое существование: не для истории, а для настоящего, с прицелом на будущее.
Фака допил виски и глянул на Олега – его товарищ скучал.
«Как на счет того, чтобы подзаправиться?» - спросил он.
«Я и так пью», - Олег кивнул на бокал пива.
«Порошок, друг, я говорю о порошке», - улыбнулся Фака.
Девочки переглянулись.
«У вас есть наркотики?» - спросила его номинальная подружка.
Тот бросил на нее злобный взгляд, типа: зачем так орать?
«Куда ты свое рыло суешь?» - спросил он бесцеремонно.
«Ну, извини», - насупилась она, и отвернулась.
«Нет, ****ь, на меня смотри», - рявкнул на нее Фака, схватив за плечо.
«Эй, полегче, ты мне синяки оставишь», - огрызнулась сучка.
«Да мне посрать», - буркнул он, и встал. – «Пойду найду Лилю, она должна помочь».
«Бог в помощь», - кинула ему девочка, забившись в угол дивана, подальше, чтобы он не достал ее – ни рукой, ни ногой.
«Бога нет», - подмигнул ей Фака, и скрылся в клубящихся телах разноцветных туш.
Оставшись наедине с двумя молодыми, но напрочь отмороженными девицами, Олег как-то сразу окончательно стушевался и осел, плотнее вдавившись в спинку дивана, попытавшись раствориться в нем.
Словно под мексиканским шалфеем, которым его накурили ребята пару лет назад: он, наивный, думал, что это просто травка, может быть с легкими психоделическими эффектами, когда реальность не искажается, а лишь слегка приукрашивается, наполняясь новыми сочными цветами, подрагивая, словно сладкое желе.
Однако на деле все оказалось куда жестче, чем он мог себе представить, это были даже не галлюцинации, - его просто размазало по стене, словно плакат, реальность стала двухмерной, и он взирал на смеющихся над ним пацанами глазами какого-то рисованного героя мультфильма с постера, а их смех брызгал во все стороны радугой, и вокруг распускались цветы…
«Что-то ты зажат», - сказал сучка, сидящая рядом с ним.
«Бывает», - ответила оставшаяся в гордом одиночестве после ухода Факи ее подруга.
«Нужно хоть имена их узнать», - грустно подумал Олег, понимая, что все что ему нужно – это немного наркотиков и любовь.
Глава 32. Простая формула из трех банальных слов
Найти Лилю не составило труда, но вот пробиться к ней оказалось нелегко. Почувствовав себя великой среди этого сборища модифицированного звездного мусора с гнильцой, став частью это гнили, она – и без того высоченная дылда, смотрела на него сверху вниз, думая, что оказала ему услугу – в рот не ****ь.
В восприятии происходящего между ними была целая пропасть.
И если Лиля серьезно считала, что сделала для Факи что-то такое, за что нужно быть благодарным по гроб жизни, то он просто видел в гробу ее и прочую мразь, посасывающую свои безалкогольные коктейли (запомни, отсутствие бухла у молодой бабы – признак холодной расчетливости и настоящей сучности, а непьющий пацан возрастом до четвертака – стопроцентный педик) и бросающие сквозь полузакрытые веки вроде бы томные, но на самом деле – неосмысленные и неживые взгляды на окружающий мир, причем, без разницы – девушки это были или парни, типа, да здравствует бисексуальность!
«Эй, ****ь, эй!» - принялся маяковать своей подруге Фака, стоя как раз на уровне ее сисек – достаточно высоко, чтобы она могла заметить его телодвижения, но Лиля, казалось, смотрела сквозь него, словно он был чертовым стеклом в гей-клубе «Помада».
Вокруг нее же толпилась молодежь – не живущая, а существующая, не умеющая ни любить, ни страдать, банальная и жалкая, уже обреченная, ибо – пустая, и эта пустота не могла порождать ничего другого, кроме зевоты и раздражения; их присутствие в этом мире не несло ничего, кроме разрушения, как может разрушать этот мир абсолютно бесполезное, паразитирующее на окружающих существо, лишь потребляя ресурсы – воздух, воду, пищу, и испражняясь, испражняясь, испражняясь...
В то время как в Африке голодали дети, их тонкие пальцы с маникюром хватали сладкую шоколадную сдобу и канапе с осетриной, их напомаженные губы вкушали дорогие ароматные яства, все это сопровождалось игривым разбрасыванием вокруг себя пены-крема и брызгами шампанского под одобрительный хохот жирующей толпы.
Фака остро ненавидел их всегда.
Всю жизнь.
С тех пор, как ему отказали в одном глянцевом журнале, дескать – не вышел еблом, ну, конечно, им ведь были нужны мальчики-дистрофики, анорексия снова была в моде, - с могучими непослушными курчавыми гривами, а литературные таланты, креативность и ответственность – всё это было уже второстепенно. Фака тогда еще ходил в качалку, и был совсем не похож на какое-нибудь ***ло из Tokio Hotel, тем более – в джинсах Lives 501, поло с крокодилом и бритой головой.
Он возненавидел их, когда понял, что для них форма – важнее содержания.
Что искусство гибнет, уступая место говноедам-постмодернистам, а в жизни нет места подвигу.
Потому что, даже если ты будешь героем, никто тебе в благодарность за твои хорошие поступки и спасибо не скажет. Скорее всего, их даже не заметят, а ты будешь слыть снобом и занудой, наживая себе неприятности. О тебе будут говорить, как об опасном человеке, ненадежном, потому что твоя активность способна нарушить привычный вялотекущий порядок вещей, твои слова – твоя правда, твои факты, - они ведь разрушают мифы, принося всем этим уродам моральное неудовлетворение и расстройства.
Так что, во всем виноват ты – чертов изверг.
«Будь толерантным, долбись в очко!» - гневно кричат они тебе.
Что ответишь им ты?
Куда пошлешь?
Толерантность порождает насилие, так что будь естественным, и следуй своим праведным душевным порывам, когда видишь очередного голубя или расфуфыренную самовлюбленную мразь.
Большевистскую революцию породила катастрофическая пропасть между верхами и низами.
«Грабь награбленное!» - безусловно, является самым эффективным тезисом в истории политологии.
Помни это, буржуй!
Ну, а пока кулак народного гнева дремал, лишь иногда открывая рот и произнося что-нибудь недовольное в адрес жирующей гидры где-нибудь на кухне, или в ЖЖ, в этом мире, словно в сказочном Зазеркалье, все было алогично и искажено до неузнаваемости.
Потому что быть сильным значило быть слабым, твои достоинства превращались в твои недостатки.
Минус на минус давал плюс.
Выход был один – насилие, только вот бороться за правду и народ сегодня было уже не модно, а герои были не в почете. Поэтому насилие было направленно на конкретные цели – шагая по головам и трупам отморозки решали сугубо свои интересы, - все выше и выше, в коридоры власти и монополии, не замечая тебя, а лишь используя, словно расходный материал.
Если же прибегнуть к насилию ты не решался, и был, по сути, нормальным человеком, выбор у тебя был невелик: или быть со всеми, или быть лузером, то есть – маргиналом, находясь вне общества, где все твои достижения и соображения, все твои умные мысли и вся энергия – рвущаяся наружу, чтобы создавать нечто новое, двигать вперед прогресс, в конце концов, потому что именно в этом движении и заключался смысл не только жизни каждого человека, но и сама суть мировоздания, так и оставались всего лишь твоими, то есть – невостребованными, даже несмотря на то, что это был твой дар, в котором нуждалось общество. Ты мог сделать его лучше, ты мог подарить частичку радости каждому – своими поступками, своей жизнью, честной и душевной, потому что душевность и есть той невидимой чертой, отличающий наш славянский мир от мира гнилой буржуазной пошлости, потому что душевность делает тебя человеком.
И дело даже не в Боге. Он даже не умер. Его просто не было, поэтому душевность – куда круче, чем глупая религиозность, потому что она – реальна, на ней, собственно, еще и держится этот мир.
Но их жизнь – жизнь других, не для тебя, закрытая, они лишь будут смотреть на тебя с напускным презрением, или со страхом, с гневом, но чаще – с равнодушием, и у тебя не будет ни единого шанса что-либо изменить, потому что ты - чужой для них, для общей массы, для общества, это называли как угодно – толерантностью, терпимостью, это было чертовой демократией – не властью народа, а властью толпы, и ты был обречен на лузерство.
Потому что за все нужно платить. Ведь оставаться человеком – это уже большая радость, это благо, которое не купить ни за какие деньги. Так что, выбирай – либо быть человеком, либо иметь все эти ненужные вещи: ну, зачем тебе загородный дом в три этажа с бассейном, жена-модель и все эти доллары – грязные зеленые бумажки.
Счастье не в них, ведь так?..
Мир уже давно остановился, как и реальный прогресс. Современное общество же было способно создавать лишь абсолютно ненужные вещи, да клепать оружие, подпитывая круговорот денег в мире, наращивая – даже сейчас, в эпоху кризиса – массу виртуальных нулей и ценностей, обрекая нас на новые и новые кризисы.
Это было как ширка – чем дальше, тем хуже. И вся беда в том, что остановиться уже было не то, чтобы поздно, но просто невозможно.
Ах, да, еще мир шикарно научился изобретать все новые и новые вирусы, ну, вы сами понимаете для чего, для тех кто не понял, как говорится – смотри выше.
При этом все эти умники с Уолл-стрит, Лондонского Сити, Ватикана, Телль-Авива, - эти сраные властители мира, настолько богатые и влиятельные, что успели уже перепродать всех и все, в том числе и тебя, по дюжине раз, - все их лучшие ученые, финансисты, военные и врачи, со всеми своими миллиардами и триллионами и, что важнее – реальными ресурсами, не могли, нет, вернее – не хотели! – сделать какие-то реальные дела: накормить голодных, победить СПИД и рак, искоренить сомалийских пиратов, наконец.
Ничего.
Мировое Добро так и не появилось, уйдя в подполье, к тем несчастным маргиналам, которые еще продолжали наивно верить в него, безжалостно занимаясь саморазрушением и страдая, уступив место тотальному Злу.
Зло приняло такие гигантские масштабы, что само его осознание отталкивало и не позволяло верить.
Второго пришествия не будет, вместо него нас сразу ждет Апокалипсис.
«Нет, этого не может быть! Это не может быть правдой!» - должно быть, думал ты каждый раз, когда очередной маргинальный интеллектуал пытался открыть тебе глаза на крайне неприятную правду: евреи устроили Холокост, исламские фундаменталисты безжалостно взрывали всех, кто любил Аллаха, но, по их мнению, все равно – не достаточно сильно, чтобы жить, славяне резали славян, ну и все уничтожали всех.
Все были против всех…
Впрочем, туши, собравшиеся тут – в «Царе» - напыщенные, самодовольные, глупые и такие красивые – ничего этого знали и, что важнее, знать не хотели.
А ты мог и дальше биться головой о стену, пытаясь что-то кому-то доказать.
Лузер…
Наконец, столпотворение вокруг Лили рассосалось, и Фака получил доступ к телу.
Все еще шикарному, нужно признаться.
«Слава яйцам», - радостно сказал он, надеясь, что она улыбнется.
«Не пошли», - холодно ответила она, всем своим видом показывая, что ей абсолютно плевать и на Факу, и на его физиологические потребности.
«У тебя есть наркотики?» - он решил идти до конца, и сразу бил не в бровь, а в глаз.
«Ты с ума сошел», - зашипела она.
«Давай, отойдем», - наседал Фака.
«Зачем?» - напряглась она.
«Побазарить нужно», - оскалился он.
«Не о чем нам разговаривать», - фыркнула Лиля.
«Я так не думаю», - Фака сделал грозное выражение лица, и больно схватил ее за тонкое запястье. – «Я сломаю тебе руку, если ты сейчас же не прекратишь выебываться, и не начнешь меня слушать», - сказал он ей полушепотом.
«Я сейчас охрану позову», - испуганно пролепетала она.
«Я смотрю, ты не врубаешься по-хорошему», - расстроился Фака.
Внутри у него снова что-то щелкнуло, и он рванул Лилю к себе, потащил ее прочь из зала, туда, где, как ему казалось – должен был находиться туалет.
«Эй, ты куда?» - жалобно мяукнул ей вслед молоденький педик с камерой, который должен был снимать ее беседы с собравшимися тут фриками.
«****о порву, заткнись», - Фака харкнул ему на грудь, с удовольствием отмечая, как расползается зеленым пятном его плевок по белоснежному хлопку рубашки.
Вокруг было столько народу, и все до того были увлечены чертовым самолюбованием, что никто не обращал на них никакого внимания: ну, подумаешь, парень волочет какую-то соску, если что – вмешается охрана, а мы – не при делах.
Что-то типа того…
«Ты как со мной, ****ь, разговариваешь?» - спросил Фака, наконец, найдя безлюдное местечко – не считать же, право слово, людьми трех овец, безмолвно курящих тонкие сигареты с шоколадным ароматом возле дверей в парашу, - прижав Лилю к стене, и сильно схватив ее одной лапой за грудь – сжав ее сильно, так, что, должно быть, она даже почувствовала легко возбуждение, а второй продолжая заламывать ей руку, видя, как сучка кривится от боли, чтобы не закричать.
Ей всегда не хватало решительности в отношениях с парнями, она всегда предпочитала быть снизу, напрочь разучившись самостоятельно разруливать ситуацию, привыкнув положиться или на других, или на собственное тело.
Только вот никто на помощь ей не спешил, а секс вряд ли входил в первоочередные планы Факи.
Он был, конечно, всегда готов, но сейчас были дела и поважнее.
«Мне нужен порошок, у меня неприятности», - он попытался произнести это примирительным тоном.
Получилось не очень.
«С чего ты взял…», - Лиля взялась за старое – играть в дурочку.
Определенно, это действовало ему на нервы.
«Как ты можешь так говорить со мной?» - обиделся Фака.
«А что такое?» - упрямилась Лиля.
«После всего, что между нами было», - он был в одном лице и добрым, и злым полицейским, и сейчас пытался, резко сменив тон, давя на жалость, окончательно сбить ее с толку и таки добиться своего.
«И что же между нами было?» - грустно спросила Лиля, томно закрыв глаза.
Должно быть, вспоминая молодость.
Жуткие мысли, что ни говори…
«Секс, любовь…», - начал перечислять Фака.
«Какая еще любовь?» - с надрывной печалью, не веря ему, спросила она.
«Я любил тебя», - начал врать он.
Как часто он прибегал к этой простой формуле из трех банальных слов, меняя форму в зависимости от ситуации: я тебя любил, я тебя люблю, я в тебя влюбляюсь, я обязательно тебя полюблю.
Я буду любить тебя вечно.
Какой бред…
Но, поразительнее всего было то, что это действовало.
Как правило, действовало.
Во всяком случае, на девушек за тридцать.
Ведь их уже давно никто не любил.
Вот в чем фокус.
Глава 33. Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались
Олег уже начал скучать.
Казалось бы – прикольные девки: сиськи, жопы, все дела. Хули еще нужно? Правильно – сидеть себе и радоваться, ловя момент, а потом подкатить, и не быть лохом - чтобы тебя не прокинули, не ударили по самолюбию и вообще – не обломали все настроение.
Тем более что половина дела была уже сделана.
Типа, well done – девочки сняты, проведены, они зарисованы, напоены и готовы к употреблению.
Ну, да это было в теории.
Так должно было быть.
Но, между «должно» и «буду» – вечность.
В сухом остатке же оставался гудящий фон: хотелось расслабиться.
Хотелось, чтобы вернулся Фака.
Не то, чтобы он сильно соскучился, просто чувствовал себя как-то неуютно.
Один против двоих…
Один против всех: вокруг еще полно молоденьких шлюшек, крутящихся рядом, желающих сняться.
Но сняться нужно было ему.
«Где он пропал?» - нервно думал Олег, стараясь не смотреть на сидящих рядом девочек.
Чтобы лишний раз не напрягаться.
Не чувствовать – нет, не эрекцию, будучи на взводе это казалось ему чем-то из разряда научной фантастики, а куда более прозаические вещи: например, как сильнее увлажняются ладошки, как пересыхает горло – и даже пиво не помогает.
Как тускнеет взгляд.
Спать…
Девочки, впрочем, не выказывали к нему особого внимания, сосали свои коктейли и скучали.
И так всю жизнь, бедненькие…
«Чего я так нервничаю?» - думал Олег, и с сожалением отмечал. – «Старею…»
Дело было не в том, что он испытывал какое-то смущение, просто внутри зрела пугающая неуверенность.
«Какого хера?» - он сжимал кулаки, впивался ухоженными ногтями в кожу, желая, но трусливо не решаясь, почувствовать, как сочится из крошечных ранок кровь.
Ухаживать за ногтями – это было одно из первых его решений, после того как он сменил провинцию на столицу. Ведь нужно же было чем-то впечатлять людей, а что может быть дешевле, чем просто следить за собой, нанося иногда легкий налет метросексуальности.
Пускать пыль в глаза он всегда умел.
Алену он так и склеил.
Что она видела? Да ничего – слабоалкогольные коктейли на лавочке, поцелуи с прыщавым уродцем с параллельного потока, иногда – погонять на его тачке, или сходить в кино.
Он не изменил ее жизнь, но дал ей больше, чем другие.
«Чертов сопляк», - думал Олег тогда, с раздражением понимая, что она, почему-то, предпочитаем ему – такому замечательному, взрослому, при бабле, тачке и квартире, этого малолетнего козла.
«Дура», - ругался он.
Олег, конечно, понимал, что Алена просто – маленькая трусишка, и предпочитала иметь синицу в руках, ввместо журавля в небе, тем более, ей были нужны гарантии, что он ее не использует пару раз, для того, чтобы бросить после: ей что потом, прикажете, ползти на коленях мириться к парню, которого она так опрометчиво бросило?
Конечно, нет.
Олег ее даже не винил.
Просто понимал, что мир материализма – всех этих чертовых капиталистических ценностей, маленьких буржуазных радостей, когда все вокруг покупалось и продавалось, нужно было просто следовать тем правилам, которые были для него догмой в его ежедневной деятельности – в бизнесе: давай гарантии и хорошо платить.
Ничто не может привлечь внимание потенциального клиента к предлагаемому продукту, чем бесплатный образец: дескать, бери – пробуй, а платить не обязательно.
Заплатишь потом, если понравится.
Поэтому, Олег сделал вид, что знать не знает о ее парне, и несколько раз пригласил Алену на свидание, был обходительным и щедрым – кино, рестораны.
Всего этого, конечно, могло и не быть, потому что ему было куда проще пойти и снять себе телку – поебаться, и забыть, но только Алене он отводил иную роль - подруги и девушки, той, которая берегла бы семейный очаг, а если конкретнее – занималась уборкой, стирала (посредством машинки, разумеется), готовила ему первое, второе и компот, плюс – регулярный секс.
Да уж, регулярный секс был основой любого успешного бизнеса.
«Поэтому Фака так и не заработал», - смеялся про себя Олег, понимая, в общем-то, что тот вряд ли потянул бы такие вот отношения – быть с кем-то настолько долго, и не надоедать друг другу, было, казалось, для его товарища сверхъестественной задачей.
Ну, да дело было не в Факе.
А в Алене: она была мила и даже покладиста, и идеально подходила для поставленных целей.
Тем более что всегда можно было сходить налево, разве не так?
В итоге правила бизнеса победили чувства: наверное, встречаясь со своим пареньком, Алена искренне уверяла себя в том, что любит его, однако, тем не менее, дала Олегу на третьем свидании, когда у нее внутри что-то щелкнуло, и она поняла, что может провернуть очень выгодную сделку.
Пелена пала, и Алена оказалась перед голыми фактами и убийственными аргументами, разбивающими все сомнения.
Переспав с Олегом впервые, наврав парню, что уехала домой (контактов матери у него не было), и проведя все выходные с ним, следующие несколько дней она с тревогой ждала, не бросит ли он ее теперь, получив свое.
Но, нет: Олег продолжал бомбить ее мобильный телефон сообщениями и звонками.
Потом они снова встретились, и все повторилось.
Снова и снова, пока он не предложил ей жить вместе, а она не согласилась.
То, что бы потом – это уже следствие: она хотела замуж, а он не хотел жениться.
И вот сейчас, в обществе девочек схоже с Аленой типажа Олег чувствовал себя жутко неуютно.
Алена была старше их, но, по своей девичьей сути – точно такой же.
«Так почему же я так легко склеил ее, и потом еще клеил таких же, как она – за одну ночь, даже быстрее, и не было никаких проблем?» - с сожалением думал Олег.
Это уже было похоже на чертовы комплексы, присущие только каким-то несостоявшимся и неполноценным козлам.
«Но ведь я не такой, у меня ведь всё есть, не то, что у этих дурочек, или этих уродов», - Олег судорожно хватался за последнюю надежду.
Конечно, полоска порошка сейчас бы мигом освежила ему мозги, и отогнала паранойю куда-то далеко.
Надолго.
Как минимум, до утра.
Но Факи не было, не было и наркотиков.
Были лишь эти люди вокруг: и Олег с нарастающей внутри паникой понимал, что многие из присутствующих тут парней были вовсе не жалкие неудачники, как ему хотелось бы думать – заниматься чертовым самообманом, - и не только моложе его, но успешнее - и одетые в дорогие костюмы от Alexander McQueen (RIP, чувак), да и на тачки у входа он, увы для себя, обратил внимание.
Тем временем Фака заперся с Лилей в одной из кабинок клозета.
На мальчиков и девочек тут не делились, поэтому за дверцей, менее чем в метре от них, курили и тихо разговаривали, подрагивая, словно под воздействием легеньких разрядов тока, пропуская через себя примитивные биты играющей фоном музыки, почти, что однополые существа.
Просто кто-то долбился в одну дыры, а кто-то – в две.
«У меня есть полграмма», - подмигнула она ему.
«Заебца, отлично», - оскалился он.
«Слушай», - она театрально хлопнула себя по лбу, задев его ладонью по лицу – тесная, практически интимная обстановка сковывала телодвижения, так что нужно было переходить от ненужной жестикуляции – в делу: а они собрались тут вовсе не для того, чтобы заниматься взаимной мастурбацией, удовлетворять друг друга орально, или попытаться в строго ограниченном пространстве трахнуться – что Факе, при его габаритах, да и Лиля была отнюдь не крохой, казалось делом проблематичным и даже невозможным, - а просто решили хорошенько вынюхать по полоске порошка, он очень надеялся, что его старая боевая подруга порадует не феном, и коксом. – «Ведь можно просто разболтать все в воде, вот мы себе проблемы придумываем», - захихикала она.
«Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались», - пропел Фака. – «Не гони, порошок нужно нюхать, как пить не запивая, и ****ься без гандона», - он подмигнул Лили.
Она равнодушно пожала плечами, и протянула ему небольшой чек.
Тут было достаточно – на троих. Фака не забыл об Олеге.
Снаружи настойчиво постучали.
«Эй, я ссать хочу», - вякнул какой-то пидор, судя по голосу – бухой в говно.
«И как это чудо прошло через охрану? Должно быть – чертов мажор, чей-то сынок, или любовник, или – одна ***ня в двух ипостасях», - зло подумал Фака, собираясь выйти и дать ему в лицо.
«Успокойся», - Лиля обняла его.
«Может, поедем ко мне?» - нерешительно спросил Фака.
«Как-то в другой раз», - пообещал она, но по ее голосу он понял, что желанием она не горит.
Сучка вообще была холодная, словно лёд, казалось, что она хочет только одного – побыстрее заправиться, и свалить – в свой чертов эфир.
«Эй, вы там уснули? Мне тут что, всю ночь торчать?» - голубь за дверью не сбавлял обороты.
«Я убью его», - Фака понимал, что ковать железо нужно было, пока горячо, а брать Лилю – сегодня ночью, потому что потому будет поздно.
Чертова рутина…
Кажется, она читала его мысли.
«Давай, не тормози, закончим с этим», - сказала она нервно.
Фака молча высыпал большую часть порошка на тыльную сторону ладони – сподручнее способа употребления он не придумал – никаких тебе зеркал или, хотя бы, матового стекла.
«И о чем думали эти козлы дизайнеры?» - зло подумал он. – «Оставлю Олегу. Он просил. Если ты не против», - объяснил он, засунув свободной рукой чек с остатками кокса в карман пиджака.
Лиля не знала, кто такой Олег.
Было видно, что она спешит.
«Начинай», - сказала она ему, будто одергивая.
Он неаккуратно разделил порошок на две неровные части, отчасти напоминающие дорожки.
«Придется хорошенько поработать носом», - подумал он, и вопросительно посмотрел на Лилю.
Та кивнула, подгоняя его.
Он припал ноздрей к той части кокса, что была больше, и резко вдохнул.
Нос обожгло. Он чувствовал, как порошок, будто сопли, вот-вот капнет ему на грудь, и принялся резко втягивать носом воздух: один, два три. Он сглотнул, чувствуя, как пульсирует слегка травмированная носоглотка.
Резко захотелось пить.
«Дай мне», - сказала Лиля ему, обрывая его прислушивания к собственным ощущениям.
«Не побрезгуешь?» - улыбнулся он, ощущая, как по всему телу проходит первая теплая волна надвигающегося кайфа, и в голове зарождаются первые искорки эйфории.
«А ты не брезговал, когда подлизывал меня?» - одернула его Лиля, надеясь, должно быть, ранить его мужское самолюбие, но Фака готовился поймать вторую волну приятных ощущений, поэтому пропустил ее слова мимо ушей.
Она взяла его ладонь своими длинными пальцами. Нежно, словно член. Когда-то, совсем давно, когда она еще толком не научилась дрочить – о, какой технике ее научили потом, чуть позже, когда Факи, увы, не было рядом, - она точно так же – боязливо, как сейчас – боясь просыпать кокс, дрочила ему, а сейчас – припала к его руке, всасывая порошок.
Лиля закончила.
Они молчали.
Фака надеялся, что наркотики разговорят ее, и она будет с ним чуть поласковее, но нет – голова у сучки была занята эфиром, так что, приободрившись, она решительно тряхнула головой, достала из сумочки косметичку, проверила носик (Фака тоже, на всякий случай, шмыгнул, и провел под ним указательным пальцем), и отворила дверь…
… едва не сбив с ног торчавшего под кабинкой парня.
«Это тот самый пидор», - радостно подумал Фака.
Кокс вовсе не делал его благодушным.
Он оглянулся по сторонам – на них все так же равнодушно взирали какие-то туши.
«Извините, нам нужно с парнем по****еть», - сказал он, манерно обращаясь ко всем.
Все отнеслись с пониманием.
«Иди, я догоню», - сказал он удаляющейся Лиле, и не собиравшейся его ждать.
Фака втолкнул парня в кабинку, где только что они нюхали с Лилей, и закрыл дверцу.
«Ты что, подслушивал», - на какое-то мгновение его охватила паника: а что, если перед ним – стукач, пойдет сейчас и заложит ребятам из спецотдела, которые наверняка тусуютя тут – все в штатском, и якобы не при делах, - а у него на кармане пресс…
«Да я просто поссать хотел», - затрясся тот.
«Чмо, бля», - выругался Фака, и несколько раз ударил парня.
Учитывая то, что тот был легче его раза в два – точно, не пацан – а просто баба какая-то, он, потеряв координацию, сразу же пополз вниз, прямехонько на пол.
Фака схватил его за ворот розового джемпера, и засунул голову в унитаз.
«Ну, хули?» - принялся ругаться он, сам толком не понимая, что хочет услышать в ответ от этого бедолаги, и вообще – на хер он ему сдался.
Не придумав ничего лучшего, и вспомнив любимые фильмы Гая Риччи, он спустил воду: ублюдок, которого он продолжал все так же крепко держать, затрепыхался, попытавшись вырваться, однако силы были явно неравны, плюс Фака принялся лупить его по голове стульчаком, зажав им, наконец, голубю голову, и надавив сверху всем своим весом.
Можно было для надежности еще и ногами попрыгать, но парень и без этого как-то весь обмяк, и затих.
Фака выпрямился, пригладил пятерней несуществующую прядь волос, с удовольствием ощутил пружинящую в ногах, и идущую вверх по телу, словно по проводам, энергию (может, точно попрыгать?), он глубоко вдохнул, и вышел.
Казалось, никто не обращал на него никакого внимания, он будто не существовал и двигался в параллельном измерении, так что Фака спокойно преодолел расстояние до их столика, и радостно плюхнулся рядом с Олегом.
Увидев, что его товарищ возвращается, он вздохнул с облегчением: все же, пауза затянулась, и телки уже, вот-вот, казалось, готовы были упорхнуть.
«Ты где лазил?» - злобно спросил Олег.
Фака обнял покинутую подругу, которая, казалось, даже не заметила его возвращения, и продолжала сосать через полосатую пластиковую трубочку алкоголь с соком, и смотрела сквозь тела и стены, в ведомые лишь ей пустоты бытия.
Несмотря на гнетущий настрой, царящий в их маленькой компании, Фака был на таком позитиве, что заставить его прекратить улыбаться не могли даже отсутствующие выражения лиц телок и эти претензии со стороны Олега.
«Добывал тебе наркотики», - сказал он благодушно.
«Не ****и», - огрызнулся Олег.
Фака вдруг понял, насколько тоскливо сейчас, должно быть, было на душе у его товарища, и проникся к нему искренней и чистой наркотической жалостью, бесконечно страстно желая всем своим нутром поделиться с ним радостью.
Он бы с радостью поделился своим отличным настроением не только с Олегом, но и со всеми – новой подругой, ее подругой, несмотря на то, что она, откровенно говоря, была не в его вкусе – нормальная телка, но все равно – что-то не то, нет шарма, явно – девочка из рабоче-крестьянской династии, преемственность профессий, типа того – только она работала у другого станка, не то что ее отце и, может быть, даже мать; он даже с радостью перекинулся бы несколькими словами с этим козлом – ну, советником мэра, он как раз сидел сейчас и разглядывал его, должно быть, что-то там себе вспомнил – они виделись пару раз: бизнес – ничего лишнего; да, к черту – со всеми тут в клубе!
Фака поделился бы своей радостью со всеми, если бы у него было достаточное количество порошка.
Типа, давайте веселиться и все такое.
«Скоро тридцать, но все, будто тогда – в начале нулевых… ****ато», - радостно думал он.
Советник мэры отвел от него взгляд, похлопал себя по нагрудному карману, встал, и с загадочным видом отправился в сторону туалета.
Фака протянул Олегу чек с остатками кокса.
«Иди в парашу, только там один козел лежит, ты не удивляйся», - сказал он.
«Какой козел?» - не понял его товарищ.
«Слушай, ты что, никогда раньше не нюхал», - Фака попытался подъебать его при телках.
Это было гадко – это самоутверждение за счет другого, но он вовсе не воспринимал это, как, должно быть, понял насупившийся враз Олег: просто у Факи было специфическое чувство юмора, и все.
«Не *** обижаться», - подбодрил он своего товарища, и бросил кокс перед ним на столик.
«Ты с ума сошел», - Олег нервно спрятал пакетик в карман, и оглянулся по сторонам: не запалил ли их кто-то.
Их сучки, и те никак не отреагировали.
«С вами поделится?» - спросил Олег зачем-то телок.
«Чего?» - равнодушно в унисон не поняли они.
«Ты гонишь, вали уже давай», - подмигнул ему Фака.
Олег встал, и пошел в свою Мекку, казалось, на негнущихся ногах.
«Ничего, сейчас поправишься, чувак», - крикнул он ему вслед.
Как только Олег ушел, девочки, переглянувшись между собой, начали вылезать из-за столик.
«Эй, вы куда?» - Фака опешил от такой наглости: похоже, они собирались их продинамить, и это было не хорошо, это было чертовски плохо – ломало весь кайф, например, и поэтому за такое нужно было бить их юные личики, на некоторое время позабыв о переполняющем его позитиве.
«Потанцуем», - ответила подругу, на которую он уже имел планы.
Вообще, в идеале, Фака рассчитывал, что они потрахаются где-нибудь – у него на хате, или у Олега – не суть важно, два на два. Короче, он рассчитывал поиметь обеих подруг, но первым делом он собирался натянуть эту сучку.
«Гоните», - сыграв на опережение, он быстро схватил ее мобильный телефон, беспечно лежащий на столе, и спрятал его в карман пиджака. – «Как вернешься – отдам», - сказал он не терпящим возражением тоном.
Малышка, не ожидая такого поворота, сначала даже опешила, но потом, все так же молча, переглянулась с подругой, повела плечами, и кивнула.
Оставшись в гордом одиночестве, Фака быстро оглянулся и, увидев недопитый коктейль, залпом осушил бокал, почувствовав, как слегка терпкое от алкоголя пойло течет оросит его пересохшее горло.
«Где официант?» - подумал он.
Освещение на мгновение моргнуло.
Фака подумал, что его просто глючит.
«Нужно найти Лилю», - почему-то подумал он.
В нос ему ударил зловонный душазий запах.
«Что за хер?» - подумал он.
Кто-то побежал к выходу: один, второй, третий.
Народ продолжал мирно гудеть, кажется, ничего не замечая.
Фака поднял голову: над ними дымилась и искрилась проводка.
Дышать было все труднее.
«Вот дерьмо», - он быстро поднялся: благо, их столик был рядом с выходом, поэтому он быстро пошагал туда, расталкивая толпящихся перед ним ничего не понимающих уродов, чувствуя, как сзади на него наседает толпа.
Он выскочил на улицу одним из первых, когда дышать уже было невозможно, поэтому он просто задержал дыхание, слыша, как за ним кричат, стонут и умирают его бесы…
Тяжело дыша, он оглянулся: через тонкую щель дверей буквально вываливались задыхающиеся люди, падали на землю, корчась в конвульсиях, хрипя и страдая.
Фака почувствовал, как у него завибрировало в кармане пиджака: это был конфискованный у телки телефон.
Он поднес трубку к уху.
«Алло, доченька, с тобой все нормально?» - услышал он встревоженный женский голос. – «Почему ты не отвечаешь, я тебе уже час звоню. Алло, ты меня слышишь? Доченька?»..
«Дерьмо», - выругался Фака, и швырнул телефон о землю.
Он не разлетелся, а полетел, попрыгивая, к растущей горе трупов.
(Киев-Москва, 2009-2010)