Возле одного из старых двухэтажных домов – кирпичный низ, деревянный верх – Георгий вынужден был задержаться, чтобы завязать развязавшийся шнурок кроссовки.
Скрипнула дверь в центре фасада, и на улицу выглянула девочка лет двенадцати с выгоревшими на солнце волосами. Она была одета в обесцветившийся, заношенный, давно не стиранный плащ. Ноги ее, как почти у всех подростков, были худы, поцарапаны и немыты. Даже за два шага от нее пахло курятником.
– Дяденька, можно вас на минуточку, – сказала она, зыркая по сторонам, как при переходе улицы. – Вы не могли бы помочь?..
– А в чем дело? – Георгий затянул шнурок и выпрямился.
– Тут помочь нужно... – повторила девочка и скрылась в дверях с видом побитой собаки.
Георгий неохотно зашел в грязный полутемный подъезд, готовый к любым неожиданностям, и увидел светлое пятно плаща, маячившее возле деревянных перил лестницы, ведущей на второй этаж. Когда он подошел к девочке, та, отведя глаза в сторону и книзу, попросила закурить. Он вгляделся в ее лицо. Юная, но уже с чертами, отмеченными пороками. Георгий полез в карман за сигаретами. Вообще-то, сначала он хотел возмутиться, потом сказать ей какую-нибудь глупость о вреде курения для малолетних, но в конце концов осознал, что все семена разумного, доброго, вечного давно упали на каменистую почву и не дадут никаких всходов, и, значит, бессмысленно сотрясать воздух словесами.
Она всунула грязные свои пальцы в протянутую пачку и выпотрошила оттуда сигарету, при этом девочка перестала держать полы своего плаща и они разошлись в стороны. Девочка была голой. Там, где у женщины обычно виднеется треугольник волос, у нее ничего не было, а ниже – тонкая розоватая полоска по-детски припухлых половых губ. Теперь девочка гипнотизировала глазами Георгийа, и плащ ее раскрывался все шире.
– Хорошо бы еще спичек... – произнесла она каким-то севшим голосом, все-таки новое для нее ремесло еще не стало привычным, она еще волновалась, стыдилась, быть может.
«Моей дочке сейчас примерно столько же… – подумал Георгий, поднося огонь зажигалки к дрожащему кончику направленной на него сигареты. – Лилия панели. Маленькая девочка с глазами волчицы. Раньше она загорала бы в пионерском лагере... Кто виноват?»
– Я много не возьму, – торопливо сказала девочка, нервно выпуская дым в заплеванный, закопченный потолок, – всего 200 лебов... или блок американских сигарет...
Георгий повернулся, чтобы выйти вон.
– Что, тебе жалко?! – взвизгнула она ему в спину. – Дешевле тебе никто не даст!..
С улицы зашел грузный мужчина и закрыл дверь подъезда на длинный изогнутый крючок. Сверху послышался жалобный скрип деревянных ступенек. По лестнице спускалась толстая баба с пропитым лицом, в грязном, драном халате.
– Что тут происходит, – спросила она низким прокуренным голосом, – кого насилуют?
Увидев Георгия, женщина заорала: – Ах ты паскудник! Ты что тут делаешь, тварь ты этакая?! Василий, ну-ка держи его!
Зашедший с улицы мужик, раскорячил руки, похожие на грабли, и пошел на Георгия, сверкая остатками социалистических железных зубов. Георгий сунул руку в карман для понта, Василий сразу остановился, весь напрягся, и возле рукава его засаленного пиджака что-то зловеще замерцало.
– Сколько я вам должен? – миролюбиво спросил Георгий.
– Вот это другое дело, – сказала баба, перестав орать, а ее напарник расслабился. – Два стольника пожалел, теперь все отдашь...
Георгий вынул из кармана бумажник и бросил его на пол, чуть левее себя.
– Часы пусть снимает, – приказала женщина, свесившись с лестницы, и ее рыхлые груди растеклись по перилам.
– Да-да и часы тоже, – повторил Василий и от себя добавил: – а то сдам тебя щас ребятам из «Домкомобороны». – Он повернулся плечом, показывая на рукаве скрученную повязку бойца домового комитета самообороны. – Они без лишних рассусоливаний вздернут тебя на перекладине как насильника. Но сначала мы тебе кое-что отрежем...
Мужик засмеялся хрюкающим смехом и нетерпеливо переступил ногами. Георгий сделал вид, что расстегивает ремешок часов, очень надеясь, что мужик не удержится и, потеряв бдительность, начнет мародерствовать. Расчет оказался верен.
Мужик нагнулся за кошельком. Георгий сразу ударил ногой ему в селезенку. Мужик громко выдохнул и болеезненно скрючился. Георгий хотел добавить ему левой в переносицу, чтобы сразу отключить противника, но почему-то пожалел вымогателя и лишь не больно – подошвой – толкнул его в плечо. Мужик отлетел под лестницу, успев, однако, сцапать бумажник. Документов в нем не было, и Георгий решил за лучшее, оставив псам кость, побыстрее сматывать отсюда удочки. Конечно же, не через парадное, где можно было наскочить на патруль. Уходить лучше через двор. Он повернулся и устремился к запасной двери, ведущей во двор дома. Однако девочка вцепилась в его одежду как дикая кошка и стала орать благим матом. Георгий с трудом оторвал от себя ее тонкие цепкие руки и отбросил этого дурно пахнувшего зверька в объятия подбежавшей женщины.
Он вышиб запертую на хлипкую задвижку дверь и, пролетев над порогом, быстро захлопнул ее. Крики мгновенно захлебнулись. Возле зловонной помойки с нечистотами он с разбега переметнул через забор свое еще послушное тело, с треском обрушился в какие-то заросли, страшась напороться животом на какой-нибудь железный прут, но приземлился довольно удачно и рванул другим двором на параллельную улицу.
Из подворотни он вышел спокойным деловым шагом местного жителя, отягощенного житейскими нуждами. И сразу же налетел на патруль. Его остановили, и он мысленно похвалил себя за самообладание и выдержку, за то, что не заметался и не побежал от них, за что мог запросто получить гроздь свинца в спину. Машинально подавая свой «аусвайс» представителям закона и чутко прислушиваясь, не доносятся ли крики из соседнего двора, Георгий пропустил мимо ушей вопрос командира патруля.
– Простите, что вы сказали? – спросил Георгий и отметил про себя, что голос его звучит уж слишком спокойно, а стало быть, неестественно.
– Ты что, глухой? – с насморочным прононсом сказал милиционер в звании сержанта, одетый в пыльную невзрачную форму российского образца, сверля Георгия своими близко посаженными глазами и одновременно изучая документы. – В эту сторону движение пешеходов и транспорта перекрыто. Давай обратно...
– Но у меня там дом… и мастерская... – уже уверенным тоном лояльного и полезного родине гражданина произнес Георгий.
– Что за мастерская? – подозрительно сощурив левый глаз, спросил этот низкорослый властелин и бросил беглый взгляд на волосы гражданина. – По производству чего?..
– По производству картин, – язвительным тоном ответил гражданин. – Я художник.
– А-а... художник, – разочарованно протянул офицер, и его казенная физиономия презрительно перекосилась.
Патрульные проверили паспорт, корешок-приложение об этнической принадлежности, вкладыш о гражданстве, справки об уплате всех налогов и о сдачи норм ГТО, членский билет «ОБМОСХУДА» – Объединение Молодых и Старых Художников. Все было в порядке.
Георгий забрал свои документы и попросил разрешения продолжить путь.
– Почему не носите профессиональный значок?
– Я свободный художник...
– Вот и наденьте значок свободного художника. Порядка не знаете?
– Хорошо, как только приду в мастерскую, так сразу и надену...
– Какая, к черту мастерская! – повысил голос офицер, уперев руку в грудь дураку-аборигену. – Там стреляют, вам понятно? Могут убить. Давайте – в обход, в обход идите. Быстро, быстро...
Он говорил тоном, каким обычно объясняются военные при исполнении с тупыми штатскими. Двое его подчиненных топтались рядом.
Рядовые патруля: один – в каске, бронежилете, стоял, безучастно положа усталые руки на короткоствольный автомат. Другой, более подвижный – ополченец из Казачьего войска, одетый в этот их опереточно-маскарадный костюм, в папахе и с шашкой на боку. Винтовку казак держал за спиной стволом вниз. Чтобы одним резким движением пустить ее в дело. Если, конечно, она у него выстрелит.
Не слушая никаких возражений, офицер загнал Георгия обратно в подворотню.
Вокруг было тихо, и Георгий решил переждать в этом чужом дворе. Он уселся на старую автомобильную покрышку, в которой была земля и росли хилые цветы, и закурил. Где-то действительно начали стрелять, даже, кажется, из тяжелого пулемета. Потом несколько раз грохнуло и дребезжащее эхо прокатилось по кварталам. Это уже била пушка. «С кем они воюют? – подумал он.
Когда иссякло терпение, Георгий встал, прошел в подворотню и выглянул на улицу. Безмолвие и безлюдье. Отлично, подумал он и быстро зашагал в запретную сторону.