Снега в ту зиму выпало рекордно много за последние пять или шесть лет. Макс при разговоре с Лейлой даже не припомнил, когда раньше сугробы достигали человеческого роста. И такая необычная заснеженность не могла не радовать: значит, реке этим летом будет радостно.
Пока стояли морозы, он не приходил к берегу. Лек (так называл он реку) все равно спала, закованная в толстый лед, и, конечно, не слышала его. Весной он тоже не мог к ней пробраться: все вокруг таяло, и можно было увязнуть в каше из грязного снега. Он смотрел на Лек издали, с высокого холма. Оттуда многое можно было увидеть: и происходящее внизу, и на том берегу, покрытом заповедным лесом. В этот лес можно попасть, переплыв реку в лодке. И берет за это «паромщик» пятьдесят рублей – вполне приемлемая цена, вот только обратно не забыл бы доставить. И Лек на такие переправы смотрит благосклонно. Она вообще на многое смотрит благосклонно или спокойно. И смиренно принимает любые расправы над ней.
Он увидел Лейлу возле спуска к реке. Солнце весело выглядывало из-за облаков, заставляя невольно щуриться. Он давно обещал ей показать особый организм, постепенно чахнущий. Она специально приехала сюда из другого города, так как не могла поверить, что река может стать организмом. Макс ее поправил: не «стать», а «быть», потому что Лек с самого начала – живая.
Они спустились по разбитой дорожке к церкви, которую никак не могли достроить приезжие уже пятнадцать лет. Затем двигались по голой тропинке среди бурно завоевывающих свои пространства деревьев. Отовсюду звучал разноголосый хор певчих. Только вот соловьев неслышно было среди остальных (они, кстати, так и не появились в том году). Обилие листьев дикой клубники обещало роскошный урожай. Эти ягодные поляны тоже были неотъемлемой частью Лек. Вся природа обещала приятную встречу.
Не дойдя до берега, оба почувствовали смутную тревогу. Они не говорили друг другу ни о чем, но глаза каждого выражали непонятное тягостное чувство.
Макс резко остановился, взгляд Лейлы упал на кромку мутной воды, она вздрогнула. Из воды исступленно рвались вверх ивы. На поверхности неподвижной глади нашли временное, вольное пристанище смятый пластик пищевых контейнеров, коробки из-под сока, вина, всякий прочий хлам. Чуть поодаль, справа, колыхались от накатывающихся легких волн стеклянные бутылки. Это была разлившаяся Лек, снежная зима напоила собой реку до пугающих размеров.
Тревожное чувство усилилось от неожиданно наплывших туч. Грязная поверхность болотно-зеленой воды смотрелась зловеще. Зеленое стекло бутылок беспокойно принимало холодные волны. Лейла инстинктивно отодвинулась назад, Макс продолжал стоять у самой воды. Затем повернулся, и они вместе пошли обратно, не оглядываясь. Всю дорогу не проходило появившееся вдруг ощущение, что река догоняет их сзади.
Ночью Лейле снился тяжелый наплыв реки на лес. К такой реке вообще лучше не подходить, не видеть ее. Зрелище пожирания одной части природы другой порой вызывает ужас своим нелогичным безумием. Грязная Лек захватывала все дальше занятую деревьями территорию. А ведь именно эти деревья в дружной компании с цепкими кустарниками держали собой снег, не давая ему во время глобального таяния быстро уйти с течением. Эти воды постепенно, медленно просачивались в землю, чтобы питать реку в летний сезон.
Только клубничные поляны остались нетронутыми, раскинувшись на недостижимом для воды пригорке.
Лейла проснулась среди ночи с мокрыми волосами. Даже открыв глаза, она продолжала ощущать свинцовую массу сна. Едва заметное движение реки отзывалось ледяным ужасом. Только утром, после горячей чашки кофе она стала обретать светлые мысли.
– Когда-то Лек всецело владела тем лесом, который затопила, – говорил на следующий день по телефону Макс. – И леса-то тогда не было, эти просторы всецело занимала могучая река. Затем людям стал необходим чистейший, высококачественный песок, который скрывало дно. В течение полутора десятков лет шла упорная работа по добыче этого строительного материала для возведения олимпийских объектов и широкой дороги без светофоров. Такого удара Лек не выдержала. Реки стонут безмолвно, и никто не слышит их молитвы, тем более, люди. За короткий срок она обмелела. И продолжает мелеть. Когда-то везде судоходная, в своем верхнем течении теперь не способна принимать пароходы. Донная эрозия будет длиться еще долго, принося, помимо других бед, обсыхание мелководий – биопродуктивной зоны, где нерестится рыба, живут моллюски-фильтранты, высшие водные растения. А это означает, что постепенно Лек становится еще и безрыбной. Не спасает даже то, что каждый год в нее сбрасывают пятнадцать тысяч мальков стерляди: потому что рыба не способна воспроизводить себя в Лек.
Прошло тридцать дней с тех пор, как произошло затопление леса. Все это время Лейла была далеко. Но когда наступала теплая летняя темнота, вспоминала свою единственную встречу с рекой. Даже не видя ее прежде, она все больше верила Максу, что Лек живая. Умеет любить и страдать, и безропотно принимает свою участь.
Безумный взгляд вышедшей из берегов реки возвращался к Лейле по ночам. Снова и снова она видела ивы, в отчаянном порыве пытающиеся вырваться из тяжелых объятий Лек. В какой-то момент Лейла услышала ее голос. Мокрый шелест ветром пронесся, оставив едва уловимое шевеление в душе. Может, так река захватила ее в плен, как и весенние деревья? Этот голос оставил чувство безнадежности, похожий на отголосок того, что испытали они с Максом возле мутной воды.
Лейла не противилась необъявленному владению ее душой. Она первая пришла на свидание с рекой, и при встрече случайно приоткрылась сквозняку сырой погоды. А такое не проходит бесследно. С тех пор Лек медленно входила в человека, наведываясь ему в видениях, глубоких снах, воспоминаниях. Будоража подсознание. И невольно теперь по-другому виделась повседневная жизнь.
Лейла стала чаще звонить Максу и рассказывать о происходящем с ней. Порой она срывалась, кричала, обвиняя его в жестокости: ведь он знал, знал, к чему приведет встреча с рекой. Макс сначала отмалчивался, лишь вздыхая. Затем как-то признался, что и не предполагал, чем закончится короткое свидание с полноводной сущностью. К тому же Лейла сама изъявила желание побывать на берегу «замечательной речки», потому что ей, живущей в захваченном небоскребами мегаполисе, так не хватает «общения с природой». Наверно, и не надо было устраивать такого общения, потому что не готова она, слаба перед природными силами. Ведь встречаются каждый день с рекой другие люди, и ничего не происходит с ними. Они остаются такими же, какими были раньше, всегда.
– Но почему взгляд Лек был безумным в день нашей встречи с ней? – спросила Лейла позже, когда более ровным стало ее настроение, и она перестала, наконец, изливать свое бессильное возмущение в трубку. Слушала Макса и спокойно смотрела на оконное стекло, омываемое снаружи теплым дождем.
– Неужели ты сама не поняла, – был ответ. – Ведь еще совсем недавно, всего-то несколько десятилетий назад (а для реки это совсем немного), она владела всей той землей, на которой сейчас растут деревья. Это теперь их земля, ведь известно, что хорошее место долго пустым не бывает. Разлившись до своих прежних краев, Лек вспомнила себя былую и с отчаянным безумием хотела хоть ненадолго, но почувствовать свою древнюю силу.
Лейла слушала и молчала, она молчала, и когда Макс перестал говорить. А затем прошептала, что с тех пор она боится ночей. Как только наступает темнота, снова солнечное небо застилается серыми облаками, и трудно отвлечься от созерцания безмолвной мутной воды. Река приходит к ней в видениях, снах, она приходит, как только душа становится беззащитной. И никуда не деться от такого ужасного по своей грандиозности наваждению.
Дождь за окном набрал силу и неистово бил косым потоком. Казалось, сама река бьется волнами о стекло, истерзанным телом желая ворваться в дом. Лейла не в силах оторваться, смотрела на стихию.
– Ты меня слышишь? – обеспокоенно спросил Макс. – Где ты, почему не отвечаешь?
Лейла встала, чтобы открыть окно и дать волю грохочущей грозой воде. Когда природа делается вдруг огромной, невозможно удержаться под ее натиском.
От очередного взволнованного вопроса девушка вздрогнула. Где-то далеко Макс настойчиво просил ее сказать хоть что-нибудь. Девушка снова села, откинула волосы на спину. Дождь, наконец, стал утихать.
Макс предложил ей уехать из шумного города и поселиться недалеко от дивной речушки. Лейла засмеялась. Впервые за этот месяц она засмеялась в трубку, и сказала, что это уж точно полная нелепица – сменить каменный рай на прозябание в глуши. Да еще и возле Лек.
– Но рядом с рекой совсем по-другому все будет, – убеждал ее Макс. – Бывает такое – вдали сильнее чувствуешь нечто, чем вблизи. Мне и самому иногда хочется уехать отсюда подальше, в далекую и счастливую чужбину. Где нет медленно умирающей Лек, ее мутных и грязных вод весной, когда она, ненадолго завладев своей бывшей собственностью, становится непредсказуемой и страшной. Я слишком много общался с ней наедине. Я пытался ее понять. А когда кого-то пытаешься понять, невольно оказываешься посвященным в его тайны. Узнав душу Лек, ты уже становишься другим. И теперь я каждый день, даже зимой, поднимаюсь на высокий холм, чтобы оттуда смотреть на того, кто мне доверился. А такое доверие обязывает.
В один из жарких июльских дней Лейла снова стояла у разбитой дорожки, ведущей вниз. Подошел Макс, и они пошли мимо строящейся церкви, затем – средь бурно разросшихся деревьев. Чтобы встретиться с Лек.
Клубника созрела, и можно было найти целые полянки с нетронутой ягодой. Природа снова обещала самую приятную встречу.
У того места, где в прошлый раз они увидели кромку мутной воды с плавающим мусором на поверхности, была сухая истоптанная земля. По ней ходили люди с надувными матрацами и пакетами с едой, бегали довольные всем на свете дети. Макс с Лейлой продолжили путь средь склонившихся ив, орошаемые их слезами. Воспоминания всколыхнулись, ненадолго. Впереди все больше открывался взору широкий песчаный берег, заполненный отдыхающими людьми.
Лейла стояла в купальнике, ноги приятно грел пляжный песок. Наклонившись вниз, можно было увидеть множество обломанных ракушек моллюсков, когда-то очищавших реку. Лек текла по изогнутому руслу, неся свои воды издалека. И она была меньше, намного меньше, чем тогда, поздней весной, во время половодья.
Лек словно не замечала никого. Ни шумно, с брызгами резвящихся малышей, с разбега бросающихся в накатывающиеся волны. Ни яркого солнца, которое и не думало прятаться за немногочисленные облака. Она даже не видела Лейлу, которая провожала взглядом ее безостановочное течение. Только Макс задумчиво молчал, будто сам не замечая реку и смотря на другой берег. Он-то гораздо больше остальных знал о ее тайнах.