Заза Датишвили Встреча. Отрывок из романа

 
             ВТОРОЕ МЕСТО НА КОНКУРСЕ "65 ЛЕТ СО ДНЯ ПОБЕДЫ"   


        ...Тот солдат...Весь в пыли... После очередной атаки... Николай случайно столкнулся с ним, вернее, почувствовал  его взгляд и резко повернулся к опасности. Тот полулежал чуть в стороне, в тени у большого валуна, и смотрел на него, как больной пес. Видимо, он пытался наложить на плечо жгут: рукав серой гимнастерки был в крови.
  Короткий «Шмайсер» лежал в стороне. Солдат перевел взгляд на автомат, но понял, что не успеет, и снова взглянул на него - по-псиному, заискивающе.
- Не балуй, фриц, - сказал Николай хрипло, и пинком отбросил автомат.
Палец, дрогнувший, было, выстрелить, медленно расслабился.Они долго смотрели друг на друга, пытаясь предугадать свое и чужое будущее.
- Их нихт фриц, - выставил ладонь тот. - Их бин  унгариш...унгариш...
Сказал и отвел глаза, не надеясь, что его услышит этот русский солдат - с покрасневшими от бессонницы и пыли, синими глазами. Он и не должен был понять. Было бы странно, еслиб он не выстрелил, потому, как это было естественно и понятно для обоих. Они давно жили по этим  звериным порядкам, не щадя ни себя, ни врага.
- Венгр? – переспросил Николай.
- Да-да, венгр, - повторил тот по-русски.
- Шандор Петефи, значит?
Солдат  радостно закивал головой, скривив ухмылку на бледном лице.
- Зачем  воюешь, если  венгр?
     Спросил и понял, что глупо, глупо было об этом спрашивать! С таким же успехом он мог спросить немца – «Зачем воюешь, если немец?! Если у вас есть такие гиганты, как Гете и Бетховен? Шоппенгауер и Кант? Неужели  то моральное бремя - быть менторами целой нации,  да что нации – всего человечества, которое они  взвалили на свои могучие плечи, не пробудило в вас того, что ваш припадочный  ефрейтор назвал «химерой»!..
    ...Но, если глобальное Николаю было неподвластно, то он мог хотя бы здесь, в этом пыльном «государстве», где один был царем, а другой - подданным,  вершить свою и его судьбу так, как велела совесть.
 Он вспомнил отца:
«Когда мы рассматриваем нацию как явление, примечая ей место в мировой истории - говорил тот назидательно, поднимая  палец, - надо стать не ее обвинителем, выискивая в ее развитии позорные страницы, а защитником, приводя в оправдание те единые, общечеловеческие и гуманистические мыслительные процессы, которые рождались в умах лучших ее представителей, часто обрекая их на роль нравственного громоотвода..."
- Дай  посмотреть...- неожиданно сказали  потрескавшиеся губы, - не бойся...
Закинув автомат за спину, Николай присел на корточки и осмотрел плечо. Рана была пустяковая, но сильно кровила.
- Давай ремень.
Он взял из застывших рук солдата полотняный ремень и затянул выше ранения.
- Ну вот... час-полтора можно поносить.
- Спасибо...- сказал тот, и неожиданно начал беззвучно плакать, – спасибо...
      В этот миг Николаю показалось, что перед ним сидит не лютый враг, беспощадно прущий на его землю, а  старый приятель, по неосторожности попавший в дурную историю. Что-то стало их обьединять. Может – эта чертова гора, а может - пыль и гарь, которой они вместе дышали... Возможно, с этим венгром дома сидел венгр – отец и, смакуя венгерское вино, разглагольствовал о том – как это верно и правильно – хоть и трудно - быть сердобольным и по-библейски всепрощающим... А может, их связывала одинаковая солдатская доля,- та подневольность, которая вопреки их устремлениям и желаниям, толкала обоих по синим и красным смертельным стрелам, -  кем-то начерченным на огромных картах, - хладнокровно сметая их в процент ожидаемых потерь...
- Иди, - устало выдохнул Николай. – Иди к своему Шандору Петефи... Это он тебя спас сегодня.
Солдат не сдвинулся с места, не совсем поняв, о чем речь. Он ожидал чего угодно - смерти,  плена, но...
- Иди, говорю! – повторил Николай, и повернувшись, пошел прочь, наверняка зная, что тот не выстрелит:
Кишка была тонка...