Последние каникулы
Грезы о Городе или путь, который не выбирают
- «…В Городе жили более миллиона человек. Его красота признавалась всеми. В сероватой дымке пролива путника встречало мерцающее море розового кирпича с волнистым горизонтом из множества куполов. Городские храмы, дворцы и сады, прекрасные сами по себе, были полны лучших образцов классической скульптуры. Мраморные стены переливались радужными мозаиками. Несмотря на нищету и бесправие, уживавшиеся рядом с богатством и великолепием, этот Город на границе Востока и Запада долгие века служил маяком цивилизации…» - Ингвальд медленно закрыл глаза, явно погружаясь в мир прочитанного, шоколадно- коричневый объемистый том выпал из его рук и с треском ударился оземь.
Сидя на полу у бело-голубой стены в их комнате и сжимая ладонями голову, Ингвальд напоминал блаженного.
«Студенческое общежитие» «академиков» было более чем необычным. Никакого шума и никакого соседства. Дмитрию с Ингвальдом отводилось в полное и единоличное пользование целое здание непонятной формы. Вообще, отсутствие людей или, вернее, других разумных существ, пустынность и уединение, как заметил Дмитрий, были задуманы в качестве отличительных характеристик мира КS или его части – Академии.
На первом этаже располагалось нечто вроде маленького Дендрария, зимнего сада, поразившего Дмитрия удивительными образцами растительности. На втором этаже он обнаружил искусственный водоем, наполненный светло голубой жидкостью, источавшей приятные ароматы и странно охлаждавшей и освежавшей кожу. На третьем - «жилом» этаже находились всего лишь две комнаты, в одной из которых они с Ингвальдом и обретались все свободное время.
- Завтра, в крайнем случае, через несколько дней, все решится. Я уже знаю все наизусть. Конкурс выдержать вполне реально. Я его вижу во сне почти каждую ночь, - продолжал Ингвальд.
Диму поразил полубезумный блеск его глаз.
- Кого ты видишь? – Дима расположился у окна, сквозь которое в комнату проникал мягкий и, казалось, закатный, приглушенный тонкой перегородкой свет.
- Город, - просто ответил Ингвальд. Закинув руки за голову и вытянувшись во весь рост на мягкой пульсирующей поверхности пола, он устремил свой мечтательный взгляд в куполообразный потолок.
- О котором сейчас читал? – спросил Дима и поднял с пола книгу.
- Я о нем не читал, я о нем бредил. Брежу уже второй курс.
- «Секреты исчезнувших цивилизаций», - прочитал Дима, листая том.
– Если я реально пройду конкурс, то стану участником выхода.
- «Выхода»?
- Готовится массовый выход в этот Город. Массовый… то есть выход группы. Это редкость, обычно КS работают в одиночку. Ну, конечно, в компании своих дам-воительниц.
- Перекресток древнего мира… Святой город в бесплодной пустыне… Мир золота и крови… - Дмитрий углубился в книгу.
- Студенту-третьекурснику собственная дама-воин не полагается – стало быть, выбирать не приходится. – Ингвальд продолжал пребывать в своих грезах.
– Что-то знакомое… - Обратился к нему Дима, оторвавшись от чтения.
- Не удивительно, - ответил тот. – Твой собственный мир значится в каталоге по нескольким позициям.
- Эта книга – каталог, - наткнувшись на озадаченный взгляд землянина, продолжал Ингвальд, - каталог миров, цивилизаций, до конца не исследованных и непознанных с целью приобщения всего уникального и ценного, рожденного в них, к вселенской сокровищнице знаний.
- Например, посредством внесения информации в голубой шар Академической библиотеки?
- Ну, это частность. Библиотека – всего лишь один из многих центров хранения информации сообщества КS. Ты видел самую малую ее часть. Библиотека, кстати, создавалась, несколько тысячелетий.
Оконная перегородка мягкого сияющего желтого цвета легко взлетела вверх, и в комнату к юношам ворвался свежий ветер. Дмитрий вздрогнул от неожиданности: он ощутил прикосновение к коже легкого морского бриза и, казалось, услышал крики чаек.
- Что это?
За окном их взорам предстала огромная морская долина, по линии горизонта соприкасающаяся с голубой бездной неба. Желтая прибрежная полоска песка, перемежаясь небольшими барханами, была пустынна и целомудренно чиста. Морская гладь будоражилась белыми пузырчатыми гребешками легких волн. У кромки побережья прозрачная вода выставляла на обозрение чистую песочную поверхность. Метрах в ста от берега чернота морской глади свидетельствовала о нешуточной глубине. В бездонной поверхности моря оживали яркими веселыми зайчиками солнечные лучи (солнечные?!).
Где он все это уже видел? Если зажмуриться, можно вновь ощутить тепло и пережить счастливую радость того утра на море. Лето, июль, каникулы. Тогда, в свои неполные одиннадцать лет он впервые отдыхал на черноморском побережье. Ежедневно сбегая от родителей, часами бродил по берегу и, наконец, нашел почти целинный, неизвестный дикому и суетному пляжному сообществу кусочек моря, который в ранние утренние часы, когда большинство санаторных жителей, в том числе и мама с папой, мирно предавались сну, а в столовой только начинали накрывать столы к завтраку, принадлежал единолично ему одному. Здесь он был царь и бог. Нырял, выудил массу больших замшелых раковин, которые потом на рынке менял на диковинные ракушки, отрабатывал движения стиля брасс и просто лежал на прибрежном песочке, подставляя тело солнечным лучам.
В то утро все было точно также. Песочный берег пустынен, морская гладь слегка рябилась от небольших волн, солнце нежно ласкало кожу, а легкий ветерок трепал волосы и одежду. Зажмурив глаза, он неосознанно, почти физически чувствовал необыкновенное счастье, счастье, которое можно переживать только в детстве, раннем подростковом возрасте, когда исполнилась давняя мечта оказаться на море, и каждый вечер засыпаешь в ожидании нового счастливого дня, ведь каждый день обещает новые открытия, и уже достает остроты ума и развитости чувств, чтобы осознать себя частью этого моря, песка, неба и солнца. И все же в то утро ему не давал покоя вчерашний разговор с отцом. Он думал о том, что скоро у него родится брат или сестра. Пытался понять, что изменится с рождением этого маленького человечка? Пытался представить, как он с этим маленьким человечком однажды летом вновь поедет на море и как когда-то будет учить его нырять. И до чего же странно, что теперь кто-то еще, не только он, будет называть мамой его маму, а папой его отца.
- …Глубоководная бухта служила отличной гаванью, и постепенно город стал эпицентром пересечения торговых путей. На горизонте возник силуэт судна… Да, военного судна, несущего с каждого борта по пять ярусов весел.
- Что это? – переспросил Дима, открыв глаза и обнаружив произошедшее изменение морского ландшафта.
- Военные суда стремились в удобную гавань Города. Горожане были знаменитыми мореходами. Позднейший текст рассказывал о некоем жителе Города – купце, который после многомесячного плавания достиг на своем корабле… - продолжал грезить наяву Ингвальд, завороженно вглядываясь в раскинувшуюся за окном морскую даль.
- Что это? – не понимал его собеседник.
- Иллюзия, всего лишь иллюзия, конечно, - Ингвальд, наконец, очнулся от своих мыслей, резко закрыл оконную створку, морское очарование мгновенно испарилось, как будто его и не бывало. – Только каждый воспринимает ее по-своему. Ты, например, что видел за окном?
- Иллюзия?
- Ее материализовала эта книга, - Ингвальд взял в руки шоколадный том и, отвечая на все еще недоуменный взгляд Димы, продолжил. - Каталог миров – это все-таки учебное пособие для слушателей Академии. А пособие должно быть наглядным.
- Ну и ну, – уже привычно удивился Дмитрий. - Этот Город чем-то напоминает твой мир?
- Вовсе нет. Он неестественен для меня, моего мироощущения. Знаешь, что нас с тобой сейчас различает?
- И что же?
- В этой иллюзии ты увидел нечто близкое тебе, сопричастное твоему миру, наверное, что-то из своего прошлого.
- А ты?
- А я искал в этом иллюзорном мире неведомое, непознанное, доселе неизвестное. Я часто, каждые каникулы возвращаюсь в свой мир, тоскую о нем здесь. Но, знаешь, я ему уже не принадлежу. Еще несколько курсов Академии и я пополню ряды бесстрашной и не ведающей преград армии КS. И этот Город станет первой ступенью…
В комнате повисла тишина. Дмитрий подумал, что его сосед неисправимый романтик. А это не так уж и плохо - иметь в друзьях неисправимых романтиков. В своем мире таковых он почти не встречал.
- У нас это называют призванием. Это космическое странничество – твое призвание? – Задав вопрос, Дмитрий с неподдельным интересом рассматривал собеседника.
- Призвание? Это судьба. То, что я должен стать КS, стало известно сразу после моего рождения. Это была большая честь. – Ингвальд почти грустно усмехнулся своим воспоминаниям. - На первый курс Академии меня провожали, как у вас…
- …космонавта в первый космический полет? И встречали как героя? – догадался Дима.
- Почти. Наша цивилизация, как одна из высокоразвитых и гуманистических, посвящена в миссию КS. Их визиты в наш мир не сокрыты тайной… Я для своих сородичей уникален, потому что избран КS. Но…
- Что но?
- Меня никто не спрашивал, хочу ли я этого пути? Говорили, что мое рождение принесло радость в наш мир, появление КS у нас большое событие. Но…
- Но тебе никто не дал право выбора?
- Да.
- И, наверное, ты что-то потерял. У нас это называется «простым человеческим счастьем». Ну, например, твоя девушка вряд ли дождется тебя?
- Как ты догадался? – усмехнулся Ингвальд. Подперев ладонями голову, он сосредоточенно внимал собеседнику. - Меня ждет встреча с другой девушкой – гигантской холодной леди, которую и женщиной-то признать трудно.
- Всю жизнь ты будешь исследовать чужие миры, не познав окончательно один – свой родной? Ведь так?
Ингвальд, погруженный в свои мысли, ничего не ответил.
Подойдя к окну, за которым совсем недавно скрывалось море, Дмитрий обернулся к Ингвальду.
- Знаешь, какой самый трогательный, самый поразительный момент в повествовании Евангелия? Ты ведь читал земное Евангелие, все его варианты?
- Евангелие? – Ингвальд как-то странно заволновался, насторожился и с крайним удивлением посмотрел на Дмитрия. – Читал… Конечно… Давно, на первом курсе.
- Так вот. Это когда Иисус молит отца своего, чтобы, если это возможно, минула его чаша сия.