БРАТЬЯ НАШИ МЕНЬШИЕ
Сельский быт накладывает на жизнь людей свой отпечаток. И в этой жизни человек не может существовать один, в ней всегда присутствуют какие-то домашние животные. Есть в этом сосуществовании свои плюсы и минусы. Не была исключением в этом отношении и наша семья. Я хочу рассказать несколько небольших историй о некоторых наших животных.
1. Черныш
Сколько я себя помню, в нашей семье всегда были кошки. Очень любил кошек мой дед по отцу Федор. Он был незлобивым, тихим человеком, плел корзины, что-то рассказывал негромким голосом, и на коленях у него всегда сидела кошка, он ласково поглаживал ее по спинке, а кошка, в ответ на ласку, беспрестанно, как заводная, пела ему свою мурлыкающую песенку.
Я тоже страстно любила кошек. Мама даже называла меня «кошачьей маткой», так как я носилась вслед за каждой пробегающей мимо кошкой. Но кошки они и есть кошки, особенно рассказывать о них нечего, так как они не отличаются большой любовью к людям, живут своей кошачьей жизнью и гуляют сами по себе, наблюдая за нами исподволь.
Был у меня, правда, особенный кот, который вырос на моих глазах, когда мы уже переселились в новый дом. Звали его Черныш. Этот кот спал на моей постели и обязательно на подушке. Сколько я не прогоняла его в ноги утром, просыпаясь, снова обнаруживала Черныша спящим возле моей головы.
Каждое утро кот провожал меня в школу, как собака, до одного и того же места, где был спуск под горочку. На горочке он садился и сидел до тех пор, пока я не скрывалась из виду. После школы я ходила по воду, и он сопровождал меня туда и обратно, ступая за мной след в след.
С котом этим впоследствии приключилась не очень приятная история. Кто-то из соседей сломал ему лапу, может мальчишки, а может и кто-то из взрослых, обнаружив кота в своей кладовой. Грешок воровской за ним водился.
Бедный, испуганный, взъерошенный он приковылял домой. Мама ахнула, ругнувшись на тех, кто изуродовал животное. – Нужно наложить ему шину на лапу, - сказала она.
По профессии мама была зоотехником, но многое умела делать и как ветеринар. Мы с братом взялись ей помогать. Вовка выстругал две тоненькие дощечки, приготовили бинт. - Держите кота крепче,- сказала мама.
Чернышу было ужасно больно, и поэтому он не давался нам ни в какую: царапался, кусался, вырывался из рук и орал душераздирающим голосом. Втроем мы едва справились с ним. Мама наложила коту на лапу шину, и он, прихрамывая, улепетнул от нас куда-то. – Срастётся, - сказала мама, смазывая нам зелёнкой укусы и царапины на руках.
Каково же было наше удивление, когда через небольшой промежуток времени кот наш явился без шины, волоча лапу. Вовка засмеялся, а мама огорченно всплеснула руками. Так и остался кот с кривой лапой.
В моей, теперь уже, семье кошатник младший сын Сережа. Было у нас уже несколько котов и даже одна кошка Анфиска, которая исправно, каждые три месяца приносила нам котят.
Сейчас у нас тоже живёт кот - рыжий Чак. Тот еще экземпляр! Мало того, что он умеет отличать злых людей от добрых – этакий психолог, так еще и сам отличается от обычных котов тем, что воду не лакает, а пьет с лапки, смешно заворачивая ее наподобие людской ладошки. Это нужно видеть, описать невозможно.
2. Майка
Коровы - это особая статья. Кормилица - ласково зовут её на селе. Наша корова Майка была не только кормилицей, но еще и добытчицей средств на строительство нового дома. Говорят, животные часто бывают похожи на своих хозяев. Наверное, в чем-то людская молва несомненно права.
Корова была похожа на маму даже мастью: мама была рыжеволосой, и корова имела коричневый окрас. Ну, а уж характер и у хозяйки, и у коровы был тверд и не допускал ни каких компромиссов ни с кем.
Идет, бывало, Майка с пастбища, издали, предупреждая хозяев о своем появлении коротким трубным мыком. Идет степенно, поводя округлыми боками. Голова, гордо поднятая, украшена рогами, похожими на большой ухват, которым мама достает из печки самый большой в хозяйстве чугун. Надутое, полное молока вымя, даже вены вздулись на нем от полноты, мешает корове двигаться быстро. Фиолетовые глаза смотрят сердито - не подходи!
Признавала Майка только хозяйку, детей не подпускала к себе, угрожающе наставляя рога. И мама всегда предупреждала, чтобы мы держались от коровы подальше. Но все же один инцидент с коровой имел место быть.
Как-то весной мама рано утром сообщила, что у Майки родилась телочка. «Хорошенькая, сама черненькая, а мордочка белая». Брат Сережа, любивший до безумия всех домашних животных, стал отчаянно упрашивать маму, чтобы она разрешила ему посмотреть теленочка. Мама долго не соглашалась, мотивируя свой отказ тем, что корова очень бодлива, а сейчас особенно, тем более не любит детей.
Но Серёжка не отставал: «Мама, я тихонько возле двери постою, только одним глазком взгляну!» Наконец мама уступила его слезным мольбам. И вот что произошло дальше.
Мама зашла в хлев, Серёжка вошел следом за ней и встал возле двери. Корова настороженно потянула ноздрями воздух, забеспокоилась. - Тихо, тихо, Майка - похлопала её мать по боку. Серёжка во все глаза смотрел на маленькое чудо с кудрявой челочкой на белой мордочке. Мама на секунду замешкалась и в тот же миг услышала глухой стук и сдавленный писк. Повернувшись, она обомлела: Серёжка, белый, как мел, стоял возле стенки, припертый к ней коровьими рогами, которые по счастливой случайности не задели его, а воткнулись по обеим сторонам худенького тельца.
Трясущимися руками мама вытащила брата из западни и повела домой. Дома лихорадочно ощупала его, то и дело спрашивая: «Нигде не больно?» Серёжка только отрицательно качал головой, не в силах ничего сказать. В первый раз смерть прошла совсем близко от него, опахнув своим смертоносным дыханием. Какое-то время после этого случая брат даже заикался.
Кстати сказать, и дочка Майки, которую звали Зорькой, тоже не любила детей. Потом была Ночка. Но её мы уже не боялись. Эта третья коровка уже сама трагически окончила свою жизнь. По недосмотру пастухов в первый день выгона она по самое брюхо провалилась на топком глинистом берегу родниковой речки, и, пока её оттуда вызволяли, отморозила ноги. Коровку, молодую, веселую, красивую и удойную, пришлось зарезать на мясо. Помню, как плакала мама, и с тех пор коров у нас больше не было.
4. Петька
Были в хозяйстве еще овцы и куры. А раз куры, то и петух – предводитель кур. Куры, они и есть куры, а вот петух.…Про него отдельный рассказ. Петуха звали Петькой. Был он голенастым, оперенья белого. На голове красовался крупный красный гребень. Бородка такого же яркого цвета. Шикарный серповидный хвост.
Он ходил по двору, гордо выгнув грудь. Лапами со шпорами раскидывал землю и сор, находил червяка и громко скликал кур. Те неслись к нему со всех сторон за лакомством. А он, отдав им очередного червяка, искоса, с полупрезрением наблюдал, как куры вырывают добычу друг у друга. Был он хозяином и никогда не подпускал чужих, соседских, петухов на свою территорию.
Если вдруг какого-то гуляку соседа заносило к нам, то Петька налетал на него, и тогда пух и перья летели во все стороны, а незадачливый соседский кавалер улепетывал с полувыщипанным хвостом восвояси.
Следил Петька и за тем, чтобы коршун, частенько появлявшийся в небе, не унес зазевавшуюся хохлатку. Покрикивал на своих многочисленных жен, чтоб не теряли бдительности, и они, при появлении опасности, со всех ног удирали в лопухи.
Может, и прожил бы наш петух долго и счастливо, но непредвиденный случай оборвал его героическую жизнь.
Как-то весной - то ли на 1-е, то ли на 9-е мая - родители собрались в гости к родне. На улице уже было довольно тепло, и кто-то оставил дверь открытой. Самой младшей нашей сестренке Оле было годика два, а может, и того меньше. Волосы у неё ярко - медного цвета, глаза круглые, блестящие, темные. Мама нарядила сестренку в красное платье в белую крапинку, и Оля расхаживала по дому.
Мама зачем - то полезла в подполье, а в дом в это время забежал петух. Увидев что-то яркое и движущееся, он вдруг рассвирепел и стал нападать на сестренку: высоко подпрыгивая, бил её шпорами и старался клюнуть в круглый глаз. Сестренка кричала, а петух снова и снова налетал на малышку. Потекла кровь, такая же яркая, как платье. Но тут на шум выскочила мама и бросилась отгонять петуха веником.
Вытирая заплаканной сестренке лицо мокрым полотенцем, мама приговаривала: «Слава Богу, хоть не в глаз!» - петух проклюнул сестренке бровь. Шрам так и остался у неё по сей день. А участь забияки была решена - в суп!
4. Борька
И еще один курьезный случай, произошедший с одним из наших животных. Но это уже почти веселый рассказ.
Всем известно, что овечья порода не отличается большим умом. Наше маленькое блеющее стадо состояло из нескольких овец и барана Борьки. Каждое утро мама выгоняла корову в стадо, и овцы вместе со своим предводителем тоже уходили пастись. Но, пожалуй, слово пастись не совсем подходило к овцам. Они не паслись, они бродили по всем окрестностям поселка.
Неподалеку от нашего дома был склад по разделке древесины. Большие хлысты привозили из леса на лесовозах и сгружали на эстакады для дальнейшей обработки. Никакого корма для овец на эстакадах, естественно, не было, но Борька зачем-то водил своих подруг на этот склад. Одна из прогулок закончилась плачевно для него.
Как-то раз овцы вернулись раньше обычного. Круторогий предводитель как всегда шел впереди. Лужайка перед нашим домом простиралась почти на километр, но мама еще издали заметила что-то неладное. «Чего это наш Борька тащит за собой, не пойму, то ли веревку, то ли тряпки какие-то? Но когда овцы подбежали к крыльцу, все стало ясно: баран тащил за собой собственные кишки, которые вывалились у него из распоротого живота.
Всё это явилось результатом гуляния по эстакадам, где было полно всевозможных железок.
Мама, как всегда, не растерялась. Быстро приготовив ножницы и йод, развела в тазике с теплой водой марганцовку и приказала домашним крепко держать барана. Борькины внутренности, промытые и осмотренные тщательным образом, заправила в брюшину. Обрезала шерсть с краев раны и затем иголкой с суровой ниткой сшила распоротое брюхо барана.
Смазав йодом шов, сказала: «Выживет – значит, его счастье, а на нет - и суда нет». Рука у мамы оказалась легкой. Выжил наш Борька и продолжал так же водить своё маленькое стадо во всевозможные неподходящие для животных места. Ну да что с ним поделаешь? Баран он и есть баран.
А в моей нынешней семье кроме кота живет хомячок Тишка, подаренный мне соседкой по больничной палате. А сколько было всяких других животных: и ежи, и крольчиха, и собака, и попугайчик, и рыбки, и даже тритон. И о каждом из них можно рассказать маленькую историю. Но это уже будут истории кого-то из моих детей.
РЫЖИЙ КОТ
Очень хитрый рыжий кот
Ловко воду с лапки пьет.
Кушать просит по утрам -
Молча ходит по пятам.
В банку, где живет тритон,
Лезет мордочкой потом.
Щурит глазки на свету,
Ловит муху на лету.
Развалившись на полу,
В солнце нежится шалун.
Чтобы лучше волос рос,
Моет лапки, моет хвост.
И усердно трет усы -
Сей предмет мужской красы.
БАБУШКА ЛИЗАВЕТА
Любят у нас на Вологодчине обращаться друг к другу ласково: любушка, милушка… Бабушка моя, Лизавета, царство ей небесное, называла нас тоже по-особенному: Олюшка, Танюшка, Нинушка. А своего любимого внука, старшего моего брата Игоря, величала и вовсе чудно: Игочка. Такое словесное превращение могла придумать только бабушка Лиза.
Наверное, она была не очень доброй. Трудная жизнь наложила на ее характер свой отпечаток. Но своих кровных родственников любила, особенно сына Сашу, моего отца. Всю жизнь не расставалась она с ним. Куда его переводили по службе, туда и они с дедом ехали. По-видимому, и ревновала своего сыночка к женам, а потому обращалась с ними не больно ласково.
Было их у отца четыре. Не одновременно, конечно, не султан все-таки. Первая его жена умерла очень рано, оставив ему дочь Галину. К слову сказать, вырастила ее бабушка, за что и почитала ее Галя всю жизнь. Будучи замужем, и живя на далекой от нас Украине, регулярно приезжала к старикам, посылала им посылки и писала письма.
Две другие жены отца жили с ним в гражданском браке, детей ему не родили, и знаю я о них понаслышке. Четвертой и последней стала моя мать, Валентина. Нарожала ему ни много, ни мало - шестерых детей: троих сыновей и троих дочерей. Доставалось ей от суровой свекровушки: и за косы таскала, и словами обидными попрекала, хотя особенно не за что было.
Отец наш, привыкший к довольно-таки вольной жизни, любил сходить к друзьям, да и выпить не отказывался. Нас, детей, не обижал, но и особой любви не проявлял. Заботы о нас лежали, в основном, на маме. Ну и бабушка приглядывала за нами: где валенки или другая, какая обувка порвется, напомнит сыну, чтоб починил. Варежек, носков нам навяжет.
Сунет какой-либо гостинец из своих запасов на дне сундука: задубелый пряник или конфет горошком, а иногда и рублик выдаст на праздник. Тогда это были деньги: можно и бутылку лимонада купить, да и на конфеты с печеньем еще останется.
Сундучок этот казался мне таинственным и притягивал к себе страшно. Мне так хотелось заглянуть в него, но бабушка не допускала особенно к нему, а, выдав гостинец, опять закрывала его на маленький замочек.
Занимали бабушка с дедом почти половину большого дома, который в старо-прежние времена был предоставлен деду лесничеством, в котором он служил лесником, а потом, вероятно, был выкуплен у лесничества по остаточной стоимости. В доме были две русские печки: одна на половине стариков, другая – на нашей.
Бабушку я помню очень хорошо, деда похуже, так как он умер, когда мне было шесть лет. Я любила смотреть, как она хлопотала по хозяйству: пекла пресные блины над огнем. Они пузырем надувались над сковородкой, и бабушка рукой с края сковородки смахивала их. Есть их нужно было с толченой брусникой с сахаром. Вкуснотища! Еще она варила очень вкусный грибной суп.
Маленьким топориком в деревянном корытце мелко рубила сушеные грибы, добавляла пшеничную крупу, чеснок, заправляла суп сметаной. Наверное, она была не ахти каким кулинаром, но мне нравился и овсяный кисель ее приготовления, и пшенная каша на молоке, истомленная в русской печке. Я почти все время находилась на их половине дома, поэтому часто лакомилась бабушкиной стряпней.
Еще бабушка Лиза была непревзойденной пряхой. Не каждой мастерице удается выпрясть из шерстяной кудели ровную, тоненькую нить, а бабушке это удавалось замечательно, поэтому к ней приносили заказы. И это был ее вклад в их скромный семейный бюджет. Дед к тому времени получал небольшую пенсию.
Была бабушка совершенно неграмотной, даже расписываться не могла. Всю жизнь занималась домом: варила, стирала, ковырялась в огороде, собирала в лесу грибы и ягоды. Дед по роду своей профессии знал в лесу много укромных мест. До сих пор помню аромат лесной земляники, которую приносили из леса большими круглыми корзинами, их у нас называют косовиками, скорее всего, по способу плетения крест-накрест.
Отличалась бабушка хорошей физической выносливостью: дед ехал в лес, а лошадь запрягала бабушка, сама колола дрова, копала гряды. А дед из-за слабого здоровья плел корзины по заказу и для своих нужд, благо, тогда это не облагалось налогом, а кое-какой доход приносило.
Стены на половине стариков были оклеены газетами и разными плакатами. Особенно хорошо я запомнила один из них. На нем был нарисован здоровенный детина в синих полосатых штанах, лаптях и косоворотке, с большой ложкой в руке. Надпись на плакате гласила: « Тит, иди молотить! - Брюхо болит. – Тит, иди кашу есть! – Где моя большая ложка?» Видимо, плакат висел с какой-то определенной целью, может быть, для напоминания о постоянной потребности трудиться для того, чтобы есть.
Очень любила бабушка Лиза баню. Своей у нас не было. Видимо, когда бабушка была помоложе, то ходила в общественную, а потом ее приглашали мыться в свою баню соседи. Для парилки заготавливала бабушка большое количество березовых веников, которые висели на чердаке, связанные попарно. Когда ей стало далеко за восемьдесят, не стала она мочь далеко ходить, даже в любимую баньку. И мы с сестрой Ольгой возили ее зимой на санках в соседнюю, Алексинскую, баню.
Везем, а она приговаривает: « Вот дожилась: везут меня, как болярыню Морозову». Войдя в баню, бабушка крестилась, кланялась и приговаривала: «Батюшко-хозяинушко и матушка-хозяинушка, пустите помыться». Так она обращалась к банникам (банным домовым), то есть, помнила про Бога и одновременно была язычницей. Помыв ее и даже попарив, водружали опять на саночки и везли домой.
Отмечались у нас в семье большие православные праздники, тоже во многом благодаря бабушке, так как тогда она одна была верующей среди нас. Обязательно пеклись пироги. На Пасху красились яйца луковой шелухой. В Троицу приносили охапками ветки березы и луговые цветы. Приводился в порядок дом: мылись окна, стирались занавески, драились голиком с дресвой (мелкие камушки вперемежку с песком) до желтизны некрашеные полы и т. д.
На моей памяти церкви в нашем селе уже не было: одни руины от нее остались. Но во все церковные праздники, в теплое время, конечно, а не зимой, ходила бабушка Лизавета на кладбище. Ну и мы вместе с ней. Обходила она могилки всех умерших родных и знакомых, молилась и просила им царствия небесного.
Пережила бабушка деда на одиннадцать лет. Назначили ей пенсию от государства по утере кормильца в размере двенадцати рублей. И с нее она умудрялась выделять нам на гостинцы. Сама обходилась малым: шила себе на руках простые по фасону кофты и сарафаны, одевалась всегда легко, даже зимой. Ела, в основном, не скоромную пищу и до глубокой старости все делала сама, не очень любила просить об одолжении. Никогда не пила ничего спиртного. Бывало, в Новый год, или в другой какой праздник, позовем ее посидеть с нами за столом, конечно, предложим и винца. На что она отвечала категорическим отказом и только говорила: « Вот лимонадику выпью маленько».
Пробовала какую-нибудь еду, предложенную мамой, и нахваливала: «Вкусно, Валюшка, больно вкусно». И потом добавляла: «Раньше-то я, грешница, любила поесть».
По детской ли глупости или в дальнейшем по недомыслию не очень мы часто общались с ней, особенно в последние годы. А ей хотелось с нами поговорить. Собираемся куда-нибудь: в гости или на танцы, а она выглянет из своей комнаты, зазовет нас к себе, осмотрит со всех сторон и по-своему похвалит: «Жаль и глядить», – мол, больно красиво. И потом еще: «Дай, Бог, это не износить, да новое купить».
Не належалась бабушка Лиза в постели, не стала никому обузой. Умерла тихо и спокойно. Я в это время, окончив школу, уехала поступать в институт. Сообщили мне о ее смерти уже после похорон. Похоронили бабушку рядом с дедом. Поставили деревянный крест, такой же, как у него. А на дедовой могилке к тому времени пышно разросся американский клен – далеко видать. Да вот кому-то помешал: в очередной свой приезд домой не увидела я его, срубили варвары.
Давно уже я живу вдали от родимых мест, редко бываю дома. Как-то по приезду, пошла на кладбище без мамы, ведь и она давно немолода, и не нашла могилки стариков. Крестов нет. Мама потом сказала, что подгнили от времени и завалились, вот сторож и выбросил их за кладбищенскую ограду, а может, просто спалил. Много и могил кругом, кладбище разрослось неимоверно.
Вернулась я домой с чувством вины: еще столько родственников в живых, а могилки стариков заброшены. И дала себе слово в следующий свой приезд поставить им хотя бы один металлический крест на двоих с именами и фамилией, так как могилки их давно соединились. Царствие вам небесное, дорогие мои старики!