Истинный испанец. Истый. Неистовый.
Крепко стоящий на ногах крестьянин с башкой сюрреалиста.
Долгая неспешная страстная жизнь. Глухота в конце пути, которая, собственно, не мешала искусству: делать кино. Звуки мира постепенно покидали Луиса, поэтому в некоторых фильмах он вообще обходился без музыки.
В конце двадцатых я часто встречал его крепкую основательную фигуру в кинотеатрах Парижа. Однажды мы вместе смотрели «Броненосца «Потёмкина» Эйзенштейна. Впечатлительный Бунюэль так распалился, что готов был возводить баррикады тут же, неподалёку от кинотеатра «Алезиа». Он уже было, притащил несколько деревянных ящиков из-под пива и попытался перевернуть автомобиль. К счастью (?) вмешалась полиция.
О, эти юношеские порывы, связанные с великим и непредсказуемым миром фантасмагорического искусства.
Луис, наклонившись к моему уху, горячо шептал (сквозь пары чесночного эфира): «Хочу делать фильмы. Но как? Ведь я испанец, случайный персонаж в Париже, среди высоколобых французов, живу обособленно, и не имею никаких связей среди киношников, познакомьте меня, а? Ну, хотя бы с Чаплиным».
- Не знаю, не знаю. Разве что с Эпштейном.
И я свёл с ним Луиса.
Бунюэль нервничал, и говорил каким-то униженным тоном:
- Послушайте, возьмите меня! Меня потрясает кинематограф, но я абсолютно не знаю техники съёмок. Я не прошу денег. Возьмите меня курьером, разнорабочим, да кем угодно - в конце концов.
И вот Бунюэль наконец-то оказался в гуще кинособытий. Играл жандарма, исполнял трюки. Немое кино.
Постепенно Луис осмелел. Стал грубить (это от застенчивости), оценивать работу других (как правило, негативно).
Лет тридцать спустя мы случайно встретились в Мехико. Крепко выпили. Вспоминали молодость, общих друзей: Лорку, Борхеса, Сальвадора Дали.
Бунюэль в ту пору много снимал. Некоторые его фильмы стали привечать в Каннах.
- Мне смертельно надоело кино, ведь мне скоро шестьдесят, и успехи почти не греют, как осеннее солнце. И только сны... Вот если бы мне сказали: тебе осталось жить двадцать лет. О, сказал бы я, - дайте мне два часа бодрости в сутки, а остальные двадцать два заполните снами! Я обожаю сны, даже если это кошмары.
Именно токи сновидений, - это высшая мудрость и реальность. Я никогда не пытаюсь их истолковывать. К чему? Это и есть сюрреализм. Однажды я заявил своему продюсеру: если фильм слишком короток, то я включу туда мой сон. А самый знаменитый мой фильм «Андалусский пёс» родился в результате встречи моего сна и сновидения Дали.
Больше, к моему сожалению, мы с Бунюэлем не встречались.
Говорят, к концу жизни он не только оглох, но и почти ослеп. Его практически никто не навещал.
Может быть, именно тогда он окончательно погрузился в свои любимые сновидения.