А уже в дальнейшем, когда борьба с голодом становилось невыносимой, я спокойно сидел у себя в комнате и раскладывая пасьянс и где-то в душе хотел прямого попадания. И вместе с тем желание выжить где-то теплилось. Поэтому я очень благоразумно распределял имеющийся у меня пищевой рацион на трехразовое питание. Это безумно трудно было сделать, на это надо было мобилизовать всю имеющуюся волю и благоразумное упрямство. Полагаю, что это сохранило мне жизнь и временно зарубцевало мою язву.
Как я всеми силами убеждал моего друга последовать моему примеру. Иногда мне это удавалось, но порой это было сделать невозможно, ему было очень трудно найти в себе волевые возможности. Помню, как Леночка Юнгер, пожертвовала мне, отрывая от себя, ложечку яичного порошка и картофельной муки, из чего я приготовил еду и, конечно, поделился с моим другом.
Иногда я должен был дежурить в бомбоубежище театра и это были единственные моменты, когда я там находился. А многие наши актеры переселились туда из своих домов и жили там постоянно. Это было грустное зрелище. Грустно я смотрел и на себя. Дистрофия. Болезнь, которая сжирает нервные клетки. А они не востанавливаются. Силы истекают.
Вдруг! Где-то в первых числах декабря, ночной телефонный звонок. Что такое?... Голос Акимова: «Игорь Алексеевич,держитесь! Получен приказ правительства эвакуировать театр воздушным путем!»
Правда? - только спросил я.
«Ну конечно! Держитесь!»
И тут я вспомнил..... Боже мой! Тот же голос, та же торжествующая интонация, которая прозвучала в 1938 году после репетиции «12 ночи»: «Великолепно, Игорь Алексеевич!» Тогда это был сигнал к жизни в театре, теперь это сигнал к жизни физической.
Надежда! Какое всеобъемлющее слово! Потому ли, что оно женского рода, в нем таятся: радость, красота, любовь и нежность, множество неограниченных мечтаний, всевозможных возможностей! И самое главное - жизнь с ритмическим пульсом живого сердца, а не ударом метронома в репродукторе. Началась мобилизация всех сил. Задача выдержать и все подготовить для вылета. Нас поставили в известность, что мы можем взять в самолет не более 20 кг. Необходимо было ликвидировать все более или менее лишнее. Но ликвидировть разумно. Многие вещи я отдал моей соседке по квартире, за что получил от нее кое-что из продуктов. Это добавка к нашему скудному рациону прибавляла нам с Церетелли силенок и укрепило веру в возможность воскрешению к жизни.
Наконец наступил день 17 декабря. Больных, слабых, еле живых нас погрузили в автобусы и доставили в аэропорт.
Много часов мы просидели там в ожидании посадки, но момент этот все же наступил и пять грузовых самолетов приняли на борт Ленинградский Театр Комедии, в числе работнико которого, были кое-кто из родных и родственников. Поднялись в воздух и взяли курс на восток через вражеское кольцо. Сопровождали наши самолеты, как тут их ласково называли, «ястребки». Холодно, не уютно, но летим.
Вдруг канонада зениток. В голове заворошились мысли..... Собьют?... не собьют. Теперь уже стало не все равно! Теперь уже хотелось выжить! И, кончно, поесть!
И опять вдруг! Что такое? Падаем?... Резкий грохот моторов и ... что произошло?
Оказалось, наши летчики на страшной скорости бреющим полетом у самой земли, проскочили через блокадное кольцо, и вновь взвились высоко в воздух.
Како-то время напряжение среди нас не покидало. И кто-то радостно сообщил: «Проскочили!» И опять жизнь забила ключом. Жить! Кажется, будем жить! Вроде мы приземлились. Высадились. Мороз был свирепый, но надо было стоять на воздухе и ждать автобусов. Вот когда минуты казались часами!
Наконец автобусы нас привезли в деревню и разместили по избам. А потом проводили в столовую, где нам выдали по 600 грамм хлеба, настоящего хлеба, и тарелку горохового супа с мясными консервами.
Мы ели и плакали от счастья. Но еще в Ленинграде нас предупредили, когда придет такой момент и будет возможность поесть, то обязательно надо съедать пищу очень медленно во избежании заворота кишок. Хлеб тоже есть экономно в течении суток,
Меня хватило, чтобы соблюсти это наставление. А вот Церетелли, который был настолько слаб, что не смог пойти в столовую, когда я ему принес хлеб и суп в бидоне, накинулся и намеревался сразу все съесть. Я старался помочь ему в этом и не давал ему торопиться. Но он повел себя агрессивно и даже ударил меня, когда я задержал его еду. В результате, он съел суп и хлеб. Заворота, к счастью, не было, но его слабый организм не выдержал, у него поднялась температура и вспыхнуло воспаление легких.
Ночь мы провели в деревне, после чего нас погрузили в теплушки с нарами и покатились мы по направлению в Магнитогорск.