А могло быть и так.
* * *
Цифры электронных часов, плавно меняя очертания, перетекают из 8:59 в девять ноль-ноль.
По залу ожидания проносится лёгкий недоумённый шелест голосов встречающих – табло огромное, видно отовсюду. Маленькая девочка, измаявшись сидеть на одном месте, дёргает дедушку и требует маму или поехать домой.
Вагнер дожидается 8:01 и негрубо стучит в переговорник на окошечке диспетчерской кабинки:
– Простите… рейс триста…
– К сожалению, никакой информации, – вымученно повторяет операционистка. – Ждите.
Ждите.
Вагнер снова прислоняется к экрану рекламного постера.
Ждите.
Над Гудзоном разыгралась электромагнитная буря. Мексиканский залив облюбован ураганом Катрина. В районе Атлантики замечен НЛО.
Вагнер щёлкает крышечкой зажигалки, огонёк то появляется, то гаснет. Конечно, всему виной банальная турбулентность. Ждите, детектив Вагнер. Ждите.
8:09.
– ВНИМАНИЕ!
Уровень громкой связи тщательно выверен, но зал вздрагивает и перестаёт дышать.
– ПОСТУПИЛА ИНФОРМАЦИЯ О БОРТЕ-79, СЛЕДУЮЩЕГО РЕЙСОМ НОМЕР 300 ПО МАРШРУТУ…
Зажигалка падает на пол, и некоторые в зале вздрагивает вновь.
– … ОТКАЗАЛИ ТАКЖЕ ЗАПАСНЫЕ ДВИГАТЕЛИ… ПРОИЗВЕСТИ АВАРИЙНУЮ ПОСАДКУ…
Вагнер, не отрываясь, глядит на отражение огненного язычка зажигалки в зеркальном полу.
– … РЕЛЬЕФ… НЕ СПРАВИЛСЯ С УПРАВЛЕНИЕМ…
Беда взмахнула косой…
– … ВЗОРВАЛСЯ. ВСЕ НАХОДИВШИЕСЯ НА БОРТУ, ВКЛЮЧАЯ БОРОВШИЙСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО ЭКИПАЖ, ПОГИБЛИ. АДМИНИСТРАЦИЯ ВЫРАЖАЕТ…
… и с хрустом опустила её на истошно закричавшее людское стадо.
Гигантский соковыжиматель обрушил стопудовый плунжер на головы и сведённые судорогой руки, на побелевшие глаза, на поздно скрещённые пальцы, на сцепленные пальцы, выдирающие из горла застрявший крик, на дедушку, который не везёт меня домой, и, наверное, на меня тоже – без разбора.
Запахло кровью.
Замельтешили полосатые балахоны медсотрудников аэровокзала и чёрные куртки подоспевшей полиции – и распластанный вопль – нет, не стал тише, – но раздробился лоскутами, разползся по углам, кое-как запихнул под лавку своё костлявое тельце.
Беду брали под контроль.
* * *
Он никогда не задумывался, кто такой Фун Маджан на самом деле. Многолетний опыт детектива приучил его не ломать голову над вещами, не имеющими объяснения. Ему было вполне достаточно того, что тот всё время был рядом.
– Возможно, он твой ангел-хранитель, – улыбнулась Марика, когда он впервые рассказал ей про Фун Маджана. Он тоже улыбнулся и пожелал ей покойной ночи, а когда дыхание её стало глубоким как океанское течение, встал и тихонько вышел на кухню.
Фун Маджан уже был там. Сидел на своей любимой табуретке в углу у торшера и курил длиннющую тонкую трубку. От горячего дымка с запахом полыни нитяные усы старика смешно шевелились.
– Добрый вечер, Фун Маджан, – слегка поклонился ему Вагнер. – Виски? Коньяк?
Фун Маджан покачал головой.
– А я пригублю, – пожал плечами детектив и плеснул в стакан на два пальца. Фун Маджан неодобрительно поджал губы, но ничего не сказал.
Коньяк горчил.
– Сегодня был странный день, – произнёс Вагнер и мужественно отхлебнул половину. – Мы вернулись из свадебного путешествия. Сказка для взрослых закончилась, впереди, как говорится, трудовые будни.
Старик не мигая глядел на детектива. Весь окутанный табачными кольцами, он был похож на заклинателя змей, вот-вот заиграющего на своей костяной дудочке, чтобы из полынного марева вызвать к жизни Великого Змея и просить его станцевать.
Вагнер несколько раз сильно надавил на глазные яблоки и отпустил. Налил ещё коньяка, на этот раз щедрее. Отпил.
Фун Маджан насмешливо щурил на него левый глаз.
– Кстати, спасибо тебе, – качнул детектив стаканом. – За твой совет съездить к Озеру Слёз. Марике там очень понравилось. Да и мне тоже. Спасибо. Наверное, ещё никому не приходило в голову провести медовый месяц на Озере Слёз… я так и не решил – хорошая это примета… или… ничего особенного.
Старик едва заметно наклонил голову, принимая благодарность, и соткал из дыма нечто замысловатое, давая понять, что он думает о всякого рода приметах.
– Да, да, – умехнулся Вагнер. – Я тоже не верю в приметы, иначе давно бы уже словил пулю… или ещё что похуже… хотя что хуже пули?
Фун Маджан аккуратно наполнил опустевший стакан. Потом подцепил длинным, как коготь птицы, ногтем оливку из баночки и бросил её в стакан. Приглашающе выставил кверху ладонь.
– Как я люблю, – улыбнулся детектив.
Торшер мигнул – видимо, от дождя где-то замкнуло. Глубоководный комнатный сумрак на миг вспыхнул золотым, длинная трубка Фун Маджана и пустая бутылка превратились в Инь-Ян. Кухня, притаившись на задворках вселенной, хранила молчание. По стенам и потолку скользили тени проплывающих мимо рыб.
– Я был женат дважды, – сказал Вагнер. – Но сейчас я… просто не знаю, что меня ждёт. Я… чего-то боюсь… боюсь поглядеть вперёд… будто там нечто ужасное. Бред какой-то…
Фун Маджан медленно покачал головой – нет, не бред.
Вагнер залпом допил коньяк.
– Наверное, это просто осень. Просто осень.
Тихо щёлкали костяшками невидимых счёт старые ходики.
– Покойной ночи, – снова лёгкий поклон в сторону торшера. Стакан небрежно поставлен в мойку, бутылка смахнута в пластиковый бак. В воздухе еле слышно пахнет полынью.
Фун Маджан глядел в спину удаляющегося Вагнера и всё так же легонько покачивал головой.
* * *
– Тебе кофе с перцем или без?
– Без.
– Держи. Вот сливки. Вот соль. Ну и денёк сегодня выдался, не приведи Господь, верно?
– Верно!
– Сливки я тебе передал? Ага. Как представлю, что на том лайнере могла лететь моя жена, или дочка… дрожь пробирает…
– Жена… или дочка… дрожь пробирает…
– Каково этим-то, на вокзале? Сидишь, ждёшь – сейчас увидимся! И – бах! ВНИМАНИЮ ВСТРЕЧАЮЩИХ, У БОРТА НОМЕРА ТАКОГО-ТО ОТКАЗАЛИ ДВИГАТЕЛИ… ужас…
– Ужас!
– Вот так утром встаёшь, приходишь сюда, садишься за свой стол, а на нём всё по-прежнему…
– По-прежнему…
– Телефон, бланки задержаний, вечное перо в чернильнице и пепельница в форме змеи. Ещё скрепки рассыпались. На стене – календарик с котятами, в углу – засохшая юкка, за стеной – телефонный трезвон и мерзкий тенор шефа. Привели кого-то.
– Привели кого-то?
– Бомжа какого-то. Ночевал под мостом, никого не трогал. Тут наш патруль. Эй, ты, предъяви документы! Бродяжничество запрещено законом! Трое суток! Брось заточку, сука! Сэр, задержан опасный преступник. Оказал вооружённое сопротивление.
– Сопротивление!
– Благодарность в приказе, галочка в личном деле. А этим, на вокзале – как обухом – бах! отказали двигатели! А у тебя – благодарность в приказе! и котята на календарике! и перо в чернильнице! и даже пепельница в форме змеи! Давай – виски?
– Давай виски.
– Уф… у новенького-то участок говно говном, а, гляди-ка – дальше остальных от вокзала, вот он и прискакал позже всех. Повезло сопляку, самого страшного-то и не увидел. Ты тоже хорош гусь.
– Хорош – гусь?!
– Как знал – на задержание вызвался! А мне с патрульной бригадой пришлось этих, на вокзале, откачивать… мы-то первыми примчались… пока «Скорая» не подъехала… Страшное это дело… один мне там запомнился, у будки информатория стенку подпирал. Я его узнал – Вагнер, детектив особого отдела. Ты его знаешь, нет?
– Нет.
– Он нашему управлению как-то помогал в одном дельце…
– Дельце?
– Не важно. Я-то его раза два всего видел… он в цилиндре всё ходил… Постарел сильно детектив. Как мумия. Я потом навёл справки – у него на лайнере жена… была. Марика Вагнер. Вот такие, брат, дела.
– Дела…
– Я – сразу к нему, под локоть беру – а он на меня рукой машет – иди, мол, отсюда, сам справлюсь. Я ему – вы уверены, господин Вагнер? А он знай молча машет рукой и в сторону глядит, будто и нет меня. Что, насильно было вести? Я и ушёл.
– Ушёл?
– К другим пошёл, там работы хватало. Обернулся только зачем-то – а детектив как стоял, так и стоит. Помню, ещё мысль пришла дурацкая…
– Дурацкая?
– Ну да… подумалось – стоит он, в стенку таращится… как слепой, что ли… ерунда, конечно…
– Конечно.
– Виски – ещё?
– Ещё.
– Уф… крепкий, чёрт… хороший наш участок, мать его. У новичка – говно, а у нас – хороший. Везде мы поспеваем первыми. Фронтир правопорядка… аванпост национальной, ****ь, безопасности… бах! двигатели… хороший участок!
– Хороший участок!
* * *
Вода была холодной – видно, где-то били ключи. Марика несколько раз взмахнула руками, точно тонконогий фламинго крыльями – и храбро прыгнула в Озеро. Его обдало брызгами, и он что-то крикнул ей, но она не расслышала и сильным уверенным брассом поплыла к водопаду.
Безымянный водопад Озера Слёз был необычайно красив. Наверное, на заре мира, во времена засухи, первобытный шаман приносил ему жертву и, склоня голову, молча ждал приговора богов – слов сказать о постигшем племени несчастьи ещё не существовало, да и нужны ли богам эти слова… Конечно, те не отказывали бедному ведуну – ведь есть такая красота, пред которой бессилен даже бог.
Здесь мокро, смеясь, крикнула выбравшаяся прямо под хрустальные струи Марика. Он улыбнулся. У подножия горы Тас-Хаяхтах, с двуглавой вершины которой лился водопад, находилась крошечная, почти квадратная, площадка, ошлифованная вгладь водой и временем – словно пьедестал добравшемуся сюда пловцу. Мокро, но совсем не холодно, продолжала хохотать озорница, отмахиваясь от водяного облака, плыви сюда, Вагнер, я тебе кое-что…
Он отшагнул, загребая, влево, потом вправо. Неспешно побрёл по мелководью вдоль берега. Я иду по Озеру Слёз, подумалось ему. Медовый месяц на Озере Слёз… мда… интересно – это хорошая примета? Он лениво удивился столь непривычной мысли и тут же забыл о ней. Марика снова что-то вопит…
Он вышел из воды. Ногам было зябко, голову, даром, что в кепи, напекало. Чудесное ощущение. Как раз под коньячок.
Он налил из плоской бутылочки и, смакуя, выпил. Поглядел сквозь пульсирующий солнечный зной в сторону водопада. Марика увлечённо исследовала каменный пятачок и свежеиспечённым мужем не интересовалась. К водопаду не поплыл, сидит пьёт коньяк – скажите, пожалуйста!
Он выпил ещё. Лёг на спину, накрылся полотенцем. Благородная горечь коньяка грела изнутри, и, несмотря на жару, это было приятно. Он налил снова – и неожиданно рассмеялся.
Где же вы, доктор Эллиста? Отчего же молчите-с? Где эти ваши «господин Вагнер, вам строго-настрого…»? Можно подумать, вы, док, живёте на необитаемом острове! Да что вы вообще можете знать о жизни и тех удивительных её моментах – вроде этого? А? Помалкиваете?!
Он сердито выпил. Коньяку оставалось на самом донышке. Господин Вагнер, вам строго-настрого…
Да прекрати уже! – хлопнул он по траве, отбив ладонь. – Сейчас начнё-ё-ёшь своего любимого конька. Электрический, хер ему в дышло, моторчик! Эту панакею от всего и вся! Не хочу.
Я бы и молчал, тихонько ответил невидимый Айртон Эллиста, ежели б год назад не вытаскивал вас с того света, детектив. Может, стоило вас там бросить? Не знаю… может, и стоило… только я клятву давал. Одному древнегреку. А насчёт «моторчика», как вы изволили… надо, надо было, как вы оклемались, показать вам, как выглядит нашпигованная пулями сердечная мышца. Отрезвляет, знаете ли.
Его рука дёрнулась, проливая коньяк – и ощутила лёгкое прикосновение.
Марика? остывая, пробурчал он.
Склонившийся Фун Маджан ласково заглядывал ему в лицо и поглаживал по руке. Незажжённая трубка была заткнута за пояс. Перевалившее зенит солнце озолотило длинную растрепавшуюся косу старика сияющей каймой, отчего тот имел ещё более благообразный вид.
Да спокоен я, спокоен. Он отбросил полотенце и вытряс в рот остатки алкоголя. Упавшие на язык капли не имели вкуса и только слегка пахли полынью.
Фун Маджан отпустил его руку и без видимых усилий уселся в какую-то невообразимую восточную позу. Пытливо посмотрел на Вагнера – не врёшь? – и коротко чиркнул кресалом. Потянуло чем-то сладковатым, навроде фимиама.
Крохотная торопливая слезинка упала с щеки старика на горячий песок.
Фун Маджан вытянул ладонь, указывая куда-то в сторону водопада – и резко переломил свою тоненькую трубку.
По лицу Вагнера мазнуло холодным ветром.
Он обернулся…
… конечно, древний водопад – это прежде всего вылощенный до совершенства каменный эшафот водоската…
… конечно, камни в холодной воде – это красиво только издали…
… конечно, склизлая омшелость – это смертельно опасно, когда не глядишь под ноги…
… и, конечно, вокруг – ничегошеньки, за что можно уцепиться – если только ты не летучая мышь и умеешь держаться за гладкую скалу…
… когда Марика как раз начала стремительное па жуткого водопадного танца.
Её ноги вынесло вбок, она раскинула руки – подстреленный тонконогий фламинго – и, грянувшись о самый край «пьедестала», скользнула под воду…
… Доктор Эллиста успокаивал его, как мог, предлагал пройти в его кабинет, хвалил за выдержку и блестящее владение навыками оказания первой помощи, в который раз повторял, что кризис позади, что всё хорошо, что ей нужно просто отлежаться, тем более – в её положении…
Он просидел в коридоре всю ночь, и после утреннего врачебного осмотра ему позволили пять минут.
Как тебе мой видок, улыбнулась она одними глазами.
Повязка тебе очень идёт, кивнул он и сглотнул нечаянный комок.
Док сказал, что у меня лёгкое сотрясение, она недовольно скривила губы, но пару дней придётся полежать.
Я принесу тебе грейпфрутов, он погладил её по щеке.
А плаваешь ты хреново, хитро подмигнула она, а ещё детектив.
Куда мне до вас, вздохнул он, прыгунов с каменных трамплинов.
Невыспавшаяся медсестра выставила его за дверь, а через два дня, как Эллиста и обещал, Марику Вагнер выписали.
Осложнений не наблюдалось.
* * *
Темнота. Тусклые пятна – серое на чёрном. Звуки. Запахи. Темнота.
Страха не было. Темнота окутала его мягко и бережно, словно мать спящего ребёнка, огладила бархатной лапой, прошептала – не бойся, я тебя не оставлю.
Он не ответил. Путь от аэровокзала до их квартиры он проделал как робот, собирающий на конвейере один и тот же узел автомобиля – где нужно, смещаясь влево, а где нужно – вправо. Вряд ли кто обратил внимание на неспешно шагающего мужчину средних лет в кожаном пальто и старомодном цилиндре. Кто сейчас смотрит на лица прохожих? Выпрашивающие подаяние нищие, да постовые на перекрёстках, да редкие сумасшедшие провозвестники очередного конца света. Обычный человек пройдёт мимо и не заметит, что твой цилиндр надвинут на самые брови, губы плотно сжаты, а взгляд – прям и неподвижен.
Громыхнуло, и тут же разразился ливень. Цилиндр слетел с головы, спустя мгновение стукнул тульей о бордюр и сгинул. Дождь распахнул полы его пальто, толкнул в грудь, влепил пахнущую бензином потную оплеуху, опрокинул над головой двухведёрную бочку с водой – и, обиженно поджав губы – не желают знаться! – умчался вниз по улице.
Он запер дверь и, нашарив стул, сел. Под туфли немедленно стало натекать – он скинул их. Нащупал на столе любимый бокал – две переплетённые змеи держат амфору – поболтал им – внутри тягуче плеснуло. Не допил… на вокзал торопился… утром.
Дешёвый портвейн опалил нёбо и сдавил горло сивушным духом. Темнота раздвинулась словно китайская ширма, светлые негативные тени же, наоборот, замедлили движение, а некоторые и вовсе замерли на месте. Он услышал, как в доме напротив кто-то уронил ложечку – чайную мельхиоровую ложечку, пятнадцать монет набор – а этажом выше осторожные детские пальцы ощупывают брошенный на стул пиджак и, пока в ванной шумит вода, торопливо тянут из кармана пару банкнот. Он услышал опавший лист герани и стерегущую воробья кошку, услышал скрип пера какого-то чудака и оплывающий фильтр его сигареты. Услышал свой цилиндр, подобранный, осмотренный и со смехом отправленный в дальнейшее плавание.
Страха не было по-прежнему. Было… спокойно… и тихо… и тишина эта не имела ничего общего с отсутствием звуков, которые, конечно, никуда не делись – ложечку, царапнув ею по паркету, подняли, деньги смяли в кулаке и побежали в кино, герань смели в корзину, кошку спугнули, дописанное письмо сожгли на свечке, про цилиндр забыли.
Он повёл рукой над столом и, отыскав бутылку, глотнул из горлышка, и снова не ощутил вкуса. Интересно, можно ли приготовить кофе в микроволновке…
Сквозь густеющую чернь проступили очертания снежной степи. Вскрикнула сова, из мглистого далёка наплыл волчий вой. Навзрыд зашептал борей – от тебя… до горизонта… никого… никого… никого…
– Тишина, – сказал он, будто позвал кого-то.
И степь пропала.
Прямо перед его лицом в чёрной пустоте висел угол комнаты с торшером и трёхногой табуреткой. Свет падал косо и скупо, отчего казалось, будто это не Фун Маджан – а гигантская Угрюм-птица сидит на ветке диковинного дерева читтапатали.
– Виски-коньяк? – прошептал Вагнер. – А я пригублю.
Фун Маджан был в длинном белом одеянии, лишь на груди виднелся затейливый красный иероглиф, похожий на двухголового коленопреклонённого человечка. Руки старика лежали на коленях, поверх изящной тонкой курительной трубки, аккуратно склеенной посередине.
Мимо пролетела заблудившаяся сова, зыркнула своими блюдцами, крикнула вновь – коротко, растерянно. Молотя лапами мглу, промчался волк. Замела, сбивая дыхание, позёмка, и ледяная плоскость Озера Слёз вспухла барашками. Доктор Эллиста в полумаске с длинным клювом задумчиво кружился в вальсе и разбрасывал во все стороны крошечные фиалки. Одинокий фламинго неотрывно глядел на криво прилепленный месяц и время от времени подёргивал крылом – то ли отряхиваясь от брызг, то ли не решаясь взлететь.
Фун Маджан, прикрыв усталые веки, наблюдал за мечущимся вокруг торшера беспокойным мотыльком. То и дело тот задевал кисейным лепестком плафон – и тогда Фун Маджан едва заметно хмурился – даже столь невесомый звук мог разбудить того, за грязным пьяным столом – однако не переставал мять длинными старческими пальцами свою курительную трубку, сделавшейся вдруг податливой, словно глина. Безобразный бесформенный комок становился маленьким солнцем – как его рисуют малыши – кружочек, ещё один, и округ лучики. Красный двухголовый человечек невесело улыбался и тихонько позванивал зажатым в руке золотым колокольчиком.
В ослепшем мире гасли последние светлые сполохи.
* * *
Они повздорили на пустом месте – ехать на велосипедах или идти пешком – и, конечно, он уступил. Пока Марика раздражённо гремела вещами, проверил и подкачал колёса. Потом, надевая «кенгуру», запутался, и долго разбирался в его ремешках и застёжках. Наконец, собрались.
Провожаемые печальными собачьими глазами, они выехали на тракт и неспешно покатили в сторону реки. Умиротворённый Бэбик сыто посапывал в своей «кенгурушке», шины тихо шипели на мокром утреннем асфальте, Марика, поостыв, показывала на журавлиную стрелу, исправно тралящую размазанный, как манная каша, след авиалайнера. Он, улыбаясь, кивал – вижу.
Большак затяжно уходил вправо. По обеим сторонам мало-помалу густел лес, влажную прохладу оплели птичьи голоса. Где-то недоверчиво мыкнул проснувшийся лось, рассмешив Марику. Бэбик глубоко и прерывисто вздохнул. Минули первый поворот.
Сидящий на его правом плече Фун Маджан подлил себе чаю. Помахивая бумажной розой, сделал глоток, недовольно пожевал губами – чай был горяч – …
… и маленькая белая чашечка выскользнула из его пальцев, ветер подхватил лёгкий фарфор, но унести оказался не в силах…
… и далёкий небосвод вдруг стремительно набух близкой опасностью – …
… и беззвучно лопнул, расплёскивая фарфоровые осколки…
… выпуская на волю – Зверя!
Скрежеща когтями по асфальту, исступлённо отплёвываясь чёрным дымом, Он вылетел из-за следующего поворота и издал стрекочущий рык. Иссекая шипастым грязно-зелёным боком придорожные кусты, Он нёсся по самой обочине, безуспешно пытаясь выбраться на шоссе и воя от злости – мокрый предутренним дождём асфальт отталкивал Его обратно. За Зверем вихрился трассирующий след из пыли и содранных веток.
В руке Фун Маждана хрустнула бумажная роза, откуда-то ударил набат, разводящие небесных мостов закрутили свои колёса, плеснуло горячим бесцветным ядом, осыпало инеем – не отводя от Вагнера взгляда, Зверь пригнул голову и изготовился к прыжку.
Он промахнулся.
Бешеная ли скорость тому причиной, или дёрнувшаяся рука абсолютно невменяемого парня за рулём, или тот самый ненадёжный асфальт – обшарпанный ГАЗ пролетел в паре метров от переднего колеса Марикиного велосипеда, ещё раз яростно рванулся – и выдрался-таки из кустов, но, видимо, рывок отнял у безумного спринтера последние силы – Зверь, перечеркнув дорогу наискось дымящимся двойным чёрным, всей своей костлявой тушей с размаху ахнул в лес.
Ни удара, ни крика – лишь короткий взрёв – и тишина.
Проснулся Бэбик. Зевнул, увидел папу с мамой – заулыбался. Залопотал, махая ручонкой журавлям.
В грязной подорожной луже мокла белая бумажная роза.
До реки доехали молча, а на обратном пути у Марики то и дело слетала цепь.
* * *
Ему снилось Солнце и звёзды – много звёзд. Распахнутая во все стороны Пустота в нарядном кружеве туманностей, текущая в бескрай река Тишина. Величаво плывущие лопасти галактик, и беспокойные коллапсары. Застывшие иглы комет. Близкий – лишь протяни руку – светящийся круг планеты, будто остывающий в чёрной кружке космоса диковинный голубоватый чай, щедро заправленный сливками. Абсолют Красоты… истинно достоин жалости бедный горемыка, выдумавший про холодное безвоздушное пространство.
Это Денеб, сказала Марика, это Ригель, Фомальгаут, Сириус, Альтаир. Это Козерог. А это Конская голова. А вот твой любимый Орион.
Да, Орион, обрадовался он, приметив знакомый бантик о семи ярких звёздочках, а вон туманность Андромеды!
Это Плеяды, детектив, засмеялась Марика и повела рукой вдоль Млечного Пути, гляди – Сверхновая. Загадывай!
Он проснулся. Вымороженная пустая чернота пахла полынью и пролитым портвейном, и где-то за ней, наверное, начиналось утро – звякнул трамвай, уютно заширкала метла дворника. Ссорились воробьи.
Рука наткнулась на бутылку – и он уронил её, испугав спящего фламинго. Всполошилась полярная сова, загукала гневно. Запуржило колючее сеево, вскипело – и опало, отползло. Он поклонился Фун Маджану и прогнал старика.
Я не верю в приметы, сказал он.
Ну и что, улыбалась Марика, всё равно загадай!
Сверхновая горела всё ярче. Сова сорвалась с ветки и, клекоча, унеслась к северным отрогам, где угасал вой большого белого волка.
Он купил у случившегося Звёздного Торговца маленькую космическую яхту, и дал самый малый вперёд. Смахнул с лобового стекла снежную степь. Тронул штурвал – и его окатило горячее золотое сияние знакомой с детства звезды.
Загадал? спросил репродуктор на стене, загадал?
Кораблик летел, и Солнца становилось всё больше. Уже не лучистый диск, но кипящий огненным разливом океан подымался навстречу, дышал горячечно, плавя своё тело собственным погребальным огнём. Зыбкие разводы – от багровой умбры до калёной добела меди – размеренно кружились, сливаясь в изумительный пылающий муар и жарко расплетаясь обратно – и тогда во все стороны разлетались лоскутья протуберанцев. Жёлтая звезда подступала к самому стеклу.
Марика, прошептал он, если бы ты только могла видеть… как это прекрасно…
А ты – опиши, негромко произнёс репродуктор.
… и не видя бурлящей пламенной громады, нависшей над его миниатюрной яхтой…
… не слыша перезвона летящих вслед за ним осколков оконного стекла…
… не чувствуя бьющего в лицо холода отошедшей ночи, сквозь который нёсся ему навстречу свежий утренний асфальт…
… он – заговорил.