Мухомор
(Быль)
Познакомился я с ним случайно. Лет десять назад я ехал в поезде к моему новому месту работы – в Покровку, райцентр. Ехать было 12 часов и я решил пошиковать - взял билет в купейный вагон. Было часов пять вечера, когда подошёл московский поезд. Духота стояла ужасная в тот августовский вечер. На станции было многолюдно – возвращались отпускники.
Моё место оказалось внизу у окна, что каждый знает большое преимущество. Соседом сверху оказался человек невысокого роста, юркий, с неспокойными чёрными глазами. Он оказался весёлым и разговорчивым. Другими попутчиками были две женщины – одна чернявая, очень красивая, вторая - блондинка, с необычными золотисто-карими глазами. Обе были, что называется, в соку и это придавало особую пикантность нашей вечеринке.
Каждый из нас основательно приготовился к путешествию. Скоро на крохотном вагонном столике места не было от всяческой снеди.
Мой сосед, с беспокойными глазами, имел странное имя – Мухомор. Объяснил он своё имя с шуткой, просто:
- Мухомором меня кличут. По-настоящему я – Мухин Фёдор Иванович, но так случилось, что невезучий я с рождения, и ко мне всякие беды липнут как мухи. Ну, вот и прозвали меня в нашем хуторе Мухомором.
Он сыпал шутки направо и налево, успевал первым выпивать тост и вперемежку с анекдотами, которых он знал множество, успевал закусывать.
Мухомор и я были приблизительно одного возраста - около сорока, возраст расцвета мужских сил и мы старались вовсю. Но наши попутчицы оказались «ледями» строгих моральных устоев и вскоре вся наша вечеринка превратилась в нормальный разговор повидавших жизнь людей.
Я рассказал о себе: я учитель и еду к новому месту работы после бурного развода с женой. Когда я сказал, что еду в Покровку, Мухомор даже подскочил от радости - он жил там.
Женщинам ехать предстояло на одну остановку дальше. Возвращались они из Москвы, с какого-то семинара по сельскому хозяйству. Ту, что чернявая, звали Валентиной, а её подругу – Ольгой.
- Ну, друзья-попутчики, а теперь, давайте выпьем за любовь, - предложил Мухомор. Он разлил водку нам, а дамам вино. Мы дружно выпили.
- А что, Фёдор, ты ещё веришь в любовь? – спросила Валентина Мухомора.
- А как же в неё не верить, Валечка? Ведь без любви, как пел Бернес, ничего бы не бывало. Вот я со своею жёнкой прожил двадцать лет, сколько было между нами всего - и до развода доходило не раз, и тарелок было переколото больше чем у меня волос на голове, и поколачивал её не раз, а всё заканчивалось любовью. Вот и сейчас,значится, не был дома три недели, а истосковался по ней страшно.
- А она по тебя? – кокетливо спросила Ольга.
- И она по мне, а как же! – воскликнул Мухомор, доставая сигарету и собираясь выйти покурить.
- Да кури, Фёдор, здесь, чего уж там, и мы с тобой заодно, - разрешила Валентина. И, видя, как я потянулся за папироской, рассмеялась, - вагон для курящих!
- Стало быть, ждёт она тебя? – затянувшись, переспросила Ольга.
- А куда она денется, - хмыкнул Мухомор.
- Стало быть, доверяешь? – продолжала язвить Ольга, - не ревнуешь?
- Мухомор выпустил колечками дым и счастливо улыбнулся, - Не-га! Этим не страдаю.
- А она тебя? – втягиваясь в разговор, шутливо спросил я.
- Эх, паря, какая баба не ревнует? Все они из одного теста.
- Ну, уж ты скажешь! – возмутилась Ольга.
- А что – не так? – взъерошился Мухомор. К любой телушке готовы приревновать. Вот моя, стоит мне на одном конце заговорить с какой-нибудь молодухой, - она тут как тут! Какой-то особый нюх у неё на эти дела, что-ли!
- Значит, ты себя скомпроментировал как-то,- вставил я.
- Ага, Федя, колись! - засмеялась Валентина. – Застукала она, видно, тебя однажды, а теперь и не верит. - Все засмеялись. Мухомор тоже. Мы выпили и закусили.
Все посмотрели на Мухомора, ожидая продолжения разговора. Польщённый таким вниманием, тот заговорил.
- Самое обидное, что не застукала. Чего только не было, баб-то в нашем селе полно, а мужиков – раз-два и обчёлся. Ну, где какой пособишь, разве это грех?
Мухомор на минуту замолчал, потом достал новую сигарету и, закурив, продолжил.
- Если бы застукала – было б не обидно! Но когда тебя и в хвост и в гриву ни за что, это, касатушки мои, скажу вам, похуже гестапо!
- Так уж и ни за что? – продолжала подтрунивать Ольга. Чувствовалось, что Мухомор ей нравится.
- Да, ей богу, ни за что! Я после одного такого случая две недели ночевал у кума моего, Николая, чтоб ему остаться завтра без похмелья! С него-то всё и началось. Работал я тогда шофёром у нас на автобазе. Да и Колька, кум мой, там же. Ну, шофёры, как известно, вся жизнь на колёсах. Уезжаешь рано, приезжаешь поздно. С Колькой мы не родня, мы так просто для балдежа называем друг друга кумами. А наши жёны, хоть и не родня, но вылитые сёстры, не внешне, а фасоном! Как соберёмся гулять, а живём рядом, так одна другой и подпевает: и алкаши мы, и мотуны, и домом не живём, и в кино, как культурные люди, не ходим. Ну, знаете всю эту бабскую философию!
Мы засмеялись. Уж слишком знакомую картину описывал Мухомор.
- Ну, значится, - продолжал тот, - достали нас однажды жёнушки, и мы, по- пьяне, пообещали пойти с ними в кино. Вернее, не я, а Колька, хрен моржёвый, трепанул, что, мол, завтра пойдём в кино. Я его, когда вышли покурить, чуть с балкона не сбросил. А он мне - ну что ты так взбаламутился, сходим, уважим их, зато хоть одно обвинение с нас спишут!
На следующий день я думал, забудут наши тёлки про пьяное Колькино обещание. Ан, нет! Часа за три до фильма моя стала штукатуриться. Ну, думаю, пропал вечер! Деваться некуда, взял из загашника бутылку, сунул её в карман полушубка и готов, паря, к просмотру любого кинофильма.
Когда подошли к клубу уже было темно. Не помню, какой фильм тогда показывали, не до афиш было, надо было как-то Кольку утащить за угол, причаститься, значится. Моргаю ему – не понимает. Загляделся на Лариску, которая стояла впереди нас в очереди к кассе. За что тут же получил строгача от своей жены Аниски:
- Смотри, не ослепни, кобель!
Колька, как-то сразу потускнел. Досталось и мне, хоть я на Лариску и не посмотрел даже.
- И этот тоже лыбится! – Это, значит, моя решила повоспитывать. – Истинные кобели, мало вам жён, на потоскух заглядываетесь!
Словом, пока они языками чесали, я успел Кольке шепнуть, чтоб минут через десять после начала фильма он вышел со мной, якобы, курнуть. Тот наконец-то смекнул.
Зашли, значится, мы в клуб чин-чинарём. Народу было много. Мы с Колькой сели с краю, объяснив своим жёнушкам, что будем выходить курить, чтобы не мешать им общаться с культурой.
Тут Мухомор замолчал, многозначительно посмотрев на меня. Я понял, - разлил. Все дружно выпили. В купе было тепло и хорошо. Мухомор продолжил.
- Лариска – это ещё та стервь. Весь райцентр знает про её похождения. Замужем сроду не была, но перетрахалась ( прошу у дам пардону! )со всеми мужиками. Баба она видная, всё при ней, мужикам в радость, женщинам – головная боль.
Ну, значится, просмотрели мы честно минут пятнадцать и кум мне так громко, по-культурному, делает предложение: мол, не хотите-ли, Федор Иванович, ( это он меня так ради куражу по имени-отчеству обозвал), выйти покурить? Я, известное дело, согласился. Моя только сверкнула по-змеиному зенками, но смолчала. Мы встали и так как сидели с краю, на десятом ряду, никого не задевая, по–культурному, чин-чинарём, вышли на улицу.
Было там не то, что холодно, было мерзопакостно. То есть, сам бог в такую погоду заставляет покласть на душу грамм сто и более. Зашли мы, значится, за угол, я вынул пол-литра, а Колька походный штоф – он с ним никогда не расстаётся - и целлофановый пакетик с набором "жентелемена": огурцом солёным, куском хлеба и салом. У Кольки сало лучшее в посёлке.
- Эт, как ты дотумкал? – кивнул я на закусон.
А он хихикнул - Я же не дармоед на халяву пить, знал, что твоя очередь ставить, ну и захватил это на всякий пожарный.
Оприходовали мы мою родимую, значится, как полагается, не торопясь, покурили и двинулись досматривать тот злополучный фильм. Перед тем, как открыть дверь, Колька пропускает меня вперёд и говорит:
- Я сяду с краю возле тебя, а то моя точно учует – у неё запах собачий.
- А моя, думаешь не учует? – спрашиваю.
- Ну, твоя не такая зараза, как моя, - хихикнул Колька.
«И то правда», - подумал я и открыл дверь.
Зашли, значится в клуб. Темень, хоть зенки выколи. Ну, я на ощупь нашёл наш ряд, и присел к своей родимой. Сидим, смотрим фильм. Боюсь дышать громко - с мороза алкоголь-то быстро распространяется.
Минут через пять, значится, понял – пронесло. Не заметила, сидит тихо. Кайф пошёл по телу. Сижу блаженствую. На свою боюсь повернуться, как говорится, не трожь, а то завоняет. Пардон, бабоньки, - опять осёкся Мухомор. По всей видимости, он изо всех сил старался быть на высоте и не спуститься на тот уровень языка и поведения к которому привык.
- Да, ничего, Федор Иванович, - засмеялась Валентина, - из песни слов не выкинешь!
- Во-во! - поддакнул Мухомор и продолжал. - Словом, захорошело внутри, кровь, можно сказать, взыграла. А чё, молодой был, опять же, думаю, надо и свою уважить, показать, значится, к ней внимание. А то, ведь, жаловаться стала, мол, ни доброго слова от тебя, грит, не услышишь, ни ласк, ни поцелуев. Вот я и стал потихоньку пододвигаться к ней. Вначале она, вродь-те, как бы двинула легонько меня, но я мужик настырный, знаю эти крендели. Чувствую – сдаётся, даже руку на мою ладонь опустила. Я тогда взял её руку и орустил на своё колено, а свою руку положил на её. Сам думаю, ни хрена себе, я даже и не подозревал, какие коленки у собственной жены! Вот, думаю, как надо делать, в потёмках, с закрытыми глазами, тогда и своя покажется королевой! Разомлел я, значится, вчистую. И вот, когда она стала мою коленку так нежно сдавливать и гладить, мой кум Колька как толкнёт меня в бок, аж ребро чуть не выломал! Весь кайф, подлец,сбил.
Открыл я глаза, чтоб, значится, повернуться и выразить всё, что я думаю по такому поводу, а Колька весело так шепчет мне прямо в ухо:
- Оглянись, дубина!
Сколько буду жить, не забуду того момента! На экране вдруг пошли светлые кадры, в зале стало светло, как днём. Поворачиваю я свою голову назад, и вижу лицо, нет, не лицо, а страшенную харю своей жёнушки! Такого выражения, я ни до, ни после не видывал! Хуже ядерной войны! Меня, как током ударило! Я чуть умом не тронулся, моя-то сзади сидит, а я, по ошибке, в темноте, значится, к чужой подсел! Да, ладно бы к совсем чужой, - к Лариске-сучке, шайтан меня подсадил! Здесь и Лариска, видя ситуацию, щёлкнула меня по носу и на весь зал, как заорёт:
- Нахал! Своей бабы мало, кобель проклятый!
Тут и сзади мне и сбоку досталось. А, Колька, паразит, нет, что бы объяснить этим дурам всю историю, упал со скамейки от хохота.
Как потом он мне рассказал, сначала, мол, он не понял, что мы ошиблись местами, а когда понял и увидел, что я проделываю с Лариской, было уже поздно.
Словом, скандал был на весь посёлок. Досталось за компанию и Кольке, так, что жили мы с ним долго на осадном положении...
Мы хохотали до слёз над Мухомором, над его «бедами», и на душе у меня впервые за последние годы стало как-то светло и улыбчиво. И долго ещё светился огонёк в нашем прокуренном купе.