Нине исполнилось 3 года и она находилась в том возрасте, когда начинают осознавать окружающий мир, а осознанный ею мир заключался в маленькой комнате с тёплой печкой заводского барака, в родном и красивом образе матери, в тёплой старой меховой шубе, которую каждое утро ей стелила мама для игры на полу, в пушистой серой кошке, постоянном друге и участнике её детских игр и времяпровождения в зимние короткие дни и долгие вечера.
До её сознания не доходила реальность, царящая вокруг. Но она понимала, что происходит что-то плохое, непонятное и необъяснимое. То, что это плохое, она определяла по тревожным и беспокойным глазам матери. По её всхлипываниям и приглушенному плачу по ночам. По тому, непонятному, двойственному чувству, с которым мать высматривала в окно почтальоншу. Как она ждала и, в то же время, боялась её.
А боялась она её потому, что с приходом женщины с сумкой через плечо, в бараке часто раздавался истошный бабий крик и все женщины бросались туда. Мать тоже уходила на крик и возвращалась заплаканной и молчаливой. Но она видела и счастливые глаза матери, когда почтальонша подавала ей маленький треугольный кусок бумаги.
Мать дрожащими руками брала треугольник, прижимала его к груди и долго сидела над ним у окна, счастливая и улыбающаяся. В такие дни мама по особенному была добрая и ласковая. Она много говорила и рассказывала ей про папку, которого Нина совсем не знала.
Папка тоже был частицей осознанного ею мира, но какой-то далёкой и непонятной. Она знала, что папа - это красивый дядя на фотографии в военной форме с маленькими машинками и палочками на воротничке. Он где-то далеко, там, откуда тётя с большой сумкой на плече приносит эти треугольные бумажки, приносящие радость матери.
Но пока в существующем мире самым близким существом, после мамы, у Нины была кошка. Серая, полосатая, мягкая и тёплая кошка, проводившая с ней целый день.
Мама вставала очень рано, когда за окнами было ещё темно. Она топила печь, хлопотала возле неё, потом поднимала Нину, кормила её, стелила шубу возле стола, посередине комнаты, усаживала на неё Нину и привязывала её к ножке стола, так, чтобы дальше тёплой шубы она не смогла уйти. Возле шубы мама ставила тарелку с супом и кружку с молоком, кусочек хлеба и ласково говорила ей: «Ниночка, доченька, мама идёт на работу, а ты будь умненькой девочкой, играй здесь с Муськой, так звали кошку, кушай суп, пей молоко, не безобразничай и жди маму», - целовала её в щеку и уходила на работу.
Работа – слово, которое Нина узнала одним из первых. Из разговора матери с соседками по бараку она поняла, что все они строят днём и ночью завод, прибывший из какого-то Ленинграда и что надо его быстрее построить, так как он нужен фронту. Вот что означало это непонятное слово- работа.
Нина на целый день оставалась одна. Она играла с тряпичной куклой и кошкой Муськой, когда хотела есть, то кушала суп или кашу из тарелки, пила молоко с хлебом. Муська, тоже проголодавшись, по-хозяйски кушала из её тарелки. Когда Нина уставала, она свёртывалась калачиком на шубе, подзывала кошку, прижимала её к себе и гладила по мягкой спинке.
Муська от удовольствия прищуривала зелёные глаза и громко-громко мурлыкала. Под это мурлыканье Нина засыпала.
Просыпалась она обычно от того, что мама, вернувшаяся с работы, брала её на руки и ласково ей говорила: «Ниночка, проснись, твоя мамочка пришла, давай будем кушать»,- и поила её тёплым молоком. Радостная Нина сидела на руках у матери и по детски, смешно коверкая слова, рассказывала ей о том, какая она была послушная, как играла с кошкой, как она « сама ела и кошка ела». Мама смеялась, крепко обнимала и прижимала её к грудие и она засыпала под тихое пение колыбельной.
А рано утром мама снова спешно топила печку и опять собиралась на работу…
Так проходил день за днём, пока вдруг женщина-почтальон не прекратила приносить бумажные треугольники, а проходя по коридору барака мимо их дверей, ускоряла шаг. Мама стала задумчивей, в глазах её всё чаще и чаще стали блестеть слёзы. Иногда Нина просыпалась ночью от сдавленного материнского плача.
Тогда она тоже начинала плакать. Мать замолкала и начинала успокаивать её и забывала о том, что её волновало. Так они и засыпали.
Утром, как всегда, мать снова хлопотала у печки, но уже не была такой, как раньше. Глаза её были грустными, она стала молчаливой, задумчивой. В комнате повисла тревожная, гнетущая тишина. В обращении матери к Нине появилось какое-то странное, непонятное слово – сиротка.
В этой гнетущей обстановке прошла зима. Дни стали длиннее. В окно стало заглядывать солнце. Мама перестала стелить шубу на пол и привязывать Нину к ножке стола, а оставляла её на попечение бабушки Маруси, которая жила по соседству в бараке.
Осознанный Мир Нины стал расширяться с необычайной быстротой. Кроме бабушки Маруси появились мальчишки и девчонки, женщины – соседки, живущие в их бараке. Кроме их барака рядом было ещё много таких, где жило много других людей. За бараками стояли сараи и конюшни, где в одном из них жила их корова - Жданка, которую мама называла кормилицей и каждое утро приносила от неё тёплое, парное молоко.
Особенно поражали Нину высокие деревья, растущие возле барака, а за сараями они стояли плотной стеной. Одни из них были зеленые, а другие совсем без всего, но мама ей сказала, что они тоже скоро покроются листочками и тоже будут зелёными. Нина каждое утро смотрела, не появились ли эти листочки? И она дождалась их появления.
Маленькие, зелёные они тесно облепляли ветки деревьев, делая их необычайно красивыми, преобразуя весь окружающий мир. Она хорошо запомнила этот день ещё и потому, что тётя - почтальонша вдруг постучала в их дверь, но так как мама была на работе, она подошла к бабушке Марусе и сказала, чтобы сообщили Фене, что ей письмо с фронта.
Мать прибежала быстро, схватила письмо, прочитала что-то на нём и крикнула: « Это не мне! Не мне! Это чужое!» Подошедшие женщины, рассмотрев конверт, убеждали её, что письмо ей и просили прочитать его. Они успокаивали её говоря, что это же не похоронка, может быть Степан ранен и писал кто-нибудь из товарищей.
В конце – концов мать дрожащими руками раскрыла треугольник и начала читать, потом прижала конверт к губам и плача проговорила: « Живой, ранен!»
Снова в их комнату пришли давно исчезнувшие покой и радость. Глаза матери светились добром, а улыбка не покидала её губ. Она уже не плакала по ночам, вечерами укладывала Нину спать, а сама садилась за стол и писала отцу письма. Нина смотрела, как мать выводит что-то на бумаге, склонив чуть-чуть на бок голову, и засыпала.
Теперь Нина знала, что папа тяжело ранен и находится в госпитале, что письма долго не приходили из-за того, что он сам писать не мог, и что врачи не знали - будет он жить или нет. Теперь мать вместо сказок вечерами рассказывала Нине про отца, о том какой он сильный, красивый и смелый, как они жили, как он был рад её рождению и какие письма он писал из ар- мии, и что папка, после госпиталя вернётся домой и они будут жить вместе.
Этими рассказами и ожиданием возвращения домой отца Нина жила целый год. О том, что скоро приедет отец она рассказывала подружкам, женщинам соседкам, бабушке Марусе. Когда её обижали мальчишки из соседнего барака, она сквозь слёзы грозила им, что когда папа приедет, он им задаст. И вот этот день настал!
Мама прибежала с работы раньше обычного. Она умылась и долго прихорашивалась перед зеркалом, потом достала из сундука красивое платье и одела на себя. Когда она встала перед Ниной, та не узнавала её, так как привыкла видеть её в телогрейке и в сером платье, в котором она ходила на работу и занималась по хозяйству дома.
На Нину мать тоже надела новое платье, расчесала волосы и заплела их в косу с красивыми красными лентами. Нарядные и красивые, провожаемые завистливыми взглядами соседок и встречных женщин, они пошли на вокзал встречать отца.
На вокзале, в ожидании поезда, было многолюдно.. Взад и вперёд ходили дяди и тёти в погонах, на скамейках, в зале ожидания, сидели незнакомые женщины и мужчины с узлами и чемоданами. Нина впервые видела столько много народа. Она смотрела по сторонам и задавала матери разные вопросы. Особенно её интересовало, что делают здесь эти дяди и тёти с мешками и узлами. Вдруг из маленького окошка раздался сиплый мужской голос, который прокричал, что поезд из Свердловска прибывает.
Все находившиеся на вокзале, как по команде, поднялись и бросились к выходу, создав в дверях давку. Мать, подхватив Нину на руки и быстро пошла к выходу. Выйдя на перрон, она встала у края платформы, приговаривая: « Папка нас здесь лучше увидит.»
Нина на всё происходящее смотрела с нескрываемым детским любопытством. Особенно ей скорее хотелось увидеть поезд и паровоз. Она видела их только на картинках и слышала отдалённые гудки и перестук колёс вагонов дома, так как железная дорога проходила недалеко, и от посёлка её отделял лишь строящийся завод.
Но увиденное не только поразило её, но и напугало.
Появившаяся вдалеке точка быстро приближалась и увеличивалась в размерах, превращаясь в большой, чёрный, дышащий дымом паровоз, из- под колёс которого, в разные стороны, вылетали белые клубы пара. При этом он со свистом шипел, а когда приблизился к платформе, то издал громкий, пронзительный гудок, прибавив к чёрному дыму белое облако пара.
Перрон, вначале тихо подрагивающий под их ногами, стал трястись сильнее и сильнее. Нина в ужасе обхватила колени матери, уткнула лицо в подол её платья и, в страхе, закрыла глаза. Только спокойствие мамы заставило её остаться на месте и не закричать.
Дышащее дымом и паром чудище прогрохотало мимо и, издавая скрежет и металлический лязг, остановилось. Нина открыла глаза, повернула голову в сторону железной дороги и увидела совсем рядом зелёные с окнами вагоны. Они были точно такие же, как на картинке из книжки. Из них выходили дяди и тёти с флажками в руках и погонами на плечах.
На перроне всё пришло в движение. Одни люди в беспорядке двигались вдоль вагонов, что-то кричали, толпились у дверей вагонов, другие выходили из вагонов, неся в руках различные поклажи.
Мама наклонилась к Нине и сказала ей, чтобы она смотрела в сторону конца поезда и высматривала папу. Вдоль вагонов ходило много дядей в погонах, правда почему-то в грязной одежде, и Нина, каждый раз увидев в военной форме мужчину, дёргала маму за руку и спрашивала её: «Это мой папа?» Людей у вагонов становилось всё меньше и меньше и вскоре остались лишь дяди и тети с флажками. Только в конце поезда, у последнего вагона, толпился народ, что-то снимая с него. Папы всё не было и не было. Мама начала волноваться. Рука её начала мелко дрожать, а губы шептали одни и те же слова: «Стёпа, Стёпа, где же ты?»
Вот уже и у последнего вагона нет никого, только по перрону от него движется странный человек на костылях. Он переставляет их поочерёдно вперёд, а затем подтягивает к ним безжизненные ноги. В сумерках перрона, эта фигура в длинной шинели, с худым, заросшим щетиной лицом, казалась Нине такой страшной, что она вспомнила о «бабайке», которого никогда не видела, но знала, что он страшный и забирает непослушных детей.
А страшный дядя на костылях всё приближался и приближался к ним. Его лихорадочно блестящие глаза были устремлены на неё. Нина сильнее прижалась к матери и, ища у неё защиты, обхватила её колени руками. Но мать не обращала на неё внимания и смотрела в сторону паровоза, где ещё стояла группа людей в военной форме.
Нина схватила её за рукав и в ужасе крикнула: « Мама! Мама! Смотри какой страшный дядя!»
Мать повернула голову, ойкнула и дрожащим голосом проговорила: « Ниночка, не бойся, это твой папа!»
11 марта 2009 года.