***
Одетая в тонкое белое платье с лазурным шитьем, Беатрис де Шеридан сбегала по мраморной лестнице, похожая на бабочку в своей непосредственной, беззаботной легкости. Ее улыбка была свежа, словно лепестки утренних роз, а глаза хранили то самое загадочное сиянье, которое придает спрятанная в глубине сердца терпко-сладкая тайна.
Вчера… Это произошло вчера…
Она встретилась с ним под темной зеленью старых каштанов. Он смотрел на нее взглядом, полным искреннего восхищения, и каких-то нежных мыслей, и чего-то еще, неведомого ей… Она помнила его темные глаза, его изящные руки, несмело прикоснувшиеся к ней… А потом он поцеловал ее…
И воспоминание о его губах заставило ее петь и мчаться через сад, словно птица, раскинув руки навстречу ветру. И смех, радостный смех, едва сдерживаемый, рассыпался внутри тысячами светлых жемчужинок, вспыхи-вал искрами, играл, словно шампанское в бокале.
Ведь ей было всего-навсего шестнадцать, и светило солнце, и вчера… вчера он говорил ей о своей любви…
***
- Беатрис, ты уже не маленькая, - строго говорил отец плачущей дочери, -
- Прекрати эти капризы. Ты знаешь, на меня они не производят никакого впечатления. Если я так решил, значит, так будет. Граф де Байон – очень выгодная партия. И незачем откладывать.
- Но папа, он стар! Ему уже тридцать пять лет!.. И я не люблю его!
- Любишь – не любишь! – Что за детские выдумки! У него приличное состояние, он достойный человек, завидная партия для девушки твоего положения. И ты выйдешь за него, потому что такова моя воля.
- Нет! Ни за что! Я лучше умру! – и она вылетела из комнаты, хлопнув дверью, чтобы тремя часами спустя под знакомыми каштанами встретиться с тем, кому навеки было отдано пылающее сердце.
Он осторожно гладил ее светлые волосы и тихонько шептал слова утешения, но Беатрис их не слышала.
- Ральф, - говорила она ему сквозь рыдания, -
- Послушай, Ральф, давай убежим. Давай бросим все и исчезнем вместе, и нас никто никогда не найдет. Мир большой – нам хватит места, чтобы укрыться от тех, кто желает разлучить нас.
- Но на что мы будем жить? – мягко возражал он, -
- У нас ничего нет, ни ты, ни я еще не вступили в пору наследования. А если мы убежим, родители разгневаются, и вовсе лишат нас прав на него. Мы просто умрем с голоду, как нищие бродяги.
Она смотрела на него с надеждой, как на некое божество, воле которого готова была покориться.
- Придумай что-нибудь, Ральф! Что же нам делать?
Он опустил глаза, и она видела, как трепещут его длинные темные ресницы.
- Послушай, я знаю: тебе будет больно от того, что я скажу, но у нас сейчас нет иного выхода, кроме как покориться воле судьбы.
Беатрис слушала его, словно оледенев: она совсем не ждала от него подобных слов и сейчас была поражена до глубины души тем спокойствием, с которым он произносил их.
- Сейчас ты не понимаешь меня, я вижу, - продолжал между тем юноша, держа ее руку в своей, -
- Но поверь, это – единственно разумный выход из всех. Самое главное – то, что останется между нами, то, что мы всегда будем любить друг друга, пусть даже скрывая это от всего мира. И потом – кто знает? – все меняется. Будем же терпеливы, будем ждать. Я верю, что однажды мы снова окажемся вместе: ты и я.
Девушка замерла, вглядываясь в его лицо.
- Ты, действительно, так думаешь? – произнесла она с некоторым сомнением.
- Конечно. Разве стал бы я лгать тебе? Я просто хочу, чтобы было, как лучше. Пусть сейчас настанет разлука, но ведь мы знаем, что она – не навечно. Я буду любить тебя всегда, Беатрис. Поклянись же, что и ты меня не забудешь!
- Клянусь, Ральф, клянусь! – и она обливала горячими слезами его руки, прижимая их к себе.
И свидетелями их прощания и клятв были звезды – те же самые, неизменные, высокие звезды, – а еще старые каштаны.