Анна Ламдо
На берегу реки стояло несколько чумов, среди которых находился и наш. Родители занимались рыбодобычей, улов сдавали в рыбоучасток.
Дул холодный северный ветер, белопенные волны на реке были похожи на белый снег. Шум волн был слышен далеко от берега. Небо было низким, серым, казалось, вот-вот польет дождь. Это обычная осенняя погода в этих широтах.
К берегу причалил небольшой катерок ТБС. Он качался на волнах, о борт, которого шумно бились прибрежные волны. Мы это видели из открытой двери чума. С берега доносилась музыка, кто-то пел песню на непонятном языке, для нашего слуха она была непривычной. Нам очень хотелось посмотреть, кто поет песню. Мама сидела на корточках у самого входа и громко комментировала то, что видела.
- Вэй,ту’ наноя’ то. Нацекы” хосаяна нэбта, нумда’ нена мерцянё’.Хэнё яляркахана тобто’ вэва нэсьтадакы? Нацекы” тарси маядасетыдо’.( Вэй, катер пришёл. Если он за школьниками, погода-то плохая ведь. Неужели нельзя в тихую погоду приехать.)
Отец соскочил со своего места, быстро надел сапоги, аккуратно подпоясался и вышел на улицу. А мама прижала меня, стоящую рядом и сказала:
- Доченька, не стой у входа, нельзя, подойди ко мне. Катер, наверное, приехал за детьми,- с тревогой сказала она и посмотрела на свою старшую дочь.
Та была подростком, но уже очень хорошо помогала матери по хозяйству. По этому мама не хотела её отдавать в интернат. Дочь училась уже несколько лет, они с подругой договорились, что учиться будут плохо, чтобы их оставили в чуме. И мама в душе надеялась, что её оставят в чуме, если она ей не разрешит ехать. Мама считала, что ей не обязательно учиться, ведь у них с мужем много оленей не имеют, люди небогатые.
Пусть учатся дети богатых людей и у кого в чуме есть помощники, - мысли одна за другой стали возникать у нее в голове,- а у них помощи ждать не от кого, надежда только на детей. А еще, если детей осмотрят врачи, вдруг найдут у них какие-то болезни, то увезут детей неизвестно куда и уже никогда они не приедут обратно. Как у стариков Вануйто, у соседей, у дочери обнаружили заболевание, увезли в город без ведома родителей. Они рассказывали, приехали в поселок, пошли в школу-интернат проведать детей, а дочери нет, её увезли на самолете в большой город. Эта девочка была единственной дочерью у родителей, не вернулась домой, говорят, что умерла от болезни. Рядом с врачами как она могла умереть? Такие тяжелые думы одолевали её, глядя на пришлых людей, которые с трудом по узенькому трапу выходили на берег.
На берег вышли двое, мужчина и женщина, они о чем-то разговаривали с людьми, подошедшими к берегу. Среди них стоял и наш отец. Прибывшие гости направились к крайнему чуму, у мужчины в руках была небольшая сумка, из которой на ходу доставал бумаги.
Быстрыми шагами отец подошел к чуму и сказал:
- Нацекы хосаяна ;ано. (Катер пришел за детьми).Ервэй, нацекы ханзер ханангудо,мерцяда са;анё. (Как детей увезут, ведь ветер сильный, волна крутая).
Мама, волнуясь, вышла на улицу, и я, как хвостик за ней.
- Ебцотако, мят тю, пуна луца сит хардан ханангу, (заходи в чум, а то тебя русские в поселок увезут), - сказал папа. И я послушно спряталась в чуме, потому что я очень верила словам отца.
- Нюдякуенё’ тедари,нёмдо’ хано’. ( Она же маленькая пока, пусть не возьмут. Дословный перевод,- делая ударение на последний слог),- ни на шутку забеспокоилась мама, и сама зашла вместе со мной в чум.
От волнения не зная за что взяться, она стало ковыряться в очаге, чтобы его растопить. Подложив бересты и сухого хвороста, чиркнула спичкой, огонь ярко разгорелся. В чуме сразу запахло дымом, который сизой струйкой потянулся к верху. Не дожидаясь указаний, старшая дочь, тоже волнуясь, налила чистой воды в чайник и подвесила его над огнём.
« Кто же это будет делать, если помощницу снова возьмут в школу?- невольно думала мама, исподтишка глядя на действия старшей дочери.
Это время в середине августа каждая мать ждет с великим волнением, детей опять на целый год увезут от них, в интернат. Остригут, оденут в луца паны ( русскую одежду), у которой порой не бывает тепла и даже пуговиц, и будут мерзнуть дети целый год. А дети привыкли всё время носить меховую одежду, поэтому, потом заболевают и на долгое время попадают в больницу. Но какая мать может оставаться спокойной, не ведая, что происходит с её ребенком.
Поэтому, наша мама так сильно волновалась, думая о тех детях, которые должны были уехать в интернат продолжать обучение. Но ещё более тяжкое испытание ожидало её впереди.
Чайник вскипел на открытом огне очень быстро. Дочка умело сняла его с огня и, поставив около очага, заварила кусочком плиточного чая. Старший сын, которого обычно не дозовешься на обед, зашел в чум особенно тихо. На его лице не было улыбки, подбородок он спрятал в вороте малицы, по этому были видны одни печальные глаза.
- Савомбовна наворкаво,пуна луца” тута”, (Давайте покушаем, пока русские люди не пришли),- приглашая к столу, сказала мама.
Она вытащила малосолку из муксуна, выложила куски на тарелку, подала всем ножи, и все начали трапезу. Ели все без аппетита, каждый думал о предстоящем расставании. Только мы с младшим братом ничего не понимали, но тоже сдерживали свои эмоции, мы чувствовали, что взрослые чем-то обеспокоены.
После этого, убрав со стола, подали наборы для чая. Мама вытащила аппетитные сушки из своих запасов и вкусные сладкие «подушечки», которые в то время пользовались большим спросом. Она хотела хоть чем-нибудь порадовать детей. Мы, младшие дети немного повеселели. Я понимала, что брат и сестра надолго уедут в поселок. Мне их было очень жалко, поэтому сидела тихо и молча. В это время, я думаю, никто не думал обо мне.
Мама постоянно выглядывала из чума, ожидая чужих людей.
-Скоро они будут здесь, давайте уберем стол. Мань нюни харни нин мит.Я сама лично детей не поведу, пусть они придут, - сказала мама, в её голосе чувствовались дрожь и волнение.
Сестра быстро убрала посуду и стол, а я подмела крошки с пола высушенным гусиным крылом.
- А если ещё и младшую дочку возьмут в школу, я этого просто не переживу,- в сердцах сказала мама, глубоко вздыхая.
- Она-то ещё маленькая, пусть подрастет. А учиться она ,конечно, пойдет, всем ведь надо учиться. Сейчас же другая жизнь наступила,- спокойно ответил папа, закуривая «Беломорканал».
- Нет, я её не отдам,- обняв меня и прижав к себе, сказала мама.- Ты так спокойно говоришь, как будто сам хочешь отдать её в интернат,- нападая на отца, в сердцах говорила мать,- а я так не могу. Ты что ли мучился, рожая её, - смахивая слезу, продолжала она, будто отец был в чем-то виноват.
Отец не сердился, он понимал, что она очень волнуется. И прощал её колкости и только сказал:
- Мань ханзер” мэ;гун, луца” мэито таня”? (Что я могу сделать, ведь русских не убедить.)
В это время сын вбежал в чум и сообщил, что гости направляются к нашему чуму.
Папа спокойно сидел на своем месте и всем велел сесть и успокоиться.
Мужчина и женщина в русской одежде остановились у входа в чум, затем, входя, поздоровались.
-Ань торово! Кто хозяин,как Вас зовут?
- Салиндер Дмитрий,- смущаясь, говорит отец. (По ненецкому обычаю называть отца по имени в присутствии детей не принято, но сейчас вынуждала обстановка).
- Так, Салиндер Дмитрий Наилович, правильно?
- Аха,- подтвердил отец, мотнув головой.
- А сколько у вас детей школьного возраста, кто учится в школе?
Особо не поняв вопроса, отец долго молчал, но затем, догадавшись, он показал на старших детей.
- Так, в списках есть Салиндер Нина и Салиндер Нясико. Это вы, да?
- Старшая вообще не может учиться, может, лучше младшенькую записать. Ей, наверное, уже пора в школу,- показывая на меня, сказала русская женщина.
-А сколько лет младшей? – спрашивает мужчина.
- Хама, нюми хонрамби? Хэй, тюкукуев тамна нюдянё,- испугавшись, прижимая к себе меня, почти вскрикнула мама. ( Дочку спрашивает? Хэй, она ведь ещё маленькая).
-Ничего, подрастет. Вообщем так, старшая остается, а младшую возьмем. Как её зовут?- не обращая внимания на причитания матери, спрашивает русский.
- Я не отдам дочку, она ещё маленькая, - со слезами сказала мама.
Отец сидел на том же месте, низко опустив голову. Мама ни на кого, не обращая внимания, по ненецки причитала и протестовала всем своим существом.
- Тихо! - вскрикнул мужчина.- Расшумелась. Дети должны учиться. Они будут жить в интернате в чистом и светлом доме.
- Интересные люди, мы ведь хотим вам лучше сделать, дети будут грамотные,- начала читать нотацию русская женщина.
- Как зовут девочку?
- Нюдя. Нюдяконе.
-Давайте ей дадим русское имя, пусть она будет Нюра,- почему-то решил он.
Так и записали в списках: Салиндер Нюра.Я не помню, как я реагировала на это совсем непонятное чужое имя, но впредь меня стали называть этим именем.
Мама заплакала навзрыд, всё причитала: она же маленькая. Но никто на это не обращал никакого внимания.
Я была маленькой, но помню, как женщина с какими-то незнакомыми запахами, взяла меня за руку и повела за собой к берегу. Видела маму, которая плакала и бежала за нами с протянутыми руками. Я тоже плакала. Мне было очень страшно, но сделать ничего не могла.
Потом я вдруг себя обнаружила сидящей на железном полу, кажется, это была палуба катера. Конечно, я попозже это поняла, когда снова и снова рассказывала, как я поехала познавать науку. Там, на катере была ни только я одна, нас было много, и все мы плакали, потому что было очень страшно: катер качало на волнах. Я не помню, сколько времени мы ехали до поселка, не помню, как нас купали, но то, что мерзла, как мама потом вспоминала, в тряпичной одежде, это я очень хорошо помню.
Одели меня в длинное пальто, оно было тяжелое, не по размеру, постоянно спадало с худеньких плеч, если можно было их так назвать. А на тело что одели, я тоже не помню, и постоянно мерзла моя свежевыбритая голова. Это было так непривычно, стыдно, я думала, что никогда у меня не вырастут волосы. Хотя я была маленькой, но косы у меня были хорошие, и их мне было очень жалко. И про себя я думала, какая же я теперь не (женщина), если у меня нет волос. И очень хотела в чум, по ночам постоянно плакала, думала, и в чум я, наверное, больше не вернусь. Но как же я без родителей, ведь очень люблю маму и папу, да и они, наверное, тоже скучают.
Корпус интерната был очень большой, было много дверей и окон. И нас, учеников было тоже очень много. К некоторым моим девочкам приходили сестры и братья, а иногда и родители. А у меня сестры не было, её оставили в чуме, а меня вместо нее взяли интернат, так размышляла я. Но у меня был брат, который был немного старше меня, но его я не видела. Я думала, что он просто не может меня найти, а может, не узнает, ведь я очень изменилась и кроме этого, нас так много. И я очень боялась, что больше не увижу своих родных.
В интернате было очень холодно, особенно тогда, когда надо было ложиться спать. В то время помещение отапливалось печами. Оказывается, прежде чем ложиться спать, надо раздеться. Комната была большой, было очень много кроватей. А постель была ледяной, и так до самого утра приходилось дрожать под тоненьким одеялом. Ночь вообще была жуткой, в комнате стояла кромешная тьма, слышно было, как мыши бегали друг за дружкой. Из-за этого страха выйти по нужде было очень трудно и сложно, поэтому ходили всей гурьбой.
Моя старшая сестра Нина в это время уже жила в тундре у бабушки и дедушки. Наша бабушка прожила долгую и трудную жизнь. До того, как выйти замуж за отца моей матери, она была вдовой. Были ли у неё дети от первого брака, я не знаю. Моя сестра очень хотела жить в тундре, поэтому она стала бабушкиной дочерью. Вдали от матери у бабушки она научилась быть хозяйкой в чуме. Дед, за которым была замужем наша бабушка, был нам неродной. Его все звали ;а;э ири. Он был очень добрым, хорошим человеком. Я его любила, как родного. Обладал он способностями шамана. В конце учебного года они приезжали за мной, и я целую весну была в тундре. Меня отпускали пораньше, потому что хорошо училась. Школа применяла такую практику, она хорошо действовала на учеников, кому не хочется пораньше уехать к родителям. В бабушкином чуме я жила до того периода, как начиналось таяние снегов. Мама не разрешала мне оставаться на целое лето, да и я уже скучала по родителям.
ОМРАЧЕННАЯ РАДОСТЬ
Однажды была весна, солнышко светило очень ярко, стояли теплые дни. В школе я училась хорошо, уроки учила очень быстро, устные уроки рассказывала воспитателю. А его звали Николай Герасимович Глушков, он когда-то работал в нашей школе директором. Первая жена у него была ненка, красивая женщина с длинной толстой косой и маленькая дочь. Жена умерла совсем ещё молодой, потом уехал в Гыду, затем опять вернулся и работал воспитателем в нашей группе.
- Николай Герасимович, урокани” сертэйн’,- говорила я ему по ненецки, показывая домашнее задание. Он очень хорошо понимал язык, а иногда общался с нами и своими друзьями ненцами.
- Можно я пойду в чум,- спрашивалась я у него. Уроки были все выучены, письменные задания выполнены.
- Иди,- разрешал он мне,- но только в школу не опаздывай.
Учились мы во вторую смену, поэтому чаще после завтрака мы с двоюродной сестрой Акуни очень быстро делали домашнее задание, а потом бежали в чум. Наши чумы стояли рядом, и мы почти бежали, чтоб дойти как можно быстрее. А наши мамы, увидев нас на полпути, заранее топили печки и ставили чайники, чтобы мы зашли уже в теплый чум. Порой хватало времени только на чашку чая, а затем бежали обратно, чтоб не опоздать в школу. Если мы по каким-то причинам не могли пойти в чум два-три дня, то настроения не бывало, на душе было тяжело, хотелось плакать. Я до сих пор не могу понять, почему так скучали по родным, почему так сильно хотелось в чум.
Но однажды в чум я пошла одна. Также стоял прекрасный день, светило весеннее солнце, была весна. Кругом было светло, чувствовалось дыхание весны. Я очень радовалась, что иду в чум, у меня было прекрасное настроение. По дороге любовалась природой, скованной в сугробы. На широких просторах отчетливо виднелись верхушки деревьев. Я шла и пела песни, а иногда почти бежала. Приближаясь к чуму, я заметила, что мои родители что-то делают около чума. Я очень обрадовалась, что они вместе, потому что иногда, когда приходила домой, отца не бывает. То он на рыбалке, то застревал в поселке. А когда мамы не бывает в чуме, грустно бывает вдвойне, тогда в чуме холодно и неуютно.
Я подошла к ним, они загружали нарту, и у них были грустные лица. Я поняла, что случилось что-то страшное. У мамы сверкали в глазах слёзы, а папа только посмотрел на меня печальными глазами. Глядя на них, ещё ничего не узнав, вся моя душа переполнилась болью, глаза наполнились слезами, которые крупными каплями катились по щекам и самопроизвольно падали на пальто. Мама подошла ко мне, поцеловала и сказала:
- ;ацяр нянзялма. Лахана нида пирас. (Отец не может говорить,он онемел).
Я не могла сразу понять, что это такое.
Я терялась в догадках, что же произошло? Если бы они поссорились, мама, наверное, не разговаривала с ним, а сейчас она всё внимание оделяла ему. А он, со стороны глядя, очень странный. Всё время молчит, но видно, что очень волнуется, вздыхает, не находит себе места.
- Побудь с ним на улице, не отходи от него,- сказала мне мама,- я зайду в чум, печку затоплю. И пошла в сторону чума.
Отец сидел на нарте, одетый в теплый гусь, курил папиросу и смотрел куда-то вдаль. Лицо у него было бледное, на нем наблюдалась печать страданий. Я подошла к нему и спросила:
- ;аце, ;амгэр’ хадкэй, ;амгэ мунзин? (Папа, что случилось с тобой, почему молчишь?).
Но у него вместо ответа вырвался только тяжелый вздох, и полились слезы из его глаз.
Во взгляде присутствовал такой ужас, от которого меня охватил страх.
- Не бойся его,- сказала мама,- заходите в чум, сейчас покушаем.
За столом сидели тихо, мама вполголоса рассказала, как вчера поздно вечером к ним зашел знакомый. Он был сильно пьян и попросил отца проводить его до чума, который находился далеко от поселка. Отец согласился, и они вышли в путь. Шли очень долго.
Когда дошли до чума, была уже глубокая ночь. Хозяйка предложила переночевать, отец не остался, сказал, что его ждет жена. И отправился в обратную дорогу. На улице было темно, он шел, не разбирая дороги, в неизвестность. Вдалеке мерцал еле уловимый огонек поселка.
Он шел, проваливаясь в глубокий снег, сердце бешено стучало в груди. И вдруг он почувствовал, что на него кто-то прыгнул сзади и уселся на шее. Оглянувшись, он увидел чей-то длинный хвост, который развевался по обе стороны. Он был длинный, тонкий с кисточкой на конце. «;ылека» (черт), промелькнуло у него в голове. Увидев это, отец испугался и стал скидывать сидящего на плечах. Но тот очень крепко держался за него, и справиться с ним было очень тяжело.
Когда на горизонте появился чум, отец ещё быстрее побежал и почувствовал, что злополучная ноша мигом сползла вниз. Он не заметил, как в одно мгновение оказался в чуме. Он зашел, рассказывала мама, не мог вымолвить ни одного слова, глаза бешено бегали, и весь был мокрый, вспотел до нитки. Немного успокоившись, он еле-еле рассказал, что с ним случилось.
А на завтра он уже не мог сказать ни одного слова.
В таком состоянии он находился очень долго. Лежал в больнице, принимал лечение. Потом постепенно у него вернулась речь, вспоминал он это как страшный сон. Так и не могли понять, что с ним тогда случилось.
В САНАТОРКЕ,
А однажды, не помню, весна была или зима, в поселок приехали врачи. Мы, младшеклассники очень боялись рентгена. Старшие ребята говорили нам, что через это стекло видны все твои органы, и сразу могут найти болезни. Но уж если обнаружат болезни, то сразу увезут в большой город, и там разрежут ножом, удалят эту болезнь, а потом зашьют рану иголкой. Мы себе этого даже представить не могли, как это можно по живому мясу резать, отрезать, а потом ещё спокойненько зашивать.
Мы даже слушать этого не хотели, поэтому тихо убегали от всех врачей. Но однажды прямо с урока нас повели на медосмотр, который разместился в сельском клубе. И тут уже никуда не денешься, пришлось раздеться до пояса в холодном помещении.
Испытывая волнение, мы толпились, прячась друг за дружку, и ожидали своей очереди.
Наконец, назвали мою фамилию, затем затолкали в какую-то кабину, и сказали: дышать - не дышать. Мы так и толком не поняли, когда дышать, а когда не дышать. Мы думали, что будет больно и долго, но когда почти все вышли одновременно и стали одеваться, уже повеселели, вышли на улицу с шумом.
После этого, наверное, опять много времени прошло. Очень хорошо помню, был месяц апрель. Однажды нас несколько человек собрали в кабинете директора и никуда не велели отлучаться. Мы все боялись, думали, нас за что-то директор будет ругать. Сердечки наши очень сильно бились. Не могли понять, в чем провинились. Но через какое-то время нас строем повели по поселку и привели к самолету, в который нас зачем-то усадили. И вдруг мы поняли, что нас увозят в большой город, оттуда едва ли вернемся. Мы все разом как заревели, но тут же нас криком успокоили. Усевшись в кресло, я смотрела в иллюминатор, сразу вспомнила своих родителей, маленького любимого братика, глотая слёзы, мысленно с ними попрощалась. И вдруг глядя в иллюминатор, заметила, что к самолету подъезжает какой-то человек на собачьей упряжке, одетый в зимний гусь, подбегает к самолету, но его останавливают на полпути. Потому что дверь была уже закрыта, и пропеллер крутился, готовя судно к вылету. За стеклом от крутящегося пропеллера пуржило, снежная пыль поднялась в воздух, от чего люди были видны еле-еле. Я неотрывно смотрела в окно и думала, что это, наверное, чей-то отец, он рвался вперед, но работник аэропорта его ударил, отгоняя от самолета, он упал, но, встав на ноги, снова бросался в атаку. Это картина, почему-то сохранилась в моем детском сознании, и оказалось неспроста. Это был мой отец. И рассталась я с родными на долгие три с лишним года.
Когда мы прилетели в районный поселок Тазовский, нам казалось, что мы уехали от дома очень далеко. Нас привезли, как я потом поняла в больницу, где мы ждали дальнейшего маршрута. Со мной была Зина Вэнго, а сейчас Зинаида Ачинамовна Веселова, старший воспитатель школы-интерната с.Антипаюта. Она была маленькой, наверное, училась в подготовительном классе. Её старшая сестра Прасковья жила в Тазовском, работала в райкоме партии. И поэтому, мы с Зиной всё время выходили на крылечко и надеялись её увидеть. Зинаида говорила, что у сестры черная шуба и белая шапочка. Поэтому, мы с ней искали женщину в таком одеянии, но, увы, таковую не увидели, чем были очень огорчены. Когда мы выходили на крылечко, мела пурга, и, наверное, в этом день мы не улетели. И вот, наконец, нас привезли в Салехард. Я помню, что ехали в машине санитарной помощи, дорога была долгой, ухабистой, меня стало тошнить. Вскоре машина остановилась, мы все вышли. Я жадно вдыхала свежий воздух, чувствовала себе очень плохо, болела голова. Хотелось ещё подышать воздухом, но нас всех завели в душное помещение, которое пахло лекарствами. Как я потом поняла, это было здание детского тубдиспансера на улице Комсомольской.
Как только мы зашли, мне стало очень плохо, я поняла, что теперь действительно оказалась вдалеке от дома, и как видно, не скоро выйду отсюда. Ребятишки, которые нас встретили, были одеты в больничное белье и они были очень худые и бледные. Но нас с Зиной и ещё несколько человек сразу перевели в санаторно-лесную школу №2, которая располагалась по улице Республики, напротив стадиона. (сейчас там находится пенсионный фонд).
В спальном корпусе было лучше, чем в больнице. А школьное здание располагалось в глубине двора. Вокруг зданий были глубокие сугробы, в которых проваливались дети, везде по городу бежали ручейки. А мы приехали в валенках, ведь у нас там, в Заполярье стояла ещё глубокая зима. Нас повели переодевать, я очень хорошо помню, как нас ругала кастелянша, за то, что мы приехали в зимней одежде. А разве мы в этом были виноваты? И выдала нам резиновые сапоги ( в апреле !); которые достались мне, были порваны. До самого лета я в них ходила, ноги постоянно были мокрые.
Комнаты были большие, стояло очень много кроватей. Были девочки и мальчики, которые держали верх над основной толпой. Здесь мы с Зиной закончили учебный год, и целое лето были в городе.
Воспитателем в нашей группе работал Владимир Иванович Воробьев, я его хорошо запомнила, потому что он был очень хорошим педагогом и, наверное, преподавал предмет. А учителем в нашем классе была Капиталина Дядюшкина. Здесь, в этой школе я впервые увидела телевизор. Слышала о нем от наших антипаютинских ребят, которые приехали из санаторки. Они рассказывали так: телевизор показывает все, что где-то происходит. А я решила так, если я буду идти по городу, то меня, наверное, покажут по телевизору, как на экране в клубе. Поэтому, надо вести себя на улице очень хорошо. Но когда я увидела этот маленький ящик с маленьким экраном, в котором очень плохо было видно изображение, даже немного огорчилась. Он не оправдал мои надежды.
Когда начался ремонт школы, нас перевели в первую санаторную школу, которая находилась рядом с гостиницей «Ямал». Там работали очень хорошие воспитатели, особенно мне запомнились Анна Максимовна Янгасова, Фаина Прокопьевна Волошина. Мы каждый день три раза ходили строем в столовую культпросветучилища. Дорога туда была нелегкой, кругом была непролазная грязь, лаяли собаки и кидались на нас всякими предметами городские ребята. За что они нас ненавидели? Поэтому, мы со двора никуда не уходили, играли в различные игры, старшие девочки занимались рукоделием, вышивали, вязали. И всему этому их учили воспитатели. Мне это очень нравилось, и я решила, что тоже буду учиться этому интересному делу.
В ДЕТСКОМ ДОМЕ
Вскоре прошло лето и нас, около десяти человек собрали и увезли в Лабытнанги, посадили в поезд, и отправили, мы даже не знали куда. Сопровождающей была Валентина Павловна Новоселова, у которой ехала с нами дочка. Ехали очень долго, почти неделю и вот приехали на какую-то станцию, люди говорят, Москва. Кругом мерцали огни, было много народа.
Помню, мы сидели на вокзале на длинной деревянной скамейке. Нас, постарше, окончивших четыре класса, вроде было двое: я и Зоя Тибичи. Сопровождающая нам сказала, никуда отсюда не выходить, ни с кем не разговаривать, делайте вид, что по-русски не понимаем, ни у кого никаких гостинцев не брать. А сами они с дочерью ушли и оставили нас на целый день.
И вот окружили нас люди со всех сторон, они лезут с вопросами, их интересует, откуда и куда эти дети едут. А мы помним наставления нашей воспитательницы, ни с кем не разговариваем. А они все подумали, что мы, действительно, по русски не понимаем, возможно с Китая и везут нас куда-то в какой-то благодатный край. Все охают и ахают, жалеют нас, поэтому пытаются угостить нас всякими вкусными, манящими сладостями. Хочется протянуть руку, взять и быстренько проглотить. Но нам велели, ничего не брать. Хотя мы целый день ничего не ели, конечно, проголодались. Валентина Павловна приехала поздно, мы, наверное, уже дремали на скамейке, но вскоре нас опять посадили в поезд, и продолжился путь дальше. А ехали мы, оказывается из Лабытнанги до Москвы, и оттуда ещё куда-то,кажется Барнаул, а затем уже в Тюмень и Ялуторовск. Я насколько помню, поездом мы ехали до Тюмени, затем нас автобусом привезли в Ялуторовск, куда мы прибыли в автовокзал. На здании было написано: автовокзал. И оттуда пешком строем, измученные долгой дорогой, мы отправились на улицу Новикова, где располагался санаторный детский дом №87. Мы шли, миновали городской сад, где-то был кинотеатр, по моему назывался «Октябрь». Это было так давно, конечно я могу ошибаться, но в памяти возникают такие воспоминания. Это ровно сорок лет назад. Тогда мне было 11-12 лет.
Мы шли долго, мне сейчас кажется, что было утро, когда подошли к одноэтажному зданию, которое утопало в зелени. На нем было написано: ул.Новикова 31. Вокруг стояли красивые зеленые, ветвистые деревья, было тепло. В середине дома было широкое крыльцо, на которое мы взобрались потихоньку, и зашли тихо в здание. Навстречу вышли работники и дети. У моей подруги Зои здесь оказалась знакомая Валя Ядне, они встретились, разговорились. Они сказали, что здесь хорошо, совсем нестрашно, хотя называется детский дом, а не школа-интернат. Мы думали, если детский дом, значит, здесь находятся дети, у которых нет родителей. Но здесь были в основном дети с Севера, которые приезжают поправлять здоровье. Приняли нас очень хорошо. Воспитателями в нашей третьей группе работали Тамара Григорьевна Васильева и Александр Дмитриевич Пушкин. Это были очень хорошие люди, педагоги с большим стажем, они на долгие годы заменили нам родителей. Детей во всем детском доме было около восьмидесяти, воспитателей мы всех знали, их имена помню до сих пор, это Римма Дмитриевна Тяговская, Дора Ильинична Мясникова,Зоя Михайловна Городничева, Евгения Ильинична Малкова, Александра Андреевна Воробьева, Елизавета Павловна ….., директором долгое время работал Михаил Ефимович Вивдич,медицинские работники Любовь Петровна Первухина и Вера Андреевна Шадрухина, повара тетя Поля Мясникова,такая добрая,полная женщина была,всегда вкусно кормила. Помню кастеляншу Валентину Дмитриевну Смирнову, у ней была дочка, которая всегда приходила к нам в детский дом и мы с ней как-то подружились. Она меня к себе в гости приглашала. Помню пионервожаых Надежду Кокорину и Аллу Мезенцеву.
В нашей группе были все, начиная с пятого класса по восьмой. В пятом учились мы, Зоя Тибичи,Валя Ядне,Шура Тогачева,Таня Лаптандер,Вася Салиндер.и я.Постарше нас были Степа Лапсуй, Володя Архипов, Гоша Сафонов, Вася Валуйских, Витя Горняков, Паша Морозов, и девочки Таня Окотэтто и Вера Ругина и многие другие.
А учились мы в первой городской школе по улице Ленина. В последний год в 7 классе классным руководителем была Валентина Георгиевна Мойса, небольшого роста, худенькая, всегда красиво одетая женщина. Она в школе преподавала труды, учила нас шить и готовить различные и вкусные блюда. Мы с Таней Лаптандер любили участвовать в концертах, пели песни дуэтом. Песенка о Няръян Маре была нашим любимым шлягером. Кроме этого Таня выступала на сцене детского дома. Она была хорошей ученицей, училась на круглые пятерки. Её портрет висел на стене в групповой комнате, и мы её называли краса и гордость детского дома. Второй портрет принадлежал Терье Вануйто, он тоже учился без единой четверки, больше тяготел к точным наукам. Задачки по математике, физике и химии щелкал как семечки. Часто был победителем многих городских олимпиад. Действительно, в то время детскому дому №87 было, кем гордиться.
Наша школа находилась по улице Ленина, в центре города.
Некоторых одноклассников я помню до сих пор, это Нина Прибыткова, Таня Кричевская, Таня Шерстнева, Миша Колесников, Дима Витковский, Вера Соколова и другие.
Конечно, город Ялуторовск сегодня, наверное, изменился в лучшую сторону. Появились новые улицы, микрорайоны и, наверное, снесли ветхий жилищный фонд. Я знаю, что и детский дом давно переехал в другое здание, а тот старый дом на улице Новикова сохранился или нет. Ведь это здание имеет историческую ценность, его построил декабрист Якушкин, а затем там располагалась женская гимназия. Когда-то мы, воспитанники детского дома очень гордились, что живем в знаменитом доме и тем самым имеем какое-то отношение к декабристам.
В городе была школа имени декабристов, она была одной из лучших. Учащиеся занимались изучением жизни и деятельности декабристов, которые были сосланы в Сибирь, в частности те, которые жили и работали в маленьком городе Ялуторовск. Это школа располагалась в красивом парке, который так и назывался - парк декабристов. Многие декабристы жили в этом городе, сейчас улицы названы в их честь. Это я помню с тех школьных лет, к моему великому сожаленью как повзрослела, там ни разу не была. Но мечтаю обязательно съездить в город моего детства, как только будет возможность. Всё - таки, я там жила три года с 5 по 7 классы. За это время, я полагаю, у меня сформировался характер, и наметила дальнейшие цели.
Наш детский дом был санаторным, т.к. здесь проходили лечение, в основном, дети рыбаков и оленеводов с Севера. Сначала одно только слово детский дом пугало, а потом со всеми познакомившись, мы уже чувствовали себе хорошо. И всё потому что, мы и до этого жили коллективно в интернате, и поэтому легче было адаптироваться в незнакомом месте. Условия проживания, конечно, были лучше, чем в нашем северном интернате. Здесь было намного теплее, а в помещении мы даже ходили в сменной одежде. Но самое главное, там работали прекрасные люди, хорошие педагоги, которые относились детям, как своим, собственным дочерям и сыновьям. Они многие годы работали в этом детском учреждении. Все прекрасно знают, как трудно воспитывать детей, когда не хватает времени на воспитание. Трудно воспитывать своих родных детей, а чужих тем более, да ещё таких, которые приехали с разных мест и ни совсем понимающих и знающих русский язык. Но, только проявляя терпение, прилагая все усилия с добротой и любовью, не забывая о строгости, процесс воспитания может пойти в нужное русло. Именно такими качествами обладали воспитатели, медицинские работники, нянечки, повара, которые долгие годы работали в этом доме. Я благодарна им за чуткое, заботливое, материнское отношение к детям. И с радостью вспоминаю те годы, своих детдомовских братьев и сестер, потому что они таковыми действительно были и наших прекрасных родителей- педагогов, самоотверженно преданных своему делу, давших нам путевку в дальнейшую жизнь.
Много интересного и хорошего было во времена нашего детдомовского детства, которые сейчас вспоминаются. Детдомовское детство научило нас более чутко относиться к людям, быть внимательными друг другу, уважать людей старшего поколения, прислушиваться их советам. Коллективное воспитание помогало нам найти свое любимое занятие, потому что у нас всегда работали кружки по интересам, было очень интересно заниматься сообща развивающими и увлекающими делами. Мальчики учились работать лобзиком, они выпиливали интересные детали для красивых полок, а девочки вязали и вышивали. В праздничные дни в спальных комнатах был идеальный порядок, и кровати украшали подушки, с вышитыми цветочками наволочках.
В то время у нас была ленинская комната, в которой были оформлены руками детей под руководством наставника прекрасные стенды. Они рассказывали о жизни и деятельности В.И.Ленина, а так же на одной стене висели картины художников о Ленине. Я входила в лекторскую группу и вместе со всеми рассказывала о картинах. Это было очень интересно.
В детском доме была очень интересная творческая жизнь, мы в ней принимали активное участие. Конечно, у нас была любимая пионервожатая, звали её Надежда Кокорина. Она была очень хорошей, умела увлечь молодёжь к позитивным мероприятиям, всегда проводила интересные игры. Через некоторое время пионервожатой работала Алла Александровна Мезенцева. Она тоже была хорошей, сумела войти в контакт с детьми, мы её очень уважали и любили. Она меня несколько раз брала погостить к себе домой, познакомилась с её братом, с которым гуляли по городу, ходили загорать. Пионервожатая проводила с детьми интересные мероприятия, спортивные игры.
Летом всем коллективом жили на даче, которая располагалась недалеко от деревни Памятное. Там мы жили целое лето каждый год, а в корпусе в это время делали ремонт, в работе которого старшеклассники принимали активное участие. Работать физически и главное, создавать красоту и чистоту для себя, было очень интересно. Так мы себя чувствовали нужными и взрослыми людьми. А перед самым учебным годом, когда переходили из дачи в город, у нас была линейка, на которой благодарили всех взрослых, а также вручали почетные грамоты тем воспитанникам, кто работал на ремонте школы. Нам было очень приятно жить и находиться в прекрасном здании, порядок, в котором мы сами навели. И вообще, мы всегда приводили в порядок территорию, прилежащую к нашему дому.
Вокруг нашего здания росли могучие деревья с раскидистой кроной, под руководством наставников-педагогов мы любовно ухаживали за ними.
Кончалось теплое, беззаботное лето и мы с радостью шли в школу, чтобы встретиться со своими учителями и одноклассниками.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ.
В 1971 году, когда перешла в 8 класс, из детского дома меня отправили домой в п.Антипаюта Тазовского района. Я очень хотела домой, меня ждали мои родственники, но и расставаться с детским домом было очень тяжело. Эти воспитатели, нянечки, которые находились в эти годы рядом со мной, учили и лечили меня и заботились обо мне, для меня и многих других, стали не менее родными и близкими людьми.
Ехали мы до Салехарда водным транспортом. В Тюмени сели на какой-то теплоход, название сейчас не помню, и доехали до Тобольска. А оттуда на теплоходе «Алябьев» прибыли в г. Салехард. Ехали очень долго, по пути останавливались во многих пристанях.
В Салехарде нас, наверное, никто не встретил. Вместе со мной ехали Зоя Тибичи, Таня Окотэтто, Тэрья Вануйто, кажется, нас было четверо, но может быть, ещё кто-то с нами ехал, этого я не помню.
Ночевали несколько дней в санаторно-лесной школе, здесь мы расстались. Таня Окотэтто была родом из Нового порта, но она решила сразу поступить в Салехардское педагогическое училище, а мы трое сели на теплоход и уехали в Тазовский район. Теплоход «Калашников» в то время доходил до Тазовского. Мест на теплоходе не было, люди ехали, сидя на стульях. Два ресторана были забиты посетителями, среди них было много нетрезвых пассажиров. Некоторые люди ехали, постелив на пол газеты. Было очень душно. Я сидела в салоне жестких мест, одета была совсем легко, но было не очень холодно. Вокруг люди свободно распивали спиртные напитки, разговаривали громко, кто-то бранился. Теплоход отходил в 19 часов, наступил вечер, хотелось спать. До глубокой ночи я боролась со сном, и вдруг ко мне подошел какой-то мужчина с бородой. Он был трезв, спросил, куда еду. Я ответила. Он мне сказал, сиди, никуда не уходи, я сейчас приду. Через некоторое время, он пришел и позвал меня за собой. Я по детской наивности, послушно пошла за ним. В какой-то каюте он нашел место на верхней полке и уложил меня туда, а сам ушел. Я с удовольствием растянулась на полке и уснула крепким сном. Утром разбудил меня грубый мужчина, ругаясь на меня, спрашивал, почему заняла его место. Я спрыгнула с верхней полки, а он посмотрел на меня и сказал, ух, ты какая, наверное, ещё не рожала. Через некоторое время пришел опять же вчерашний дядечка с бородой и спросил, как я спала. Потом мы познакомились, и он сказал, что его зовут Рудченко Рудольф Фёдорович, едет в Антипаюту работать учителем биологии. И принес мне почитать книгу, пособие для учителя. Я ее листала, смотрела картинки. Вторую ночь я, наверное, провела в салоне. А насчет еды я ничего не помню, ела ли, пила ли. Рано утром нам сообщили, что мы прибыли в Антипаюту. Я вышла на палубу, но вокруг была одна вода, берега не видно, кругом всю окрестность застилал густой утренний туман, и уже было холодновато. В это же время по палубе гуляла одна женщина маленького роста, спросила меня, как зовут моего отца. Она знала моих родных, уже долгое время работала в сельсовете секретарем. Это была Роза Ефимовна Хенерина. И она мне вдалеке показала еле видимый поселок. Оказывается, мы стояли на рейде, а до поселка будем добираться на шлюпках. Первое мое впечатление было можно сказать очень невеселое, но я все равно радовалась, потому что, я знала, скоро встречусь с мамой. Через какое-то время спустили шлюпки на воду, высадились пассажиры с багажом и они двинули в сторону поселка. Последняя шлюпка была совсем пустой, села туда Роза Хенерина и я вместе с ней. На мне было тоненькое пальтишко и когда я села в шлюпку, поежилась от холодного ветра. И так часа два мы тихо пилили до поселка, обгоняя все возможные повороты. Я очень сильно замерзла, как говорится, зуб на зуб не попадал. Когда мы подъехали, на берегу стояли люди, их было очень много, в основном, это были школьники.
Все они, мне казалось, смотрели на меня. От этого я чувствовала неловкость. Обваливающийся берег, мусор под ним и серые, старые дома имели неприглядный вид, было кругом грязно. Всё-таки это я про себя отметила. Я вышла на берег, совершенно не зная, что дальше делать, куда идти. Но в один момент ко мне подошли девочки, это была моя сестра Акуни и её одноклассница Люда Салиндер. Они меня узнали, и я им сказала, что хочу сразу в чум, к маме. И пошли все прямо по берегу в правую сторону, на котором я узнавала некоторые знакомые здания. На душе было тревожно, я знала, впереди меня ожидали другие волнения. И вот уже последний домик, в нем всегда была баня для работников метеостанции.
А дальше располагались чумы, их было множество. И самый первый оказался чумом моей мамы. Он был покрыт выцветшим брезентом, полог, служащий дверьми, откинут, пропуская в помещение дневной свет. Около чума по обыкновению стояли нарты, где хранились вещи. Недалеко от входа сложены дрова. Небольшой мальчик, одетый в малицу, перевязанную ремнем, играл около чума. Мы втроем всё ближе подходили к чуму. И в это время вышла мама из чума, я её сразу узнала, что-то держа в руках, она с радостью что-то говорила на ненецком языке Я, к своему великому сожалению, ничего не могла понять. Подойдя к нам навстречу, она меня обняла и поцеловала. Её слова я абсолютно не понимала, увы, за столько лет я забыла родной язык. Я видела, как она огорчилась, но все равно радовалась. Игравший около чума мальчик тоже подошел к нам и с интересом рассматривал меня. Это был мой младший братишка, по которому многие годы я очень тосковала. Но он особо на меня не реагировал. Мама ему объяснила что-то на ненецком языке, и он, улыбаясь, прятался за ее спину. Мы зашли в чум, в котором находились какие-то чужие дети. Это были дети из интерната, которые приходили проведать бабушку. Очень многие дети называли мою маму бабушкой. Я поставила чемодан и села на табурет. Мама была очень взволнована, что-то рассказывала, посматривая на меня. Она вскипятила чайник на печке-буржуйке, налила нам очень крепкого чая. В первую ночь я ушла с девочками в интернат, сейчас я не понимаю, почему я так поступила. Ведь мама меня ждала столько лет. Но потом я привыкла, пожила в чуме какое-то время.
Вскоре начался учебный год, и я перешла жить в интернат, но в чум приходила почти каждый день.
НАШ ВОСЬМОЙ.
В классе меня встретили сдержанно, никто особо мной не интересовался, только иногда любопытно посматривали. Села я за предпоследнюю парту вместе с сестрой Акуни.
Я и сегодня могу вспомнить, кто, где сидел. В первом ряду за первой партой сидели Ира Калганова и Нина Салиндер, вторая парта-Лена Калганова и Галя Назарова, третья- Ермена Яр (чаще он сидел один), четвертая- Сережа Кошелев и Радик Каримов, пятая - Надя Салиндер и Катя Сабы, последняя в первом ряду- Оля Вэнго и Неля Салиндер. Второй ряд,первая парта, два огромных юноши,один высокий и худой Коля Подсекин,а второй пониже и толстый Витя Шааб.
Вторая парта- Саша Салиндер и Мут Окотэтто,третья парта –Хэдей Салиндер,четвертая парта- я и Акуни Салиндер и последняя парта во втором ряду- Зоя Вануйто и Тамара Лапсуй. И третий ряд всего одна парта, за ним сидели две подружки,две Людмилы Ядне и Салиндер. Всего в классе было 22 человека.Классным руководителем была Галина Леонидовна Аникина. Она преподавала русский язык и литературу. Учителем немецкого языка была Анна Никитична Кошелева,она была очень хорошей учительницей,ученики всей школы её очень любили.А я в восьмом классе иностранный не изучала,в то время английский ещё до Антипаюты не дошел, поэтому у меня был свободный час. Когда на улице было тепло, я уходила в чум. А иногда на уроке немецкого языка так и сидела, слушала. Т.к. я гуманитарий, мне произношение очень нравилось, и даже хотела изучать. Химию, биологию, и пение вел Иван Данилович. У него было плохое зрение, носил толстые линзы и был добрейшей души человек. Он с превеликим удовольствием рассказывал нам о возникновении живых организмов на земле, задавал самые трудные задачки по химии, которые потом сам же и решал, и пел самые смешные песни под баян, типа « зайка серый по лесу проскакал и зеленую травку пощипал …». И так далее и это в восьмом классе, когда мы, девочки уже в это время вели дневники и записывали строчки и стихи о любви. А он нам про зайку.
Мой попутчик с теплохода уроков не преподавал, а работал воспитателем в группе у младших школьников.
Наверное, в то время учителей не хватало, как всегда и поэтому они брали несколько предметов, школа была небольшой. А директором школы работала очень красивая женщина, она была похоже на артистку, красивые длинные волосы укладывала на макушке, высокая, плотная и голос был командирский. Звали её Эмма Ивановна Смагина, она преподавала физику, как она вела урок, нам тоже нравилось. На ее уроках мы сидели тихо и очень внимательно слушали. Эмма Ивановна была родом их южных краев, города Майкоп. Любила нам рассказывать про свой город, где высокое голубое небо, золотистые пляжи, цветущие сады и зеленые луга. Нам это было не совсем понятно, потому что этого мы никогда не видели и не представляли особой прелести в этом. Но если она нас спрашивала про тундру, как мы провели летние каникулы, чем занимались всё лето, то тогда все на перебой с особым удовольствием увлекали её своим рассказом. Ей только оставалось удивляться.
Учебный год шел своим чередом, процесс обучения и воспитания никогда не прерывался, погодные условия на ход учебных занятий в школе не влияли. В любую погоду, мороз или ветер, мы шли в школу. А иногда в помещении бывало холоднее, чем на улице, но занятия все равно шли. И после уроков приходилось возвращаться в холодные комнаты интерната. Но мы не сникали и не ёжились от холода, на одном месте не сидели, работу всегда находили и от этого согревались. В то время у нас в интернате не было техничек, мы все делали своими руками, наводили порядок в комнатах, дежурили в столовой. Кроме спальных комнат других помещений не было. Всё своё время проводили в них, учили уроки, иногда вечером стирали бельё и сразу делали уборку. Мерз только тот, кто был ленив. А таковых было немного, всем хотелось быть лучше, дисциплину не нарушали. Брали пример со старших и делали так, как велели воспитатели. Воспитатели в интернате делают, конечно, большую работу, порой в ущерб себе. Работа на первом месте, только потом семья и свои дети. Всегда вспоминаю нашего воспитателя Николая Петровича Осташова, был очень хорошим, его мы все уважали. Его жена Лариса Николаевна радушно встречала наших ребят, когда они приходили к ним домой. Долгое время работали в поселке, а потом они переехали в Салехард, где жить им негде было. Они с детьми заселились у родителей по улице Республики в однокомнатной квартире. Своего же угла у них не было. После выезда из Антипаюты у них сложились очень тяжелые обстоятельства.
В школе восьмой класс был один, и мы являлись самыми старшими учениками. В то время работали комсомольская и пионерская организации, актив которых являлся зачинщиком всех мероприятий, отмечали все знаменательные даты и государственные праздники. Всегда готовили музыкально-развлекательные программы под руководством пионервожатой Галины Леонидовны Сухановой. Эта была очень хорошим, эрудированным педагогом, она умела увлечь детей, проводила интересные мероприятия, в которых с удовольствием участвовали ученики всех классов. Нам девочкам, особенно нравились занятия по кройке и шитью, вышиванию, и просто любили побеседовать на житейские темы.
Наступили ноябрьские праздники, самые первые мероприятия после каникул. В это время уже полностью господствует зима, приезжали тундровики на оленях. Интернатские ребята уезжали домой на каникулы.
Я каждый день бегала к маме в чум. В это время мама жила в чуме одна. Когда никого нет, мы с мамой, как могли, разговаривали и понимали друг друга. Но к Новому году я уже сама заговорила по ненецки. И я была этому очень рада.
Наступила зима, белая, снежная, просторная и очень холодная. Первая зима после моего приезда из санатория, она мне очень нравилась.
Однажды приехала моя сестра из тундры, она там жила у бабушки и дедушки. Я ее много лет не видела, и тоже очень хотела повидаться с ней. Они с мамой пришли ко мне в интернат, и мы с сестрой были очень рады встрече. Они с дедушкой купили продукты и через день уехали. Они из тундры привезли нам много мяса, всяких мясных деликатесов.
В те годы у них олени паслись далеко от населенного пункта, и, наверное, пастбища были хорошие, поэтому олени были упитанные, крупные.
В очередной раз пошла в чум, с мамой поработали на улице, почистили снежок, нарубили дров и зашли в чум пообедать. Мама вытащили куски мяса, нарезанные мелко, положила мне поближе оленье сало толщиной 4-5 см. Но олений жир кушать я не могла. А мама все деликатесы все ближе ко мне пододвигала.
Мы уже сели обедать, когда около чума послышались чьи-то шаги, и через некоторое время зашла девушка, дочь маминой знакомой. Мама пригласила ее к столу. И мы, втроем ведя неторопливый разговор, пообедали. Мама с гостьей объясняли мне, что девушке надо быть немного пышней, чем я сейчас есть, поэтому мама предлагает вкусные кусочки.
В чуме было очень жарко, спокойно, в такие моменты мы с мамой разговаривали по душам. Она клонила к тому, что мне пора думать о будущей жизни, и может быть, будет лучше, если уеду туда, где живет моя старшая сестра. Но я ей категорично заявляла, что мне сейчас надо доучиться, а потом время покажет. Как она не понимает, что сейчас наступила другая, новая жизнь, думала я. Почему она хочет, чтобы я жила в тундре, повторила ее трудную жизнь. Но она была права, ох, как была права, это я поняла только сейчас.
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ГОСТЬЯ.
После Нового года приехал папа, мы все были очень рады, но он стал больше болеть. Несмотря на недомогание, он старался работать, ловить рыбу, и по этому стало легче жить и веселей.
Однажды я пошла в чум, но мамы не было, в чуме было совсем плохо без нее. Я растопила печку, разогрела чайник. Папа, работавший на улице, тоже зашел. Мы уже сели обедать, как вдруг услышали шаги и мамин голос. Она разговаривала с русской женщиной. И действительно, через некоторое время они вместе зашли в чум. Русская женщина поздоровалась и стала греть руки около печки. Она была незнакомой. Пригласили гостью за стол, и она без всяких церемоний села за угощение. Она с удовольствием пила горячий напиток.
- Я уже шла домой, - начала рассказывать мама,-она меня окликнула. Я поняла её, что ей хочется посмотреть чум. Незнакомая, видимо, приезжая.
-Я хотела посмотреть чум,- как бы извиняясь, сказала гостья.- Меня зовут Наталья Журавель. Мы приехали из Ленинграда, нас несколько человек, мы артисты театра.
И тут я вспомнила, что около клуба на фанере было написано мелом объявление такого содержания: артисты театра из Ленинграда, «Гусарская баллада» начало: и указано время. Мы с подругами проходили мимо, почитали, посмотрели и глазам своим не верили, думали, чья-то неуместная шутка.
И, действительно, представление началось, народа было полный зал. Наша гостья играла главную роль. И мы с братом очень гордились тем, что с актрисой уже знакомы, общались с ней и обменялись адресами.
Помню, я хотела подарить ей ненецкую куклу, сделанную из клюва гуся, одетую в меховую ягушку, с украшениями на косах. Пока я бегала в чум за куклой, самолет поднялся в воздух, и, исчезнув за облаками, улетел.
Пока я училась в восьмом классе, мы с ней переписывались, и она очень хотела пригласить меня в великий город. Я, конечно, мечтала увидеть этот старинный град, но и в то же время по наивности боялась потеряться в нем. С тех пор прошло много лет. Не знаю, жива ли на свете это прекрасная женщина, талантливая актриса, которая когда-то попала в наши заполярные края.
НАШ ВЫПУСК 1972.
В этом 1972 году мы окончили восемь классов Антипаютинской восьмилетней школы.
В школьной столовой для нас накрыли праздничные столы. После выпускных экзаменов мы с радостью и гордостью пришли на наш первый, волнующий, самый настоящий взрослый праздник – выпускной бал. Здесь, в торжественной обстановке мы получили из рук директора школы Эммы Ивановны Смагиной не менее важные документы - свидетельства о восьмилетнем образовании. Она с волнением в голосе говорила нам, что мы достойно прошли ответственную часть своей жизни. Она говорила, что это самый важный промежуток в жизни каждого человека, где приобретаются основные знания и это зеленая корочка является путевкой в дальнейшую жизнь. Годы учебы в школе являются самым решающим периодом, где складывается и проверяется на прочность характер человека. Когда-то мы хотели расстаться со школой, но это, оказывается, было ни так просто. Учителя нам говорили последние напутственные слова, а у нас из глаз лились слезы, слезы радости и слезы расставания с любимыми учителями и родной школой. И в первый раз в жизни мы долго не спали и танцевали всю ночь. А потом мы гуляли по берегу реки Широкой, на которой стоит наш поселок Антипаюта. Ночи вообще не было, солнышко, не успев сесть, снова поднялось, начиная новый день. Прямо как у Пушкина, «одна заря сменить другую, спешит дав ночи полчаса».С тех далеких лет прошло много времени.
Сегодня многие выпускники того года трудятся на объектах поселка, некоторые одноклассники уехали навсегда из поселка, многие пасут многотысячные стада оленей на бескрайних просторах тундры, а кого-то нет среди нас, живых.
УЧЕБА В ТАЗОВСКОМ.
Многие девочки остались в чуме помогать своим родителям, кто-то поступил в ГПТУ, а мы несколько человек продолжили учебу в школе-интернате поселка Тазовский.
Приехали мы в районный центр за неделю до начала учебного года. Прилетели мы на каком-то спецрейсе. Когда мы вышли из самолета, взяв чемоданы, тронулись в сторону поселка. Территория была не чище нашего, но в некоторых местах были тротуары. По дороге мы увидели одного человека, он был очень полным, но лицо молодое. И он нес в ведрах с коромыслом воду. Я даже не понимаю, почему мы на него обратили внимание, но 1 сентября на линейке мы увидели его среди девятиклассников. Это был Владик Воронцов, а его мама Галина Васильевна преподавала у нас химию.
Учились там два последних года, жили в интернате, а учились в поселковой школе, потому что там была десятилетка. Из Антипаюты нас было шесть человек: Ольга Вэнго,Галя Назарова, Людмила Салиндер,Людмила Ядне, Нэлли Салиндер и я. После девятого класса мы с Людмилой Ядне остались вдвоем, Ольга Вэнго уехала в Тюмень на подготовительные курсы в мединститут, Галя Назарова поступила в торговое училище в Салехарде.Людмила Салиндер перевелась в Гыду, там окончила среднюю школу, а Нэлли Салиндер после зимних каникул в школу не вернулась, осталась в тундре у родителей.
Учиться в поселковой школе нам очень нравилось, там работали прекрасные, добрые и опытные педагоги. К нам, интернатским отношение было очень хорошее, заботливое, с особым вниманием. Дети в школе тоже были хорошие, а мы сначала боялись, что нас будут дразнить, но этого не произошло. Вскоре мы вошли в колею школьной жизни и принимали активное участие во всех школьных мероприятиях.
Наш классный руководитель Серафима Фёдоровна Демиденок преподавала историю и обществоведение, вела уроки очень интересно, всегда была политинформация в классе, и мы владели ситуацией в стране и за рубежом.
Девятых классов в школе было два, мы учились в «Б».
В конце сентября два наших одноклассника пошли на охоту и потерялись. В день ухода внезапно начал валить хлопьями мокрый первый снег. Земля покрылась полностью белым покрывалом, сливаясь с горизонтом. Их не могли найти несколько дней. А когда их привезли на вертолете, одного увезли в реанимацию, а другого в морг. Последний был слаб здоровьем, а другой занимался спортом, это ему помогло выжить. Одноклассника мы с учителями проводили в последний путь. За два года мы научились многому, хорошо говорили на русском языке, на уроках отвечали полным ответом. За эти годы мы поняли, что надо учиться дальше, потому что мы об этом с классным руководителем говорили постоянно. В голове постоянно стояли вопросы: куда пойти учиться? Какую специальность выбрать, в какой институт поступить? А Серафима Фёдоровна говорила, надо поступать обязательно в институт, у вас будет аттестат о среднем образовании, а это путевка в жизнь.
В 1974 году мы окончили среднюю школу, получили аттестаты о среднем образовании. Был выпускной бал, была белая ночь и прогулка до утра, встречали рассвет все вместе.
Расставаться со школой было очень трудно, со слезами на глазах провожали нас в новую жизнь наши учителя, директор и наша классная мама. Они все пожелали доброго пути, успехов в жизни и никогда не забывать о родной школе и своей малой родине. Сразу после выпускного вечера мы приехали в Салехард, попытать счастье поступить в вуз. Я не знаю, была ли у меня мечта поступить в медицинский институт. В то время у нас, у девочек были две пути: в медицинский или педагогический, а у мальчиков в ЗВТ или ГПТУ. И я почему-то выбрала мед., хотя не было никакой мечты. Вступительные экзамены сдавала без всякой серьёзности, но туда я не поступила, провалила химию. И сразу тут же решила взять документы и уехать домой, потому что надо было помогать родителям. Но педагоги убедили меня поступить в педагогическое училище, учительница по русскому языку говорила, у тебя очень красивый почерк, ты обязательно должна быть учительницей. Но осенью я так и не приехала, болела мама, я не смогла оставить их с отцом одних.
НАЧАЛО ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Затем я три года поработала в поселке. Без образования, конечно, было трудно устроиться на работу. Сначала какое-то время работала в совхозе, делали ремонт квартир, но это была очень трудная работа и грязная. Жить было негде, родители жили в чуме, и я чаще жила у своей двоюродной сестры Акуни, у них с мамой была однокомнатная квартира. После восьмого класса она поступила в ГПТУ на консервщика, на практику её направили в Тазовский рыбокосервный завод, но осталась помогать матери, на практику не поехала. Устроилась работать в совхоз, многие годы делала ремонт в квартирах. Сейчас она работает пекарем, конечно, это тоже нелегкая работа.
Иногда жила у сестры Галины, но у неё была своя семья. Её трех сыновей я очень любила, с удовольствием за ними ухаживала.
Потом я работала в рыбкоопе, в поселковой столовой топила печки, мыла посуду и полы. Жить по- прежнему, было негде, приходила из чума рано утром и бралась за свои обязанности. Было трудно, холодно, казалось, и зимы тогда были свирепые. Ходить из чума в тоненьком пальтишке, было ни так-то просто. В столовой работали прекрасные люди, заведующая столовой Валентина Дмитриевна Кошелева, шеф-повар Хасана Гарифуловна Гениатуллина и помощник повара Валентина Алексеевна Вануйто стали для меня родственными душами. Особенно подружилась с помповара Валентиной, с ней мы дружили всю жизнь, пока она не ушла в мир иной. Она меня учила, как рационально использовать время, с вечера готовить дрова, утром только чиркнуть спичкой. Я многому обязана этой простой женщине. Она была намного старше меня, но нас связывала огромная дружба.
Я уже привыкла к этой работе, научилась правильно работать, прислушиваться к замечаниям взрослых. Я уже испытывала удовольствие от этой очень нужной людям работы. По вечерам ходили в кино в сельский клуб, а иногда на танцы, усталости не чувствовали.
Всех в поселке знали в лицо, нового человека было сразу видно, приезжие люди приходили на обед в столовую.
Однажды приходит из школы завхоз, назвав мою фамилию, говорит, что меня вызовет директор школы. А директором в ту пору работал Александр Васильевич Шевченко. Я испугалась, думаю, брат мой младший учится в школе, наверное, он что-то натворил. После обеда был в работе небольшой перерыв, и меня мои сотрудники отправили в школу. Я, волнуясь, нехотя пошла. Кабинет директора располагался на первом этаже. При подходе к двери, я услышала разговор, значит, он занят. Я стояла в коридоре и ждала когда освободиться директор. Через некоторое время открывается дверь кабинета и выходит Зоя Никитична Зорина, главный бухгалтер школы. Она улыбнулась и говорит директору:
- Александр Васильевич, а Анечка уже пришла.
Ничего не понимая, я насторожилась, почему она меня так назвала. Александр Васильевич был молодым человеком, ему было примерно тридцать лет, выходя из кабинета, поздоровался со мной и пригласил пройти в кабинет. И тут у нас началась простая беседа, о моем брате ни слова. Ему, наверное, хотелось узнать, как я разговариваю, каков лексикон, как выражаю свои мысли. Я, конечно, знаниями не блистала, образование было только среднее, но пригласил меня работать секретарем-делопроизводителем в школе. Первым делом я подумала, это чистая работа, и не надо вставать утром рано, а спокойно прибыть на работу в 8.30, да и зарплата, он говорит, будет больше, чем сейчас. Работа требовала умения печатать на машинке, этого я не умела.
-Ничего научишься, это ни так сложно,- заметив мои колебания, сказал он. - Тебе Светлана Ачинамовна покажет, а дальше научишься. Жду тебя в понедельник, есть время подумать.
А думать времени не было, потому что, чтобы перейти работать в другую организацию, надо было на данной отработать две недели. Я пришла в столовую, принялась сразу за работу. Слава богу, меня никто ни о чем не спрашивал, все были заняты своим делом. Но к концу дня зав.столовой спросила об этом, я ответила. И обе Валентины в два голоса сказали, иди. Ты девочка грамотная, ещё учиться пойдешь, директор тебе поможет. И только тетя Соня была против этого, она сказала, а кто будет здесь работать? И вообще, найди себе замену, а потом уходи.
Мне было немного обидно, что они так быстро решили меня отправить в школу, наверное, я им не нужна. Уже, наверное, нашли другую работницу, и надо срочно освободить место. Вечером дома у Валентины Алексеевны разговор продолжился. Она мне говорит, твое дело, можешь не уходить, ты нам нужна, мы к тебе уже привыкли, нам с тобой хорошо работать. Но ты же молодая, можешь специальность получить хорошую, зачем тебе печка и посуда. А замену мы тебе найдем, не волнуйся.
Не помню, с какого числа, но вскоре вышла на новую работу. И сразу же почти на второй день завуч школы, очень строгий педагог Владимир Иванович Бровко, принес мне работу, напечатать план работы. Я очень волновалась, навыка печатать, к сожалению, у меня ещё не было. И я уже пожалела, что ушла со своей работы. Но вскоре научилась печатать, обращаться с документами входящими и исходящими, записывать приказы и распоряжения директора в специальную книгу, где нельзя было делать ни одной ошибки или помарки. Работа была интересной, она увлекала, общалась с интересными людьми, часто ходила в библиотеку. И почему-то мне снилось, что я учусь в школе, сижу за партой, сдаю экзамены. Я видела на стене огромное расписание уроков, искала там свой класс, но написано было очень мелко. И я ходила по широким коридорам, потолки были тоже высокими. Потом я шла по большому городу, улицы были широкими, по ним шли машины, видела многоэтажные дома с высокими крыльцами и я с радостью поднималась по ступенькам.
Такие сны мне снились и позже, когда жила в Салехарде. А когда я училась в Санкт-Петербурге заочно, прогуливаясь по городу, удивлялась тому, что в этих местах когда-то была, хотя это было во сне.
Я очень рада, что училась в большом городе, великой столице мировой культуры, где нашему вниманию были музеи, выставки и галереи.
Сегодня я работаю в средствах массовой информации.Всё то, что знаю о своей ненецкой культуре и жизни кочевых народов Севера мне помогает в работе. Ведь я из окружного центра веду программы на ненецком языке. Наши программы в основном направлены для оленеводов и рыбаков, живущих на бескрайних просторах тундры.