Последнее время меня не покидает омерзительное чувство, как будто я в чужой шкуре, даже как будто в зеркало смотрю чужими глазами на совсем другого человека. Мало того, у меня теперь какой то змеиный взгляд и даже движения… Вот и сейчас пишу и незаметно для себя язык высунул – узкий противный, раздвоенный. Еще завел привычку замереть где-нибудь на солнышке и греться – часами могу это делать и наплевать на все заботы и хлопоты. Хотя, прежде, я никогда не был похож на змею, скорее на ее извечного противника – мангуста, хитрого, маленького проворного готового прыгнуть, схватить ее за шею и переломать ей крепкими зубами позвонки.
Это, конечно, пройдет, это вызвано глубокими переживаниями и сильнейшим стрессом. Я, можно сказать, понес жестокую утрату – потерял лучшего друга. Вдобавок к этому, я теперь иногда сплю с его женой. Она мне никогда не нравилась, а сейчас по прошествии пары месяцев и просто уже отвратительна, но я не мог оставить ее одну в том состоянии, и, можно сказать, принес себя в жертву. В жертву дружбе, состраданию и мужской солидарности. Хотя многие считают иначе, некоторые даже осуждают. Но я не переживаю, главное я человеку помог.
Иногда она говорит: «Мне конечно все еще очень больно, но Евгения не вернешь, к тому же он был такой человек… Рано или поздно он бы вляпался и не в такое дерьмо…»
И она права. Тяжело говорить об этом теперь, но Евгеша несмотря на то, что он был моим другом, был человеком беспутным и разболтанным. Казалось, что он сам не знает, что ему делать с данной ему жизнью. Порой зайдешь к нему, увидишь, как он своим блаженным светящимся взглядом смотрит куда-то сквозь тебя и кажется, что из всех возможностей данных ему природой он предпочитает единственную – сидеть в кресле, улыбаться и качать тапком на ноге.
«Что-то сегодня плохо выглядишь» - приветствовал его я, и он, нелепо улыбаясь, отвечал:
«Гуляли вчера…»
Куда пропало все, что было в нем в юности. Раньше глаза его тоже светились, но не этим больным сумасшедшим блеском, а силой, желанием жить, постоянной потребностью придумывать что-то новое, творить и созидать.
Природа была очень к нему благосклонна – дала ему все, чтобы быть успешным в этой жизни. Все думали, что из нашего курса он добьется наибольшего успеха. Насколько же мы часто ошибаемся в людях...
Хотя конечно и тогда уже проглядывало в нем какое-то разгильдяйство, какое-то безразличие к данным ему возможностям. Я, честно сказать не мог похвастаться выдающимися данными, и с раннего детства прекрасно понимал, что я должен трудиться, постоянно развиваться для того чтобы получить что-то от жизни. А Евгеша только строил какие-то воздушные замки, громко и безапелляционно рассуждал о том о сем, смеялся, пил и делал вид, что знает как надо жить.
Тогда я ему еще верил, иногда, конечно, спорил с ним, потому что его уверенность меня раздражала. Я легко мог опровергнуть его высказывания – он очень уж беззаботно оперировал фактами и, имея под рукой справочную литературу можно было его поймать на вранье. Но, в то же время, я порой, с каким-то трепетом ожидал, что он скажет в очередной раз, и его бессмысленные фразы часто воспринимались мной как откровение. Это отвлекало меня от того, чтобы нормально жить и надеяться на самого себя. Он мог повести за собой людей, видимо я этого ждал. Но почему-то время шло, а он этого не делал, и когда жизнь требовала быть решительным, сильным и ответственным, он как-то утихал и смотрел детскими невинными глазами. С годами ничтожество его только укреплялось.
К тому времени, когда в моей жизни уже оформился некоторый успех – финансовый и личностный, друг мой был совсем уже никчемным и жалким человеком. Конечно, я его не забывал и по мере сил пытался втолковать ему, что его взгляды несостоятельны. Я часто к нему приходил, мы много беседовали, и я рассказывал ему о своих успехах, пытаясь снова вернуть ему вкус к жизни, а он только глупо ухмылялся и делал вид, что все, что ему нужно у него есть. Я до последнего момента пытался понять его и найти в его жизни хоть малейшие признаки чего-то дающего ему возможность так беззаботно выглядеть.
Видели бы вы его квартиру вам бы сразу стало ясно, насколько нелепо выглядело это его самодовольство. Шаром покати, только картины его супруги – начатые, наполовину и вроде бы уже совсем законченные, везде краски, кисти – полный бардак и убожество. Кроме того, квартирка у них в каком-то получердачном помещении и постоянно, откуда-то доносится бормотание сношающихся голубей.
«Счастлив ли ты в этом во всем?» - вопрошал я, обводя рукой его жалкое жилище, - «где все твои идеи, планы?»
«Ведь врешь же, врешь…» - заводился я, видя его улыбающуюся физиономию, - «не может быть такого счастья, не может.»
«Да вот мое счастье» - говорил он, хватая порой за какую-нибудь часть тела проходящую мимо супругу и усаживая ее к себе на колени.
Конечно же он врал, ведь я прекрасно знал, какой образ жизни он вел раньше, сколько у него было девок, а тут вдруг остановился на какой-то невзрачной серой мышке и рассказывает что это и есть его счастье. Скорее всего причиной тут была не какая-то сумасшедшая любовь, а просто осознание им того факта, что он уже не конкурентоспособен в борьбе за самые вкусные куски, а оставаться одному со своей нелепой жизненной философией уже страшно.
Хотя, конечно, супруга его по-своему привлекательна. Но, я думаю, он был настолько зациклен на себе, что многого просто не в силах был разглядеть. Например, ее глаза. Есть в них что-то такое, от чего душа замирает. Особенно это было видно раньше, когда она на него смотрела. Уставится порой вот так на него а он ехидно как-то с насмешкой тоже на нее поглядывает и как то противно становится сразу, чувствуешь себя мебелью или портретом неизвестного родственника …а тут еще эти отвратительные голуби…
Я ее до сих пор понять не могу, конечно. Ведь она прекрасно знала, что он за человек – ненадежный, ветреный. Он ведь бабник был жуткий. Даже в том жалком виде, в каком он проводил свои последние дни он был очень жаден до баб. Об этом все знали и говорили, и даже в лифте было написано, в довольно грубой форме про его связи с соседкой по этажу.
Но эти двое как будто не видели ничего. Соседка тоже не смущалась, видимо, эти надписи были для нее чем-то вроде рекламы. В общем, никто их не стирал и каждый жилец и гость подъезда мог узнать, что да как проделывает Евгеша со своей соседкой. Конечно, людская молва она порой приводит к тяжелым последствиям и порой можно не рассчитать силы слова, но кто же знал. Я, например, даже и предположить не мог, что у неё был муж и к тому же такой псих.
Язык не повернется сказать, что Евгеша умер не своей смертью, хотя, конечно, факты упрямая вещь. Он давно к этому шел и в те последние дни, когда я его видел, казался человеком, которому уже нет места среди живых нормальных людей.
Помню, я как то повстречал его на набережной, в причудливой позе замершего на бетонной раскаленной плите.
- Как дела, Евгеша? – спросил я его.
Он приоткрыл глаза, и уныло посмотрев на меня, сообщил:
- Я – большой змей!
Он и вправду смахивал на змея – длинное худое тело, очень загорелая кожа.
- А у меня в этом месяце продажи на пятьдесят процентов выросли, представляешь! – поделился с ним я.
Тогда действительно был большой спрос на салфетки и туалетную бумагу, я основательно поправил свои дела, подпорченные кризисом.
Он ничего не ответил и продолжал изображать змея.
- Честно говоря, завидую тебе, - сказал я, - можешь лежать себе так...
Конечно, мне было не до зависти – я ведь видел, что он погибает.
Ну как бы то ни было, а мне пришлось утешать Евгешину супругу, и как-то незаметно все вот к чему пришло… Она надо сказать была просто на грани. Нарисовала на стене какой-то орнамент из змей, прижималась к ним, распластавшись по стене и замирала. Надо было спасать...
Теперь вот захожу к ней пару раз в неделю. Понемногу она начала его забывать, хотя по-прежнему рисует в основном змей. Я оплатил ремонт в квартире, разобрался с этим вечным бардаком, отгородил ее мастерскую от спальни и кухни, сделал окна побольше, но все равно какой-то проклятый полумрак не исчезает. Но, в общем, стало лучше, хотя никак не могу спокойно здесь спать, чувствую какую-то тревогу. То мне Евгеша приснится заглядывающий с балкона своими светящимися глазами в комнату, то еще чего… Вот например порой иду ночью из ванной в темноте и чувствую что это уже не я вовсе, что как будто ростом становлюсь выше, и будто бы глаза тоже светятся как у усопшего… Остановлюсь тогда у кресла, сяду, ногой тапочек качаю и улыбаюсь…
9 июня 2010 г.