В таинстве Причастия хлеб и вино, знаменующие жертвенную плоть и кровь Христа, претворяются в истинную плоть и кровь Христа в нашем теле.
Как это возможно, и что это есть в нас и для нас?
В историческом и мистическом Начале нового Века тело Иисуса и кровь его, собранная в чашу на месте казни, были перенесены во гроб. И теперь это Начало возобновляется с каждым Причастием, так что поеданием святых даров плоть и кровь Христовы переносятся во гроб нашего тела.
Когда девы мироносицы пришли утром первого воскресенья ко гробу, то нашли гроб пустым, а Иисуса живым. Так и в утро нашего воскресенья святые жертвенные дары не лежат в наших телах мёртвым грузом в плену тления, но воскресают живым Христом. И вместе с Ним мы воскресаем для вечной жизни из гробов наших тел. Таков смысл Евхаристии.
Христос воскресе! – этот возглас всюду слышен на Пасху, когда в публичной церемонии торжественно вспоминается и знаменно воспроизводится Событие, бывшее в этот день много лет назад. Это публичный календарный праздник. Но в личной духовной жизни христианин не знает календаря, поскольку живёт за пределами недели, в воскресении – вневременном «восьмом дне», которому нет конца. И причастие, которое христианин принимает в любое время, не наблюдая сроков и дней недели, в вечном воскресении, также воспроизводит Событие.
Иисус сказал, подавая ученикам хлеб и вино: «творите сие в моё воспоминание»; и когда мы принимаем из рук Наставника хлеб и вино святого причастия, мы воспроизводим Тайную Вечерю. Но это ещё не конец мистерии, ибо Первособытие, положившее начало нашему Веку, только началось Тайной Вечерей: продолжилось предательством, судом и казнью, а завершилось воскресением. Так же и наше повторение этого События начинается тайной вечерей и завершается воскресением. Когда мы говорим, что хлеб и вино причастия, то есть жертвенная плоть и жертвенная кровь христовы, претворились в живого Христа, это и означает Воскресение. И в конце церемонии причастия уместно и должно воскликнуть: Христос воскресе!
Ибо в этом преображении Христос воскрес в тебе, и ты воскрес с ним, как Лазарь, и вышел из гроба об руку с Ним. Ты был мёртвый, стал живой. Что означает преображение твоё, как лица (личности) от смерти к жизни. Ибо ты жил плотью, но как лицо лежал в гробу. (Прежде тебя Каин умер лицом и остался жить во плоти; и запретил убивать его Бог, чтобы видели – жив он плотью, но нет лица на нём. Ведь когда Каин заболел к смерти помыслом греховным, изменился он в лице своём. И увидел Бог, что нет лица на нём, и спросил: почто изменился ты в лице, Каин?)
И до того, как ты с благодарностью принял жертву Христову в обряде благодарного воспоминания, как завещал то Иисус, лицо твоё существовало как нарисованное на крышке гроба и было не лицом, но личиной (маской мумии), – о каковых ходячих мертвецах Иисус отзывался: гробы раскрашенные (лакированные)!
Теперь лицо твоё просияло жизнью. Ты стал душою живою, ибо лицо (личность) и есть душа человека. Ибо сама Жизнь, или Бог живой есть Лицо: Отец, которого знает Сын, воскресший Иисус из Назарета. Сияние лица Его узрели ученики на горе Фавор. Он восстал из гроба, ибо был и остался живым лицом; и, умерев плотью, не умер лицом, что и стало залогом воскресения.
* * *
Легко сказать общими словами: был мёртвый, стал живой; был личиной стал лицом. Но что конкретно произошло, что было и что стало; в чём состояла смерть при жизни, и в чём состоит жизнь, которая и в смерти – жизнь? Произошло ли это со мной в причастии? Свершилось ли чудо воскресения?
Ясно, что «лицо», намалёванное на крышке гроба, есть пустая форма, не имеющая под собой субстанции и потому застывшая, не живая. Под «гробом» здесь разумеется плоть, или животный человек. То есть, благой муж, привлечённый видимой формой и вступивший с этим якобы лицом в общение, должное открыть сокровищницу духа, не обнаружит за видимой формой ничего, кроме плотской души.
Об этой видимой и обманчивой форме сказал Иисус: снаружи имеют вид благочестия, а внутри полны хищения и неправды; по виду псы овчарки, берегущие стадо, а внутри волки хищные, это стадо расхищающие. И ещё перечислил признаки таких же: нарочитое соблюдение субботы и ритуальной чистоты, посты и праздники, председания в синагогах, широкие воскрылия риз, велеречивость и мины значительные. Об этом же псевдолице ещё говорит Иисус: словами чтят Меня, сердцем же небрегут; и ещё: воскуряют благовония, и жертвы приносят, и славословия воспевают в храмине каменной, ближнему же своему не оказывают правды и милости, вдове не дают суда и младенца не щадят.
Такова мёртвость лица, как описывает её Учитель, – обманчивая пристойность знаков, поз и положений, дающих впечатление потенции лица, и оскорбительность осуществления этой псевдопотенции во взаимодействиях и отношениях с согражданами, когда вместо лица обнаруживается морда хищного волка или хитрой лисы.
Напротив, живость лица это истина и действительность того, что обещается фарисеями, саддукеями и грамотеями, но оказывается лишь ложью и видимостью. То есть:
Если благочестие, то в поступках, исходящих из реального общения с Господином, а не в знаках, подаваемых неведомому идолу, цель исполнения которых посюсторонняя и приспособительная – чтобы ближний видел имярека молящимся. Отчего и советовал Иисус: если хочешь помолитися, то уйди в укромное место, чтобы не видел никто тебя молящимся.
Если исполнение общественной должности, то ради блага каждого гражданина, каждого члена народа, а не ради извлечения собственной выгоды и поддержания интересов корпорации.
Если закон, то для защиты права ближнего, а не для отделения себя от прочих, как «чистых» от «нечистых».
Если прославление милостивого Бога, то не словами, а больше оказанием милости павшему и помощи слабому.
Из этого перечисления признаков жизни лица можно заключить, что нет особых трудностей в том, чтобы мужу (Адаму) быть живым лицом. Незрелый, младенчествующий ум так и полагает. Думая, что он-то сам не фарисей какой-нибудь, но честный и справедливый, и милосердный, и потому жив и будет жить, – он считает всех этих мёртвых в духе людей просто отпетыми мошенниками, которые притворяются ради своей выгоды. Таков вульгарный взгляд на вещи, приводящий к политическим потрясениям.
Однако, если всякий человек, если он не заведомый мошенник и шарлатан, может жить, как лицо, и не вкусит смерти, то зачем тогда нужна жертва Христа для оживления мертвого человечества? Зачем нужно соучастие в жертве Христовой для воскресения из мертвых? Зачем нужен союз любви и верности со Христом Иисусом, как условие жизни? Не довольно разве просто быть честным, усердным, устремлённым к благу? А если оступился, то разве не достаточно просто опомниться, устыдиться собственного облика и стать на правый путь своим разумом и своей волей, ради себя прекрасного ликом?
Недоросль так и мыслит: он хочет быть хорошим, добрым, доблестным, честным и т. п., и любит прекрасный образ себя самого, и хочет осуществлять в жизни именно этот образ. Ему невдомёк, что в размалёванные гробы люди превращаются именно на этом пути. Конечно, есть и циничные мошенники, но это лишь черви, которые закономерно заводятся во гробах, где царит тление. Не мошенников обличает Христос Иисус, а как раз «праведников». Не зря ведь сказал он ученикам своим, что должно им превзойти в праведности фарисеев.
Персона, личина, или маска существует не сама по себе, но как термин общественных отношений в процессе совместного градоустроительства. Идеальная личина существует как часть великой драмы: великого строительства (башни до неба), великого похода, великой борьбы, великого царства… так же идеальный образ самого себя существует не отдельно, но вписан в великую общую картину, изображающую народ (мир, город) во Вселенной. Через этот «эйдол», или образ себя, муж участвует в общем действе идолослужения – нашему богу, вере наших отцов, благу народа, победе над врагом, великой державе, освобождению угнетённых братьев и т.д., и т.п. Краеугольный камень этого служения жертва, противная жертве Христа: когда лицо приносится в жертву идолу.
В Жертвоприношении Начала нового Века в едином событии сошлись две партии, две жертвы, два служения: партия Первосвященника и партия Христа Иисуса. Первая принесла лицо, Иисуса из Назарета, в жертву идолу «блага народа», вторая принесла плоть, и душу, и личину в жертву ради жизни лица. Акт жертвоприношения был одновременно мистическим судебным актом, и въяве имел форму как публичного, так и личного суда: одни в народе осуждали его во мнении своём, другие оправдывали; Пилат публично осудил Иисуса, но в личном мнении оправдал; Каиафа цинично собирал лжесвидетельства для публичного суда, зная в уме своём, что Иисус невинен по закону, но «опасен», в политических видах идолослужения; Иуда, прежде предания Учителя публичному суду, осудил его внутренне за неправедность и сибаритство. В результате Суда партия первосвященника осуждена и пошла в погибель, а партия Галилеянина оправдана и пошла в жизнь.
В этом акте божественной драмы мы видим, что в Начале нового Века служение Богу жертвой выведено из ритуального пространства храма и заместительных жертв, в гражданскую жизнь. Если в конце ветхого эона младенца Иисуса принесли в храм и дали за него двух голубиц, кровь которых пролили на алтарь, то в начале нового Эона, Иисуса привели в судебное ристалище, и принесли в жертву его самого, как осуждённого к смерти, и кровь его пролилась на землю города. Это означает схождение Бога в люди и небесного Града на землю. Если до того небесный Иерусалим лишь отображался в виде обещания в огороженное пространство храма и знаменного заместительного служения, то теперь небесный город стал земным, Жизнь райская стала жизнью города, власть Бога стала городской властью Помазанника, а Суд Божий стал судом царя и каждого господина дому, которому царь делегирует свои полномочия судить и служит высшей инстанцией.
Соответственно, в двойном начальном жертвоприношении, жертва Князю сего града, начальнику идолослужения, совершилась в акте неправого суда, а жертва Богу совершилась в акте добровольного отдания себя суду. В этом, кажущемся абсурдном доверии к заведомо неправому суду Иисус являет Любовь Отца. Сам он хотел бы избежать этого суда, и просил Отца нести эту чашу мимо него. Но по настоянию Отца он решается идти с человеком до конца: до конца сохраняя надежду на его обращение (к которому призвал всех Иоанн Креститель). И прежде всего он идёт до конца со своим сыном Иудой из Кариоты, до самой последней секунды оставляя для него возможность обращения. В последнюю минуту он дружески и тайно, в полгласа, обличает его, говоря «поцелуем ли предаёшь меня, сыне?» – подавая ему этим жезл спасения. Он не думает о себе и не произносит окончательного приговора Иуде Симонову, но помогает ему, как другу, хотя бы в эту последнюю секунду осознать реальный смысл его деяния, сбросить покров лжи, который он на него накинул. Ведь и в последний момент иуда мог не узнать его, и мог вместе с Петром отбить учителя у стражников мечом. (Ради этой возможности Иисус и приказал ученикам взять с собой в Гефсиманию мечи). Далее и в судебном присутствии Иисус призывает своих судей вернуться к законной процедуре и к достоверным свидетельствам; и замолкает лишь тогда, когда убеждается в их окончательном выборе. Этим он утверждает божественное достоинство человека: присутствие в человеке Правды; уважает свободу человека, доставляя ему возможность выбора. Того основного выбора, который предоставлен был Адаму в Раю, и никогда не был отнят у его потомков. Ибо ничем не может человек спастись, кроме собственного выбора. Для того и пришёл Иисус в мир, чтобы дать возможность каждому спастись, сделав свой выбор. Он не пришёл с войском и с конвоем, чтобы побить всех злых, а всех добрых отвести в Рай, как мечтали о том евреи; он создал выбор между градом истинным во главе с помазанным Царём и градом ложным во главе с Иродом, узурпатором и убийцей помазанника. Так он привёл на землю желанный и спасительный Суд, в котором всякий человек, отягощённый первородным грехом, мог бы оправдаться, избыть вину Адама, и получить Жизнь.
Принявшие Его как праведника, учителя закона и помазанника на царство сделали свой выбор; и отвергнувшие Его как самозванца, распутника и злодея тоже совершили свой выбор. Суд состоялся. Выбравшие истину против лжи зачались для жизни вечной, но ещё не родились в жизнь.
««Всё рождается от жертвы», – молвил древле Праджапати».
Своей жертвой Учитель на личном примере показал чадам своим духовным, как им, уже зачатым в лоне Шехины, небесной Матери, должно родиться в Небо. Родиться там, значит умереть здесь. Чтобы началась новая жизнь в свете, должна прекратиться жизнь во тьме материнской утробы. Младенцу должно выйти из неё в иную, настоящую жизнь.
Иисус умер в утробе земной жизни и родился в жизни небесной. Гроб, в который положили тело Его, снятое с креста, знаменует тёмную утробу Земли, из которой он вышел в свет Неба.
Роды эти мучительны и страдательны зело, как и было то обещано Адаму при исходе его из Рая, – яко тяжело будет рожать Земля. Тяжкую муку вынесли и сам новорождённый Сын Божий, и мать его земная Мария, бывшая в подножии Креста. Плакала и небесная Мать, Супруга Бога, Дух Святый, – от радости, что ныне рождается Им Сын, и станет Их Трое. Там же, где трое, там множество, – населится Небо детьми Божьими.
Рождённый в вышних и вышедший из гроба Иисус Небесный явился ученикам своим, чтобы ободрить их, да не убоятся смерти крёстной, которою он вышел в Жизнь. Так завершил Он пестование детей своих, которых зачал для Отца, как велел ему Отец, подготовив их к Рождению.
В последний день свой, на Пасху, уготовив себя в жертву, как овна пасхального, Иисус в кругу учеников упредил и провозвестил должное вскоре быть в символах тайной вечери. Этим он хотел помочь детям своим освоить последующие события, которым станут они свидетелями, чтобы право истолковали их, как указание на продолжение Пути за пределы земной юдоли. Он вёл их по земле, и привёл в Иерусалим. Далее они должны идти сами, ибо у каждого своя Голгофа и свой Крест. И он пролагает им Путь. Но прежде в знаках жертвенной трапезы (прямо называя вино своей кровью, и хлеб своим телом) приуготовляет их разум на последующее понимание Его жертвы, не как ошибки или неудачи, а как Пути, по которому им должно пройти следом за Ним.
Когда, по окончании Вечери, он сказал им: «творите сие в моё воспоминание», – он не о том говорил, чтобы вспоминали эту последнюю вечерю, а чтобы вспоминали Его, – и весь путь Его, которому были свидетелями и сопутниками, – с точки зрения Завершения, рождающей Жертвы. Ибо Жертва есть кульминация истинной праведности, ведущей в Жизнь, которую они должны прожить самостоятельно, без Него во плоти, но с Ним в сердцах их.
Никто из учеников не знает своего срока: не знает, где и когда уготован ему очищающий крест и рождающий гроб. Но должно ему быть готовым и твёрдо стоять на Пути в ожидании благого конца. И чтобы поддерживать свою волю в готовности и разум в понимании должно ему помнить о жертве Учителя, как о примере, которому благо есть воспоследовать, – как и сказал ему Учитель при начале: «Следуй за Мной!».
Ученики вспоминают своего учителя, вспоминают при этом себя – кто они суть поистине, что бы ни говорил им мир. Вспоминают обетование обителей Отца, которое дал им Учитель, и указал путь к этим обителям. Внимают подтверждающему гласу Матери в сердцах своих, и утверждаются в крепости своей, возвращаясь восвояси из рассеяния мирского. За всё это благодарят они Учителя, принося бескровную жертву в его воспоминание, как он и завещал им. Отсюда воспроизведение Тайной Вечери называется «благодарением», или по-эллински евхаристией.
Таков позитивный, разумный смысл ритуала соборной трапезы учеников Христа. Эпитет «тайная», прилагаемый к этой вечери, не выводит нас за пределы позитивных смыслов. Ибо «тайная» не означает здесь «мистическая», но – в прямом смысле утаённая от посторонних глаз. Христос Иисус знал, что узурпаторы престола и алтаря ищут схватить его и предать беззаконной расправе. И он не мог позволить им этого прежде, чем завершится искушение Иуды из Кариоты, ученика и сына его духовного, которому он до самого конца оставлял надежду на обращение, раскаяние и спасение. Поэтому он велел приготовить пасхальный ужин втайне: только двое из учеников, которым поручил он приготовить пасху, знали место.
И, тем не менее, мистическое начало присутствует и действует в евхаристии. Не случайно называется она «таинством», хотя это имя не имеет отношения к эпитету «тайная», прилагаемому к последней вечере Христа. Что же это за таинство?
В дохристианской вере, поминание усопшего есть пробуждение его на время тайнодействия, и участие пробуждённого в обряде. В этих языческих смыслах, унаследованных христианством по форме, учитель Иисус воскресает на время тайной вечери и возлегает за столом вместе с поминающими его учениками. Зримо или незримо он присутствует за соборной трапезой. Об этом присутствии мы имеем свидетельства апостолов, что входил Он в комнату через двери запертые и участвовал в трапезе их.
Однако, христианское таинство состоит в ином. В нём не Христос, а мы пробуждаемся от смертного сна, в который впадаем, поддаваясь смерти, сковывающей мир. Мы пробуждаемся повторным принятием жертвы Христовой, которую он принёс ради нас, пролагая нам Путь. Если при жизни земной Иисуса пасхальная трапеза только предваряла и предвозвещала истинную Жертву, то теперь, после её свершения, вкушение даров, знаменующих тело и кровь Иисуса, означает принятие этой Жертвы и ментальную сопричастность ей.
Ведь прежде воскресения и явления Христа воскресшего апостолы не понимали и не принимали жертвы Христовой. Так что Иисус даже гневался на Петра, говорившего: да не будет этого с Тобой! Они были просто принуждены Иисусом к послушанию в этом вопросе. Их пассивность и непонимание выразились в том, что они уснули в Гефсиманском саду, когда тужил Иисус в предвкушении смертного часа своего. И только после они осознали значение жертвы, принесённой ради них, и приняли её с благодарностью. Так что поминание Учителя, которое Он завещал им творить, превратилось в акт благодарного принятия его жертвы, и стало именоваться Благодарением (Евхаристией). Здесь явилось новое отношение к Учителю, сопровождаемое полным пониманием его божества и человечества, смысла и значения его самопожертвования, и лишённое сомнений, которые до тех пор оставались, и которые выразил в своё время Фома, просивший вложить персты свои в раны Христа, чтобы поверить ему.
Принятие жертвы Христа означает и причащение той Любви, которая осуществилась в акте жертвы; и с нею причащение жизни и силе. Эти жизнь и сила животворят нас, возрождают наше сознание себя детьми Божьими, восставляют нашу упавшую волю к прохождению Пути к актуальному рождению нашему в Горних. Повторным утвердительным принятием Жертвы мы вновь и вновь оживаем как дети Матери Божьей, идущие к рождению, за вратами которого встретим Отца. Через это сущностно отождествляемся с восставшей девицей, дочерью сотника, и с Лазарем, пробуждённым от сна смертного, и с самим Иисусом первородным Сыном Божьим. Оттого верно говорится, что хлеб и вино благодарного причастия пресуществляются в плоть и кровь Христа в нас. Ибо в возрождённой нашей разумеющей готовности идти за Иисусом до конца, через ту Дверь, которую он первый открыл, мы существуем как настоящие братья Его. А у братьев одна кровь, и от одной плоти они происходят.
* * *
Но вот, свершилось: хлеб и вино святого причастия пресуществились в тело и плоть Христовы во мне. Значит ли это, что я превратился во Христа Иисуса. Отнюдь, – я лишь причастился Ему, но причастился по существу. Значит, какая-то существенная часть меня теперь единосущна Христу, и есть Христос. Почему я говорю, Христос во мне, как часть меня, и этим, как будто умаляю Христа, а не говорю, что часть Христа во мне, или что я стал частью Христа?
Относительно второго предположения следует сказать, что оно верно, поскольку я действительно стал частью Его вселенского тела, будучи присоединён к Нему любовью Его ко мне, которую я принял, приняв святые жертвенные дары. Относительно же первого следует сказать, что не делится Христос на части, чтобы уделить мне какую-то часть себя, но есть целый и равный себе. Остаётся мне самому разделиться на части и спросить себя, где, в какой части существа моего, и каким способом восуществился и поселился Христос в результате Причастия. Едва ли разумно будет, в этом случае, прибегнуть к анатомии, чтобы отыскать эту, важнейшую теперь, часть меня. Ведь если я найду эту часть в почках или селезёнке, то это будет часть моего тела, но не будет частью Меня. Где же может находиться такая часть, которая будет частью Меня, как лица, и одновременно будет иметь продолжение в плоти и крови моей? Такая часть может быть только в персональном духе. Ибо персональный дух (личность, лицо), как главенствующий чин в чиноначалии моего существования, притязает к себе также и все душевные и телесные составы, то есть кровь и плоть мою (уместно отметить, что кровь, здесь, согласно Библейской традиции, знаменует именно душу). Откуда, имея Христа в составах персонального нашего духа, можем сказать, не обинуясь, что наша плоть и кровь суть Его плоть и кровь.
Следовательно, если хотим делить себя на части, чтобы выделить в себе и узнать часть, которая есть Христос, следует рассмотреть деление в себе персонального духа. Ибо, хотя един персональный дух, но и разделён в себе; как един Христос, но и разделён в Себе на Сына, Отца и Мать.
И теперь, когда мы восхотели говорить о «частях» духа, мы убеждаемся, что метафизический язык, которому принадлежат понятия части и целого, обнаруживает свою несостоятельность. Мы лишь вынужденно говорим на этом языке, потому что школьное богословие пользуется им, широко используя, также, понятие причастности. Однако кардинальные христианские догмы о Боге, как лице, и о Троице, как о нерушимом союзе трёх Лиц, взрывают этот язык изнутри. Поэтому мы должны сменить язык, чтобы сделать его адекватным предмету суждения, – подобно тому, как логика Коперника, более адекватная движению планет, сменила логику Птолемея.
Оказывается, что истинный персональный дух, как он открыт нам в личности Христа Иисуса, состоит не из частей, и поэтому неделим принципиально; но един и различен в себе, как вечный союз лиц, неразрывно связанных общениями и отношениями. Отсюда, мы должны говорить на языке присутствия и откровения лиц; языке межличных общений, связей и взаимоотношений. Так что, например, слово «благодарение» («евхаристия») оказывается более уместным здесь, чем слово «причастие», – потому что благодарность, которую мы приносим Христу за его жертву нашего ради спасения, есть акт личных отношений; тогда как «причащение» есть безликая метаморфоза, как результат физического процесса слияния, или сплавления, или растворения и т.п. И, отсюда, я ищу в себе теперь не «часть», но лицо, которое открывается мне, тоже как лицу, вступает в общение и предлагает отношения. (Подобно тому, как в ветхие времена Элохим призывали Адама, и вопрошали его, и предлагали союз на основе заповеди о деревьях; и подобно тому, как Элохим призывали и вопрошали Каина и предупреждали его, и предлагали воздержаться от соблазна греха.)
И если я ищу лицо, то, спрашивается теперь, не что я ищу, но – кого; в каком роде межличных отношений и на каком месте. Ищу теперь не как естествоиспытатель, но как странник. Уместно также спросить, почему я ищу: кого мне не хватает?
Ответ имеем в новозаветном откровении. Мои поиски прообразованы поисками волхвов, Каспара, Бальтазара и Мельхиора. Они искали того же, кого ищу я, по той же причине, в том же роде отношений.
Они искали истинного царя, чтобы поклониться ему и тем самым принести ему своё подданство, встать под его руку. Они принесли ему дары, в знак своего почтения. Они искали его, потому что, во-первых, не признавали царя Ирода, поставленного римлянами за истинного царя, имеющего власть и право судить, во-вторых, потому что имели указание свыше, в виде Вифлеемской звезды.
Точно так и мы, ищем царя, потому что отреклись Князя грешного мира, и через это имеем вакантным княжеский стол в доме нашей души. Точно так же мы имеем указание свыше на Иисуса, как на истинного царя. И точно так же мы приносим Ему дары, в виде хлеба, вина и благодарности, выражая этим наше предложение подданства этому царю. И надеемся, что Он примет наши дары и займёт вакантный престол царя и седалище судьи в иерархии и чиноначалии нашего персонального духа.
Заключение (и затем регулярное подтверждение) этого союза составляет таинство Евхаристии, в результате свершения которого мы обретаем в своём персональном духе господина и судью, восполняя тем самым свою ущербность до полной истинной человечности, до истинной личности. Ведь до того мы были подобны вассалам, потерявшим своего господина и ставшим под знамёна временщика, не могущего на деле вести нас.
И поскольку дух, как главенствующее начало человека, притязает к себе кровь и плоть, и одушевляет их, то поставление Христа Иисуса во главе нашего личного чиноначалия, претворяет нашу холодную плоть и кровь в тёплую кровь и плоть Христа. Теперь это Его тело. Отчего и говорится, что собрание подданных царя Иисуса (=церковь) есть Тело Христово.
* * *
Когда мы в обряде Благодарения приносим бескровную жертву хлебом и вином, мы лишь повторяем в образах истинное кровавое и умерщвляющее плоть жертвоприношение Христа. То есть, совершаемое нами есть лишь копия Первособытия нашего нового Века. Но, в таком случае, уместно воскликнуть вместе с Платоном, что копия не равна идее(!). Копия имеет жизнь и силу лишь по причастности к вечной идее. Согласно этой Платоновой логике жертвоприношение, совершаемое в обряде евхаристии не равно жертвоприношению Христа Иисуса, и не может иметь таких же следствий.
В самом деле, когда Сын принесён был в жертву, сотряслась земля, разверзлось небо, померк свет дня, разорвалась завеса, отделяющая святая святых. Мироздание подвиглось, мир изменился, возник другой космос, отличный от прежнего. После тьмы голгофской воссиял новый свет. Свет правды Христовой. До того мир освещался только неверным светом пророчества, ибо свет, в котором ходили люди до Христа Иисуса, был тьмой духовной, о нём же спрошено святыми: «не есть ли свет, в котором ходите, тьма?». По восстании Иисуса из гроба мир осветился Судом Божьим. Значит, в мире стали возможны правота и справедливость, которой чаяли все, надеющиеся на схождение Суда с Неба. Суд сошёл в человеки, и остался на земле. Это оказалось возможным в Иисусе Христе воскресшем, в котором воссоединились земля и Небо, и который теперь есть одновременно и Бог небесный и Царь земной. Теперь Бог в лице Иисуса может присутствовать в ментальном доме личности в качестве Господина и Судьи. И Он присутствует и судит. Отчего в новом Веке изменились поступки людей, принявших Христа, и явился новый мир, который они образовали, ядром которого стали дети Божьи и братство их в Бозе.
Главной новеллой истинного суда явилось поднятие человека из грязи (отмена доселе бывшего приговора: «от земли взят и в землю отыдеши») и поставление сына человеческого вровень с Тем, кому горняя твердь подножием. Это радикальное изменение космоса выровняло местообитание людей – сравняло горы и долы, исправило пути, как пророчествовал о том Исайя пророк. Мы живём теперь в этом изменённом мире, и отсюда имеем равенство всех, свободу каждого, и придание лицу высшей ценности. Это облагорожение мира не случилось просто как изменение внешних условий существования: оно свершилось в людях, в каждом из них, и через людей, и поддерживается людьми, конкретными лицами. Облагородился, прежде всего, сам человек: бог Отец обрёл место в его душевном доме, в лице Сына Судьи. Через это человек, конкретная личность может теперь иметь личным Господином Бога. Не номинально, показывая на образ и говоря – это мой господин; но реально, в пенатах своего сердца, в горнице воли; реально со-ведать вместе с Богом и, таким образом иметь со-весть от Бога, а не только от мира, как это было ранее. Ранее только мир или народ получали отдельные суды Божии через пророков. И о таких народах сказано: «Блажен народ, чей господин – Бог». Теперь мы можем воскликнуть: блажен человек, господином кому Бог. Ныне, когда земля и Небо соединились жертвой Христа, Бог стал доступен в качестве Господина, – чего не было ранее. Этим облагодетельствовано всё человечество. Но это не означает отнятия свободы человека, навязывания ему власти и автоматического облагорожения конкретного имярека. До тех пор, пока человек не примет жертвы Христа, не признает его Царём и не заключит с ним договора, нового Завета, Иисус Царь не станет его актуальным Господином, оставаясь в области потенции. Тем не менее, само изменение потенциальности Космоса, означающее возможность заключения личного договора с Богом, есть неустранимое следствие Распятия и Воскресения Христа Иисуса, и великое благо для людей.
Поскольку Отец, в лице Сына теперь присутствует в мире, изменилось положение к лучшему и в плане личного становления и осуществления человека, как чада Божия. До того дня дети, зачатые Богом в Духе Святом, не имели света и двигались к рождению своему лишь ощупью, – потому что от Матери они имели покров и чувство правды, но не саму Правду, которая есть суды Отца. Ибо Мать не даёт закона и не износит суда. У матери кров, тепло, питание и сила, у отца свет закона. Теперь, когда Иисус принёс свет Отца, дети Божьи смогли видеть в этом свете, и уже не ощупью, а зримо идти по пути к Рождению и встрече с Отцом.
Учителем закона (юриспрудентом), могущим отделить в наличном законе евреев зёрна от плевел, и судьёй, возглашающим суды Отца, явился Иисус пред братьями своими, и повел их к рождению дорогой праведности – воплощённый Свет Божий. Приняв бремя Вождя (Феопомпа), Он первым вошёл в смертные врата Рождения; умер и воскрес, показав, всем следующим за Ним, что праведность поистине есть Жизнь, неподвластная смерти.
Если до Жертвы он освещал своим братьям путь пошагово, давая суды Божьи на каждый отдельный случай, как это было в вопросах соблюдения субботы, омовения рук, уплаты подати, наказания прелюбодейки и многих других, – то своим последним шагом, принесением в жертву души своей за брата своего Иуду из Любви и в Правде, он осветил весь путь, показав разверзание ложесн царства правого, рождающего в жизнь вечную. И этот свет остался с нами. Он доступен теперь и умным очам в виде образа Сына и Пути Его, доносимого до нас свидетельствами апостолов.
Воссияв однажды из гроба, куда положен был снятый с креста Иисус, этот свет продолжает светить. Им освещена церковь; также исправленный мир отражает этот свет в своих новых порядках. Повторяемая жертва евхаристической трапезы не зажигает этого Света вновь, ибо он уже есть. Отсюда жертва эта не равна исходной Жертве, которую она повторяет ментально с помощью знаков. И в то же время равна! Прибавляя свои малые следствия к уже имеющейся благодати, она выравнивается с Жертвой, ибо не требуется уже вновь зажигать свет, но нужно лишь открыть очи этому свету.
Засыпая, мы смежаем веки, закрываем очи, и уже не видим света. Сон сей смерти подобен. Пробудить, открыть очи, и через то оживить – вот цель и можливость евхаристии. Так, вспоминая Учителя, мы пробуждаемся сами, ибо не Он на этих поминках усопший, а мы.
Если пробуждение происходит (чего не может никто никому гарантировать), то умной свет знания о Христе и Его жертвоприношении, – по своей роли в пробуждении могущий быть приравненным лишь к сигналу будильника, – превращается в истинный Свет, о котором же сказал Иоанн, яко «был свет истинный, освещающий каждого приходящего в мир». Этот истинный Свет есть присутствие живого Судьи-Царя в доме твоей души. Внимая внутренним слухом судам Его, ты можешь быть живым в праведности и идти по Пути ровно так же, как апостолы шли по нему, ведомые Христом, бывшим с ними во плоти.
Отсюда, прими Жертву Христову всем разумением твоим и совестью в символах благодарения, и пробудись от сна смертного, которым засыпаешь в силу немощи своей и греха Адама, и ступай вослед Царю живому, который в тебе.
P. S. Принять жертву не значит съесть освященный хлеб и выпить вино. Принятие здесь – акт отношений с Другом, который, любя тебя, как брата, приносит тебе бесценный дар, не думая о себе, принося в жертву своё и самого себя. Принять не значит взять, но значит уважить друга, понять его, согласиться с ним, оценить его поступок, воздать ему честь, хвалу и благодарность.