После осмотра в палату явилась постовая с двумя холщовыми мешками: один был наполнен чистыми прокладками, другой, пустой предназначался для использованных. Нам было велено обменять «промокашки».
Палата столпилась у мешков. В порядке очереди соседки меняли прокладки и сооружали чистые «маваси».
Заменив прокладку, я снова натянула трусы.
Васка хмыкнула:
– Ну, ну…
Неожиданно кто-то предложил:
– Девочки, давайте проветрим палату!
Все поддержали предложение. Мне, как ближайшей к окну, было велено открыть форточку, а Васка сказала:
– Покуда не ложись, иди прогуляйся по продолу, а то надует с ветренки.
Я согласилась:
– А как же ты? Тебе тоже может надуть. Пойдем вместе.
– Не пойду, – отказалась она. – Лень. Зароюсь под одеяло. Иди одна.
Я вышла в коридор и присоединилась к степенно прогуливающимся обитательницам «послеродового».
Туда-сюда, сюда-туда, – бестолковое блуждание среди темно-синих халатов...
Пару раз пройдясь по скучнейшему маршруту, я подошла к окну и стала смотреть на «свободу» за окнами роддома.
Там, за чугунной оградой стояли два мужчины. Они заглядывали в окна нижнего этажа роддома и жестикулировали, пытаясь общаться со своими женами на языке «глухонемых». По радостным лицам мужей было видно, что даже столь малопонятный контакт доставлял им удовольствие от общения с супругами.
Я немного понаблюдала за ними и уже хотела идти к палате, как вдруг увидела за оградой еще одного, до боли знакомого человека. Конечно, это был мой муж!
Он медленно шел вдоль роддома, вглядываясь в окна, но почему-то искал меня этажами ниже.
Сердце мое затрепетало! Я поднялась на цыпочки, вытянулась в струну, забарабанила косточками пальцев по стеклу, крича шепотом:
– Я здесь! Вот она я! Смотри выше!
Я суматошливо попыталась открыть створку, но щеколды на окнах отсутствовали, а рамы были законопачены. И снова забарабанила по стеклу, подпрыгивая, что б хоть как-то обратить на себя внимание. Но муж неуклонно искал меня в других окнах...
Без всякой надежды быть обнаруженной, я обмякла, уже наблюдая, как муж исчезал за углом.
Еще немного помаячив у окна, я побрела в палату.
Настало время выписки. «Многомолочная» и еще пара соседок готовились покинуть роддом. С их коек уже было снято постельное белье. Они стояли возле, готовые с вещами на выход.
Все с завистью смотрели на них, счастливых, срок пребывания в роддоме которых истек.
Наконец явилась медсестра-проводница. Выписываемые радостно подступили к ней, гуськом потянулись на выход, у дверей попрощались с палатой, желая всем счастливо оставаться.
Только они ушли, их опустевшие койки были перестелены, и в палату одна за другой прибыли три каталки с новенькими родильницами. Их выгрузили, велев нам присмотреть за ними.
Та, что заняла койку «многомолочной», с головой ушла под одеяло и замерла. Вторая новенькая тоже не подавала признаков жизни. А третья, обустроившаяся в койке по левую руку от Васки, пришла в чувство быстрей прочих и скоро проявила удивительную разговорчивость.
– Ну, надо же… ну надо же, – не переставала повторять она. – Какой все-таки ужас!
Голос у нее был мелодичный, приятный и воркующий. Да и сама она – симпатичная миловидная худенькая девушка лет двадцати пяти.
– Вот уж не ожидала! – продолжала она разговаривать сама с собой. – Где угодно, только не здесь…
Кто-то из соседок участливо полюбопытствовал:
– А что стряслось?
– Девочки, какой ужас! – охотно поделилась новенькая. – Три часа после родов я пролежала на каталке в холодном коридоре!
Васка незамедлительно продиагностировала ее рентгеновским взглядом.
– Вы не представляете, девочки, через какой тартар мне пришлось здесь пройти! – продолжала словоохотливая новенькая. – Это какой-то ужас! И как в таком аду могут работать люди?
Васка презрительно скривила рот:
– А сама, значит, в раю работаешь?
– Нет, – дружелюбно отозвалась та.
– А где? – чуть заинтересованно спросила Васка.
– На почте.
– А-а…– разочарованно потянула Васка и, потеряв к почтальонше всякий интерес, демонстративно отвернулась.
Новенькая продолжала причитывать, оставив незамеченным недружелюбие Васкиной спины:
– Это ужас… это ужас…
Так или иначе, на нее посыпались вопросы:
– Но что же все-таки случилось? Расскажите.
Ольга – так звали говорливую новенькую, попыталась в двух словах нарисовать «ужас», который ей довелось испытать в роддоме.
В двух словах у нее не получилось, и палате пришлось выслушать пространный рассказ о ее злополучных родах, длящихся целых… четыре часа!
Странным образом Ольга вызвала единодушное сочувствие палаты, превратив всех в благодатных слушателей.
Соседки словно заворожились ее рассказами о родах, а яркие подробности восприняли с такой заинтересованностью, будто сами никогда не рожали, и она, Ольга, открыла всем Америку!
Только Васка слушала ее россказни с нескрываемой неприязнью.
Меня Ольгины стенания тоже раздражали: за двадцать семь часов своих родов я настрадалась почти в семь раз дольше!
Однако вскоре и я невольно превратилась в одно большое ухо – как только Ольга обозначила, что подобные роды, и все, что им предшествует, а также последует, унижает человеческое достоинство, женщину, мать, еще не родившегося и уже появившегося на свет ребенка!
Высказывалась Ольга спокойно, но убедительно, находя удачные сравнения и примеры своим доводам. Речь ее лилась гладко, без запинки, словно она заранее подготовила трактат, обличающий положение матери и ребенка в роддоме, и теперь вынесла его на обсуждение.
Обличительный монолог она закончила следующим:
– Девочки, а как вам это нравится? Мне всего тридцать четыре года (здесь все глянули на нее с изумлением!), а в приемном отделении в моей карте беременной, прямо на первой странице, красной пастой жирно написали «старородящая»!
Все принялись жарко обсуждать это известие. Кто-то добавил, что такой же «диагноз» в «приемном» поставили и двадцатишестилетней девушке.
Все дружно нашли, что подобные звания возмутительны и оскорбительны, а кто-то заметил, что и слова такого в русском языке нет и быть не может, как не бывает и старородящих женщин. И вообще, рожать никогда не поздно – к такому единогласному мнению пришли, наконец, все!
Пока шли прения, Васка молчала. Но только все примолкли, съязвила:
– В следующий раз в восемнадцать рожайте!
Ольга миролюбиво обратилась к ее спине:
– Простите, но вам, похоже, тоже чуть за двадцать.
– За тридцать, – неприязненно уточнила Васка.
– Пусть так, – добродушно отозвалась Ольга. – Но разве вы не согласны, что определение «старородящая» – оскорбительно для женщины? Это словно укор или обвинение нам.
– Не нам, а вам! – недобро уточнила Васка.
– Пусть так, – согласилась Ольга. – Но если мы сочли нужным рожать после двадцати и даже после тридцати, как нас можно заклеймить столь неприличными определениями?
– Не нас, а вас! – снова уточнила Васка. – Говорю же, в восемнадцать рожайте – самое то! Да и нечего заморачиваться оттого, что кого-то там заклеймили.
Ольга миролюбиво возразила:
– А я полагаю, что если даже одна из нас здесь, в роддоме, была принижена и в чем-то ущемлена, можно считать, что оскорблению подверглись все матери страны!
Васка выразительно присвистнула и подмигнула мне:
– Смотри, еще одна правдолюбка пожаловала!
Как только тема униженных и оскорбленных была исчерпана вполне, Ольга справилась о заведенных в «послеродовом» порядках: где здесь можно помыться, когда приносят детей, можно ли увидеться с ребенком вне кормления?
Полученные сведения не на шутку расстроили ее, и она снова заворковала:
– Какой все-таки ужас!
Потом чуть растерянно спросила:
– Девочки, а как вы ходите с таким пуком между ног?
– Как-как? – не замедлила передразнить Васка. – В раскоряк! Иди, прогуляйся в продол, а то утомила базаром!
Васку нервировала многословность новенькой, и настораживал чересчур проявленный интерес палаты к ней.
Возможно, она воспринимала Ольгу, как некую соперницу, претендующую на негласное первенство в палате. Это первенство Васка оставляла за собой, и делиться им не намеривалась.
Она задалась целью приткнуть Ольгу, поставить ее на место. Для этого ей требовалось вывести противницу из себя, вызвав в ней ответное чувство неприязни или страха, и раздуть конфликт, в атмосфере которого Васка отлично ориентировалась и была неуязвима.
Но ей никак не удавалось добиться от Ольги «взаимности».
Ольга неизменно сохраняла дружелюбие, ровность тона и оставалась добросердечной, попросту игнорируя нападки Васки.
Словно юркая птичка, Ольга вилась вокруг Васки-львицы, безуспешно лязгающей зубами в стремлении сцапать пернатую.
И эта недосягаемость выводила Васку из себя.
Уразумев, что обычной нахрапистостью Ольгу не пронять, Васка до поры до времени затаилась, словно львица-охотница перед решающим броском…
Она обратилась ко мне:
– Слышь, у тебя там где-то бинт завалялся! Дай этой, пусть подвяжется, а то еще выронит прокладку, гы-гы-гы!
Я послушно достала из тумбочки скрученный бинт и собралась протянуть его Ольге через Васкину койку. Но Васка с силой рванула бинт из моей руки, всем видом давая понять, что мне не стоит проявлять участие к новенькой.
Я не перечила. Васка снисходительно подала Ольге бинт и принялась разъяснять ей, как из него смастерить «маваси». Затем назидательно предупредила о запрете на трусы, вату, прочие доморощенные приспособления, и дала краткий инструктаж по соблюдению режима в роддоме.
Ольга внимательно выслушала ее рекомендации и искренне рассыпалась в благодарностях за проявленную к ней сердечность.
К ее «выслуживаниям» Васка отнеслась с показным равнодушием. Но это было лишь частью тактики, задуманной ею: вот ей уже удалось вынудить Ольгу выражать благодарность, а значит, чуть прогнуться и признать Васкину значимость.
Пока Ольга сооружала на своей талии «маваси», я украдкой глянула на нее и с удивлением отметила, что живот ее после родов не обвис, не остался выпученным, и на нем не было растяжек – словно Ольга и не рожала.
И лицо ее было вполне здорового цвета, и сосуды в глазных яблоках не полопались. И волосы на голове не слиплись иголками, а струились по плечам пышными мягкими локонами. Роды ничуть не повредили ее внешности!
В полдень состоялось очередное кормление. Детей привезли всем, кроме новенькой в койке «многомолочной». Но это не обернулась для нее трагедией: после родов она так и не воскресла, спала мертвецким сном.
Второй новенькой при кормлении пришлось столкнуться с серьезными проблемами: ее малыш крепко спал, никак не желая брать грудь.
Не видя ни малейшей возможности разбудить его, она воззвала к помощи извозчицы:
– Что мне делать? Он не ест!
Извозчица сказала:
– Будите и кормите.
– Но он никак не просыпается! – сетовала новенькая. – А я боюсь его теребить, он такой крошечный…
– Будите, – безучастно повторила извозчица.
– Может, не стоит? Пусть спит, раз такой сон напал, а я покормлю его позже, когда проснется.
– На кормление отводится сорок минут, – сообщила извозчица. – Потом детей увезу.
– Да? – удивилась новенькая: – Тогда принесите мне его попозже, когда он проснется.
– Шутите?! – усмехнулась извозчица. – Вы и вправду решили, что я буду заниматься персонально вашим ребенком и возить его, когда вам вздумается? У меня детей много, я у них – одна!
– Но как же быть? – совсем расстроилась новенькая.
– Будите и кормите!
– Но как?!
– Зажмите ему нос, – деловито посоветовала извозчица.
– …Как зажать? – захныкала новоиспеченная мать.
Извозчица подошла к ней и уверенной рукой сдавила младенцу ноздри:
– Вот так!
Секунду-другую бедолага наблюдала, как извозчица держала ее малыша за нос, пока тому хватало воздуха. Но вот он поморщился, покраснел, открыл ротик, жалостливо захныкал, и она с криком «Вы его задушите!», пихнула извозчицу в бок. Но та и не думала отпускать нос малыша.
Кроха уже зашелся плачем, от которого у всех в палате побежали мурашки, а извозчица прикрикнула:
– Да суйте же скорее ему грудь, пока его рот открыт! Чего ждете?!
Мамочка торопливо вложила сосок в распахнутый рот малыша. Он, учуяв молоко, затих. Извозчица отцепилась от носа младенца.
Новенькая с облегчением вздохнула, но щеки ее пылали…
Ольгин малыш тоже не страдал аппетитом. Но зажимать ему нос она не стала, пошла другим путем. Лишь только извозчица покинула палату, она чуть приподняла малыша и, заглядывая ему в глазки, стала уговаривать покушать, обстоятельно объясняя пользу материнского молока.
Возможно, малыш понимал ее вдохновенные речи, но есть отказывался.
Ольга вновь и вновь прикладывала его к груди, целилась соском прямо в ротик, но безуспешно.
Всячески уговаривая его, она вдруг стала умолять томным голосом:
– Ну, соси же, соси, мальчик мой! Соси!
От ее сладостного тона по лицам соседок пробежали улыбки. Кто-то стал посмеиваться. Васкины плечи тоже слегка заходили ходуном.
Но смешливость палаты не отвлекла Ольгу от дела: она настоятельно призывала малыша сосать, и когда ей, наконец, удалось его уговорить, расслабленно, с истомой выдохнула:
– Сосет… Ну, соси, соси…
Только детей увезли, кто-то в шутливых тонах рассказал Ольге, как ее кормление выглядело со стороны. Она тоже нашла свое поведение уморительным и от души посмеялась.
Смех у нее был переливчатый, точно колокольчатый, и вся палата дружно подхватила его, безобидно смеясь за компанию. Только в Васкином «гы-гы-гы» проскальзывало недоброе...
В общем веселье не приняла участия лишь новенькая в койке «многомолочной». После родов бедняга так и не пришла в сознание, не очнулась она и к обеду…
Васка ждала обед с нетерпением.
– Рыбкин суп! – обрадовалась она жидкой похлебке из минтая с перловкой.
Она с жадностью поглотила первое и второе блюдо, залпом выпила компот и осталась голодной. Тут же упрекнула меня за отказ от казенных харчей, велев в следующий раз отдавать свою порцию ей, и мы взялись за продукты из моей посылки: доели жареную курочку, закусили бутербродами с красной икрой и свежей петрушкой. На десерт пошли шоколад и мандарины.
Угостили и Ольгу – как ближайшую к нам соседку. Но она отведала лишь кусочек шоколада и дольку мандарина, потому что мясных продуктов не употребляла.
Ее вегетарианство покоробило Васку. Не есть мяса, сосисок, колбасы, яиц, рыбы – чем вообще тогда можно питаться?!
Ольга была готова раскрыть тысячу рецептов вегетарианской кухни, но Васку интересовала не кулинария, а истинные мотивы, по которым человек отказывается от мясной вкуснятины.
Ольга объяснила:
– Я люблю животных, потому их не ем.
– Врешь! – язвительно фыркнула Васка. – Не любишь ты животных! Вот я люблю! Свинью – за свинину, корову – за говядину, рыбу – за икрятину!
В ответ Ольга лишь улыбнулась.
После обеда вновь привезли детей.
На сей раз доставили ребенка и беспробудной в койке «многомолочной», но она была не в силах принять его. Лишь приподнялась, ее скрутил сильнейший спазм в животе, и она обессилено рухнула, скорчившись от боли.
Извозчице пришлось вернуть малыша в тележку и идти за врачом.
Пока она ходила, малыш лежал, не шелохнувшись. И хорошо, что так! Подними он плач, его больной матери пришлось бы вовсе туго.
Извозчица вернулась в палату без врача и спросила больную:
– Сами сможете идти?
Та что-то невнятно пробормотала, но приложила все силы, чтобы подняться.
Скорчившись от боли, придерживая прокладку, норовящую вывалиться, шаркая тапками (хоть с ними ей повезло!), избегая посторонних взглядов (как мне это знакомо!), она с трудом передвигала ноги к выходу из палаты.
Лишь двери за ней прикрылись, Ольга в сердцах посетовала:
– Неужели нельзя было доставить больной каталку? Видно, что-то серьезное стряслось с ней.
Всем стало жаль больную. Все стали ругать врачей за халатность и равнодушие.
Больная вернулась в палату, когда кормление уже закончилось и детей увезли.
Скорчившись, она доковыляла до койки, ушла с головой под одеяло и опять замерла.
Ее ни о чем не стали спрашивать. Было видно: бедняге так плохо, что вовсе не до разговоров.
Кто-то поинтересовался, не нужно ли ей поесть, попить, но она слабым голосом от всего отказалась.
Ее оставили в покое, а впредь старались говорить вполголоса, чтобы не тревожить больную. Да и всякие пересуды вскоре сами собой сошли на нет – наступил тихий час, и палата мирно засопела.
К восемнадцати часам вновь доставили детей.
В последнюю очередь ребенка поднесли больной, но при попытке приподняться с ней случился повторный приступ, сильнее прежнего, и извозчица вновь была вынуждена отправиться за врачом.
Но и на этот раз она вернулась одна. Молча собрала детей и покинула палату, оставив больную без всякой помощи.
Палата возмутилась: про больную попросту забыли! Кто-то уже собрался идти в коридор, скандалить с постовой, как нечто необъяснимое случилось с Ваской.
Она дернулась, точно ужаленная, резко вскочила и, двумя семимильными шагами бросилась к койке больной. Рывком сорвав с нее одеяло, она с силой вцепилась ей в волосы и взревела:
– Убью, падлу! Замочу в параше!
Ничего не понимающая больная сжалась, обессилено пытаясь натянуть на себя одеяло, но Васка не позволила ей укрыться и исступленно затрясла ее.
Соседки подняли визг, повскакивали с коек и бросились на помощь к больной.
Кто-то хватал Васку за руки, кто-то пытался оттащить ее от койки несчастной, кто-то кричал:
– Василиса, вы что, с ума сошли?! Отпустите ее немедленно!!!
Но Васка без особых усилий отшвыривала навалившихся соседок, даже не думая выпускать свою жертву из рук, и голосила жутким басом:
– Да тут все с ума посходили!!! Одни оттого, что им после родов двенадцать часов детей не приносят, другие – оттого, что отказываются от собственного ребенка! Вы что, не видите, эта сука симулирует!!!
Все остолбенели, а Васка принялась выколачивать из больной правду:
– Ну, сука, где у тебя болит? В п-е?! Рожала зачем?! Не могла в абортарий сходить, своей п-ы пожалела, а ребенка бросить не жалко?! Я б таких – на рудники! Пахать! Пожизненно, без права переписки, а зарплату – ребенку, на сберкнижку!!!
Больная сжалась пружиной, до предела. И вдруг пружина сорвалась, взвизгнула и с силой ударила Васку в живот:
– Отвяжись, дура!
Все ахнули: перед нами и впрямь была отказчица от ребенка!
Со всех сторон понеслось:
– И вправду дрянь!
– Негодяйка! Кукушка! А мы еще жалели ее!
Васка нешуточно схватила симулянтку за шею, взревев:
– А ну, бабы, навались, мочи лжемамашу!!!
Та отбивалась, но Васка крепко держала ее своими ручищами, намереваясь придушить прямо в койке.
Палата зашлась истошным визгом. Несколько мамочек, как по команде, повисли на руках Васки, силясь удержать ее от расправы над лжемамашей. Кто-то с воплями «Убивают!» бросился в коридор за подмогой: справиться с могучей Ваской было невозможно, она заходилась буйством.
Лжемамаша корчилась в тисках ее рук, уже задыхаясь и хрипя…
Продолжение:
http://www.proza.ru/2010/06/15/547