Картина

Марина Аркатова
      Я бесцельно брожу по городу и вглядываюсь в лица людей. Они спешат, торопятся, толкают друг друга, чтобы успеть сделать массу неотложных и, конечно же, полезных дел. Моя праздность их раздражает. 0б этом красноречиво говорят их быстрые и недовольные взгляды. А я внимательно вглядываюсь им в глаза, пытаясь поймать их настроение. Каждое лицо как ширма, за которой скрыты: радости и горести, тоска и боль, но каждый человек неосознанно играет свою предопределённую кем-то роль.
      Они послушно как актеры, двигаются по пространству, которое называется городом, выражая все оттенки человеческих чувств. Вот расслабленно идёт само разочарование, а это - усталость, самодовольство, сияющая радость озлобление, усиленно толкается локтями, и конечно вне времени и толпы - влюбленные. Передо мной - театр жизни, запрограммированный неизвестным режиссером. Он распределил роли и чётко расписал диалоги. Неизбежное столкновение масок и чувств. Набор дежурных фраз и эпизод отыгран. Актёры снова входят в свои амплуа, продолжая извечное движение. Им практически нет дела друг до друга, но есть роль и её нужно отыграть.
     Я невольно ловлю себя на мысли, что это - не лицедейство, а - механизм, где каждый человек сообразно действия - винтик или шестерёнка хорошо отлаженной системы, имя которой - жизнь города. Даже независимая и неуправляемая молодёжь по сути своей непредсказуемая является неотъемлемой, и как обычно, колоритной частью, этой раз и навсегда заведённой "людской цивилизацией", машины.
     Но почему же несмотря на постоянные соприкосновения друг с другом и чувство, вечное чувство локтя, большинство людей так одиноки? Это одиночество прорывается сквозь внешнюю невозмутимость; гнездится в их глазах и жестах; кричит, призывая о помощи, но наталкивается на глухую стену непонимания и отрицания одиночества как такового.
     А может быть, это меня одиночество гонит из дома? И я так же как все, играя свою роль, являюсь частью хорошо отрепетированного, бездушного, в своей целостности, механизма, бесцельно вышагиваю по городу, приписывая своё настроение окружающим?
Я знаю, что это не так. Просто накатила усталость от своей привычной маски, тягучей безысходности и тоска от обыденной пошлости... Но мне ли судить и пытаться вырваться из замкнутого круга "человеческого сообщества"?
     Как спасение для меня, на стене здания картинной галереи висит афиша. Она сообщает, что выставка работ художников, приглашает всех желающих, приобщиться к прекрасному и вечному миру искусства.
     Всего пять ступенек. Стеклянные двери. И я в просторном, разделённом четырехугольными колоннами, зале. Как странно, почти нет желающих войти в этот яркий мир. Ах да - будний, обыкновенный день.
На диванчике у входа сидит старушка-смотритель и читает иллюстрированный журнал с обнаженными красотками на обложке.
     А со стен на меня смотрят грустные лица портретов; броской зеленью шумят деревья; декоративно прячутся в садах крестьянские домики на пейзажах. Выставка оживает. Каждая картина открывает душу художника, нарисовавшего её. А эти души так же неуловимо разные, как и лица людей на улице. В одних за внешней открытостью, как за занавесом проглядывает: безразличие, дань моде и деньги. В другие входишь сердцем и берёшь частичку их мира, многогранного, и чудесного, что забываешь о житейских неурядицах и бытовых мелочах, входишь в царство Фантазии и реальности, сомнений и поиска.
    Переходя от одной картины к другой, я добросовестно читаю фамилии авторов, отмечая про себя полотна наиболее близкие мне по настроению. Но эта картина... Я остановилась и вначале даже не поняла, что же меня в ней так заинтересовало. В общем, многократно обыгранный сюжет, но люди...
...Они брели длинной вереницей по раскалённому песку, держась друг за друга в каком то безотчётном страхе. Они были слепы: Мне показалось, что они смертельно надоели и ненавидят друг друга, но чтобы не чувствовать этого дикого страха одиночества, они вынуждены судорожно цепляться друг за друга, чтобы хоть куда-то идти.
     Их жалкие, исковерканные страстями тела едва прикрыты истлевшими, изорванными рубищами, а руки..., с жадными пальцами, шарят в убогих котомках, вожделенно пересчитывая монеты и ощупывают идущих впереди или сзади, чтобы убедиться, не влез ли кто в их ветхую сокровищницу которая в пустыне не имеет никакого значения. Горячий песок обжигает ноги этих несчастных, а колючий ветер, срывает остатки тряпок, которыми они прикрылись от нещадного, выжигающего душу солнца.
     Сгорбленные мужчины, безобразные и красивые женщины бредут навстречу неизвестности, внутренне радуясь, что рядом идущему так же плохо, как и каждому из них. Страх, недоверие, скупость и пошлость, страдание - всё воплотилось в этой толпе. Некоторые из них, не в силах идти дальше, падают, но идущие следом напирают, заставляя встать и продолжить свой путь в никуда.
    Они как проклятые, идут за человеком, который идёт первым, но он так же слеп, как и все они. С беспомощной уверенностью слепца, он уже подошел к краю, ещё шаг и окончится этот адский песок, а дальше бездна... Но они в слепоте своей этого не знают и с упрямством обречённых идут к пропасти. Лица и движения у многих гротескны и отвратительны, но мне почему-то жаль этих людей.
    В верхней части картины, художник изобразил бьющий в набат колокол, чтобы предупредить и остановить этих безумных. Но если одни не слышат, вернее не хотят слышать предупреждения и фанатично идут дальше, то другие в страхе перед своей обречённостью и беспомощностью, боятся остановиться и выйти из этой страшной шеренги, усугубляя ужас и безнадёжность слепой веры в человека, ведущего их к гибели.
    Я настолько увлеклась разглядыванием картины, что не заметила, как компания молодых людей вошла в зал. Они переговаривались, ГРОМКО реагируя на тот или иной экспонат выставки. Я оглянулась. Старушка, отложив журнал, сердито призывала к порядку самых шумных посетителей, а остальные разбрелись по залу разыскивая для себя картины, на которые стоило бы обратить внимание.
Не прислушиваясь к возмущенным тирадам старушки - смотрительницы, я вернулась к своей картине, но кроме белой, шершавой стены, выкрашенной импортной краской - не увидела ничего. Не было пустыни с обжигающим песком, вереницы проклятых слепцов, не было самой картины.
От удивления я замерла. Этого не может быть!
    В голове промелькнула предательская мысль о сумасшествии и визите к психиатру. Случись такое с кем-то, я с удовольствием повеселилась бы насчёт дозы спиртного и галлюцинации в художественной галерее.
    В полнейшем недоумении, я направилась к выходу, ещё несколько раз оглянувшись на то место, где висела картина, но лишь издевательски - белая стена, иронично смотрела мне в след.
Усмехаясь про себя (надо было битый час простоять, пялясь на голую стену и при этом вообразить бог знает что), я вышла из галереи и невольно остановилась на ступенях...
    Люди, идущие по тротуару до странного напоминали вереницу обречённых с картины. Хотя внешне они выглядели как обычно и спешили по своим делам двигаясь по тротуарам длинными очередями я почти физически почувствовала жар горячего песка под ногами и обжигающий ветер на своём лице. Немного подумав, я сделала шаг и ступила на тротуар.
- Кто последний?