Вместо обычных могут быть картонные руки, в обожжённых угловатых прорезях, невидимых, неощутимых, вскрытых под кожей, затянутых внешне, всё ещё болезненно кровоточащих внутренне. Руки. Сухие, горячие, мягкие, беглые. Руки. Холодные, гладкие, неподвижные, хрупкие. Руки. Нервные, нарочитые, боязливые, трепетные, обхватанные, обмётанные, болезненно-спазматические, тёплые ладони с ледяной дрожью на самых кончиках пальцев.
Руки, не сжимающие чужие плечи. Руки, не сжимающиеся в кулаки. Руки, не сжимающиеся в кулаки на чужих плечах. Аплодирующие надсадно, с продирающей до лопающихся трескучих костей звонкой хлёсткой пощёчины.
Руки, не способные на объятье или удар, наверняка созданы из бумаги. То ли слёзы поганые, слабые, мерзкие, пошлые, человеческие, то ли дождь, посредственный, бледный, банальный, истёртый, нежный и сладкий, как смертельный яд на языке у самоубийцы. То ли предательские слёзы, то ли слепые ливни необдуманно нагло превратили бумагу в склизкую потемневшую грязь. Где-то там, на обороте неуклюжей левой ладони, растворилась инструкция по объятьям. Где-то там, всё на той же ладони, только немного в углу, уже давно стёрто правило насильственной схватки, стёрто уверенной правой рукой. Где-то там, на пепельном истончённом запястье расползается кляксой старый рисунок: руки из плоти и крови, тёплые, влажные, раздёрнутые до упругой белой кости. Зажмуриться. Свежие пенные булькающие образы.
На кончиках пальцев медленно растаяли скудные выражения лиц. Чаще всего приходилось обращаться к последнему, на мизинце правой руки. Нарисованная мина была невзрачной, какой-то обречённой, затравленной, но при этом старательно ко всему безразличной. Став неприглядным чернильным пятном, она ещё долго стоит перед глазами, постепенно вытесняемая безвкусной смиренной тоской.
Что-то глухо заурчало внутри, ударилось будто о железные прутья гигантской крепкой клетки, но не прорвалось, не заставило преграду треснуть, крошиться, оскалиться злобно, настырно, бессмысленно, осыпаться стекольным месивом. Устояли невидимые границы, не пропускающие столь необходимые земному слабому телу свет и тепло. Неведомая сила билась изнутри ещё несколько часов или секунд, но, смешанная, выброшенная, почти никем не замеченная, задохнулась, захлебнулась, опала, потухла в ядовитом блеске кислотных софитов.
Звяканье ключей. Прикосновение к несуществующему бубенчику, плотно обхватившему скрученное рвотным спазмом горло. За дверь. Из порога потянулись и тут же разорвались в сырые мглистые клочья бледные узловатые, словно ветви погибшего дерева, руки. Не достали, не схватили, не задержали, только слабо коснулись, зацепили тяжёлую грубую ткань. На нетронутой ни солнцем, ни тленом осунувшейся покинутой коже проступила горькая ледяная испарина. Приложить ледяные кончики пальцев к пылающим скулам, умело пробежаться, скользнуть по ним, как по монохромным клавишам бездушного музыкального инструмента.
Что-то глухо заурчало внутри, плеснуло через край, рождаясь из белесой изогнутой пустоты. Что-то, вдохнувшее смешную покорную душу в чёрно-белую ломанную череду. Музыка треснула, разломилась с сухим хлопающим звуком, и дальше потекла спокойно, размеренно, как стекающие по воле руки густые вязкие сливки.
Руки, не имеющие воли, - тоже сделаны из бумаги. Только дело не в этом. Разве стало бы легче, будь эта бумага, в свою очередь, сделана из чьих-нибудь рук?..
Руки с пометками, ремарками и подсказками. Руки - унылые черновики. Лучше на дне колыхаются измятыми клочковатыми "недоутопленниками", чем безвольно спадают в качестве бесполезного внешнего атрибута.
Без них тоже неплохо. Без них тоже может быть хорошо. Без хлипких, расклеенных и изорванных, смятых, потрёпанных заменителей настоящих рук. Помнится, без живых человеческих всё казалось смазанным, нереальным, невыносимым, наверное, только потом как-то свыклось, прижилось, после даже приелось, опротивело, стало претить. Продажные мы всё-таки, переменчивые и ветреные скотины - так легко ко всему привыкаем.
Руки из картона ни на что ни годны. Они не способны ни создавать, ни разрушать. Но... они... Они.
Короткое воспоминание - кадр, образ, насмешка - тихо кольнуло в районе груди. Вспомнился ветер, осенний, влажный и пряный, полный острых пружинящих запахов озона, жимолости, мокрой земли и разлагающихся листьев. Ветер, взметнувший безвольные плоские плети - презабавные дешёвые копии полных цвета и аромата, объёма и напряжения привычных для человека рук.
Человека... Что значит это нелепое слово?.. Что значит им быть? Ведь стоит нам отказаться от чувств или скрывать их - и нас назовут бессердечными механическими машинами. Однако, отдавшись эмоциям, сродным с инстинктами, мы немедленно уподобимся примитивным животным и также будем за это осуждены и по заслугам наказаны. Как же тогда во всей этой путанице со взвешенной и спокойной уверенностью назвать себя человеком и не ошибиться, невольно спутав с бездушным роботом или же нетвёрдо вставшим на две ноги диким необузданным зверем?
А зачем, собственно, нам вообще это нужно? Вешать на себя ярлыки. Человек или машина - в чём смысл их разделять? Нас ведь тоже наверняка кто-то запрограммировал быть людьми. Наша реальность - только внушение. Наши мысли - только проекция. Наши судьбы - только фантазия. Наши действия - только игра на сцене. Наши слова - только сценарий. Наши чувства - только актёрское мастерство. Наши лица - только изношенные, пропиленные до дыр маски. Наши успехи и разочарования, взлёты и падения, пик наслаждения и пронзительная пытливая боль - это подконтрольные зависимые отражения друг друга и очередная короткая развлекательная программа, вспышка, необузданная, жадная, цирковая, трущобная. Наша оригинальность - это жестокая до кровавого сумасшествия испытательная программа. Нет никакой индивидуальности, неповторимости личности. Также, как нет незаменимых людей. Я так подумала, посмотрела, поняла и рассмеялась невесело, гомерически: чёрт возьми, быть особенным, не таким, как все, стало банальным.