Экономика войны

    
      "Да прольётся дождь на пастбища великого воителя, чьё тело оберегаемо Повелителем ста миров"! Голос дервиша, возникшего, будто из дорожной пыли, прозвучал тихо, но отчётливо. Его жёлтые, как у тигра, глаза светились опасностью, не кому-то конкретно, не угрозой, просто опасность жила здесь, в этих глазах.  "Войско сечевиков собирает обоз и покинет Эр-Равенну вместе со своим, позорящим воинскую доблесть
огненным боем до той поры, пока царь Урменикенда не оплатит их кровь на новый срок. А он не оплатит, ибо не найдётся такого купца, который бы повёз драгоценное руно гор в венетские порты через земли, что склонились теперь под копыта твоих коней! Снега уже упали на перевалы Среднего Пояса, воины страны Ур не смогут покинуть своих селений до весны, а дорога до самой Эр-Равенны ещё месяц будет доступна коню"…
      
      ***
      
      Звук предупреждения порождала сама башня, каждый её камень, начиная от тех, что зубчатым гребнем обрамляли смотровую площадку и кончая теми, что ровными плитами покрывали пол самого нижнего из подземных этажей. Звук, созданный таким, чтобы сразу обратить на себя внимание обитателей, не был тревожным. Он просто пел о том, что надо приготовиться к приёму посетителей. Пульсирующая, как бы утроенная мелодия, несла весть о том, что ожидаемые гости были всадниками, и что их было трое. Сырое утро, заставившее всадников закутаться в бурки, не позволило сказать о них большего.
      Суеты не было. Старший домовой дух облекался дородной плотью, представительного вякиля, в кухне языки видимого огня начали охватывать тщательно подобранные по запаху поленья, а жар огня невидимого раскалял под ними камни печи. Кухонные духи уже готовились отправить в этот ароматный раскалённый воздух гусиные тушки, насаженные на вертела. Двое конюшных обтягивали свои волосатые тела бешметами и шальвари, выгребали из бород сухие травинки и натягивали сапоги.
      Хозяин башни Дил-Донжон с облегчением вышел из самососредоточения своей работы. С одной стороны, совершенствование своего собственного тела занятие, вне всяких сомнений, увлекательное и полезное, но с другой стороны, уж очень нудное и кропотливое. Кроме того, совершенству пределы не положены, а значит и сроки не определены. Посетители же были уважительным поводом отвлечься и сделать перерыв, возможно даже, приятный. Однако в недоделанном воплощении гостей встречать было явно неудобно.
      Он быстро и плавно затормозил течение процессов в тканях, и отделился, перенося свою бесплотную материальную сущность в крылатое тулово крупного бурого нетопыря. Тем временем крышка саркофага, в котором лежало неоконченное тело, герметично закрылась. Во входной двери прорезались небольшие щели. Через них влажный, насыщенный мятным ароматом воздух легко шипя вырывался, в коридоры башни. Летучий мыш встрепенулся, отцепился от потолочной балки и спланировал на подоконник. Через щели закрытых ставен были прекрасно видны дворовые ворота.
      Пока посетители будут спешиваться и обмениваться традиционными приветствиями со  слугами, можно будет определиться в каком образе их встречать. Кто-то ищет мудрого Сараддама, а кто-то хитромудрого Храганнира. Каждому своё… и от каждого тоже!
      Чёрные бурки, как оказалось, защищали от промозглого осеннего ветра царя Урменикенда Вардания, и двух его спутников.
      Нетопырь, оторвался от подоконника и подхватил крыльями поток воздуха, хлынувшего через дверь из лаборатории в Зал Амулетов. Невысокие основания колонн подпирали потолок струящимися столбами зеленовато-голубого света. Освещение зала, в данном случае, было побочным эффектом. На самом деле, свет очерчивал границы действия сил, подобных тем, что поворачивают иглу, указующую вершину мира. В потоке этих сил, напитываясь ими, парили самые разнообразные предметы, как говорится, от меча до булавки. Многие из них, причём наиболее мощные и совершенные, изготовил сам Теофраст Когис Храганнир Сарраддам-Фор, а именно так звали хозяина этого зала и всей башни Дил-Донжон. Впрочем это его имя было известно считанному числу самых близких друзей, сам он предпочитал более короткие Храганнир и Сарраддам… Когда – как.
      Ловкие лапки нетопыря подхватили кулон в форме щита из бирюзы, на фоне которой ртутно струился символ Двух Башен. Столб света, окружавший этот кулон, стал медленно гаснуть, а вокруг зависшего в воздухе крылана в том же темпе материализовались контуры человеческой фигуры. Этот амулет формировал  совершенную голограмму, которая, по воле её обладателя, создавала идеальную иллюзию естественного движения и речи. Однако, этот амулет создавал не просто призрак, который можно было только видеть, его можно было совершенно естественно осязать.  Он мог пользоваться любыми предметами, причём с ловкостью и силой, до которой обычному человеку было далеко! Кроме того, эта голограмма имела тень и отражалась в зеркалах. Единственное, что выдавало секрет – это отсутствие веса.
      В ожидании хозяина гости успели побороть холод ночной дороги подогретым вином с пряностями и за стол сели уже с блестящими глазами. Здравицы в честь родственников царя, его спутников и пожелания процветания всей стране башен, а так же благополучия гостеприимному хозяину заняли лишь обусловленный приличиями минимум времени. Блюда гостей ещё и на половину не успели опустеть, как беседа потекла в деловом русле. Говорил Варданий, а Сарраддам   наслаждался запахом жаркого, мысленно сожалел, что съесть сможет не больше, чем обычная летучая мышь и слушал.
      "Мы привезли тебе дурные вести, мудрый Сарраддам.  Нурутдин-сеид слишком быстро оправился после битвы на Чёрном Аббахе. Три дня назад его беки получили каждый по колчану стрел, обмотанному четырьмя витками красной ленты. Два дня назад он поставил свои шатры у крепости  Бирдан, пока на своём берегу, но Самуран зимой коню по колено"…
      "Это значит, что завтра вся конница нового эмира Ширвана встанет у  границ князя Акопа в одном дне пути от этой башни" – разъяснил ситуацию Дарта Вездесущий. Он был, пожалуй, самым близким к царю человеком во всех государственных делах. Своим прозвищем он был обязан тому, что знал всё, что могло потребоваться его государю, а скорее всего, и гораздо больше, чем тому требовалось. И не только знал, но и действовал порой весьма жестоко, часто очень неожиданно, но всегда ничем не обнаруживая своего участия.
      "Ну что же" – подумал гостеприимный хозяин, оглядывая своих гостей глазами летучей мыши, скрытой под сотканной амулетом личиной – "Хотите побеседовать с мудрецом – извольте".
      "Думаю, сеид Нурутдин окажет Стране Башен такое же покровительство, как и мудрецам Мазандерана,  ведь ему известен источник их знаний. В своём уважении к мудрости веков, эмир Ширвана не будет преследовать своих врагов, если башни окажут им гостеприимство. На это Вы, государь и Вы, Дарта можете рассчитывать.
      При всём том, славный государь Вардания может мудро использовать те пять дней, что остались до пятничного намаза, когда Нурутдин отдаст приказ перейти реку. Например, он может повелеть князю Акопу без боя оставить свои земли и уйти к Эр Равенне вместе со всеми своими людьми, не оставив противнику ни одной живой души, ни одного зерна, ни одного клочка сена. Отсутствие рабов и корма для лошадей задержит движение эмира на неделю, а воинов Акопа его нукеры перережут  за три дня, потеряв не больше тысячи всадников из четырёх. Поскольку путь к венетам закрыт, можно попытаться продать весь, предназначенный им груз руна гор царю Гуруджи Давиду, скажем, за 4600 фунтов серебра. Сделка, конечно, не выгодная, да и провести такой караван под носом ширванцев, это очень рискованная проделка, но она позволит использовать доблесть сечевого войска ещё в течение месяца.  Якщо, звичайно, похідний отаман і напольный гетьман похідного війська Сечевого Своротікруча згодні чекати встановлений старизною срок в двадцять днів" – неожиданно Сарраддам перешёл на родной язык второго из царских спутников.   
      Молодой атлет с длинными, свисающими на грудь усами и прядью соломенных волос, которая лихо закручивалась за ухо, был не по годам опытный воин по прозвищу Своротикруча. Он упёрся в сидящего перед ним мудреца удивлённым взглядом серых глаз: "Коли б цар Варданій дозволив брати здобич і повний, то того серебра і на два місяці вистачило б"!   - сразу вступил в торг наёмник.
      "Прошу прощенья вашего величества, за использование незнакомой ему речи, но уверен, что Вы поймёте моё желание почтить редкого гостя словами на родном ему языке. Никакой задней мысли я не держал, ибо Дарта понимает этот язык не хуже меня".
      Дарта, хмыкнул и почесал кончик носа. В этом жесте было гораздо больше досады, чем стеснения от неожиданной похвалы. Он тщательно скрывал своё знание языка сечи.
      "Думаю, нам всё же лучше продолжать беседовать на языке Ур. И я скажу, что рад решению атамана сечевого походного войска, и так же, как и он, придерживаюсь старых обычаев. Поэтому добычу и пленников наши воины будут брать только на чужих землях. Ещё более я благодарен мудрому Сарраддаму за советы, которыми я, с позволения моего повелителя, обязательно воспользуюсь. Однако, выслушав советы мудрого Сараддама, я хотел бы знать, не предложит ли чего хитроумный Храганнир"? – сказал Дарта, лукаво взглянув на хозяина башни.
      Царь и наёмник вопросительно подняли глаза на сидящего напротив мудреца, пытаясь понять, как и чем он связан с авантюристом, бывшим такой же сказочной легендой, как Синдбад или Садко. Они видели лицо с такими правильными чертами, что по ним трудно было точно определить национальность. Сарраддам, как известно всем, был очень стар, но всё ещё удивительно крепок телом. Морщины на его лице скорее свидетельствовали о пережитом, чем о прожитом. Движения его были медлительно-весомыми, но совсем не старчески тяжёлыми. Он неспешно поднялся со своего места, медленным рассеянным движением поправил густо поседевшие, но всё ещё роскошные черные пряди, над устало прикрытыми глазами, и степенно подошёл к окну. Рука его скользнула по застёжкам длиннополой, наглухо застёгнутой мантии с широкими рукавами и закончила движение на медальоне.
      Энергичным движением к гостям повернулся уже совсем другой человек. У него были те же черты лица, совершенно те же. Но… Это был, конечно, не юноша, тем не менее, густая седина его волос, плохо вязалась с энергичной улыбкой, обнажавшей здоровые ровные зубы, с блеском голубых глаз и с живой мимикой. Расстёгнутая мантия, плащом отброшенная за плечи, открыла удлинённую до середины бедра, шитую золотом чёрную бархатную крутку. Куртка и широкий кожаный пояс, также шитый золотом, подчёркивали изящество почти юношеской фигуры, а высокие сапоги-башни, голенища которых чуть не соприкасались с полами куртки, говорили о том, что их обладатель долго на одном месте не усидит.
      "Ось, це ловко"! – звучно хлопнул кулаком в ладонь Своротикруча. Царь и его шпион также по достоинству оценили артистизм перевоплощения. Всем троим не единожды приходилось изменять свою внешность, а их амулеты, защищающие от колдовства, не смогли уловить точно отмерянный всплеск мгновенно и без остатка использованных сил.
      "А что получит Храганнир, если возьмётся провести сделку с руном гор и доставить 4600 фунтов серебра Царю Урменикенда в приемлемые сроки при условии, что Дарта Вездесущий и славный Своротикруча выполнят пару его поручений"? – спросил преобразившийся хозяин Дил-Донжона.
      "С таким ловкачом, как Вы, я бы не стал играть в закрытую, будь у меня даже четыре туза и джокер!" – произнёс кайсак, тряхнув оселёдцем – "Сначала хочу знать чего от меня надо"!
      "Я бы тоже хотел это знать" – двусмысленно буркнул Дарта.
      "Мне надо, чтобы Дарта нашёл корабельщика, который бы согласился тайно переправить купца и товар с одного берега Моря В Небесах на другой, не будучи излишне любопытным. И, что важно, это должен быть мерзавец,  которому виселицы мало…" – начал Когис, царский шпион молча кивнул. "… Кроме того, мне надо чтобы атаман со своими людьми, тайно доставил весь товар на мыс, что у Цовинара. К грузу должна быть приложена грамота, удостоверяющая, что товар этот принадлежит владеющему им купцу, без указания имени и звания этого купца. На месте весь груз надо загрузить в лодку человеку, который покажет вторую половину этого камня" – слова сопровождались извлечением из незаметного кармашка продолговатого куска кремня, который Храганнир переломил без видимого усилия.
      Наёмник согласно кивнул, убирая обломок кремня в свой кисет и думая про себя, что зрелищный фокус с кремнем может оказаться полезным и ему самому.
      "Есть ли в этом доме перо и пергамент"? – раздался баритон царя.
      
      ***
      
      "Если по истечении 10 дней, считая от нынешнего, Храганнир из Дил-Донжона доставит царю Варданию 4600 фунтов серебра, то означенный Храганнир, либо лицо им поименованное, получит пожизненное исключительное право от имени и по поручению царя Урменикенда осуществлять добычу руна гор, его переработку и торговлю им и изделиями из него, используя для этого работников и помощников, каких сам пожелает, и никто кроме обладать этим правом не может.
      Подписано в день святого Петрониона Палестийского, лета от восшествия Сына 1210
      Варданий,
      Богопомазанный и благочестивый царь Урменикенда, князь Гумирийски и Ванандзорский, владетель Маратунский и Горрийский".
      
      ***
      
      Проводив выгодных гостей Храганнир вернулся к своей кропотливой работе. Тело получилось именно таким, каким и было задумано. Внешне оно точно соответствовало образу, который создавался амулетом, а возможности, которые были скрыты в этой оболочке, полностью удовлетворяли все желания хозяина башни. Однако, для того, что требовалось сейчас, такая броская и роскошная внешность подходило очень мало. Надо было что-то придумать.
      Основу будущего образа создали шальвари и бешмет из кожи, какие любили носить торговцы и ремесленники средней руки. Сшиты они были не очень искусно и сидели мешковато, придавая фигуре излишнюю полноту и видимость неуклюжести, но были вполне опрятны. Длинные рукава не позволяли разглядеть изящные, но сильные пальцы. Ноги обулись в мягкие чувяки и длинные до колена пёстрые носки из толстой шерсти. Эта обувь сразу представляла своего хозяина, как типично сельского жителя. Утверждала в такой догадке и круглая войлочная шляпа. Надвинутая глубоко на лоб, она бросала на верхнюю часть лица тень, сквозь которую практической крестьянской смёткой поблескивали водянистого цвета глаза. Толстой войлок этого головного убора позволял использовать его в качестве подшлёмника и мог упасти от случайного камня, сорвавшегося со склона. Костюм дополнял тяжёлый широкий кинжал с прихотливо изогнутым лезвием. На ножнах из буйволиной кожи блестели латунные накладки. Яркий узор из разноцветных кожаных шнурков не только украшал куртку и кошель, служа оберегом от мелкой нечисти, но ещё и говорил о том, что хозяин этой одежды житель свободного аула. Князья наводили свои порядки в только богатых долинах. До горных деревушек в бесплодных ущельях им дела не было. Люди, что жили там, добывали свой хлеб торговлей, чаще всего контрабандной, нанимались проводниками и охранниками к караванщикам, но не брезговали, при случае, и грабежом. Однако, при всём том, они строго придерживались своеобразных правил чести и традиций. Из широкого рукава свешивались чётки. Они были изготовлены из недорогого стекла и гармонично дополняли костюм. Бусины их не были одинаковыми. Одни были совсем прозрачные, другие - неравномерно окрашены в алый цвет, а некоторые казались каплями крови. Чисто выбритый благородных очертаний подбородок явно не подходил к этому костюму. Бусины чёток скользнули между выбирающими пальцами и остановились. Подбородок стал быстро покрываться черными курчавыми волосами, а одна из бусин заметно потеряла в цвете.
      Борода, без признаков седины, густая и окладистая, придавала лицу полноту и округлость. Несколько капель горчичного настоя обеспечили носу характерный красноватый оттенок. Немного поработав напоследок ножницами, Храганнир остался полностью удовлетворён сделанным. Он посмотрел на просвет чётки, прикинул, что до полнолуния осталось всего 5 дней и, накинув на плечи мохнатую овчинную бурку, вышел в коридор. У входа в башню его уже ждала выносливая лошадка, такая же неброская, как и его костюм.
      Первый день из десяти отпущенных Когису Храганниру уже заканчивался, когда всадник в надвинутой на брови войлочной шляпе миновал поворот на Гандзакар. То, что ему предстояло шесть часов ночной дороги в горах, явно не причиняло ни всаднику, ни лошади никакого беспокойства. К утру он должен был быть в Гарамадиле.
      
      ***
       Старшина гильдии ростовщиков из Гарамадила считал свою жизнь угодной своему Богу, ибо тот очень часто бывал милостив по отношению к старому Ахарону. Вот и сегодня головная боль – наказание за вчерашний грех, которому не сумел противостоять даже праведный Нух, ни свет, ни заря подняла его с тёплой постели и погнала в харчевню, за толикой араки, приготовленной чистыми руками единоверца. А в результате всё серебро Ахарона перекочевало к бородатому горцу в обмен на весьма и весьма увесистый мешочек с Песком Счастья. Иметь много серебра в городе, где собирается для набега армия, это я вам скажу – головная боль. Ну зачем головная боль бедному старому Ахарону, оно ему разве надо? А вот за крупинки Песка счастья, которые делают воина быстрым и могучим, если проглотить их с ложкой мёда, или открывают в блаженном сне двери рая, если их медленно прокаливать над огнём… О! Ценятся они дорого, очень дорого. Особенно теми, кто их уже не раз пробовал. Это таки будут очень серьёзные деньги. Раза в три или четыре больше, чем он отдал бестолковому горцу. Гой, он и есть гой! С гоями не получается разумных и честных сделок, а раз так Вы думаете гой обманет старого Ахарона? Да ни боже мой! Это старый,  мудрый Ахарон обманет гоя!
      А Храганнир, потолокся после совершённой сделки у полупустых ещё торговых рядов и не спешно направился к дому вякиля.
      ***
      
      После полуденной молитвы настало время писем. "Асхам Саддах, вякиль-хатып Гарам Амадила, ничтожный раб и верный слуга своего господина ширванского эмира, да будет рука всевышнего на челе его… " –  калам  привычно вил вязь славословия – " … приветствует многоуважаемого и просветлённой мудростью возвышающегося к ангелам арифа Сарраддама..." Мысли вякиля в это время были заняты поиском гладких и невинных слов, таких, чтобы только великий Сарраддам из башни Дил Донжон понял истинный смысл написанного. А смысл этот был прост: Чтобы собрать запрошенное старейшиной Страны Башен зерно, придётся не только начисто вымести все амбары Гарамадила, и окрестностей, но и запустить ладонь в войсковые запасы. Поэтому, хотя вякиль и считает цену, в полтора раза выше установленной старшинами рынка и заплаченную вперёд, справедливой, он, при этом, находит себя вправе рассчитывать на помощь мудрого Сарраддама в будущем.
      Войсковые запасы волею эмира неприкосновенны. Но, как убеждал себя вякиль-хатып, если Сарраддам, друг и наставник Вардания, станет другом Нурутдина, тогда… Тогда девственность воинских запасов, будет стоить не больше девственности богатой невесты! Зато благосклонность эмира, может сделать его беком или даже… Ведь как звучит: "Фирзун Асхам Саддах ибн Карам абу Фарахи аль Гарамадил"!
      Неуклюжий горец, посланец Сарраддама, прятал в густой бороде улыбку, глядя на то, как тщательно упаковывает вякиль свиток в замшевый футляр, обвязывает шнурком и оттискивает печати, вкладывая всё своё старание в то, чтобы он, гонец, ни случайно, ни по умыслу не смог прочесть написанное.
      Люди вякиля делали свою работу незаметно и споро. Отсутствие зерна на продажу обнаружилось только через три дня, и никто не мог толком сказать, куда же оно, всё-таки, делось. Это обстоятельство никого, впрочем, не обеспокоило – все запасы, как на зиму, так и для посева, были уже сделаны.
      Вечерняя заря только занималась, когда Храганнир обогнал первую арбу с зерном, направленную вякилем в Дил Донжон. Крытые рогожей повозки, и всадник из горного аула никак не выделялись из множества таких же ароб и всадников, которые, исполняя волю царя и приказ князя Акопа, уходили из приграничного княжества. Второй день из десяти подходил к концу.
      
      
      ***
      
      Короткий сон был тем не менее вполне достаточен для нашего авантюриста. И вот уже в опустевшей к раннему утру харчевне рыбацкой деревушки Цуваг, разговаривают двое. Разговаривают тихо, в полголоса, так, что хозяин, клевавший носом за своей стойкой, даже интонаций не может толком разобрать. Да он и не хотел. Очень даже не хотел. И причина была. Потому как вела там свои разговоры Большуха Форель. Это была большая причина. И неприятная. Помнится, пришлось чинить перила мостков, после того как Геворк отведал тяжёлой оплеухи Большухи. Перила починить удалось, а Геворка – нет…
      Мужик, напротив Большухи, прятал лицо под полями низко надвинутой войлочной шляпы, откуда выглядывал только кусок бороды, зато его пояс выставлял напоказ кинжал замысловатой формы. Он поставил на стол небольшую шкатулку. Форель подцепила там что-то кончиком ножа, поднесла лезвие к пламени свечи, освещавшей стол, потянула воздух своим расплющенным носом и согласно кивнула.
      Оставив на столе серебряную монету, пара, наконец, покинула харчевню. Теперь Храганнир был уверен, что лодка толстомясой капитанши будет в нужном месте, в нужное время. Начинался третий день из десяти.
      
      ***
      "Пребывание в лучах света моего повелителя столь сладостно для меня, что ищу для этого самый ничтожный повод! Но и повод воистину важен! Важен на столько, что слова мои предназначены только для благословенных ушей эмира"! 
      Склонившийся в поклоне дервиш сделал такой властный жест посохом, что Нурутдин не стал бы утверждать, будто стража удалилась из шатра, повинуясь именно его знаку.
      "Князь  Акоп убоялся твоей доблестной конницы и уводит своих воинов к Эр-Равенне, а его подданные перепуганным стадом ринулись следом за ним. Звёзды не предвещают кровопролития в первый день твоего пути к столице Вардания.
      Варданий, уж раз прозвучало это имя, то и о нём скажу. Сей хитроумный лис вознамерился продать царю Гуруджи руно гор по смехотворной цене. Однако, даже смехотворная для этого драгоценного руна цена, позволит оплатить продажную кровь наёмников. Это не слух, о надежда неба, ибо атаман Своротикруча, хоть и отправил посольство к Давиду с просьбой о проходе через его царство, сам же остался в Эр-Равенне. Посольство его идёт с  большой охраной и везёт подарков гораздо больше, чем нужно для такого случая. Но пусть эта уловка не притупит ржавчиной лжи булат твоего острого разума! Ценный груз везут какой-то другой дорогой.
      Мой восхищённый взгляд, простёртый в предстоящее видит, как твоё мудрое решение ускорить, хотя бы на день, выступление воинов Единственного, даст драгоценные семена грядущей победы. Если же ты, с дозволения Повелителя ста миров, захватишь груз горного руна, сечевики со своим огненным боем не будут твоими противниками"!
      
      ***
      "Интересно, чем эта бабища Форель, так насолила вездесущему Дарте, что он её мне подсунул"? – праздно размышлял Храганнир, наблюдая, как последние мешки с зерном перемещаются в подвалы Дил-Донжона. Его взгляд скользнул вниз, туда, где дорога огибала склон, на котором утвердилась башня. По ней, вздымая клубы пыли, сквозь которые сверкали наконечники копий, двигались конные сотни. Нурутдин двинул свои войска на два дня раньше. Было утро четвёртого дня из десяти.
      
      ***
      Начало оказалось скверным. Это эмир Ширвана понял уже к середине первого дня похода. Князь Акоп оставил своё княжество без боя, но совершенно пустое, как муравьи оставляют муравейник перед наводнением. Ни одного человека, ни клочка сена, ни меры зерна, ни дирхема воинской добычи, как только ещё колодцы с собой не увезли!
      За толстым шёлком шатра раздавались разухабистые песни его нукеров, которые считали себя победителями. Как то они запоют завтра, когда нечем станет кормить коней?
      Гонец, чья, ещё не остывшая от гоньбы лошадь с хрустом дожёвывала, может быть, последние горсти зерна во всём войске, сообщил, что по воле Всевышнего во всём Гармадиле нет зерна на продажу. Попытки вякиля Асхама закупить зерно привели лишь к тому, что его цена возросла более чем в пятеро. Но дело не в цене, а в том, что не за что было её платить. Верный нукер, правда, прихватил с собой незадачливого вякиля. Если не случится чуда, его голова на копье поможет на время успокоить воинов, но не ржущих от голода коней. А следует не только накормить стоящих лошадей, нужна ещё тысяча сытых скакунов, чтобы продолжать искать этот проклятый караван с горным руном. Если Варданий оплатит огненный бой  - поход обречён!
      Полог шатра приоткрылся и внутрь проскользнул усташи Мурад, личный кузнец эмира. "Да наполнится силой рука твоя, мой господин! К тебе гонец с радостной вестью, но он избегает лишних ушей и глаз. Каково будет твоё повеление"?
      "Радостная весть сейчас, как дар Всевышнего! Жди у входа, я позову" – ровным голосом ответил эмир. 
      "Мурад мудр и верен" – думал эмир, натягивая поверх кольчуги три шёлковых халата один на другой. "Беду, постигшую нас, он знает, значит, весть его не менее важна, иначе бы не обеспокоил…" – руки между тем проверяли, насколько легко выходит из ножен слегка изогнутый, короткий меч, удобный для боя в шатре. Эмир трижды быстро хлопнул в ладоши.
      В шатёр вошёл плотный, бородатый, довольно неуклюжий горец из местных. Судя по одежде, купец средней руки. Кинжал Мурад у него не отобрал, значит, честь того, кто послал этого гонца, высока, а сам гонец вне подозрений. Кузнец, как и положено верному слуге, остался за спиной вошедшего, сложив руки на животе рядом с рукоятью кинжала.
      "Ариф Сарраддам из башни Дил-Донжон приветствует воителя из Ширвана". Вестник, не смотря на простецкий вид, говорил складно и легко. Видно вызубрил свою речь наизусть. "От вякиля твоего из Гармадила мне стало известно, что тонконогие скакуны твоих воинов находятся под угрозой голода. Будучи в сострадании к этим благородным животным я предлагаю тебе купить у достойного Хаганнира 30000 полных мер зерна для их прокорма по цене рынка".
       "Ну да, он, конечно, не будет помогать мне, всего лишь моим коням! Всё-таки наставник Вардания и его союзник… или теперь мой? Пожалуй, вякиль Асхам живой, полезнее чем, мёртвый! Ведь перед выступлением он пытался "обратить моё благосклонное внимание" на этого Сараддама".  Так эмир подумал, но ответил в том же духе: "Моя щедрость к благородным людям не имеет границ. Мудрый Сарраддам явил своё благородство заботой о благородных животных. Исключительно, чтобы почтить мудрость Сарраддама мы принимаем его предложение с благосклонностью. Когда мой вякиль должен быть готов принять зерно"?
      "Груз велик, а ароб у меня маловато. Так что каждый день могу только по 5000 мер привозить. Ежели, конечно с твоей светлостью сговоримся, чтобы серебро вперёд. А коли сговоримся, то первый караван уж тут".
      Эмир сохранял спокойный, равнодушно-вежливый вид. Но с каким трудом! Один лишь Вседержитель знает, какие силы потребовались ему, чтобы сдержать ликование.
      "Воистину! Ты и Изру скорбящего рассмешить можешь! Куда же ты сложишь своё серебро, если у тебя ароб свободных нет?  Это ведь без малого 6000 фунтов"!
      "И то…" -  оторопел купчишка – "… но 6 дней мне никак ждать невозможно…" Его рука скребла задравшийся от напряжённого мышления подбородок, так, что борода чуть не упёрлась в поля низко надвинутой войлочной шапки -  "…это как же…"
      "Ладно, Милосердный велел помогать помогающим. Завтра я намерен посетить замок "Ордена спутников", да будет на плече тех, кто оберегает паломников, рука Всемилостивого. Ты будешь сопровождать меня. Братья рыцари отсчитают тебе серебро по моему векселю и сохранят его.
      На том и было решено.
      Слава Великому и Милосердному, тучи начали рассеиваться. Зерна хватит не только на то, чтобы сохранить всех коней до прихода каравана из Ширвана, но можно будет снарядить тысячу нукеров на поиск каравана Вардания, которого не иначе, как Ибилис навёл на мысль о такой невыгодной, но такой спасительной для Урменикенда сделке.
      Вечер повелитель Ширвана провёл над картами в обществе дервиша, а Храганнир и Мурад до поздней ночи спорили о том, как лучше крепить латные пластинки на кожаном доспехе – изнутри или снаружи. Закончился пятый день из десяти.
      
      ***
      
      Теперь Храганниру необходимо надо было убедиться в подтверждении подлинности своего векселя. В этом деле он рассчитывал на хвастливую натуру рыцарей – банкиров.
      Готфрэй ван Фогт, совсем недавно получил место брата эконома в замке, стоявшем у перекрёстка дорог близ города и озёрного залива. Замок, городок, залив и озеро носили одно и то же имя Се Ван. Это было бойкое торговое место, конечно не столица, но далеко не рядовой придорожный замок ордена. Поэтому здесь была не просто расчётная контора, а серьёзный орденский банк, с оборотом не меньше чем в Эр Равенне, хотя и не такой престижный. И рыцарь Готфрэй, укоряя себя в грехе чрезмерной гордыни, всё же мог считать себя вполне достойным этого места. Он, конечно, не станет писать об этом своему наставнику Ольбрехту Полонскому, аббату монастыря ордена в Эр Равенне. Письмо для краткости и конфиденциальности написанное особым кодом ордена не должно содержать ничего лишнего. В его послании будет написано, что встреча воителя Ширвана прошла самым наилучшим образом. Как и ожидалось, Нурутдин Ширванский подтвердил все привилегии ордена и всех храмов Единого, независимо от того каким церквям они относятся. Но самое главное, упрекая себя теперь ещё и за грех стяжательства, думал отец эконом, это то серебро, которое заполнило три из четырёх обширных подвалов замка. Ведь не всё же израсходует здесь Нурутдин. Закончит войну и вернётся в свой Ширван, взяв вексель, а серебро останется здесь. Конечно, это может омрачить настроение его собрата и коллеги по ордену в столице Ширвана, но брат эконом Се Вана будет ежевечернее упоминать в своих молитвах брата эконома Башни Девы. Впрочем, об этом тоже можно не писать. А вот о том, как удалось уговорить одного приближённого к  королю Нурутдину купца взять вместо крупной суммы серебра вексель, написать стоит.
      Жесткие пальцы монаха-рыцаря, которые привыкли равно действовать и мечом, и пером, аккуратно закрепили длинную шёлковую ленту письма на лапке почтового голубя.
      Увидев голубя, вылетевшего из окна башни в закатное небо, горец в мешковатой одежде удовлетворённо хмыкнул в свою густую бороду и направился к закрывающимся городским воротам. Завершался шестой день из десяти.
      
      
      ***
      
      "О, надежда Ширвана! Известный тебе купец Храганнир спрашивал меня о том, каковы будут милости твои к человеку, который захватит караван драгоценного руна гор? Это тот самый караван, что Варданий отправил в Гуруджи."
      Бывший вякиль Гармадила, а теперь уже бек Асхам аль Амадил, и его люди по прежнему доказывали свою полезность.
      Эмир думал. Ценность каравана, конечно велика, но воины Ширвана до сих пор не смогли напасть на его след, а след этот теперь, наверняка где-то у границ Гуруджи, куда сейчас ему не добраться. Нет, в таких обстоятельствах Средоточие Мудрости велит быть щедрым.
      Прозвучали эти мысли так: "По закону изустному и толкованиям деяний пророка это будет считаться военной добычей. Поскольку Храганнир-заде действует, как мой союзник, то вся взятая без помощи моих воинов военная добыча принадлежит только ему. И раз он, волею Вершителя судеб,  мой военный союзник, то его грузы освобождаются от дорожной пошлины, а он сам, как воин эмира, от пошлины торговой. Мы желаем увидеть этот товар в полном его количестве прежде, чем слово наше исполнится, дабы определить вознаграждение за храбрость, если ценность этого товара не окажется сколько-нибудь значительной. Поспеши, бек! Я хочу, чтобы улыбка радости, как можно скорее осветила лицо моего верного Храганнира"!
      
      ***
      
      Тперь для Храганнира было очень важным, чтобы Своротикруча справился со своим поручением не хуже, чем Дарта, указавший ему на капитаншу-контрабандиста. На закате того же дня Большуха Форель собрала своих молодцов, и её фелюка "Карга" исчезла в предночной озёрной мгле, загасив фонари. Между Двух  Носов гребцы сложили вёсла. Ждать долго не пришлось. Вскоре в борт "Карги" стукнулся нос небольшого челнока. Матросы втащили на борт бородатого купца. По знаку Большухи вёсла бесшумно вошли в воду. Слаженным усилием гребцов черный силуэт, едва заметный в мерцании отражённых в воде звёзд, ринулся вперёд.
      Трудно найти на сечи такого хлопца, который бы не нюхал жизни контрабандистов. Потому и не могли найти подсылы ширванского эмира пропавший караван. А караван никуда и не пропадал. Вот он весь на пяти вьючных конях. На каждом по паре небольших мешков. Чтобы так исхитриться, нужны были крепкие пальцы Куряты Хрипуна, лучшего в войске мастера по набивке тягиляев. Забил он драгоценное каменное руно в тючки по 30 фунтов также плотно, как в броню матерчатую пеньку вгонял. По полтарасту фунтов в каждый мешок! Коню грузно, а из-под рыболовной снасти и не видать ничего. Подсылы, что искали караван, за атаманом с его рыболовной командой не увязались. Хотят сечевики перед горным переходом осенней рыбки припасти, да и пёс с ними. Да и шли хлопцы ходко.
      В вечеру уже на мысу палатки раскинули, костёр зажгли, пошли разом сети на ночь ставить. У костра, для порядка три дядька сидят, кулеш варят. Вроде как сторожат. Да ведь со свету во тьму и не углядишь ничего. А вся ватага спиной к огню, да за кругом света сторожкое кольцо учинила. Каждый, вроде как, при деле. Кто снасть распутывает, кто закидывает, кто по дрова, кто до "витру…" Все калачи тёртые, но всё же первым чёрную фелюку углядел сам Своротикруча, да и то уже близ берега.
      Огня приплывшие зажигать не стали. Через борт перевалились две грузные фигуры. Тяжело и вроде неуклюже, да вода то, даже и не плеснула. Атаман приглашающе махнул рукой в сторону костра, и сам пошёл впереди. За ним подошел к костру бородатый горец, второй приотстал, держась в тени.
      "Огоньком не поможете?" – хрипло спросил бородатый. "Я, свой кремень сломал" -  сказал он, протягивая Свортикруче кусок кремня. "И у меня такая же незадача" – ответил атаман, вытаскивая из кошеля свой обломок - "Посмотрим, может из двух один получится?"  Обломки точно совпали.
      Гей, хлопцы! Скидывай товар в лодью" – в полголоса распорядился Лингвень.
      Кулеш ещё и закипеть не успел, как фелюка была загружена.
      "Ты здесь с рыбалкой не мешкай. Знай, не минет и двух полудней, как Варданий получит всё своё серебро" -  шепнул на ухо атаману бородатый, когда Своротикруча подсаживал его на высокий борт фелюки.
      "Грамотку смотри не замочи" – буркнул атаман на прощанье в след удаляющейся лодке.
      
      ***
      "Теперь можно заняться и приятными делами, заполучая себе помощницу" – подумал Храганнир. Полная луна выделяла белёсыми пятнами лица дюжины гребцов. Лодка отошла уже далеко, скоро должны были показаться Два носа. Из трюма выбралась Большуха и подошла к нанявшему их купцу. "Хрень у нас получается, почтеннейший. Тут один твой тючок случайно лопнул" – говорила она в полголоса, но казалось, будто этот звук раздаётся на всё ночное озеро. Купец протестующе замахал руками. Большуха понизила голос: "… а в нём оказалось каменное руно. То, за которое мне снимут голову и эмир и царь. Так что цена плавания другая выходит! Иди за мной!" Она направилась на корму, где под палубой  был устроен довольно вместительный жилой закуток.
      Форель намеревалась просто придушить этого купчишку и выбросить его за борт. Она уже протянула руку - сорвать с него пояс с кинжалом, дабы добру не пропадать! Как вдруг он сам снял его и бросил на пол…
      Полнолуние. Желание поднималось в нём вместе с Луной. Желание крови, власти, совокупления. Можно ведь и не убивать, можно… Позвать!
      Она неожиданно села на огромный рундук, долгие годы заменявший ей кровать. Нечто властное чёрной звездной вспыхнуло в её голове, наполнило её тело, ударило мощной горячей волной в низ живота, затем в эту волну вновь погрузилась голова. Её не стало.
      Лунный свет редкими лучами пробивался сквозь щели в палубе, но палуба не могла ослабить  сил Луны, которые он впитывал всей поверхностью тела, освобождённого от одежды. Зов срывал одежду с огромного, безобразного, мужеподобного тела женщины, давно забывшей свою суть. Зов срывал кору привычек и наросты предубеждений с разума, в котором живыми оставались, только хитрость и подлость. Зов взрывал сердце, в котором ещё не рождалось ничего кроме ненависти и отваги. Силой Зова ненависть, распыляемая на мелких соперников, превратилась в ненависть к собственной бессмысленной жизни, а отвага атаки стала отвагой принадлежать и открыться. Зов объединил их тела. Клыки вампира это часть его кровеносной системы, они объединяют круги крови его и того, кого называют жертвой. Кровь, попавшая в желудок, только пьянит, кровь, вошедшая в жилы, даёт могущество! Оба становятся на время единым организмом. Человек получает Силы вампира, вампир - Силы человека, при этом ни один из них ни ничего не теряет из своих сил. Так можно излечить любую болезнь и любую рану человека. Так продлевают свою молодость вампиры. Но в ночь полнолуния вампир способен на большее, ибо это ночь любви и даров. Он не просто вошёл в  её тело, как обычно мужчина входит в женщину, он рос в нём, объединялся с ним в единое целое, разрывал и менял его, доводя до совершенства. Всё лишнее превращалось в кровь, а кровь давала силу на преобразование. Он отдавал ей всего себя, все знания и опыт, накопившиеся в нём. Он забирал у неё, все, что она знала и умела. В какой-то момент они преобразились в нечто единое, а затем два вампира разъединились…
      Гребцы похохатывали, слыша, как в сладострастном крике меняется голос их хозяйки. Каждый предлагал своё описание картины, происходящего на корме, и высказывал собственные предположения о том, чем это всё закончится.
      Рундук в коморке под палубой был залит кровью, кровь блестела на телах пары, поднявшейся с этого ложа. Изящная, свитая из мощных мышц, фигура женщины выгнулась по-кошачьи, рука потянулась к одежде. Правильное лицо осветила довольная улыбка, эти огромные бесформенные тряпки ей были больше не нужны.
      "Назови своё имя, младшая" – потребовал вампир, тело которого уже впитало кровь.
      "Дахонаго Храганнир, высший" - ответила она, наслаждаясь вкусом своего нового голоса.
      "У нас ещё есть и дела, как ты понимаешь" – сказал вампир, застёгивая пояс с кинжалом.
      Тело Большухи дало им слишком много крови, чтобы оставаться трезвыми. Теофраст протянул своей новой подопечной чётки, опьянение быстро покинуло их, а пара бесцветных, прозрачных бусин стали ярко алыми.
      Кусок шёлка, затягивавший неровно прорубленное в корме оконце, обвис трепещущими лоскутами, позволяя без плеска войти в воду хищному, гибкому телу новосозданной вампирки.

      ***
      
      Купец еле вылез из трюма и, тихонько подвывая,  пополз по палубе. За ним тянулся прерывистый темный след. Четверо гребцов, зная, что делать,  поднялись, подхватили его за руки и за ноги, раскачали и… Двое, с треском столкнувшись лбами, выпустили руки купца, а двое, державших его ноги, разлетелись в противоположные стороны. Упавший на палубу "купец" извернулся угрем и вскочил раньше, чем остальные бросили вёсла. Кормщик, был ещё в развороте  и только успел выпустить из рукава свой кистень, как его шея хрустнула от удара  локтя.  Кистень остался у вампира, который взвился в воздух, оттолкнувшись от летящего в озеро тела кормщика. В это время, нос лодки ухватила мускулистая женская рука, и на палубу выметнулась вампирка. Вся её бывшая ватага была сейчас к ней спиной. Их отвлёк бой на корме.  Двоим не дал повернуться удар, переломивший им шейные позвонки. Двое следующих оглянулись на непонятный шорох сзади, и застыли поражённые жуткой красотой возникшей перед ними обнажённой женщины. Это стоило им жизни. К тому моменту вампир завершил свой прыжок с пируэтом тем, что сбил с ног ещё двоих гребцов, схватившихся за ножи в середине лодки. Кистенём кормщика он, попутно, оглушил их товарища, сдуру потянувшегося за самострелом. Последний, оставшийся на ногах, пытался сделать выпад тесаком, но движение его руки было перехвачено вампиркой, продолжено и он рухнул лицом вниз, запнувшись о скамейку, на которой сидел несколько минут назад. Последнее, что он услышал это два глухих удара кистеня, - добивали его сотоварищей, а последнее, что почувствовал - острая боль сломанной шеи …. 
      Храганнир с удовлетворением поигрывал чётками из бусин ярко алого стекла, в свете полнолуния блиставших рубинами. Крови было более чем достаточно. Опьяневшая от своего первого пира Дахонаго уже переоделась в костюм из роскошно расшитой жемчугом кожаной курточки, узких брюк и длинных, до середины бедра сапог. Этот странный наряд был найден Большухой среди вещей разграбленного каравана. Большуха не смогла в них влезть, но хранила из бабской жадности. Теперь - другое дело!
      "Если оденешь сверху халат, будет в самый раз"- сказал Теофраст, сталкивая за борт обескровленные трупы. "Сейчас отправляйся в башню, подбери  себе нетопыря и амулеты. Я буду через пару дней". Он подождал, пока лёгкий челнок перестанет быть виден в лунном свете, зажёг масляный фонарь, махнул им пять раз из стороны в сторону и стал ждать.
      Через четверть часа он услышал плеск вёсел. Ещё через несколько минут двенадцать гребцов, посланных в знак благодарности Асхам-беком,  уже перегружали тюки с грузом в свою лодку, а купец  Храганнир разливал масло в трюме "Карги". 
      Впоследствии никто особенно и не интересовался, куда исчезла Большуха вместе со своей ватагой и лодкой. Начинался восьмой день из десяти.
      
      ***
      Сохраняя благодушно-спокойный вид, эмир Нурутдин, солнце Ширвана, достойный потомок пророка, да прославятся чресла его… и прочее, прочее смотрел, на разложенные перед храмом Единого кипы драгоценного руна гор. "Славен и мудр господь, который, заповедовав правоверным трезвость при свете Солнца, разрешает отступить от этого правила в час, когда белую нить нельзя отличить от чёрной. А причина есть и причина веская. Теперь наёмники с огненным боем не встанут против его нукеров. Завтра придут караваны с зерном, послезавтра кони перейдут на боевой рацион, и на третий день его конница встанет перед Эр-Равенной. Конечно, большой достархан сейчас устроить не получится, причину поймут только те, кто посвящён в замысел этого похода, а их всего несколько человек. Вот с ними и будет пировать эмир после полного захода Солнца.
      Тайную пирушку устроили в старом каменном доме, который облюбовал себе для жительства Храганнир. Всю подготовку взял на себя услужливый Асхам-бек. Эмир прибыл на праздник тайно, в сопровождении одного лишь усташи Мурада. Это был знак особого благорасположения не столько к хозяину дома, сколько к его повелителю арифу Сарраддаму. Правда, сам виновник торжества на празднике долго не присутствовал. Достойный купец оказался слабее чёрного и тягучего вина из Хор-Эзама, но приятели - кузнец и бек помогли ему сохранить лицо перед особой эмира, проводив его в спальный покой до того, как он упал сражённый этим вином на повал. Впрочем, эмир тоже не стал долго задерживаться, а двое уже успевших сдружиться его слуг еле управились с возлияниями до восхода Солнца. С восходом Асхам-бек, приказав своим нукерам оберегать его покой и покой хозяина дома до вечера, отправился спать.
      Как только за дверью затихли шаги приятелей, помогавших ему добраться до постели, Храганнир поднялся, снял с внутренней стороны полога кровати находившегося в летаргической дрёме самого быстрого из всех крылатых – большого бурого нетопыря. Вампир одел на шею спящего летучего мыша мешочек с векселем рыцарского банка и чётки с алыми стеклянными бусами, снова улёгся в постель, устроив нетопыря у себя на груди.
      Нетопырь встрепенулся, становясь материальной частью бесплотной сущности вампира, а человеческое тело на постели застыло.
      Через два часа ночного полёта нетопырь влетел в пещеру святого отшельника, который служил Единому по ритуалу латынов. 
      Хоть эта пещера находилась в часе ходу от ворот Эр-Равенны, но месторасположение её было малопосещаемым, особенно ночью. В незапамятные времена царя Димитра-Дато здесь, в городе мёртвых, упокоевали видных сановников и славных воинов по забытым ныне ритуалам. То ли со временем сила старых богов ослабла, то ли Единому было не до места, где пребывали одни лишь язычники, а только крутилось там много всякой нечисти от грабителей могил, до воющих голодных духов, а ходячих скелетов, если верить рассказам, было, что ротозеев на рынке в воскресный день. Вот в это самое место и удалился пришедший из дальних своих мест монах в коричневой рясе, дабы умереть для мира во славу Воскресшего Сына. В первую ночь над могильниками ходили столбы зелёного света, раздавались дикие крики и вой, но к рассвету всё успокоилось и больше ничего такого на тех могилах не случалось. А отшельник поселился в одном из склепов и даже ложе себе устроил в огромном каменном гробу. А чтобы по пустякам его от молитв не отвлекали, ещё и закрывался в том гробу каменной крышкой, которую и впятером не вдруг сдвинешь! Много раз думали, что он помер, а он раз да и появится в столице. Подлечит кого-нибудь или ещё чего, и опять его долго не видно. В общем, как есть святой!
      Нетопырь подлетел к саркофагу, ткнул лапкой в одну из завитушек каменного орнамента и исчез в открывшейся отдушине. Раздался свист выходящего воздуха, крышка саркофага сдвинулась, и из него выступил монах в коричневой рясе с одухотворённым лицом и длинными, согласно принятому обету отшельничества, волосами, отливающими благородной сединой. Это лицо сразу узнали бы те редкие люди, которые были лично знакомы с Храганниром. Чётки и вексель были уже в его руках, а нетопырь занял место в саркофаге.
      Ранним утром от харчевни деревушки Кен-Тро на бодро трусившем ишаке отъехал монах в коричневой рясе из толстой шерсти с низко надвинутым от утренней сырости капюшоном. Он как раз поспел к открытию ворот и естественно отправился прямиком к монастырю рыцарей Ордена спутников, чтобы в окружении единоверцев провозгласить утреннюю молитву.
      В полдень к замку царя Вардания приблизилась весьма внушительная кавалькада. Она состояла из пяти повозок, запряжённых нидландскими битюгами, по бокам каждой из повозок ехали по два рыцаря ордена в полном конном вооружении, с опущенными забралами на шлёмах, двое таких же рыцарей замыкали колонну, а ещё двое составляли свиту  Ольбрехта Полонскокого, аббата орденского монастыря. Он один ехал, хоть и в полном вооружении, но с непокрытой головой. Рядом с ним трясся на ослике коричневый монах, лицо которого скрывал капюшон рясы.
      Царь Варданий принял аббата незамедлительно, поскольку очень ценил невмешательство ордена в его политику.
      После положенных по этикету приветствий кавалерствующий монах, используя маску воинской прямолинейности объявил: "Брат Храганнир реализовал свой вексель и попросил нас помочь доставить вашему величеству 4 580 футов серебра, по причинам, которые он сам изложит вашему величеству. Поскольку миссия эта уже выполнена, я покорно прошу разрешения удалиться". Как только просьба была удовлетворена, и звон шпор рыцаря-монаха затих в дальнем конце коридора, коричневый монах откинул капюшон с головы.
      К государю были немедленно призваны командир наёмников и управляющий горными разработками.
      Обедал Варданий в малом покое, ограничив себя лишь обществом монаха и наёмника.
      Это был девятый день из десяти.
      
      ***
      Хрипящий конь, полосатый от грязи и пота, рухнул, перепрыгнув рогатки, загораживающие въезд в Ширванский лагерь. Всадник в пропитанной пылью одежде дервиша, скатившись с падающей лошади, был уже на ногах. Крюк его посоха сбросил с седла растерявшегося от неожиданности нукера, место которого в седле мгновенно занял сам дервиш. От дикого визга, конь рванулся с места, как стрела из самострела.  Стража у шатра эмира сумела остановить коня, но не всадника. Дервиш прыжком дикого кота прямо из седла, сквозь заметавшиеся копья стражей, вкатился под полог шатра и, под визг разбежавшихся танцовщиц, распластался у ног эмира. "Пусть лишь уши солнцеликого услышат дурные вести, которые принёс тебе несчастный дервиш"! Эмир одним взмахом руки отправил из шатра вон и танцовщиц, и музыкантов, и нукеров ближней охраны.
      "Пронырливый Ибилис украл у тебя победу, о повелитель! Сегодня в полдень коричневый монах привёз Варданию пять возов серебра. Его уже раздают наёмникам"! – жёлтые глаза были полны горя и ярости.
      Как раз в это время нетопырь с алыми чётками на шее засыпал на груди пробуждающегося бородача Храганнира.
      
      ***
      
      Ширванское войско уходило домой в полном порядке и без всякой спешки. Наёмники Вардания со своим огненным боем привязаны к обозу и догнать даже двигающуюся неторопливо конницу не в состоянии. Всадники Акопа малочисленны, их хватает только на то, чтобы издали следить за движением туменов эмира. Теперь даже последнему нукеру известно, что дерзкий набег имел целью захватить драгоценное руно гор. Все видели, это руно у ног любимца Единственного на полуденном намазе. А то, что уважаемый Дато-заде получил за это руно более чем щедрую плату, знают всего трое. Трое, которые знают ценность молчанию. Так что Нурутдин-сеид возвращался в Ширван с успехом и победой.
      
      ***
       
      "Выпьем за войны, которые приносят нам удачу"! – подняла свой кубок новообращённая вампирка.
      "Выпьем за тех, кто умеет извлекать прибыль из войн!" – подправил её сосед с жёлтыми тигриными глазами.
      "Выпьем за тех, кто искусно организует войны, чтобы извлечь из них прибыль!" – подумал мудрый Сарраддам, но ничего не сказал. Он просто поднял свой кубок, чтобы ощутить приятный и возбуждающий солоноватый вкус тёплой, как будто из свежей раны крови.