Из книги "Щенки и псы войны"
Ласково пригревало мартовское солнце. Издалека доносилось монотонное стрекотание пролетевшего в сторону Ханкалы «Ми-8». Старший лейтенант Гурнов сидел на хлипком деревянном ящике у бетонного блока и курил, провожая взглядом из-под белесых бровей группу чеченок, которые, шумно болтая, с огромными сумками и баулами направлялись в сторону рынка. Мимо блокпоста какой-то изможденный старик из последних сил тащил за собой тележку на расхлябанных колесиках от детской коляски, груженную нехитрым скарбом. Напротив, за разбитой дорогой, сплошные руины: за горами мусора и битого кирпича пустые закопченные глазницы разрушенных домов. Бродячие тощие собаки кружили вокруг блокпоста в надежде на подачку, в страхе шарахаясь при каждом резком движении военных. Смелее всех была черная худая сучка с белым пятном на груди. Она внаглую приближалась к бетонным блокам, вытянув морду заискивающе глядя на омоновцев слезящимися черными глазами. Весь облепленный бойцами, словно муравьями, промчался чумазый «бэтээр». За ним проехали бежевая «копейка», в которой восседали какие-то мужики с недобрыми небритыми лицами. Потом прошмыгнула старая облезлая «Волга» с набитым доверху багажником.. .
Вон там, за теми развалинами, полегла Майкопская бригада; а в том, покореженном авиаударом, доме, на третьем этаже сегодня «чистильщики» обнаружили «лежку» снайпера. И сняли две мастерски замаскированные растяжки, когда обрабатывали подходы к лестнице, ведущей наверх. Кто-то из «духов», видимо, подготовил себе удобную позицию для обстрела блокпоста. Саперы обещали на днях рвануть эту чертову лестницу, чтобы никто не смог пробраться на верхние этажи. Вчера на рынке среди бела дня выстрелами в спину какие-то подростки завалили трех зазевавшихся «федералов». Опустив голову, Гурнов, лениво сплюнул в рыжую грязь, усеянную окурками и шелухой от семечек. На коленях у него покоился автомат. Потертая разгрузка была туго набита рожками. Шел 68-й день треклятой командировки. Осталось еще двадцать два дня томительного ожидания. Двадцать два дня неизвестности, двадцать два дня тревоги, двадцать два дня адского напряжения… Это была уже третья его командировка в Чечню. Чесалась давно немытая голова, позуживала спина: тело тосковало по баньке. Эх, сейчас бы горяченького парку, да березовый веничек…
- Дядь, даш закурить, а? – вдруг раздалось со стороны шлагбаума, прервав его невеселые думы. Гурнов повернул голову. Какой-то настырный шкет, лет двенадцати, настойчиво канючил у сержанта Егорова курево.
- Эй, пацан! Иди сюда! – окликнул его старший лейтенант. Шкет подошел, под его рваными, огромными не по размеру, десантными ботинками смачно чавкала весенняя грязь. У замурзанной куртки были подвернуты обтрепанные рукава. На голову напялена, видавшая виды, вязаная шапка с символикой «адидаса». Из-под нее настороженно глядели большие темно-серые глаза. Из левого кармана куртки торчала пластиковая бутылка из-под «пепси».
- Ну, чего тебе?- бесцеремонно спросил мальчишка, нехотя подойдя к бетонным блокам и с любопытством посматривая на Гурнова.
- Мне-то, ничего! А тебе, что здесь надо? Чего тут крутишься, молокосос?
- Курнуть бы! Сигаретки не найдется?
- Почему не найдется, для такого гарного хлопца всегда найдем! – сказал добродушно Гурнов, извлекая из пачки сигарету и протягивая ее сопляку.
Пацан, быстро схватил сигарету грязными, с обломанными ногтями, пальцами и, подбросив ее вверх, ловко поймал на лету пухлыми губами. Деловито покопавшись в кармане, достал зеленую блестящую зажигалку и, пощелкав ею, прикурил. Гурнов, не сдержавшись, громко хмыкнул, ему было смешно и горько смотреть на несмышленного пацана, который с серьезным видом дымил как заядлый курильщик.
- Тебя как зовут, троглодит? – задал он вопрос, вытряхивая из пачки сигарету.
- Меня-то? Санькой! А тебя?
- Сергей Андреич! Не слишком длинно? Можно просто, Андреич! Ты где живешь-то, клоп?
- А там! – пацан махнул засаленным рукавом куда-то в сторону Старопромысловского района. – В подвале!
- Это, еще что за чучело? – увидев беспризорника, удивился, выглянувший наружу, заспанный снайпер Павел Савченко. – Начштаба новый пожаловал?
- Свои, Паша, свои! – отмахнулся хмурый Гурнов, разминая пальцами сигарету и тоже закуривая.
- С рынка видать идешь?
- Откуда ж еще!
- Что там интересного? Чего там делал-то, если не секрет? Торговал, что ли?
- Смеешься? Чем, блин, торговать? Дырками на жопе!
- А хоть бы и так! – усмехнулся Гурнов.
- Вот, бутылку с «пепсой» у тетки слямзил! – Санька гордо похлопал по оттопыренному карману.
- Родители-то чем занимаются? – полюбопытствовал старший лейтенант.
- Нету их у меня!
- Как это нет предков? Куда подевались?
- Отец пропал! А мамку убили с бабушкой!
- Значит, ты совсем один?
- Скажешь тоже, один? Нас в подвале много! Баба Тоня, тетя Вера, старик Михалыч, Дадаевы! Мурад еще!
- Что и больше никого из родных у тебя нет?
- Когда я еще маленьким был, приезжал дядя Володя. Мамин брат. Но это было давно. Я его почти не помню!
- А где он живет, знаешь?
- Не! Не помню! Откуда-то издалека приезжал. Кажется, из Сыктывара, что ли!
- Из Сыктывкара, говоришь? – поправил мальчишку Гурнов. – Да, это не близко. В школу-то, ты хоть ходил?
- Да, во второй класс! Потом война началась.
- Учиться тебе надо, парень! Учиться! Выбираться отсюда, из этого дерьма, с этого вонючего кладбища. Родственников искать. Иначе, парень, загнешься, пропадешь здесь совсем.
- Я, пропаду? А это, видел! – Санька изобразил руками красноречивый жест и сделал не всякий случай шаг назад.
Гурнов закашлялся от смеха.
- Ну, ладно, ладно! Не пропадешь! Верю! Парень ты, я вижу ушлый, такие не пропадают!
- То-то же, а то пропадешь, пропадешь, - миролюбиво продолжал пацан.
- Санек, а кем мечтаешь стать, когда вырастешь? Небось летчиком или моряком?
- Не, только не летчиком. Ненавижу их, гадов! – серые глаза мальчишки потемнели, губы сжались. – Шофером буду! Как папка!
- А почему шофером-то? Быструю езду любишь?
- Ага! Едешь, все мелькает. Здорово!
- Да, согласен, шофером быть здорово. Только не здесь, – глубоко затягиваясь, Гурнов, погруженный в себя, задумчиво смотрел куда-то мимо мальчишки.
- Андреич! На связь! – позвал кто-то из-за бетонных блоков. Омоновец поднялся, сильным щелчком отправил окурок в лужу.
- Будет время, заходи! Может, придумаем что-нибудь насчет тебя! – уже на ходу бросил он, исчезая в проеме укрытия.
- Андреич! Вставай! К тебе тут целая делегация пожаловала! – прапорщик Малахов настойчиво расталкивал спящего Гурнова.
- Кто там еще? – проворчал сердито тот, усаживаясь на нары и с трудом продирая глаза.
- Гаврош, твой заявился! Иди встречай, Макаренко!
Гурнов выглянул наружу, щурясь от яркого солнца. У шлагбаума в стоптанных десантных ботинках маячил Санька и широко во весь рот приветливо улыбался. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял маленький чумазый пацаненок лет пяти. Который, вцепившись ручонкой в Санькину куртку, испуганно смотрел на военных.
- Пропусти! Это ко мне! – крикнул старший лейтенант Волкову, который «месил грязь» на посту.
Мальчишки, обойдя заграждение из колючей проволоки, подошли к стене, испещренной многочисленными оспинами от пуль и осколков.
- Ну, здорово, Санчес !
- Здорово!
- Братишка твой, что ли? – омоновец, сладко зевнув, кивнул на кроху.
- Нет, это Мурад! Живем вместе! У него тоже родичи погибли!
Черные блестящие как вишни, глазенки малыша исподлобья затравленно и выжидательно, не мигая, глядели на Гурнова. На бледном худеньком личике видны были следы потеков от слез. Одет он был зимнюю болоньевую куртку; на ногах женские резиновые сапоги с продетой веревкой через прорези в голенищах, чтобы не сваливались с ног. Смуглый, в натянутой на уши, когда-то голубой, шерстяной шапке, он был похож на маленького цыганенка, которые попрошайничают по вокзалам и подземным переходам.
- Как мой Сережка, - подумал Гурнов, взглянув на его сопливую мордашку. – Только моему, наверное, поменьше будет. Да и щеки пухлее будут.
- Ну, как дела, пацаны? – бодро спросил он, присев на корточки перед шмыгающим носом мальцом и поправляя тому криво торчащую шапку. – На рынок навострили лыжи?
- За добычей, вот идем! Может что-нибудь обломится. Андреич, у тебя закурить не найдется? – делая хитрую физиономию, Санька, как-то замялся и сплюнул себе под ноги.
Гурнов усмехнулся и достал из кармана пачку.
- На, держи, брат! – старший лейтенант вытряхнул с пяток сигарет в узкую ладонь мальчишки.
Санька лихо заложил одну за ухо, а остальные бережно спрятал в карман.
- Санек, все хотел тебя спросить. Может, у тебя документы какие-нибудь сохранились? От родителей! Может, фотки какие-нибудь. Если найдешь, принеси. Соседей поспрашивай. Может они чего знают. Поищем твоего дядю.
- Как его, блин, теперь найдешь? Если даже не знаю ни фамилии, нигде живет.
- Ну, это уж, шкет, не твоя забота.
- Посмотрю, вроде осталось несколько фотографий.
- Сказал, найдем! Значит найдем!
- Ладно, Андреич, мы пойдем! Некогда нам! – почему-то заторопился, вдруг погрустневший пацан.
- Погоди, старик, я сейчас! – Гурнов нырнул в бетонное укрытие. Через некоторое время он появился с большой краюхой хлеба и банкой тушонки.
- Андреич! Гони попрошаек к чертовой матери! Здесь, что? Богадельня? – отозвался из чрева “бетонной хижины” всегда угрюмый старший сержант Касаткин, подбрасывая деревяшки от сломанного ящика в гудящую буржуйку.
- Коля, не ворчи.
- Тоже мне, Иисус Христос выискался? Всех не накормишь! Самим уж скоро жрать нечего будет!
Что-то звякнуло. Сержант Егоров, весь напрягшись, поднял «ворон» к глазам. На обочине дороги явно кто-то копошился. Передернув затвор, он дал из РПК короткую очередь в темноту.
И тут ночь словно взорвалась фейерверком. По блокпосту долбанули из гранатомета; и пулеметные очереди, ударившие со стороны руин, слились в бешенную барабанную дробь. Шквал огня из развалин буквально обрушился на маленькую крепость. Пули, впиваясь, выбивали искры из бетонных блоков. Некоторые через узкие щели-бойницы влетали внутрь. Одна из огневых точек была тут же засечена, стреляли с третьего этажа, где накануне была обнаружена снайперская «лежка». Бой длился около часа. Потом стрельба утихла также внезапно, как и началась. Бойцы, сидя в темноте у амбразур в пороховом дыму, ждали рассвета.
- Все живы? Ни кого не зацепило?
- Слава богу! Вроде, все целы!
- Помнишь? В прошлый раз, пуля, влетев, Коляну в жопу саданула!
- Да, не повезло, тогда парню!
- Это, как сказать! Скорее наоборот!
- Это точно, Петрович! Еще не известно, кому из нас повезло!
- Смольнуть бы! – из дальнего угла раздался прокуренный заунывный голос Черенкова.
- Я те, щас смольну, мудазвон! – раздраженно отозвался, лежащий у входа, прапорщик Волков.
- Подмогу, вызвали? – спросил простуженный Артюхин.
- Ты, что охренел! Какая сука, тебе ночью на помощь примчится?
- Чтобы в засаду вляпаться! Ребят положить!
- Будем ждать утра! Мужики, глядеть в оба! – сказал Гурнов. – Странный какой-то обстрел! Совсем не нравится мне это! Не к добру это!
- Игорь, пальни еще разок по тем руинам! – попросил товарища Волков. –Похоже, кто-то там мельтешит!
- Дай-ка взглянуть! – Малахов потянулся за биноклем…
Рассвело. Над дорогой висел густой туман, накрыв, словно легким пуховым одеялом развалины. Савченко через прицел «эсвэдэшки» напряженно всматривался в темный бугор на обочине в метрах семидесяти, который с каждой минутой все больше темнел и приобретал очертания неподвижно лежащего на боку человека.
На обочине утром нашли труп пацана. Гурнов сразу признал в убитом беспризорника Саньку. Оборвыш лежал, сжавшись в комок, прижимая, покрытые расчесами руки к животу. Уткнувшись восковым лицом в колею, прямо в след от протектора «зилка», что четко отпечатался в грязи. Из-за уха у него выглядывала белым концом сигарета, которую он стрельнул днем у «омоновца». Рядом с убитым валялись: ржавая саперная лопатка со сколотым черенком и старая рваная мешковина, в которой бойцы обнаружили фугас и электродетонатор.
(Книгу «Щенки и псы войны» читать на http://www.litres.ru/raznoe/schenki-i-psy-voyny/)