Посмотри в глаза чудовищ. Мифомистика 21 века

Посмотри в глаза чудовищ  или Игрок на все времена

 Вся жизнь – игра

Мы рождены вести игру опять.
Сверкают казино и души наши.
И мы всегда с тобой хотим играть.
И мы еще соперникам покажем.

И пусть она идет который век,
Кто выиграл все, кто проиграл –не ясно,
Но как азартен слабый человек.
И оправдания искать напрасно.

Игра пошла, и черт ему не брат,
Но не везет, и он готов смириться,
Который год, который век подряд
Безумие земное будет длиться.

И вот тогда и душу на кон он
Бросает в полумраке озверело.
Но это что? Какой-то странный сон,
И поднимаясь над столом несмело

Он зеленее будет, чем сукно,
Он  уходил спокойно от ответа,
Во мраке растворился, все равно,
Вернется в мир блестящая комета.

И снова верит – завтра повезет,
И снова в этом облаке иллюзий,
Свою игру наивно он ведет.
И все смешалось, призраки и люди

По ту и эту сторону зеркал,
Его немой усмешкою встречают.
А что случилось? Жизнь он проиграл.
И задохнулся нынче от отчаянья.

На Невский выйдет, подойдет к Неве,
И там, где кони путы разрывают,
Он бросится во мрак, чтобы в игре
Остановится. Правых не бывает.

И там, где снова сгинул человек,
Усталый бес на миг еще застынет,
И растворится, и который век
Он будет с ними, в горе и пустыне.

И будет ужас и последний миг
Ему минутой высшего блаженства,
И на мосту вдруг покачнется мир.
В котором нет побед и совершенства.

От автора

О чем автор на этот раз должен предупредить своего читателя?
Да хотя бы о том, что не все люди, кого мы на пути своем встречаем, это же относится и к литературным героям в полной мере. 
Если у господина Б.Вербера главные герои исключительно Ангелы и действие происходит чаще в небесах, чем на земле, то мы пошли другим путем – наши герои скорее черти, бесы, те духи, которые с сотворения были рядом с человеком, но могли переступать черту, из мира духов в наш мир, меняли обличие и несли ответ за все, что человек в этом мире совершил.
Не потому ли так быстро на них и стали все шишки сыпаться?
Но бесы в том вовсе не виноваты.
Прошу сразу заметить, что у героя много имен, и здесь он по крайней мере будет именоваться Модестом, Болеславом и Порфирием, и отзывается, если окликают на все три имени в зависимости от обстановки.
Он может быть и дотошным следователем, и музыкантом, руководящим оркестром наших душ и загадочным философом, который размышляет о мире и о человеке в этом мире.
Если в имени скрыта тайная суть, то почему бы не называть его по разному.
Ему видимы те пропущенные звенья, без которых все происходящее порой кажется нам случайностью, стечением обстоятельств, хотя на самом деле согласна с ним  и с тем, кто утверждает, что в мире ничего случайного не бывает.
Центром повествования , как ни странно станет век серебряный – туда мы вместе с ним будем возвращаться из любого времени.
Почему?
Если человек совершает самоубийство – один из самых тяжких грехов, то потом, из Пекла его возвращают именно в тот отрезок времени, где это произошло, чтобы он пережил этот момент и по новому жил дальше.
Болеслав  и я уверены, что нам просто необходимо вернуться в  середину 1917 года, чтобы  пережить этот момент, не совершить еще раз самоубийства и жить дальше уже в ином мире, в другом качестве.
Если мы не сделаем  этого   то  мир  рухнет в пропасть, к чему все в начале века 21 идет. Для отдельно взятой страны точно наступит конец света.
Мы и без того в коме и в агонии провели слишком много времени, теперь больной  должен  либо очнуться, либо умереть – третьего ему не дано.
Вот, пожалуй, и все, что следовало сказать в предисловии. А теперь пора отправляться в путь….
 
Пролог


На верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз,  сидел человек.
Лица его невозможно было разглядеть, потому что он закрыл его ладонями. Вся фигура казалась какой-то глыбой мрака. Одет он был в черное: поношенный, хотя и дорогой костюм, шляпу. Трость валялась около его ног.
Другой господин подошел к нему, постоял около нижней ступени той самой  лестницы, посмотрел на него пристально. Кажется ему хотелось проверить свои магические способности.
Болеслав был уверен в том, что гражданин уберет ладони от лица и все-таки посмотрит на него. Однако, этого не случилось. Тогда он удивленно пожал плечами, словно недоумевая, почему так случилось, сам ли он виноват или с господином что-то совсем не так, если его чары не подействовали.
Кажется, выяснить этого он так и не смог, отошел в сторону и растворился в воздухе в двух шагах от той самой лестницы.
Сон о лестнице.

Надо сказать, что появился Болеслав здесь не случайно.
Он видел странный сон.
Ему снилась та самая лестница, по которой господа хорошие поднимались в казино – это исчадие ада.
Если взглянуть на нее снизу неискушенному человеку, то вела она прямо в небеса.
Но если хорошенько присмотреться, то  вдруг открывалась странная картина. Где-то на приличной высоте лестница поворачивала назад, соединяясь в кольцо где-то в середине.
Шедший по ней мог и не знать, не видеть этого. Но ему придется в какой-то момент повернуть, и вернуться к середине пути. Это неизбежно.
Но что еще удивительнее, и он этого тоже пока не мог видеть,  в самом начале она была уже разрушена. И на глазах у обоих рушились ступеньки, по которым уже шагал бедолага, на которые он только должен был наступить.
Если задержаться перед ней еще на минутку, то обязательно увидишь, как она превратиться в груду кирпичей. Тогда станет ясно, что никакой лестницы нет. Даже если тебе казалось в начале, что она была, то исчезла, разрушилась, рассыпалась.
От нее ничего больше не осталось.
Сон был странным даже для Болеслава. А еще более загадочным оказалось неодолимое желание отправиться туда, к той самой лестнице, взглянуть на то, что там теперь происходит.
Он был уверен в том, что увидит немало интересного.
Но ничего там особенного не оказалось.
Мужчина, сидевший на верхней ступеньке и рыдавший о проигрыше, словно он душу проиграл – и только.
Разве ради этого стоило так расстраиваться?
Болеслав сначала обиделся, а потом рассердился. Никогда прежде интуиция его так не подводила.
Она и на самом деле его никогда не подводила, но зачем ему нужно было видеть это?
Тот, кто видел мировые пожары, а некоторые из них сам и устраивал, он не мог, не должен был размениваться по пустякам, и все-таки разменивался.
Но ведь в том некого ему было винить кроме себя любимого.
Наш герой немного приуныл.
Он брел по набережной Невы в каком-то странном тумане  и пытался понять, что еще суждено ему было увидеть, узнать, понять, какой пожар следовало раздуть.
Но пока ничего такого ему в голову не приходило.
Хотя через очень короткий срок повеселился он от души. Только это была совсем другая история.
Там он был только сторонним наблюдателем, и все-таки прежде, чем вернуться к его реальности и всему о чем предупреждал его сон, давайте посмотрим вместе с Болеславом, что же такого случилось в мрачном граде, окутанном туманом, где появились два беса.
Вы скажете, что бесов там было больше, чем людей – это правда. Только эти два беса были особенными. Болеслав не даст соврать.
А случилось буквально следующее.


Глава 3  Пропавший топор и поверженный Наполеон. Проделки  Игната и Тараса.

Эти бесы были особенными, Болеслав знал, что им нет равных.  В граде на Неве он скучал без них. Но ему вороны на хвосте принесли, что они что-то творят в Москве.
Оставалось только надеяться и ждать их возвращения.
И вдруг, какая удача, никого не видя и не слыша, он наткнулся именно на них , конечно, на Невском, где еще могли они тогда появится?
Игнат и Захар  столько слышали об этом Дьявольском граде, где всякие чудеса случались и оживали мертвецы, что никак не могли отказать себе в такой встрече.
Может, они ждали от него больно много, или еще по какой скрытой от глаз причине, только Петербург чертям не понравился. А ведь, казалось бы, все наоборот быть должно, но разве не понятно, что на вкус и цвет товарищей нет.
И в тот момент, когда разочарованный Болеслав их увидел,   наткнулись они  на странного юношу с бегающими глазами.  Он  шел по мостовой, озираясь, в полном одиночестве, шарахаясь  от людей, и все время что-то шепча себе под нос, более странного типа и не представить себе. Впрочем, он был как две капли воды на этот город похож.
Переглянулись черти и пошли за ним.
Болеслав не  удержался, двинулся следом. Он должен был увидеть то, что происходило там в тот миг.
Подозрения оправдались, как только проникли бесы  в его коморку, похожую на гроб, и поняли, что не покинут этот серый и влажный город, пока такой тип что-то  замышляет.
Игнат даже уже чесаться начал от тех испарений и запахов, которые были вокруг, но дело, прежде всего. А парень становился все подозрительнее.
- И как только таких тут держат, - возмущался Тарас,  устраиваясь в самом грязном углу на ночлег.
- Они сами живут, их никто не держит, - отвечал ему Игнат.
Очень скоро наши бесы выяснили, что тут они не одиноки, а  население наполовину из них и состоит - из бесов, в этом писатель точно не ошибся. И приведения шастают, и двойники в зеркалах не отражаются никак.
 Все, что им осталось, когда они догадались, на какого героя на этот раз напали, так это найти тех, кто его точно остановить может. И надо сказать, что и искать-то долго не пришлось.
№№№№№№№№

Тарас заглянул в полицейский участок, там сразу Порфирия и вычисли, они друг друга издалека увидели –свой свояка точно видит издалека.
Игнату пришлось потрудиться  немного дольше, зато какого он беса нашел.
- Его остановить надо,- внушали они и тому и другому, - чтобы потом не возиться, и не носиться, да не пытаться разоблачить. Преступление надо пресекать на корню
 И  хотя уговорить этих продвинутых бесов  было не так просто, как казалось,  и тому и другому хотелось поизмываться вволю над загубленной душой, которую и в ад не примут, но наши бесы оказались настойчивыми.
Тогда Порфирий и Свидригайлов и вышли с разных сторон, по знаку Игната и Тараса.  К странному парню они и направились.
Они столкнулись  все перед домом,  из которого вышел на свое темное дело Родион Раскольников.
- Зачем ему топор, он спер его у дворника, - подступился к своему бесу Тарас.
- Не знаю, но думаю,  не дрова рубить пошел, - отвечал ему следователь.
Порфирий был остроумен, а почему наши бесы так волновались, вот вопрос. А те, столкнувшись, начали спорить, как на него воздействовать надо. Но так и не договорились. Когда бесы и вдвоем собираются - этого много, а уж вчетвером и подавно. Пока выясняли на ходу, в Неву ли его столкнуть или под колеса бричке какой, наши гуманные создания, все еще помня об убитом Онегине,  на этот раз решили  к таким  радикальным  способам не прибегать.
№№№№№№№№

Когда он проходил по мосту, все четверо  отчетливо услышали, как  что-то  очень тяжелое  шлепнулось в воду.
Бесы переглянулись, и поняли, что с помощью одного из них герой потерял главное оружие своего тяжелого и не особенно законного труда. Топора у него  под черным пальто, на петле, которую  он у них на глазах накануне пришивал,  больше не было.
Сам Раскольников был так погружен в себя, что сначала на это и внимания не обратил. Потом он понял, что пальто стало слишком легким, и резко остановился, так что бесы, за ним стремившиеся, чуть с ним и друг с другом не столкнулись. А Порфирий прямо в перила моста  и влип.
Болеслав рассмеялся в первый раз за эти дни, настроение его улучшилось – недаром он за этой пятеркой отважных отправился, видно.
  Свидригайлов влип в хорошенькую девушку. Она пронзительно завизжала, может быть от разочарования, что влип он в нее на мосту, а не в укромном месте.  Сразу видно, что  из этой четверки он был самым обаятельным и привлекательным, но может,  она и по настоящему возмущалась, разбираться с этим было некогда. Да и плохо понимали бесы, что может быть на уме у девиц.
А между тем  с таким унынием смотрел наш Родион на  черную воду, где потонул топор, что и бесам уже не до девушек было, им так хотелось его утешить, а то и , чем черт не шутит, новый топор подарить. Только вот беда – топоры на дороге не валялись.
Только не было его нигде под руками, к общей радости и огорчению Раскольникова. Ведь не за тем же они этот в воду бросали, чтобы ему новый давать, и снова на скользкий путь толкать. А  потом себе лишних дел  придумывать, и новые неприятности плодить.
№№№№№№№№

Теперь все четверо ждали, что он предпримет дальше. Он постоял на мосту, подумал, и повернул назад в свою коморку, которая была очень на гроб похожа. Во дворе дворник возмущался, проклиная того, кто поднял руку на его орудие труда, и  только искоса посмотрел на угрюмого студента, и тени вокруг него  мелькавшие. На него бы он подумал в последнюю очередь. Этому точно, по разумению дворника топор не был нужен, потому как странный бездельник был он в глазах труженика по очистке города от всякой грязи.
Но тот уже шарахнулся от черной кошки, перебежавшей ему дорогу, и понял, что нынче он точно уже к старухе не пойдет , время вышло. Дверь она ему не откроет, и надо подождать, пока дворник новый топор купит, без него никак нельзя его теорию в жизнь превращать. Другое оружие не годиться для такого дела.
Дома ждала его уже Соня, за ней пришла Дуня, и они, столкнувшись, закатили скандал, да такой, что он заболел, когда, наконец, проводил обеих.
Бесы боялись, что он поднимет руку и на этих странных,  девиц какие же они нервные тут были. Хорошо, что дворник пока еще новый топор не купил, без него сил у него не хватит расправиться и со страхами и с девицами.
А они уже успели понять, что никакое иное оружие этого героя особенно не прельщает, и это скорее хорошо, чем плохо, хотя они так до конца не успели понять, почему все-таки топор герою понадобился.
Порфирий давно ушел к себе, Свидригайлов вспомнил о свидании, и только наши бесы остались в этой комнатенке, они решили  довести дело до конца. Но никак не могли предсказать, что он предпримет теперь, особенно когда они  сбили его с пути намеченного  и совсем запутали.
Вот такие герои пошли.
Бесы долго спорили о том, куда послать Родиона, и послали они ему к другому теоретику, и ничего лучше придумать не могли.
Игра продолжалась, то ли на жизнь, то ли на смерть были ставки сделаны,  это выяснится только позднее.
№№№№№№

Посмотрел Болеслав на горе –героя, на  шустрых бесов, никак не сидевших на месте. Но это была уже другая история.
У него свою жизнь, и  надо было заглянуть в иной мир. Нашему Болеславу вовсе не хотелось быть просто наблюдателем, он решил стать если не главным героем, то тем, кто этого героя и направляет на путь истинный. Серый кардинал умирал в его теле, но пока еще не умер.

4. Историческое отступление

 Давно пора посмотреть в волшебное зеркало, которое покажет нам  давнее и недавнее прошлое.
Хотелось бы знать, кто такой Болеслав, откуда он появлялся и куда исчезал в то время, когда вторгался в наш мир.
Точно ничего сказать нельзя.
Но ясно одно: его мятежная, тайная и сложная душа, как и душа любого волхва, обречена была возвращаться в этот мир от случая к случаю.
Доподлинно известно, по свидетельствам гениев, что он был здесь во второй половине века 19 –тогда его звали Порфирий, в смутные и странные времена всех мятежей и бунтов. Потом промелькнул в начале века 20, который назвали серебряным веком, - и героя нашего называли Модестом, и в первой половине века 20 он тоже бывал здесь часто – тогда он и стал Болеславом.
Почему так много имен? Да просто потому что  не может же он все время в разные эпохи называться одинаково, так  произойдет черт знает  что. Такая путаница никому не нужна вовсе.
Почему именно эти времена?  Бунт бессмысленный и беспощадный, слом эпох – время самое трудное, страшное и опасное. Полыхает пожар, мир покачнулся, а тут  все страсти и страдания обостряются, вот и появляется наш странный и таинственный герой.
Он приходил сюда, чтобы найти отчаянных игроков и сразиться с ними.
Может кому-то и нравятся слабые соперники, но таким как Болеслав не было до них никакого дела.
Там, где была тишь и гладь, он считал, что ему вовсе нечего делать, что это не его время и не его люди.  В такие времена он уходил на покой и оставался где-то в стороне.
О нем рассказывали какие-то таинственные легенды, мистические сказки писали, но он казался только тенью, а вот появиться, воплотиться он мог совсем в иное время.
Такое время и наступало тогда – серебряный век стал пиком его деятельности, но до него было темное и мрачное время второй половины века 19, казни, террористы, сумасшедшие девы и парни, которые взрывали и себя и других.
Дикие необузданные страсти и азарт, страшный азарт, вырывающий душу из тела и бросавший ее в пропасть.
Никогда потом  в мире не было так много мертвых душ, как в это жуткое время. Говорят, что живые завидовали мертвым.
Порой Болеславу казалось, что в такие эпохи время вообще начало отсчет в обратную сторону.
НО ничего  не могло  его испугать, а такое открытие только забавляло.
Сколько веков прошло, но никогда время не пятилось назад.
Сон о лестнице, которая поворачивала в обратную сторону, когда шут поднялся на определенную высоту, он был слишком реален и значителен для Болеслава.
Так  лестница теперь вела вниз, даже когда человеку казалось, что он поднимается вверх, а время вопреки всем законам, потекло вспять.
Вот так все и начиналось и продолжалось на тех самых лестницах, ведущих в Казино.
У этой игры было начало и никогда не было конца, Болеслав- Порфирий – Модест не даст соврать.


Глава 5  Первая встреча

Небольшой городок назывался Баден.
В середине века 19, когда мы туда заглянули, туда тянулись странные, таинственные темные души.
Кто-то приезжал отдыхать, кто-то путешествовал по миру, но большинство из них направлялись именно сюда, чтобы играть с судьбой, с бесами, с другими созданиями.
Что-то выигрывали, много проигрывали, иногда все, что было оставляли за этими дверями, порой проигрывали и собственные души.
Но когда проигрывали, умирали, разрушались одни, на смену им приходили другие.
Места в казино никогда не бывали пусты, азарт – это то последнее, а часто единственное состояние души, которое захватив ее в плен однажды, уже не выпускало никогда.
Не столько волновал этих больных людей, а они были больны игрой, выигрыш, сколько сам процесс игры.
Когда азарт вырубает из мира реального, то он погружает в эти дикие и страшные иллюзии, от которых нет покоя.
Болеслав мог воплотиться именно здесь, питаясь их дикой энергией, необузданными страстями. Легкая тень обретала вполне реальные черты.
№№№№№№№№

Болеслав взбежал по той самой лестнице. Стремительно вошел в зал, отмечая про себя, что пока еще его не заметили, не успел достаточно воплотиться.
Но тут сразу все стало меняться на глазах.
В воздухе витали такие страсти, что он, решив, будто еще невидим, устремился мимо какого-то господина к игорном столу, наткнулся на него и отлетел в сторону.
Господин скривил удивленную улыбку. Болеслав победно улыбнулся,  прошептал и не стал выслушивать претензии того самого господина.
- Все прекрасно, все замечательно, - про себя говорил он, радовался тому, что складывается все и на самом деле прекрасно.
Он чувствовал себя в этом многолюдном и шумном зале, как рыба в воде.
Оглянулся по сторонам. Ему показалось, что это не люди, это такие же существа. Только желания их были противоположны, им хотелось разрушить ту оболочку, которая была еще у них, уничтожить, стереть.  Они не понимали, что творили, но вероятно им это удавалось.
Болеслав крутанулся, присмотрелся и заметил печального юношу – рыцарь печального образа, страдалец. Этому здесь ловить больше нечего, он вообще казался инородным телом, непонятно, как тут оказавшимся. Но не ради него ли появился бес тут.
На первый взгляд парня трудно было узнать, но только на первый. На самом деле это был он. И все остальные игроки больше не волновали и не трогали его. Казалось, что теперь они были под каким-то стеклянным колпаком, восковые фигуры, зловещие, иногда чудовищные. Но они не могли волновать, а уж тем более пугать кого-то в этом мире.

Глава 6  Исповедь юноши бледного

Но прежде, чем подойти к юноше и услышать его исповедь, Болеслав повернулся к какому –то поэту.
Хотя откуда тут могли взяться поэты? А черт его знает, где только нет в этом мире поэтов.
Но этот читал стихи господину, который не только не понимал ни черта в поэзии, но даже не собирался слушать его.
И все-таки Странник читал свои стихи. Его не особенно волновало, слушают ли его или нет, хотел ли он докричаться до глухого спутника, собирался ли привлечь внимание увлеченных игрой и раздавленных азартом?
Но поэзия здесь была совершенно неуместна, хотя кто этих людей знает.
Вдруг они очнутся и услышат его? Вот Болеслав же услышал, даже попытался вникнуть, что собственно так волнует сумасшедшего поэта? Проигрался так, что только стихи остались в утешение или есть что-то еще необъяснимое?

Фонарь слепит и веселит признанье,
Но темная аллея вдаль ведет,
И снова  дивных грез очарованье,
Ночную бабочку, прервавшую полет,
Так тяготит, она уже иная,
Ей хочется  к камину в этот час,
Да только где камин, она не знает,
И в забытьи танцует там сейчас.

Старик и мальчик видят в мутном свете
Ее еще прекрасные черты,
Внезапно  налетевший резкий ветер,
Ее во мрак бросает с высоты.
Она летит, она спешит куда-то,
В блеск маскарада, музыки экстаз,
Фонарь слепит, она не виновата,
Что ей так грустно в этот лунный час.

И все-таки в душе ее усталой
Иная боль и свет совсем другой,
И где-то там рыдала, танцевала,
Хотя, скажи мне, что теперь с тобой?
О милая, о глупая, ночная,
Лишь отраженье света в этот час,
Она найдет и снова потеряет
Высокий ряд созвучий, и для нас

Она еще отчаянно станцует,
И резко что-то скажет и уйдет,
И лишь фонарь там одиноко будет
Тот танец помнить лето напролет.
Тень от крыла ее едва коснется,
И остается где-то странный миг,
Когда она забыв про боль вернется,
В истерзанный страстями дивный мир.

Но все было напрасно, что и требовалось доказать,  стихотворения о танце мотылька под  фонарным столбом никто здесь не слышал.
Да и с какой стати им бы слышать это? Страсти горели не шуточные, на кону часто было поставлено все. Мотыльку, поэту и переживаниям их странным тут не было и не могло быть место.
Но  размышляя о поэте, Болеслав чуть не забыл о юноше, которого так скоро и так радостно отыскал
Хотя тот сидел все так  же неподвижно и не собирался никуда исчезать. Он скорее всего окаменел надолго, но не стоило забывать о том, кто так неожиданно тут оказался в такой час.
Ты шел к нему, хотя он этого не ведал, вряд ли ему это понравится, но какая разница, если ты шел к нему.
- Рад приветствовать, - небрежно склонил свою лысоватую голову Болеслав, - словно они были вечность знакомы и снова встретились здесь и сейчас.
Юноша очнулся, перестал изображать памятник самому себе.
В глазах незнакомца было что-то такое таинственное и странное, что он невольно отозвался. Да и не мудрено, никто не подходил к нему за все время пока он был тут. Ему вообще стало казаться, что либо его самого, либо всего этого мира не существует.
- Арсений, - меня зовут Арсений, - словно подсказывал или напоминал собственной имя  незнакомец.
- Да, конечно, как я мог забыть, - добавил непринужденно Болеслав, придавая знакомству еще больше таинственности.
Парню стало казаться, что они и на самом деле уже встречались. Как странно все это , как и то, что он тут все еще оставался.
- Я журналист, писатель и начать мне хотелось бы отсюда, - медленно, словно упорно подбирая слова,  начал парень.
- Деньжат выиграть для  книжки решили, милостивый сударь? – поинтересовался  Болеслав.
- Вовсе нет, мне никогда не везло, скорее проиграю все, что еще есть. Я  знал его и написать бы хотел об игре, об азарте и вдохновении, правдиво, реалистично, так, чтобы никому из талантливых и слабых не захотелось тут появиться и проводить время, тратя свой талант.
- Святая наивность, - пробормотал Болеслав.
Но этих слов Арсений не расслышал.  А Болеслав между тем продолжал:
- Но для кого нужна эта книга, для этих – он показал вокруг, - они никогда не прочтут никаких книг. Для тех, кто к игре отношения не имеет. Может, им и интересно что-то, но игра не стоит свеч, наверняка, - вынес он свой приговор.
Но искусителю ясно было видно, что все его слова только накаляют страсти и желание  Арсения написать это. Отступать он точно не собирался.
- Чем черт не шутит, моя юный друг, возможно ты и прав, - согласился  Болеслав.
- Конечно, я прав. Этот тайный мир, реальность  в реальности, и глупо было бы не воспользоваться таким сюжетом, сколько душ здесь сгорело, сколько судеб было разрушено. Вот хотя бы дядя Федор.
Он замолчал на полуслове, словно бы выдал какую-то страшную тайну.
Святая наивность, - во второй раз подумал о нем бес, - хотя в его возрасте это еще простительно. Но ведь и он сам не без греха, сколько он с тем самым Федором возился, помнится, верил, надеялся, ждал….с моря погоды. Все напрасно. Хотя если посмотреть  с другой стороны.

На кон талант поставив обреченно,
И веря, что получит все сполна,
Сидел здесь он с душою обнаженной,
Ему везло пока, и та волна
Азарта захлестнет слепую душу.
И обреченно стонет там душа,
И только боль, преграды все разрушив,
Не позволяла верить и дышать.
Но он играл, еще не понимая,
Что там стоит Недоля за спиной,
Очнувшись,  тихо умирал, играя,
На кон поставив душу в час ночной.

Что за чертовщина такая, наверное, тот Странник передал ему клочок вдохновения.
Болеслав не помнил, чтобы он когда-то писал стихи даже девицам в минуты близости, а тут игра, писатель, юноша, при чем здесь стихи? И все-таки они звучали, намекая ему на то, что и он не лишен вдохновения. Хотя это стихоплетство мало, что дает поэзии, но оно может стать ключом к разгадке каких-то случайных совпадений и знаков, которые и ему не всегда видны и ясны.
- Он был раздавлен и жалок, - начал рассказывать парень, - тогда я был совсем ребенком, когда дядя Федор ввалился к нам, и все время он твердил только одно:
- Я человек конченный, лучше со всем  покончиться разом, батюшка увел его в свой кабинет и долго с ним о чем-то говорил, этого нельзя было услышать, а потом он отправился спать, но этого вторжения мне никогда не забыть.
- Люди смертны, - попытался ответить он, - какая разница, как они погибнут?
- НО ведь можно умереть достойно, если мир стоит на краю пропасти, то можно  его спасти или погубить.
- Ты рожден для того, чтобы спасти? Это скучно и уныло.
-Но мир не может погибнуть, - противился этому парень.
Болеслав проникся к нему какой-то радостью и болью, хотя и был уверен в том, что ничего подобного никогда прежде по отношению к людям он не испытывал.


7.  Два взгляда на одну трагедию. Болеслав рассказывает свою историю

Они еще посмотрели друг на друга.
Словно вспомнив  какую-то сцену из забытого романа, Болеслав предложил ему  спуститься с лестницы, и они направились в летнее кафе, недалеко от казино.
Там было довольно пусто в этот час, Болеслав уселся напротив Арсения.
Он начал говорить о том, что случилось тогда на самом деле.
Юноша слушал заворожено.
- Федор – это был самый странный писатель из всех, с кем меня за века сводила судьба.
Он понял, что оговорился, этого не следовало говорить, но юноша не обращал внимания на  какие-то странные слова.
- Если  бог хочет наказать человека, то он его убивает, если хочет наказать еще сильнее – он лишает его рассудка, если  же он хочет  уничтожать его долго и упорно, то дарит ему азарт.
Это болезнь, неодолимая болезнь со смертельным исходом.
Бывает и легкая ее стадия, и самая тяжелая. Труднее всего приходится с теми, кто наделен какими-то талантами. Художники, писатели, артисты, они всегда сопротивляются дольше и сильнее, их искусство , их музы, или какие там еще создания пытаются их удержать, оттащить от той пропасти.
С ними проще и сложнее сражаться.
Болеслав передохнул и отпил какого-то прозрачного напитка.
Федор был почти гениален, и потому его все время что-то отталкивало от края пропасти.
Он совершал дикие поступки, но и тут ему помогало какое-то проведение. Даже когда издатели требовали от него нового романа, рукопись в срок – они его  отшвыривали от зеленого сукна, возвращали к жизни, а еще говорят, что искусство вторая реальность, да оно первая реальность, порой единственная.
- Но ведь это уже не жизнь, - пробовал возражать Арсений.
- Может, по каким-то меркам и не жизнь, а на самом деле больше, чем жизнь, значительнее и глубже.
Никогда каждому из них не удастся пережить в полной мере того, что возникнет на белых листах бумаги. И когда начинается творчество – игра бессильна – она отступает, и жестоко мстит за такое предательство.


8. Преодолев время


Сон, гипноз, что это было?
Исчезло старое кафе, словно его и не было. Воздух стал иным, и они шагнули снова на ту лестницу, откуда ушли недавно.
Только что-то было совсем иным.
Арсений понял, что  они в другом времени, в том, когда он был совсем юным созданием, и дядюшка его был молодым и талантливым, и только что переступил порог казино.
Все это было так странно. Только он еще не успел удивиться. Понимал, что  нужно было просто видеть слышать и доверять, иначе все это исчезнет, как исчез и Болеслав. Его на самом деле нигде не было.
Но он мог увидеть самое главное, самое важное, чтобы потом и написать свое повествование о страсти, игре, лицах и масках.
Сначала это нужно было видеть своими глазами. Вот поэтому Болеслав и  отлистнул время назад, чтобы убедить и парня в том, что лучше один раз увидеть, чем сто  раз услышать.
Он сидел страшно бледный и подавленный.
- Я все  проиграл, ничего не осталось, мне некуда идти, - бормотал другой юноша.
Арсению хотелось броситься к нему и сказать, что это пройдет, что ничего страшного не случилось, что это только деньги. Но он видел всю силу отчаянья и молча шагнул в сторону.
Он наткнулся на прекрасного юношу. Всем им там было примерно лето по 20-25 не больше. Только одежда у него была какая-то странная, такой ни в его, ни в этом времени носить просто не могли.
Ему хотелось видеть Болеслава, спросить его о чем-то. Этот парень был кем угодно, только не им.
- Кто вы? – вырвалось у Арсения
- Модест сказал не всю правду, будет даже хуже, чем он говорил.
Имя казалось странным и незнакомым, но Арсений понял, о ком идет речь. Хотел что-то возразить, но услышал стихи, тихий, но какой выразительный был у него голос.
Увижу я, как будет умирать
Любимая моя отчизна,
Я буду одиноко пировать
Над бытия ужасной тризной,
- Свидетель гибели Вселенной, - повторим последнюю строчку за ним Арсений. Дар пророчества, когда же это случиться.
- Осень 1917 , с деревьев ветер срывает последние листья, они нагие стоят на ветру. Это как танцовщица, она сбрасывает последние одежды перед толпой. Толпа замерла в экстазе, сейчас они узрят то, что было скрыто под дорогими шелками, они никогда не видели этого, хотя угадывалось прекрасное тело.
- И что? – не выдержал  Арсений.
Ему тоже хотелось, чтобы поэт нарисовал прекрасное это тело хотя бы словами.
- Ничего, там ничего нет, никакого тела под последним покрывалось, все только странная иллюзия.
Арсений так тяжело вздохнул, словно у него отняли что-то самое дорогое и любимое.
Но теперь уже он – вдохновение, наверное заразительно читал стихи этому поэту – какое безумие, злая шутка беса. Читать свои, непонятно как родившиеся стихи такому поэту?
Но остановиться он не мог, это было выше его сил.
- Там пустота, пустота.
Но как мог он лишить их надежды. Если он поэт, разве трудно было солгать, оставить все таинственно и красиво.


Она обнажалась, срывая одежды,
Нелепейшей страсти и странной надежды,
Желая Вам душу свою показать,
Пред этой толпой обнажалась опять.

И молча смотрели чужие мужчины,
И не было более странной картины,
Чем эти, летящие прочь, покрывала.
Со смехом немым всю одежду срывала.

Швыряла толпе дорогие наряды,
О дивная осень, момент листопада,
И листья кружились во мгле золотые,
И девы смотрели, о чем-то грустили.

И контуры -вдруг нагота проступила,
И замерли все, и толпа отступила.
А там пустота - нет прекрасного тела,
Она хохотала, куда-то летела.

И только одежды ее дорогие
Над этой толпой возбужденной кружили.
И все им казалось - она обнажится,
И в тело нагое хотелось влюбиться,

И впиться, терзая, но нет его, други,
И это узнали, и смотрят в испуге
На то, чем никто не посмел обладать,
И дева иллюзий вернется опять.

И будет во тьме над толпою кружить,
И только на вечер позволит любить,
И воздух руками нелепо хватать,
Одежды надежды с усмешкой бросать

Она не устанет, в экстазе мужчины.
И девы ее раздраженно окинут
Презрительно взглядами, будут курить.
Мы только иллюзии можем любить.


Арсений замолчал, выдохнув последнюю строчку, сам не поверил, что он смог на ходу все это не только прочитать ( он никогда, даже в лицее не читал стихов вслух, стеснялся, и тут вдруг перед поэтом. А в том, что перед ним был настоящий поэт, никаких сомнений не было. Теперь он смог это сделать.
Но ведь еще важнее  и страшнее то, что все это он теперь по ходу и сочинил.
Если есть чудеса в мире, то его стихотворчество было одним из таких чудес.
- Вы точно все узрели и почувствовали, - говорил еще тише Незнакомец и протянул ему темную, да что там, совершенно черную розу.
Юноше никто никогда не дарил цветов, да еще таких.
Но рука, протянувшая розу, растаяла в воздухе. И только цветок оставался с ним, как  свидетельство об этой встрече.
Черная роза, как же она была страшна и как прекрасна одновременно
Тут и возник Болеслав, словно бы он невидимый все время был рядом.
- Ничего, все равно страшнее судьбы, чем у него, - он кивнул на пустое место, где мог стоять Поэт, - нет, да и быть не может.
Но можно ли утешиться тем, что у него будет еще страшнее?
Как знать.
Вот с  этими словами  все и завершилось тогда.
Арсений хотел узнать, кто же был с ним. Хотя у него не хватило бы духу, вероятно, спросить о том.
Да и не у кого уже было спрашивать, нашего путешественника во времени с ним рядом уже не было в тот миг.
Пустота и печаль – даже казино со всеми его внутренностями растаяло.
Он стоял на каком-то берегу и любовался закатом.
Конечно, не было ничего удивительного в том, что  мир растаял, что исчезли эти призраки – не о них ли таинственных и бестелесных он писал в единственном своем стихотворении.
И все же, все же, как удивительна бывает реальность.


Часть 2  ХРАНИТЕЛИ МИРА

1 Между прошлым и грядущим. Я часть той силы, что вечно хочет
Модест вспоминал, как это было во время последнего путешествия рассказывал Болеславу и Порфирию о том, что ему пришлось тогда пережить. На этом перекрестке между мирами в охотничьем домике, принадлежавшем царю , не меньше он сошелся с ними, своими вечными двойниками и тройниками.
Теперь, здесь их было трое.
Там, где не нужно было воплощаться, гоняться за телами, они могли спокойно уживаться рядом. Они не могли обойтись друг без друга, им было так хорошо поболтать о том и о сем у живого огня.
Самое главное – это те  истории, которые они друг другу рассказывали долгими лунными, а то и темными ночами.
Конечно, они все не могли сравниться с той девчонкой, которая  усмирила пыл жестокого властелина, но тоже рассказчиками были знатными, особенно когда друг  перед другом красовались. И у каждого было свое время и своя особенная история.
В этот мрачноватый вечер, плавно переходящий в темную ночь, настала очередь Модеста поведать им ту самую историю. Хотя он был только наблюдателем, даже не пытался вмешиваться, но ни следователь, ни игрок ( Болеслав), здесь не подходили, нужен был летописец, который добру и злу внимал равнодушно. Таким летописцем и оказался Модест.
Если не совсем уж равнодушно, то стремился к этому.
История началась. Пора и нам туда заглянуть вместе с ним. Подняться по высокой лестнице, снова оказаться там, а этом земном аду, где на миг становились счастливыми и навсегда несчастными сотни, тысячи игроков  из тех, кто заглянул в глаза чудовищ и навсегда остался отправлен азартом,  деньгами, отчаяньем.
№№№№№№№

Казино сверкало  огнями,  когда переступил  порог  странные юноша.
Модест оживился, он сразу понял, что пришел тот, которого он так долго ждал. Начала 20 века, Поэту  17 лет. Но он не обращает внимания и не идет на контакт.  Вот уж точно, можно было пожалеть о том, что времена так резко изменились. Модест удивленно смотрел по сторонам. Он в первый раз растерялся, не знал, как ему поступить. Тот Игрок любил поговорить даже сам с собой, а о других и говорить нечего. Он привязывался ко всем, кто оказался поблизости, радовался  всем мало-мальски знакомым людям. Что же случилось с этим парнем? Было отчего серьезно задуматься. Но если не везет, то точно не везет.
Но ему достался этот красивый, холодный,  далекий.
Тут нужен был Порфирий, он и не таких раскалывал, выводил на чистую воду, заставлял сознаться в преступлениях, которые они совершили.
Но совершал ли Поэт какие-то преступления? Это вряд ли, такого не может быть. Нет, определенно нужен следователь по особенно важным делам.
Но Порфирия не было рядом, он как исчез тогда, во второй половине 19, так больше нигде и не появлялся, приходилось быть вместо него – каждому свое время. Ему досталось самое жуткое, самое легко воспламенявшееся.
Модест оглянулся по сторонам.
Какие-то странные девицы в невероятных нарядах, а то и почти обнаженные – мертвые лица, скорее маски. Они ничего не значат, ни о чем не думают, ничего не хотят.
Как можно с такими оставаться?
Ему все время  снился костер. То ли Купальский, то ли инквизиции.
Странно, и солнечные боги  и черные монахи одинаково относились к огню.
Правда, первые получили от него жизнь, душу, радость, вторые  заставили огонь убивать, сжигать дотла тела и души. Но  ведь пламя не виновато, оно могло и обогревать и палить.
И какой –то зловещий огонь полыхал во многих глазах этих людей , они готовы были спалить все на своем пути.
И палили, только пока он предался размышлениям, юноша куда-то исчез и больше не появлялся.
Что же получается, что он упустил его? Этого не может быть. Но так оно и было  тогда.
№№№№№№№

Когда юноша растворился где-то , Модесту показалось, что он ошибся. Хотя такого не случалось никогда. Но ведь все когда-то начинается.
Он и на самом деле мог заблуждаться тогда.
Тогда, не  долго думая, Модест решил заглянуть в прошлое. Он точно знал, что  будущее всегда зеркально отражается в прошедшем.
И там все тот же салон, только  два десятка лет назад. Другой юноша – настоящий Демон.
Он сел к роялю, замер на миг, пальцы коснулись клавиш. Восхитительная музыка наполнила комнаты, вырвалась в сад, и весь мир был обнят ею, и  царила там какая-то невероятная сила. Сила дикая и необузданная, такой не было больше нигде, только там.
Отец и сын, какие же они разные, но может быть хорошо, что у этого нет всего этого жуткого демонического начала, иначе бы с ним уже не сладить никогда.
А так хотелось подняться  вместе с ним в небеса и парить там.
Душа Модеста истосковалась по таким жутким полетам.
Но там  был еще и  герой. Странно, что Модест его и не заметил сначала. Вот что значит, залюбоваться красавцем.
Нет, это слишком, надо быть осторожнее и осмотрительнее.
А Игрок тем временем наклонился к  хозяйке салона и спросил у нее, кто этот удивительный пианист.
Она назвала то же самое имя.
- Александр Блок.
Что за чертовщина такая, у них одинаковые имена, этого не может быть, но так и есть на самом деле
Какие страсти раздирают пианиста – Игрок нашел в нем родственную душу. Они и на самом деле сделаны из одного теста. Но его уже не остановить, он летит прямо в пропасть  и не сможет оставаться.
Наверное, потому судьба его и забросила в самое начало серебряного века – там все будет по-другому. Юношу еще можно оставить.
И  не для этого ли он и появился тут в этот самый миг.
№№№№№№№

Он  вернулся в свое время, разыскал Поэта за барной стойкой и стал рассказывать ему то, что с ним должно случиться.
- Сыновья отражаются в отцах своих, - говорил  Модест, - но если ты узнаешь все страсти и все печали, если эта музыка будет владеть твоей душой, то ты заглянешь в глаза чудовищ,  и это плачевно завершится.
Юноша был молчалив, казался бесстрастен. Но он все слышал, все запомнил, можно не сомневаться в том, что он убьет в себе все эти чувства. Да и нет у него абсолютного музыкального слуха. Нет, и никогда теперь уже не будет. Может быть это спасет его от крушения, от катастрофы, хотя время, в котором он оказался, не спасет никого, ни страстных, ни бесстрастных, - все окажутся в этом пекле, никому из него не выбраться больше.
Только сейчас, сидя перед юношей, Модест вдруг вспомнил Игорока и Пианиста, и понял, что он был в доме в тот момент, когда Поэт появился на свет.
Конечно, там была такая суета, и детский плач раздался на верхнем этаже, как же он мог не заметить такого, забыть о том.
- Бедный парень, оказаться рядом с Игроком и Пианистом – это слишком, какая же судьба, какие знаки.
Но вот об это говорить он ничего не стал. Должна же оставаться хотя бы какая-то тайна у него.
Нет Модест думал тогда не о том, кто в мире появился, а о том, с кем ему уже столько пришлось возиться. Писатель казался раздраженным и больным.
- Но разве он дожил бы до тех времен, если бы ему не пришлось действовать прежде?
А Игрок и в том году был перед ним
- 13 лет, он прожил еще 13 лет и столько написал, - успокаивал себя Модест
Вот уж точно, он часть той силы, которая вынуждена совершать благо, хотя хочет зла, что же еще ему остается.
Тогда он и начал, заглядывая в будущее, писать роман о Снежном короле. Это была своеобразная игра – в которой проигрыш ничтожен, а выигрыш велик.
В этом романе  появился взрослым тот, кого пока и он и Игрок видели в профессорском доме в колыбели.
- Это будет романом века, - говорил Модест, - хотя бы потому, что он писался о грядущем. Они назовут это фантастикой? Да какая там фантастика. Пусть попробуют найти хотя бы парочку фактов, которые разойдутся с реальностью?
Нет таких фактов, нет и быть не может. Если за дело взялся он сам, то ничего у них не выйдет, никогда и ничего…


Глава 2

Но пока писался роман, время текло довольно быстро.
Однажды они столкнулись на каком-то немецком курорте с прекрасным юношей.
И как героиня романа в стихах, наш Модест воскликнул:
- Это он.
И на самом деле это был Поэт.
Вернее, тогда этого еще нельзя было сказать наверняка, но все шло к тому.
- Какое же страшное время ему досталось, катастрофа  неминуема, ее никто уже не остановит, наоборот, все только  и приближают крах. И в довершение ко всем  дурная наследственность.
Модест вспомнил пианиста, который произвел такое впечатление и на него и на Игрока тогда.
Что же такое Демоническое мог он передать парню. Страшно было даже представить.
А что оставалось ему, когда все так сложно?
Он послал ему сон. Самый  дивный сон на все времена.
Юноша видел, как он сгорает в каком-то диком огне. Сначала метнулся к прекрасной женщине, потом от нее за стол с зеленым сукном, опустошенный и несчастный он пил вино до беспамятства и как-то добирался домой, уже не разбирая дороги.
В холодном поту пробудился юноша. Где-то рядом пели птицы, им подпевала удивительная женщина Оксана – он знал ее, был еже с ней знаком с недавних пор и кажется влюблен.
Только это как-то могло немного скрасить тот ужас от недавнего сна.
- Так и будет, если ты не остановишься, - тихо говорила мать.
Ей было ведомо то, о чем он мог только смутно догадываться.
№№№№№

Через несколько лет Модест столкнулся с ним в ресторане уже в промокшем и сером Питере.
Как повзрослел и изменился тот юноша из снов и грез ее. Но что-то трагическое было начертано на его челе.
Что было делать? В первый момент Хранитель растерялся. Замешкался. Поэт словно бы узнал его, хотя он не мог узнать,  и улыбнулся как-то загадочно. И тогда он решился  на отчаянный шаг, протянул  ему бокал с вином.
Тот поднял на него свои прекрасные глаза, надо было что-то сказать? Модест решил не лгать:
- Это отрава, но не смертельная, ты все узришь сам, может быть это поможет, я буду твоим Вергилием, или твоим Данте в аду, - насмешливо улыбнулся  он.
Поэт одну минуту  держал  бокал в красивых тонких пальцах и медлил, но недолго.
Как это было? Примерно так. У поэта позднее появилась «Песнь Ада», а тогда сам  Модест записал то, что он видел, то что мог видеть, чего видеть не мог. Надо было  слушать и слышать все это в те минуты.
№№№№№№№


Вергилий ведет его в пропасть устало куда-то,
И древние боги лишь смотрят растерянно вслед.
И сил не осталось на муки у бедного Данта,
Конца или края страданиям горестным нет.

И снова возникнет в тумане немая Франческо,
Греховна навеки, повинна во всем навсегда.
И кажется длится и в вечности темная пьеса.
И где-то во тьме Люцифера сияет звезда.

Хранителя света в последнем кругу находили,
Что это, расплата, и только немая игра.
И смотрит растерянно и обреченно Вергилий.
И вдруг говорит: - Собирайся, уже нам пора.

И снова бредут и бредут, и бессильные ноги,
Готовы их бросить в болото забытых страстей,
Но легкая тень вдруг возникнет на тяжкой дороге,
И Данте стремится уже к Беатриче своей.

И лишь усмехнется, простившись с поэтом, Вергилий
Он знал, только женщина выведет, ад отвергая.
Орфей оглянулся, но нынче мы стали другими,
И Дант улыбнется,  круги навсегда покидая.

- Но кто ты, скажи, почему ты пошла одиноко,
Таинственна дева, и вечно готова спасти.
- Давай отдохнем? – Недосуг, если в небо дорога,
Она отвечает. – Но мне не дойти, не дойти.

И снова смеется, она ли его оставляла,
Когда-то и где-то, и свет этот тонет в тиши.
И вот поднимается к небу, но зло и устало,
Она не жалеет, а требует лишь : -Поспеши.

Там нет Люцифера, хранители света во мраке,
Но если ты сможешь подняться, рассеется ночь.
Чистилище пройдено, снова и к вере и к драме,
Шагает упорно, она ему может помочь.

И дивное солнце на миг из тумана явилось.
И светлая дева все выше заставит идти.
Но как же прекрасна, и странно она изменилась.
И эта любовь ему будет упрямо светить.

И видится в пропасти снова беспечный Вергилий,
Она в небесах, дотянуться до этой звезды.
Вот так нас богини с собой в небеса уводили.
Легко задохнуться от этой немой высоты.


Очнулись они  снова в том же ресторане, откуда отправились в свое странно путешествие.
Там сидели и веселились все те же посетители, никто еще не успел уйди, никто новый не появился.
Наверное, Модест просто смог оставить время.
Но теперь, после пережитого, этот странный тип стал Поэту ближе, если не роднее.
Он заговорил первым, тот вообще не особенно бросался словами.
-  Многие бы жизнь отдали или еще больше, чтобы оказаться на твоем месте,- говорил он задумчиво., - но людям только кажется , что они могут кого-то и что-то выбирать. На самом же деле ни черта они не могут.
Поэт только взглянул на него и залпом выпил красное вино.
Это была их вторая встреча, из тех,  когда они оба могли зреть друг друга.
Но  Модест растворился, стоило только поэту отвернуться.
Он остался один, долго смотрел на то место, где тот сидел минуту назад. Потом поднялся и тоже медленно пошел домой.

Глава 3

 Модест исчез из ресторана.
Но оказался он  не только в другом месте, но и во времени другом.
Когда он огляделся, то сначала даже сам не понял, где и как он оказался. Но замешательство длилось только минуту.
В плохо убранной комнате сидела молодая, измученная женщина. По щекам ее   текли слезы, она смотрела на окно и сразу было видно, что ждала кого-то.
- Бедняжка, - вздохнул Модест, - как же можно так  жить, и какая сила заставила ее оставаться тут и ждать его, ведь это тихий ужас какой-то.
Она потянулась  за бумагой на столе и стала писать письмо.
Модест взглянул на лист бумаги и понял, что пишет она матери.
Можно было даже не подглядывать дальше – она говорила о том, что остается здесь в отчаянии и просит у нее денег, чтобы можно было расплатиться с долгами и вернуться домой.
- Конечно, она должна все отдать, чтобы  он проиграл и это, и потом довел всех до отчаяния.
Модест знал людей. Он старался понять все их слабости, но только не на этот раз.
- Игра, она даже для бесов чревата, а что говорить о людях, и ладно если ты проиграл какую- то часть состояния, которое все равно за одну жизнь не прожить, это уже не такая страшная беда, но если это последние деньги.
Модест вздрогнул, женщина вслух повторяла то, о чем  он думал.
В этом было что-то странное, хотя все просто на самом деле – его мысли витали в воздухе.
Когда  он думал о том, что случилось в самом начале нового века, как все рухнуло, он догадывался,  что корни зла были здесь. Если все так начинается, если все так  скверно, то потом миру ничего не остается, как только полыхать и лететь в пропасть.
Но они этого не понимают, люди вообще ничего не понимают и уверены, что от каждого из них ничего не зависит.
Заплаканная женщина перестала писать, оглянулась вокруг, ей показалось, что в комнате еще кто-то есть.
- Какая чуткая , - подумал в тот миг Модест, ведь она могла сделать счастливым какого-нибудь хорошего человека, и для чего только ей этот парень понадобился.
Он плохо понимал мужчин, но женщин вообще не понимал, даже не пытался понять.
Только заглянул в грядущее и убедился, что она не бросит его до самого конца, это кажется еще более странным, но тут ей сам черт не брат.
- И ведь самое главное он не ценит и не оценит этого, опять сидит где-то в  казино, и даже лица ее как всегда не помнит, - вот в этом главная беда.
Нет, оставаться здесь больше не было сил, даже для Модеста, и он уже через мгновение расхаживал по казино, где и оставался в каком-то странном наркотическом забытьи тот, по которому рыдала женщина  в другом конце городка.
Модест приблизился, попробовал ему о чем-то напомнить, но все бесполезно, никакие мысли и слова до  него не доходили. Он и в нормальной обстановке мало кого слушал и слышал, тут же был совершенно глух.
И тогда наш Хранитель впал в какое-то странное уныние.
Оставалось только разрываться или послать всех подальше.
Но он услышал разговор двух господ, очень приличных на вид. Один так просто был русский барин, второй – скорее чиновник на самой верхушке той лестницы.
- Он совсем пропадает
- Просил у меня в займы, но я не дал, может это остановит, ведь нельзя себя так губить, его же посадят в тюрьму за долги.
- Нет, он человек конченный, кто бы мог подумать, что игра может довести до такого.
Снова начал сердиться Модест :
- Глупцы, они  устали говорить о его гениальности, о славе, которая затмит все в этом мире, но при всех его грехах разве можно создать что-то, то каторга, то казино, то нищета, то  историка.
Кажется, ему самому хотелось ответить на вопрос : можно ли создать что-то, если у тебя для этого нет ни сил, ни желания, ни средств к существованию.
Нет, конечно, творчество требует душевного покоя, что ждет его, когда он вернется  в этот номер гостиницы, что вообще еще ждет в жизни.
Но Модест прервал свои размышления, он снова прислушался к тому, что говорили эти двое : барин и чиновник.
- Я здесь только за тем, чтобы занять ему денег, если попросит, пусть играет, пока он остается здесь, он нам не страшен.
Понять  из этой речи странно что-то было очень трудно, но не для Порфирия, тот сразу догадался, что  они боятся его, они завидуют его таланту, они хотят оставить его на дне, чтобы самим было спокойнее жить и творить.
Их, наверное можно понять, хотя как это странно и подло. И когда чиновник полез за бумажником, Модест понял, что нет предела ни благородству ни подлости в душе русской.
Деньги перекочевали за игорный стол, они же только издалека наблюдали за всем, что происходило.
- А ведь эти и сами  талантами наделены, что же говорить о тех, у кого их и вовсе кот наплакал?
Нет, тут точно без бочки вина не обойтись, только где же ту самую бочку взять и с кем пить.
- Глупцы, они не могут понять, что сами же делают его великим,  ведь только пережив все это и отпустившись на самое дно можно взлететь выше звезд в творчестве, а они так и останутся самодовольными ослами, лишь отхлебнувшими из чаши вдохновения и страданий, а ее следует испить до дна.
№№№№№№№№


Глава 4

Но когда он обо всем этом рассказывал Поэту, в один из вечеров в старом кабаке, где они встретились в третий раз к тому времени, а встречи непременно  должно  было быть три, тот ему не поверил.
Он знал судьбы уже всех трех великих стариков, покинувших мир, а  они еще при жизни были классиками.
Почему странный незнакомец говорил такое? Он хочет его убить? Оправдывает свои поступки, то, что смотрел и размышлял тогда, а не вмешался?
На все эти вопросы ему никто не смог бы ответить.
Но если в его словах есть правда, тогда как странно устроен этот мир.
И стоит ли возвращаться к творчеству, если все там так скверно, просто отвратительно.
Его стакан был пуст, а он скорее отдалился от истины, чем приблизился к ней, что же с ними со всеми происходит? Кажется он погрузился в сон, когда услышал голос Модеста:
- Ты снова не веришь мне, но следует достичь самого дна, только оттуда можно разглядеть небеса.
- Или погибнуть?- не унимается Алекс.
- Но ведь мы пришли из грядущего, разве он погиб, они ничего не ведают, - он кивнул на писателей, но тебе все прекрасно известно.
Они снова говорили  о гении и злодействе. Хотя  тех двоих вряд ли можно было назвать злодеями.
Но Поэт знал, как много еще было написано после того рокового года, и все потому что ему надо было рассчитываться с бесчисленными карточными долгами.
- А если бы у него было  столько денег, то только бы «Первую любовь» и написал, - раздраженно произнес  Модест.
Он был несправедлив, конечно, но с какой стати надо было быть справедливыми к нем, кто вовсе не по совести жил, да и помогал совсем не от чистого сердца
Поэт и теперь был молчалив и замкнут, с ним особенно не поговоришь, но  вдруг , уже не ожидая его услышать, Модест оглянулся на его голос.
- Но разве творчество стоит всех унижений, самобичеваний, таких страданий?
На этот вопрос не было смысла отвечать. Модест все-таки  произнес:
- Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело мое.
- Что это? – спросил поэт.
- Строчка из твоего стихотворения. Когда ты простишься с той, которая тебя так пламенно любила, прямо как настоящая Кармен, она и появится на белом листе. Тогда ты и ответишь на свой вопрос сам.
Как опасно вести беседы с теми, кому заранее все известно. Хотя нет ничего интереснее на свете, чем знать , что случится завтра.
На этот раз они вместе с поэтом перенеслись туда, в то время в Казино. Модест решил, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать то, что они должны были для себя уяснить.
Поэт оглянулся вокруг. Он был здесь, но значительно позднее, хотя в таких местах, наверное,  мало что меняется. Но он никогда не играл, даже просто так по мелочи, не говоря уже о крупных суммах.
Впрочем, они пришли взглянуть на Игрока.
Как же он изменился за это время, - это отметил Модест, поэту не с чем все было сравнивать.
Он так стар, сгорблен, невменяем почти. Он ничего не видит, кроме колеса рулетки и фишек.
Почему –то вспомнились истории о мертвых душах.
- Ты прав, - тихо говорил Модест, - живым его назвать трудно.
Но в глазах, на миг обращенных к ним – он скорее почувствовал, чем увидел их – странный блеск и какая-то дикая радость, словно бы весь мир лежал у его ног.
- Но ведь ничего не осталось.
- А кто вас людей поймет, может ничего не иметь так же приятно, как и иметь все ?
Поэт вздрогнул. Он не мог понять, шутит ли  Модест или говорит серьезно.
Но Игрок уже отвернулся к своему столу. Он перестал существовать для всего мира.
Так люди отдаются творчеству, сексу, и это хоть как-то оправдано, но игре, просто игре, хотя возможно игра – это жизнь, а жизнь – только игра?
Тогда в первый раз Поэт ощутил, что ему совсем нечем дышать. Если они останутся тут на пару минут, он молодой сильный рухнет и перестанет дышать.
Это почувствовал и Модест, он первым рванулся  к выходу. Умереть в чужом времени – это перебор, ведь неизвестно каким ты в свое собственное вернешься, если вообще сможешь вернуться.
№№№№№№№№№


Они что-то пропустили, потому что в это время Игрок собирал фишки и разглядывал деньги, наверное, прикидывая, куда сможет их потратить.
Поэт заметил пальцы с грязными ногтями и поморщился.
- Да, некогда ему за собой ухаживать, - усмехнулся Модест, но ведь не это самое главное.
- Это кому как, - неопределенно заявил Поэт и взглянул на свои красивые и холены руки. Нет, он не смог бы так жить.
- Он выиграл, пусть забирает деньги и уходит, - стал  требовать  от Модеста юноша.
- Он не слышит тебя или меня, и не станет слушать, - тяжело вздохнул  его спутник. - Но ни это главное, есть еще одно условие, мы в чужом времени и не можем вмешиваться в происходящее, можем только наблюдать за тем, что тут происходит.
Но видимо в душе Поэта что-то творилось. Мы всегда стараемся искать виноватых, особенно если то, что происходит, доставляет настоящее страдание
-  Но как ты можешь за всем этим спокойно наблюдать. Ты чудовище, - обрушился на него Алекс.
- Не больше, чем все остальные, я даже не звал и уж тем паче, не гнал его сюда, все это он сотворил с собой сам, и мне приходится следить за тем, чтобы он не перешел грань и не погубил себя, да еще твои попреки слушать, - упрекнул он его и хитровато усмехнулся. Прежде, чем тот успел бросить еще какое-то обвинение, Модест  напомнил ему:
- Давай, давай, обличай, а не люди ли требовали не только хлеба, но и зрелищ, ты не запамятовал, что было теми самыми зрелищами? Вот именно – смертные казни, да еще какие.
На это возражать Поэту было нечем. Лукавый оставался Лукавым. У него всегда найдется, что сказать в ответ.


Глава 5  Игра – это жизнь

Вероятно, там снова что-то произошло, пока они беседовали.
Игрок не забрал деньги и не ушел домой. Он проиграл теперь все и долго еще искал что-то в пустых карманах
Только потом, убедившись в том, что кроме дыр там ничего нет, он тяжело поднялся, сгорбился еще больше и поплелся к выходу. Остановился, словно решая, что можно еще что-то сделать. Но потом снова сдвинулся с места и пошел уже не оглядываясь.
В воздухе пахло бедой, они видели, как велика была его тяга к тому, что тут оставалось, как не хотелось ему, бросив все, уходить.
Он долго сидела на лавке перед дешевым отелем, где по прежнему ждала его жена, теперь уже постаревшая бесцветная дама, и никак не мог решиться туда отправиться, хотя делать все равно было нечего.
- Я не могу нынче ехать к ней, - бормотал  он, - у меня нет денег, и негде взять, я должен отдохнуть, а утром отыграюсь, удача обязательно вернется ко мне, ведь час назад я был так богат, и почему только не распорядился отложить и отправить ей хоть малую сумму.
 Он брел в сумерках, натыкаясь на людей, они отталкивали  его и ругались, но он только беспомощно улыбался, бормоча что-то про себя.
- Все кончено, я проигрался, полностью, она бросит меня, она оставит, зачем я нужен ей.  Она ждет меня и страдает безвинно, я не должен, я не могу ее больше так мучить.
На него чуть не наехал извозчик, он стал думать,  что если еще напишет книгу, то там будет такая сцена, герой погибнет под копытами коня, так проще покончить со всеми бедами и несчастьями, которые на него свалились. Но извозчик пронесся мимо, какой-то самодовольный господи насмешливо на него взглянул и отвернулся.
Говорить, оправдываться он мог сколько угодно долго, и все-таки переступил порог  номера , куда не вели его ноги, дверь за ним захлопнулась. Наши герои могли проникнуть туда. Запертые двери вовсе не были для них преградой, но они не стали этого делать. Смотреть на страдания этих людей, уж нет, пусть это кто-то другой  переживает.
Поэт  с ужасом смотрел на  окна на втором этаже, но старался скрыть за каменной маской, прикрывшей прекрасное лицо,  свои чувства.
На город отпустилась кромешная тьма.
№№№№№№№

Наши наблюдатели стояли на той самой улице. Огни в том номере погасли на удивление быстро.
- Верни меня назад, - наконец не выдержал юноша, теряя самообладание,- я не хочу больше всего этого видеть.
Модест усмехнулся. С Вергилием было интересно, а именно эта роль ему сейчас и досталась, он вполне сознавал это,  да и Дант прошел все круги до конца, но этот слишком юн и впечатлителен, с ним каши не сваришь. Но Поэт  успел убедиться в том, что никто его обманывать не собирался. Он все это видел своими глазами. У него достаточно силы воли, чтобы не повторить такого пути. Хотя кто его знает, что вместо игры он выберет.
Маска на лице, где бушуют страсти, -первый шаг в сторону спасения он сделал. И надо бы похвалить – у него все получилось. Но Модест не стал этого делать. Кто его знает, как все может обернуться завтра?
Может быть, он еще позавидует игроку, как порой живые завидуют мертвым.
№№№№№№№


И было утро.
 Алекс проснулся в номере отеля в Бадене, но уже в своем собственном времени, и никак не мог  понять, что же с ним происходило? Почему так болела голова и такая усталость, хотя он вроде бы отдохнуть успел.
 Он разжал ладонь и увидел, что в кулаке была зажата фишка с игорного стола, но откуда она могла появиться тут?
Целый день его преследовали  странные видения, он никак не мог успокоиться, сколько не пытался.
Модест видел  все это, какое-то время за ним наблюдал, а потом все-таки сжалился. Несколько движений и прошлого, как ни бывало. Только Модест промахнулся,  Поэт сразу в грядущее перебрался.
Но когда ему удалось погрузиться в грезы, его снова преследовали какие-то кошмары. Он видел  пожар на Дворцовой площади, людей с оружием, слышал выстрелы, родной его город изменился до неузнаваемости.. Куда он мог перенестись? И вдруг Поэт вспомнил все, что было накануне – ресторан, казино в другом времени, вино….  Все это то самое вино, которым напоил его незнакомец, оно позволяет  видеть странные картины.  Было и немного страшно, и грустно и весело одновременно, словно бы что-то значительное происходило в этом мире, словно весь мир покачнулся и двинулся куда-то. И только он один задержался на самом ее краю.
Это было странное чувство, непередаваемое и болезненное.
Свидетели, хранители, очевидцы, - они все стояли на краю пропасти, с той лишь разницей, что кто-то туда отправится первым, а кто-то еще задержится на миг. Этот миг – вся странная и такая короткая жизнь,
Век – каменный цветок… Откуда это? Он видел картину. Среди скал сидел удивительно красивый и такой же грустный юноша, и его окружали со всех сторон каменные цветы. Они были прекрасны и холодны, они казались чудовищными, и они отражались в его прекрасных глазах.
- Что это?- вырвалось у него.
- Картина, которая потрясет мир и сведет с ума художника, - услышал он голос Модеста и содрогнулся.
Нельзя было верить бесу, но Поэт не мог ему не верить. Слишком явным и четким было это видение. А если вспомнить казино и раздавленного Демона – то могло ли быть по –другому?
Глава 6  Жизнь – это игра

В то самое время, когда  наши герои уже обживались в грядущем, Игрок вернулся к своей любимой без пальто, он все-таки смог дойти до нее, хотя от этого ему стало только хуже.
Сгорбленный, несчастный, стоял он на пороге чужого дома –казенного дома, в котором ее накануне оставил на долгие часы одну, стал что-то  бормотать, да то, что нельзя было разобрать ни одного слова, все путалось, все мешалось в его душе, все казалось пустой тратой времени и сил. Не выдержав, и видя, что она не может произнести ни слова, он медленно отпустился на колени.
Слова о прощении, как глухо и странно они звучали. Она каменела еще минуту, а потом дрогнула.
Он почувствовал эти перемены и   встрепенулся.
Хорошо, что Модест не видел это, надо сказать, что это не для посторонних глаз зрелище. Хотя чего только он в этом мире не видел. Но ведь было и такое, что могло бы и самого беса загнать в тупик. Это та ломка страшная, когда проигравший все и всех возвращается к реальности.
Избавь нас всех бог от таких вот картин ужасных.
И только эта женщина еще смогла все вынести и остановилась перед ним, всем видом показывая, что она не только прощает его, но даже рада возвращению.
И он, и все понимали, что этому скоро придет конец, как бы терпелива она не была, это     не может продолжаться долго. Но пока продолжалось. И хорошо, если ее терпения хватит до самой его смерти, а если нет. Где он еще такую найдет?
Потом она долго сидела на кровати, закрыв лицо руками и не шевелилась, а он лежал , отвернувшись к стене и только какой-то причудливый узор штукатурки напоминал  о чем-то и диктовал сюжет нового романа.
  И наступило  утро.  Она сказала о том, что матушка прислала денег. Он клятвенно уверял,  что в очень короткий срок напишет свой лучший роман, который не только позволит рассчитаться им со своими догами, но и жить в достатке.
Она не сомневалась  в том, что он напишет этот роман, а вот все остальное из области фантазий. Хотя сказала она о другом.
- Но ведь это станет сущим адом, наказанием для тебя.
- Наказание, -повторил он, словно эхо, - преступление и наказание, бедная Сонечка, вечная моя Сонечка.
Она отстранилась от него в ужасе. Что-то чудовищное было и в глазах его и во всей этой странной сцене, в который раз все это переживалось снова.
- Чего ты испугалась, - удивленно спросил  он.
- Ты был с другой женщиной, игра только отговорка.
Гнев и страшная ревность, вот уж точно, никогда неизвестно куда все повернется в один миг. Какая женщина, с чего она взяла?
Ярости не была конца, обидам тоже.
Напрасно он уговаривал ее, она ничего больше не видеть  и не слышать не хотела, у нее  началась  истерика.
Но потом, когда все утихло, растворилась мифическая женщина, они оба стали думать о самом главном – где занять денег на то, чтобы расплатиться с долгами.
Она заговорила о писателях, которых видела накануне, она думает, что он у них еще не занимал – святая простота и наивность.
Но неожиданно она произнесла:
- Меня тревожит то, что ты должен этим людям. Им надо отдать в первую очередь. Они богаты и самодовольны, но мы не можем, мы не должны оставаться у них в долгу, потому что они тебе и в подметки не годятся. Но почему именно им ты вечно должен, - с ужасом спрашивала  она.
Он отрешенно молчал, понимая, и остро чувствуя собственную ничтожность.
-- Она мудра и проницательна, она все понимает и знает лучше, от этого еще хуже  все, что творится, еще гаже становится на душе.
Если бы только можно было рассчитаться с долгами и начать новую жизнь – перестать играть и просто жить.
Но может ли он просто жить и писать?
 - Они никогда не проиграются, порой мне кажется, что они здесь, они появляются только для того, чтобы смущать тебя. Чтобы заставлять играть тебя дальше, их сюда сам черт принес, - странно звучали ее слова. Он почти не слушал их, больно страшно было все это услышать.
Они оба оглянулись, словно почувствовали, что здесь находится кто-то еще. И они не ошиблись. Бес заглянул к ним, решив, что с ночными разборками покончено.
- Снова я виноват, - сокрушался Модест, глядя на них,-  она не глупая девица, но она готова все свалить на кого угодно и оправдать его, словно он и на самом деле заслуживает оправдания. Хорошо, что бес всегда оказывается под рукой, иначе бы им совсем туго пришлось.
Кажется Модест после таких открытий   опечалился,  но любому понятно, что  это только притворство.  На самом деле никаких чувств он  не испытывал. Он просто терпеливо и дотошно исполнял  свою роль, очень даже не простую роль между прочим, и готов подыграть этой несчастной, хотя она никогда не скажет ему спасибо.
А что тут удивительного, если жизнь – это игра, в оркестре ли он одна из скрипок, или в казино играть приходится, ведь разняться только правила игры, сама она остается неизменной и вечной.
И прав другой поэт, что в этой реальности, в этом времени он – первая скрипка. Хотя до поры до времени многие этого не замечают.
№№№№№

- Но сколько бы они не играли - думает она о писателях, - никогда не проиграются, им потом не придется день и ночь сидеть над рукописями, засыпая на ходу, и от усталости теряя сознание. Нет, такая участь выпала только ему, и за что же такое наказание и такие страдания именно этому удивительному человеку.  Она продолжала им восхищаться, зная, что он уже написал, что еще напишет.
Каждый думал в то утро о своем
Ни она ни Модест не поняли в какой момент его лицо сделалось страшным, исказилось от ужаса, они не поняли, что он  увидел и услышал вдруг, но  он крикнул  яростно:
- Уходи, иди к одному или к другому, они оба не женаты, и примут тебя с распростертыми руками. А со мной давно все кончено, только ты этого не видишь, ты глупа и наивна, и привыкла идеализировать наши отношения, ничего нет, ты была нужна мне, но больше я не нуждаюсь в твоих услугах, нет необходимости.
Он застыл на месте, окаменел. Модест тоже как-то растерялся, хотя такое с ним случалось не часто. Только Игрок мог вывести его из себя просто.
 В ужасе она метнулась прочь, но он рухнул на грязный ковер, и начался очень сильный припадок. Она была  почти уверена в том, что он не переживет его, стала метаться, звать на помощь мечется  совсем обессилев, почти обезумев.
- Только не умирай, не оставляй меня, дорогой мой, родной мой, ты не можешь уйти просто так, этого не может случиться, а как же роман, который ты обещал. Ведь издатели давно ждут его, мы им столько должны, - уговаривала  она его, рыдания ее могли поднять мертвого из могилы
Игрок медленно пришел  в сознание, и что-то вроде улыбки появилось  на ее лице. Какой же нечастной и бессильной она казалась.
Он должен был обнять ее, но снова произошло неожиданное.
.- Уходи, - почти бессильно прошептал он, склонив голову ей на колени.
- Я уйду, - согласилась она, -как только мы напишем твой лучший роман, который ты нам всем обещал, как только поставим последнюю точку, я уйду в тот же миг.
№№№№№№№№


Они теперь не могли видеть и слышать беса, хотя он по-прежнему оставался рядом.
- А потом все повторится снова, - про себя думал  Модест.
 Он не мог допустить того, чтобы писатель так внезапно умер. Тогда все усилия его были напрасными.
- Сколько же ему надо играть и проигрывать, чтобы все, что было задумано, написалось. Она права, ни тому, ни другому это и не снилось. Он заглядывал в роман, который Гончаров писал шестой год, и не будет ему ни конца, ни края. Барин только развлекается, а тут каторжная работа. Второй просто более прыток и краток, он прослушал, каким будет его другой герой, и уже успел написать  своего собственного, книга скоро увидит свет, вот будет потеха, когда тот прочтет и поймет, что этот изнеженный барин, просто обошел и определил его, скандала не избежать. Что кроме презрения могут они заслужить. Нет, Игрок, совсем другое дело, он сотворит навеки свой собственный мир - и это будет главное завоевание и Модеста самого.
Так размышлял наш Смотритель, поднимаясь почти до небес, этим он и мог оправдать все происходящее в мире.


Глава  7  Слуга двух писателей и эпох

Настоящее творчество, как и игра , невозможно без азарта и вдохновения. Оно тоже увидит в совсем другой мир, человек  почти перестает существовать в реальности. Но  на этот раз мы сможем понять, что там происходило, каков был этот удивительный мир.
Планета Игрока была удивительна, разнообразна и неповторима.  Черти, бесы, Порфирий, Свидригайлов -  какие разные лица, стороны характера, сколько разных героев, сюжетов, историй.   Но Модесту, когда он смотрел на все это было ясно,  что все это  портреты самого писателя, разные стороны его личности и дарования, которые удастся воплотить гению Игрока, когда с игрой будет, наконец, покончено.  Игрок вдруг понял, что  дальше ему катиться просто некуда, что не будет больше ничего, если он в последний миг не остановится сам, тогда его придется остановить, нет у него другого выхода.
Но накануне Модест послал ему сон.
И в этом сне он стол на самом краю обрыва и покачивался в разные стороны. Он балансировал над пропастью и никак не мог отойти от нее. Страшные усилия заставили  его содрогнуться.
Он понимал, что спит, хотел проснуться, но и это никак не получалось,  и тогда он оставался где-то между мирами. Боялся, что там навсегда и придется оставаться. Как же больно, как страшно было такое сознавать.
Модест попятился, снова остановился там, чтобы рассмотреть его хорошенько, он и сам не понимал, сон или явь все это было. Как такое вообще узнаешь?
Но он все-таки пробудился.


№№№№№№№№№

После тяжелого сна и мучительного пробуждения особенно тяжело было садиться за работу, но ему ничего другого не оставалось.
Долго он записывал что-то, пока буква не начинали сначала прыгать, а потом сливаться в единое месиво. Тогда он очнулся,  посмотрел на того, кто стоял за его спиной. В глазах его был ужас.
  - Ты снова здесь, - услышал бес  неожиданно голос писателя,  когда  Модест склонился над рукописью.  - Я никогда не смогу избавиться от тебя, рогатый.
Модест не подает голоса, но он не может успокоиться, бросает рукопись и удаляется из комнаты.
- Я снова во всем виноват, - разговаривает сам с собой Модест. И он решил навестить своего юного друга.
- Это было здесь, - сообщает он ему доверительно, - даже мне тогда показалось, что он погиб, но ведь тогда еще не было даже «Преступления и наказания», вернее оно было в черновиках, но так и осталось бы зарисовками, страшно даже подумать о том.
№№№№№№№№№№№

И снова в одно мгновение все переменилось. Оставив писателя , решив не смущать его, он  перенесся в начало нового века. И прямо в старой  квартире на Невском и приземлился.
 Юноша удивленно посмотрел на него. Персонаж из его грез и видений, которые по его разумению были созданы  под воздействием красного вина, стоял перед ним. Это был настоящий бес, только совсем он не был страшен, нет, скорее какой-то  обычный человек, непонятно только как проникший в его жилище.
- Кто ты, на самом деле, - говорил Поэт, хотя он обо всем догадался, и кто бы сомневался, что  ему известно имя, вернее, те имена, которыми его обозначил в своих писаниях  Игрок.
Вопрос Поэта он игнорировал, зато про себя любимого сразу же и заговори:
- Мне приходилось менять свои обличия, когда он писал романы, для достоверности. Крутиться приходилось, как ужу на сковородке, кроме того, чтобы они должны были быть разными, сроки , когда все писалось, батенька, были просто чудовищными, даже для такого создания, как я, что говорить о других. Вот и был то одним, то другим. Он смотрел, еще критиковал, ему вечно что-то не нравилось, было не так и не этак. Они думают, что мне больше по душе был Порфирий, отнюдь, мне всегда нравился  Свидригайлов. В том теле был и лоск барский и какая-то своя идея, и тайна, ведь ни одно его преступление так и не было доказано. Я и сам не знаю не ведаю, совершал ли он их или нет, с ним , наверное, и Порфирий не стал бы связываться.
А думаешь,  просто было одновременно и Порфирием и Свидригайловым оставаться. Вовсе нет. Но ради творчества, вдохновения, на что только не пойдешь, и шел, шел, как  миленький.
.- Но  для чего тебе надо это?  Только ради личного тщеславия, - возмутился Алекс, - ты заставил его так страдать, так маяться, умирать и возвращаться к мукам снова. Чтобы на свет появился подлец Свидригайлов, я уж не говорю о Раскольникове и  всех истеричных героинях?
- А что еще кроме памяти может оставаться, кто узнает о нас, если он не напишет этого? Мы погибнем окончательно, когда исчезнут его книги и перестанут существовать его герои, - словно бы сам с собой разговаривал Модест, не замечая презрительного взгляда молодого собеседника. Какой он однако чувствительный  оказался, прямо  без слез и не глянешь. Но сказать Модест ничего не успел.
- Но тебе о чем волноваться, ты бессмертен и неистребим?- тихо, но не скрывая иронии, говорил Поэт.
- Может и так, только не будь его, кто бы видел меня в бреду своем, кто бы вообще знал о том, что я существую, а потом и миру подарить? Нет, для того, чтобы доказать это миру, нужен такой талантище. Не хочу я оставаться неизвестным героем, - капризно прибавил он и топнул при этом короткой ножкой.
Поэту даже послышался звон копыта на полу. Но может,  это что-то иное звякнуло?
И вдруг юноша страшно изогнулся, ему показалось, что он заколдован, и так хотелось вырваться из объятий этого странного создания. Его чары Поэт ощущал кожей и никак не мог от них избавиться.
 - Но ты льстишь себе, - усмехнулся Модест, прочитав его мысли,- я не держу тебе, не будет никакой сделки, этот старый немец был большим фантазерам, он рассказал вам какие-то бредовые истории. Ничего не было, а если и было с Фаустом, то больше не повторится, тебе придется с этим примириться. Никакого возврата юности и жара в старости, да и самой старости не будет, тебе не о чем беспокоиться.
Вот уж было от чего страшно побелеть и потерять дар речи. А слова звучали, как пророчества настоящие.
Юноша прекрасно понимал, о чем тот говорит, и он с ужасом понял, что именно этого и хотел, когда обнаружил Модеста рядом. Он  наивно полагал, что бес может прийти только за тем, чтобы обменять душу на молодость и страсть. Но  судя по напору Модеста становилось понятно, что    в том ему было отказано раз и навсегда.
- Тогда зачем ты здесь, - пережив первое разочарование, решился спросить он.
- Мне стали интересны поэты, как ни странно, для серебряного века нужен именно поэт. И я должен быть уверен, что ты не переступишь порог казино. Надоело мне с вами со всеми возиться, - капризно заявил он, - в мире так много важных дел. А эта бесполезная и бессмысленная игра, она его просто уничтожит, я не могу тебе позволить этого. После него остались романы, мой образ, тебе такой поворот не светит, потому ты не переступишь порога казино, твоя игра будет совсем иной.
Поэт даже спрашивать боялся, что это будет за игра, потому спросил он о другом.
- Хорошо, если ты мне скажешь, что это был за сон.
Модест немного смутился, в пылу разговора он даже забыл, о чем там шла речь, что он хотел узнать и понять. Потому и говорить он стал немного уклончиво.
- Какой именно, он что у тебя был один?
- Ты его сам увидишь наяву, ждать осталось недолго.
Он улизнул  в сад, и услышал песню -  нежный женский голос молил о любви.
- Начинается, - недовольно произнес Модест, - о чем они еще только думать могут, когда мир стоит на краю  гибели, им любовь подавай. Таковы люди, они и на самом деле совсем не меняются, а жаль.
 Глава  8  Есть только миг

Очаровательный женских голос в старом саду молил о любви.
Модест прошелся по темной аллее.
Он догадался о том, что невидимая дева была как-то связанна с Поэтом. Хотя это могло быть просто совпадение. Но ни в какое такое совпадение бес никак поверить не мог.  Оставшись один,  в тишине и покое осеннего сада  он понял, что ничего не может поделать. Можно запретить юноши играть в Казино, но никак нельзя избавить его от чувств,  от первой влюбленности. Это тоже игра, кто с тем поспорит. Да еще какая игра,  она отравит ему жизнь раз и навсегда.
-  Но я не могу избавить его от всех страстей, это невозможно, - утешал он себя,  прислушиваясь к пению. – Поэт никогда и  никого  больше не полюбит – только эту взрослую и очаровательную женщину, которая никогда ни его ничьей не будет – Модест заговорил почти стихами. - Но и в этом нет никакой моей вины.
Да и кто из них способен любить женщин и преданных и изменчивых, и любых – женщина и творчество и талант – две вещи несовместимые.
Как-то странно подумав о чем-то Модест покинул этот великолепный сад и   перенесся  к той, другой, ему более-менее знакомой, которая была с его Игроком до самого конца и все выдержала стойко.
Ему захотелось еще раз  на нее взглянуть. Таких стойких и терпеливых в этом мире мало, возможно, их нет совсем.
Она не просто  все время была с ним рядом, переживала все невзгоды,  более того, она застенографировала все его романы. И значит была и ему тоже особенно дорога, хотя самообман, ни к кому никогда никаких чувств он не испытывал, так, стремление  кому-то пожаловаться, заставить решить проблемы,  какие-то вспышки молнии, которые гасли в те же мгновения.
Модест внимательно всматривался в черты неприметного лица. Он словно пытался его запомнить раз и навсегда.
- Что бы он без нее делал, несчастный, вот ему ее любовь была необходима, как воздух, при всех его болезнях, сомнениях и слабостях, как  бы он без нее мог обойтись. Нет, она стала смыслом его жизни, его берегиней, - ничего не понимая в  человеческих отношениях, это бес мог понять или почувствовать.
- А там,  рядом с поэтом в серебряном  веке  ( он успел  уже его так окрестить) там сойдут актрисы, маскарады, слава и власть. Там достаточно не последней, а первой любви, потом мороки меньше будет.
Так в одночасье и была определена судьба поэта.
Так из прошлого Модест заглянул в будущее, все распланировал и оставался  доволен тем, что ему удалось сделать.
- Вот так ходи, трудись, копыта бей, а они потом кому угодно, только не ему все это и припишут.
Но Модест на  летописцев и властителей не обижался, он  творил все, что ему хотелось и как этого хотелось, а лавры пусть достаются другим. Им  до всего этого не было дела.
№№№№№№№№№№№№№№


Что было потом после бунта бессмысленного и беспощадного? Ничего такого нам не известно.
Модест надолго уходил из этого мира. Но он приносит в ХХ! век дневники Игрока, и того, кто все это видел и слышал. Так  вторая половина 19 века соединилась с началом 20 и 21 – и продолжался этот распад и разрушение самой страшной игры.
Так мы все вместе и дожили до того дня, когда бес Феликс – так теперь его называли отправился в казино, чтобы взорвать все, видя, как не могут молодые и талантливые без его помощи вырваться оттуда, как навсегда остаются в этих жутких путах,  снова оказываются  на краю пропасти.
Только талант, напоминание о том, что может быть, и теория о поддерживающих равновесие еще помогала какое-то время удержать мир на краю пропасти,  позволяла  ему вырваться из ада азарта, и разорвать колдовские чары автоматов.
Тогда наш Модест обрел  тайные знания, увидел последнюю схватку, и вырывался к небесам.
- Довольно сеять в мире зло, - такую фразу изрек тот, кого называли во все времена бесом.
У него , прошедшего с ними весь путь. было такое право, ведь еще классик намекнул на то. что он та сила, которая вечно хочет зла, но при этом всегда совершает благо.
А что остается делать, когда ты один остаешься пировать над бытия ужасной тризной, понимаешь, что если не сделать этого, то на глазах весь мир погибнет, от него  просто ничего больше не останется.
Вот и приходится творить добро.
Впрочем,  какое это добро, посмотрите сами из записок нашего Модеста.
.