Африканский рейс

(записки рефмеханика)

Часть-1   
1.Трудоустройство
          В конторе «Дидко и К*» пахнет вчерашним перегаром. Моряки тусуются на лестничном пятачке у входа, обмениваясь свежей информацией.
         Хорошая компания. Ей доверяют бывалые рыбаки, имеющие широкий выбор крюинговых фирм-посредников. Два видавших виды капитана, прошедшие от африканского огня до валютных фанфар по бурлящей воде всех океанов, придумали себе непыльную работу на берегу. Понятно, что без подарка меня здесь просто не заметят.
- Девушка, это презентик. От чистого сердца. (Я отчаянно бросаюсь на амбразуру, из которой полыхают два васильковых лазера блондинки-секретарши). Между тыльной стороной монитора и мной – на самом краю стола - обёрнутые в целлофан фиалки и шоколадка.
 - О, какая вазочка, прелесть! И не жалко?
 – У меня их много.  Помощники делают, а я развожу. По худсалонам. А эта - как раз под ваши фиалки.
- Мне их только подарили. Как кстати! А зачем тогда в моря, если есть свой бизнес?
- Дефолт!
  - Да, бывает…  А у вас документы все готовы? – её длинные пальчики с фиолетовыми в блёстках ноготками профессионально развернули стопку поданных мной пластиков. - А где медкомиссия?
 - Остались мелочи. 
  - Так в чём же дело?
   - Да вот, решил пройти не за деньги, а по-настоящему, чтобы узнать, как дела со здоровьем.
- Вы рискуете — понимающе улыбнулась красотка.
. ……………………………………………………
   55 лет в наше время ещё не возраст. Поликлиника водников кишит посетителями. У двери лаборатории протягиваю свой талончик пендитной*(*заносчиво-привередливой) дамочке продолговатой конструкции.
-Вам придётся перездать анализы и подождать еще.
-А в чём дело?
- Ваши результаты где-то затерялись.
Судорожно сую долговязой флегме 5 $ в местной валюте.
- Вы хотите уйти в рейс? - Она берёт меня уважительно под локоток - Тогда я вам помогу и все остальные анализы получить. По четыре доллара. Результат гарантирован. — И уже шепотом: — Иначе на-много дольше.
  Я не решаюсь испытывать судьбу, тем более что половина сведений о подлинном здоровье уже ждёт моих дальнейших действий в регистратуре.
          Вижу, как в служебную дверь регистрационного кабинета, постучав условным кодом, входят хорошо одетые люди. Меня там ещё не знают, как своего, и поэтому я не рискую без посредников. Да и пройти хотя бы остаток медкомиссии без взяток – значит убедиться, что ты по-настоящему здоров. Даром, что ли, гири ворочал два последних года и голодал-постился по крутой системе Поля Брэгга?
          Но не всё так просто. В каждом кабинете происходят какие-нибудь загвоздки. И вот на меня, как контролёр на трамвайного зайца, через очки смотрит главный терапевт поликлиники.
 – Как это вам удалось так быстро?!.. Кардиограмму делали?
 –Да, конечно.
- А на «велосипеде» были?
- Нет. А что это?
- Тренажер. Придёте через неделю.
- Почему через неделю?
- Сколько вам, уважаемый? скоро 56? На пенсии пора быть,
а вы в море собрались. Будем сердце проверять.
- Пенсия! Спасибо за подсказку. Вредная профессия...  Как я забыл?
    Наконец меня приглашают на ВКК (врачебно-квалификационную комиссию). Каким-то собачьим чутьём чувствую, что кто-то попросту ждёт, когда у меня сдадут нервы и я дам в лапу, лишь бы уйти в море. 
   Увы: моя керамическая мастерская обанкротилась на днях. И я не доучился в техническом вузе лет тридцать с лишним тому…  К тому же, у меня двадцатилетний пробел в морской практике.  Но голод не тётка. Придётся поморячить.
     Ведь на оформление пенсии уйдёт ещё немало времени, денег и нервов – это я сразу понял, ткнувшись в пенсионный фонд.
 Там какая-то Юля Покидько (вот уж Бог пометил…) – ликвидатор мясокомбината, где я несколько лет глотал холодильный газ аммиак за 78 рублей в месяц, - перебралась в Симферополь и выдаёт справки, лишь когда
очередной кандидат в пенсионеры пришкандыбает на полусогнутых позолотить ей ручку.  Да и не одна она такая…
   Поэтому, раздав малоимущему медперсоналу деньги, взятые в долг у пенсионера-тестя, я с цветасто разодетым мотористом Юрием сажусь в плацкарт поезда «Керчь-Киев». А там на самолёт и – в Африку, где ждёт меня мой белый теплоход с длинными зелёными рублями.
  Нас провожают две интеллигентного вида дамы.
Обеспокоенный отсутствием старшего группы, я напоминаю соседу:
- Юрий, до отхода 5 минут, а Виктора всё нет. Надо бы звякнуть, узнать: почему опаздывает?
- Зови меня просто Юрчик, разливая «на посошок», отозвался моторист - И звони лучше ты, а то у меня на счету меньше гривни.
Я набираю номер и, глядя на накрытый по-домашнему откидной столик, объясняю 3-му механику в телефон ситуацию. – Кстати, где ты?
- В маршрутке. Еду домой. Отъезд отложили. Мы полетим другим рейсом. А вы не знали?
- Виктор, ты же старший группы, твою кочерыжку! Почему молчал до сих пор?  На какой срок отложили? – Я замечаю, как все участники застолья замерли в заставших их позах.
- Завтра в конторе скажут. Я думал, они и вас предупредили.
Не попрощавшись, нажимаю «Отбой».
- Юра, девочки, выходим.  Нас, кажется, подставили. Собираем всё и выпрыгиваем!
   Наши дамы засуетились над закуской.
- А как же билеты? – мой напарник ещё не осмыслил ситуацию - Пропадут ведь билеты?!
 - Не до билетов!
  …Поезд уже напряг колёса, когда я, выпихнув багаж, последним спрыгнул с подножки.
 - Вот суки! – Юрчик, словно кувалдой, стукнул кулаком о пластиковый подоконник в глубоком проёме окошка справочной. Молоденькая симпатяшка вместо ответа вопросительно подпрыгнула.
 
-Девушка тут ни при чем—Я поморщился. - Ещё ментов нам не хватало.
- А Вы не учите, как мне себя вести! – злобно завыкал на меня моторист.
   Перед тем как возвращать в кассу неиспользованные билеты, Юра на последние копейки решил дозвониться посредникам. Но там не брали трубку.
- Они тебе не ответят: рыло-то в пушку.
 - Я их всё равно достану.  Маша, дай-ка я с твоего.
  Женщина торопливо порылась в сумочке и подала ему простенький мобильник.
На этот раз руководитель крюингового агентства Георгий Антонович попал, как говорится, под раздачу. Над вокзалом гремела отборная морская брань обманутого работяги:…………- Что, б…и, получили с меня бабки и пошли бухать? – Наконец-то прозвучала первая осмысленная фраза после потока ненормативной лексики. Но вдруг он замолчал. Затем его лицо вытянулось и сам он встал по стойке «смирно».
     Мне нетрудно представить, чем ему парировал видавший виды капитан.
         И вот, Юрин испарившийся гнев перешёл в самоедство.
- Я же… я работу потерял только что. – Натянул он красную матерчатую бейсболку двумя руками на морщинистый лоб. – Чем долги теперь отдавать?
- Ничего, всё уладим. До завтра в конторе, Юра. Не бузи.               
      А в это время моя супруга уже молча вела меня к выходу из вокзала, помогая катить чемодан. Мельком замечаю: спутница скандалиста неумело делает вид, будто внимательно читает расписание, украдкой смахивая слёзы.
 
2. Война
     Эту войну объявил моторист Юрчик Андрею (3-му механику).  И длиться она будет, не затухая, ровно 45 суток, пока моториста не спишут за профнепригодность. Я бы и не вспомнил о том проколе Виктора перед неудачным отъездом. Мы ведь тоже не по-товарищески себя вели. Созвониться надо было, еще когда брали билеты. Но Юрий при свидетелях прессовал пропившегося перед рейсом моряка за его забывчивость, совсем не думая о последствиях.
       А последствия наступят очень скоро; через пару дней, когда мы по-настоящему будем отъезжать из К*, оба моих попутчика согласуют места в поезде с точностью до наоборот и возьмут билеты в разные вагоны. Мне теперь предстоит выбрать: с кем ехать? Поэтому, заприметив в кассовом зале ведущую местного телевидения Елену Р*, я спрашиваю у кассира место поближе к этой очаровательной молодой женщине.
3. Попутчица
   
     Её вагон купейный. Как раз между двумя плацкартными, в которых едут мои враждующие приятели.
Елена, как старший редактор городской телестудии, однажды делала передачу о моём творчестве, и мы были с ней хорошо знакомы.
      Но, или мне показалось? - она немного смутилась, увидев меня в попутчиках.  Её провожал молодой военный с усиками, а усы - это признак ревнивца.
      Итак, нас в купе двое и мне никто не помешает в течение ближайших шестнадцати часов ездить по аккуратным ушкам стройной брюнетки своими поэтическими комплиментами. В Джанкое я с Виктором заправляюсь алкоголем. Для Елены припасаю бутылочку красного «Тайные желания».
Но, как показала ситуация, таковые у сотрудницы масс-медиа явно не в почёте. Все желания этой честной и добропорядочно-яркой дамы открыты и понятны: отоспаться бы после бурной ночи, проведённой в объятиях любимого мужчины. Ведь впереди – сумасшедший день командировочной беготни в столичном граде Киеве. Поэтому следующие четыре часа мы монотонно дрыхнем, иногда отвечая сквозь сон на звонки наших половинок.
     И всё же я не унимаюсь в своём тайном желании произвести на даму хоть какое-то впечатление.
    Дежурный рассказ о моём неудачном похождении в Саентологию мог бы помочь это сделать. Он как психотропный заряд ещё не выветрился из памяти и порой выручал меня в отношениях с дамами и друзьями.
-Пантелей, вы не стесняйтесь – пейте сами, а я вам составлю компанию как собеседница.
     Прошлым летом в кабинете ТВ-студии журналистка Елена Р* со мной общалась на «ты». Ох уж, эти женщины…
    Самое время вспомнить ту мистическую историю семилетней давности. И я рискую. В степи начинает светать.  За окном – начало лета. По мере рассказа, она гибко разворачивается в мою сторону, подперев полусжатыми в кулачок длинными пальцами левой руки мудро улыбающийся бледный овал лица тридцатилетней метиски. Огромные карие глаза выражают неподдельный интерес. И я, боясь потерять это азиатское состояние заклинателя змей, в такт колёсам, вытягиваю - нота за нотой - нехитрую мелодию своего повествования. 
 
4.  Рассказ
- Лена, а вы верите, что всё в жизни давно за нас решено? В судьбу?
- Нет, скорее не верю. Судьбу можно менять. Было бы желание.
- Хм, возможно. Но только у меня сейчас такое чувство, будто еду получать должок.
- Это как это? – она игриво выразила заинтересованность.
- Я однажды отказался от приличной суммы. Ситуация так сложилась. Десять лет прошло.
       В девяносто восьмом ехал к родне в Питер. Заодно и денежки в эрмитажной лавке за сувениры получить надо было.  Инфлированные.  Ноябрь-месяц. Обвал рубля. Захожу в сберкассу в Москве на Болотной. Народу почти никого. Доллары уже втрое подскочили. У меня же на книжке пятьсот деревянных завалялось. Беру в окошке жетончик, подхожу к кассе. Жду. Смотрю, что-то кассиры засуетились. Стою у кассы один. Спрашиваю: «Почему так долго, девушки?»
Мне из-за стекла    - Сейчас вам сразу всю сумму соберут и вынесут.
   Я удивился, но молчу. Пятьсот рублей собирать… по пятачку, что ли? Потом смотрю; из подсобки на подносе выносят вдвоём гору полусотенных в пачках. И – в счётную машинку первую: 200 бумажек: бдынь. Ляп-ляп-ляп! – машинка пересчитала. Опять обклеили крестиком – подают.  Пачка пухлая; еле просунулась в окошечко. А у меня в мозгу тоже счётная машинка включилась: вся жизнь перед глазами. Стою, про себя думаю: влезут-не влезут? Тысяч 20, если пересчитать в зелёных. Вроде влезут. Со мной рюкзак и в нём пустая сумка. Керамику только что сдал под реализацию на Старом Арбате.  Прикидываю: так, на подносе килограмм 6: по 3 в каждую ёмкость. А что дальше? Ну, выйду, схвачу частника и - до ближайшего метро. А там – на скорый и в Питер. И пусть похнычет какой-нибудь мафиози из-за не по адресу улетевших денежек. А вдруг он эту милую девушку прибьёт за её оплошность? В общем – каша в голове. Сомнение. Но я уже был готов эти деньги взять и смыться. Ведь столько лет на грани нищеты – и никакой надежды.
Потом присмотрелся: ёлы-палы!: мой паспорт рядом с жетоном возле кассира. Чёрт меня дёрнул подсуетиться. Не просили же. Жетона было достаточно.
       Значит, теперь надо будет скрываться; жену, дом бросить. Эх, не влезут, думаю.
       И говорю: - Девушка, мне такую сумму за всю жизнь не заработать.  Вы что-то напутали. Моих пятьсот рублей.
      Она: - Ой, это же выручка магазина электроники за неделю!
       Короче, тот человек как раз выбежал на улицу: инкассатора своего встречать. А тут я с таким же жетончиком. Вот они номера и перепутали. 
       В расстроенных чувствах приезжаю в Питер. У меня в городе Сосновый Бор – это  полтора часа езды от Балтийского вокзала –  сестра, мама, племянники. Брожу, потерянный, думаю: вот не везёт!, надо хоть что-то по старым ценам успеть прикупить. Забрёл в районе Лиговки к дианетикам. Купил у них книжку. И зачитался. Всё так логично. Типа психоаналитики.
     Вечером к сестре приезжаю и узнаю, что её свекровь тётя Аня умерла.
–Пантелей, нам тебя Бог послал. Оставайся, поможешь.
   Я в свободное время стал тогда в дианетический центр на Разъезжей захаживать. По старым ценам купил мелким оптом три интенсива. Это такие индивидуальные процедуры по психотренингу.  И в то же время они стандартны. Каждая продолжительностью двенадцать часов. Сотрудники друг друга контролируют, чтобы не причинить вреда клиенту. С помощью несложных приёмов они снимают заряды в моментах законсервированной боли. Суть такая: если во время эмоционального или болевого шока рядом с тобой кто-то что-то произнёс, то эти слова потом работают как гипноз. И от этого всякие болячки бывают. Так они вот что делают: заставляют тебя мысленно вернуться в эти точки дискомфорта и стирают их. Проговариваешь, проговариваешь те слова, и заряд уходит. Как вирусная программа из компьютера.
 Для меня момент в сберкассе Москвы оказался эмоционально-шоковой точкой. Осталось впечатление, будто кассиры тогда подшутили.  И выигрыш, который выпал на номер моей сберкнижки, просто прикарманили. Меня же – проверяли той сценой: лох я или нет? Иначе, зачем на остаток они мне выписали счёт уже с другим номером? А ведь вклад назывался выигрышный. Возможно, что эту версию я накрутил себе сам. Но жаба давила сильно.
      В конце одитинга ещё и осознания приходят. Например, когда мне сняли заряд, я повеселел и решил, что уж если суждено эти деньги получить – они всё равно меня найдут. Но только другим, более честным путём. И вот, представляете, мне сейчас назначили по контракту такую гарантийку (минимальную ставку), что одним рейсом можно заработать всю эту сумму. Тьфу-тьфу-тьфу. – Я три раза стучу себя по голове. – По дереву, чтоб не сглазить.
- Хорошо заработать - это хорошо. – Елена улыбнулась.
     Я налил себе в пластиковый стаканчик, а заодно и ей:
- Пусть просто постоит, если не надумаете. Мне хоть чокнуться будет с кем.
Лукаво улыбаясь, женщина приподнимает в ответ своё вино. Мы выпили.
     – Лёд тронулся, про себя отмечаю я и, задвинув занавеску, как ни в чём ни бывало
продолжаю свой рассказ.
    - В общем, через год в центре дианетики мне предложили программу «Очищение». Причём по таким скидкам, что отказаться было глупо. Надо лишь книжечки распространить. Знаете, как в церквях делают?  А куда деваться?  Моя врач-иглотерапевт к тому времени на мне уже крест поставила: - «Вам, Пантелей, надо вставлять платиновые диски». Ни сесть, ни встать нормально не мог. Межпозвонковая грыжа со всеми вытекающими. А денег только до ближайшего худсалона за грошовым гонораром доехать. Какие там платиновые?   
Продал я кучу книжек у заводской проходной по дешёвке и поехал в Питер. А там SPA-процедуры: съел таблетку ниацина, полчаса трусцой побегал  – и на четыре часа в сауну. Перед этим тебе – витаминов жменю. И только воду пьёшь и сидишь потеешь. Ну и с богатеньким народом общаешься.
    Программа «Очищение» - это уже область Саентологии. В Америке её называют религией для богатых. Правда, у нас тоже не для бедных, хотя и на порядок дешевле.
 Короче, на восемнадцатый день, когда все, с кем я начинал, стали получать конечный результат – это такое эйфорическое ощущение, что ты очистился – у меня проявились побочные эффекты.
Я, видимо, надурил их в одном из ежедневных отчётов, и мне увеличили дозу ниацина не вовремя. Этот витамин помогает обновлять клетки, заодно стирая в психике негативные последствия из прошлого.
   Может, слышали: если человек очищается, то всплывают и уходят старые болячки. Перед этим, помню, на левой ладони «проснулась» странная бородавка. В студенчестве я даже стыдился здороваться за руку: кисти обеих рук были осыпаны этими пупырчатыми отметинами. У основания безымянного пальца на ладони левой руки сидела главная. Когда я её (содой мне посоветовали) вывел – и все остальные исчезли. А тут, спустя тридцать лет, в парилке, она снова стала всплывать. Пока еду к сестре полтора часа –  исчезает. Как живая – прячется. И так три дня подряд. На четвёртый совсем пропала. Исчезновение рестимуляции – повод ускорить процесс добавкой ниацина.
    После этого, я стал замечать крохотную ссадинку сзади на пятке левой ступни. И вспомнил: в детском садике, в пионерлагере, в армии – мне всю жизнь кто-нибудь наступал на пятки.
   Всё бы ничего, но я попросил штатного сотрудника снова увеличить мне дозу ниацина, хотя «стирания» ещё не произошло. Я же умолчал об этом. И вдруг ссадинка стала разрастаться. С каждым днём. Вскоре, вся ступня, по щиколотку, приобрела вид тёмно-фиолетового с лиловым отливом резинового носка. Потом и правая туда же...
    На 24 день, когда даже наркоманы начали получать результат (у нас там было несколько ребят-студентов), я ощутил конечный эффект: эйфория, лёгкость. В районе метро Горького иду и туловища не чувствую. В то же время, на ногах как две гири привязаны. Иду в шлёпанцах. Ни в какую другую обувь мои ступни уже не влазят.
    Это у них называется – попасть в оверан, т.е. на следующий круг очистки.
    Сижу потею дальше. Ещё неделю. Слава богу, платить в таких случаях не надо. Из тех, с кем начинали вместе, со мной остался только один парень лет тридцати. Он на военном химзаводе когда-то получил отравление. Говорит, что еле выжил. Полгода по госпиталям провалялся. Умереть не дали, но и отраву вывести до конца не смогли. В костях осталась. Так из него потом стёкла через кожу пошли. Стеклянные крупинки такие. Сидит, чухается, и вытаскивает прямо из пор: «О, ещё одна!». Как блох. Грамм 15 в целлофан наскирдовал.
      Мне же, чувствую, что-то с этикой надо решать. Я всё-таки христианин. А тут как бы другая религия.
       Бегать уже не получается перед тем, как в парилку идти. Ноги – чужие. Кожа вот-вот лопнет. Слоновость ниже колен. Четыре часа отпарился на верхней полке, стаканов сорок воды выдул, захожу под горячий душ, а меня знобит. Чувствую, что не могу принять от них помощь. И сам себе говорю: «Или вы там сейчас помиритесь ( Христа и Хаббарда* имея в виду), или я здесь подохну!.» (*основатель церкви Саентологии)
    Вдруг в голове картинка: я лечу в космосе, время от времени пролетаю через какие-то светящиеся арки. Впереди  возникает астероид. Как бриллиант гигантский. И я влетаю в него со всей дури. А там помещение-оранжерея. И куча святых. Перед тем как влететь, мельком замечаю обеспокоенного моим появлением призрака. Это Рон Хаббард – основатель. Полетел по своим делам, а от меня отмахнулся; иди, мол, разбирайся сам. Но мешать не стал.
     Я завис. Вижу за столиком пьяненького Христа. Ему, вроде, немножко стыдно. Он говорит: «А мы играем». Не суетись, мол, приятель.
    Тогда я им: «Вы тут играете, а у меня там по-настоящему умирают. А я к тёткам даже на похороны не приезжал».
    И начинаю просить у всех прощения: у девушек, которых обманывал, у всех-всех, с кем когда-то неэтично обошёлся. Потом возвращаюсь и говорю: «Меня такой ответ не устраивает. Я пошёл к Главному».
   И опять  –  полёт; звёзды, арки… Вдруг, влетаю в кинотеатр «Ударник». Его давно снесли, но у меня там когда-то кузен работал художником и я сбегал с уроков, чтобы бесплатно с балкона посмотреть кино.
    Зависаю над балконом и смотрю. Кино называется «Бог». В 3D-формате. Экран серый. Крупным планом шар в разрезе. Правая половинка прозрачная и вольтова дуга по окоёму бегает, а другая – чёрная. Догадываюсь, что где чёрное – там Он спит. А где прозрачное и плазма по окоёму – бодрствует. Наша Земля находится в пограничной (серой) зоне. Под плазмой крупным планом  возникает океан, по которому как гусеница танка клацает и движется лента из черепашьих панцирей. Потом смотрю опять издалека, с балкона: эта вольтовая дуга начинает укорачиваться и становится всё ярче и белее. Затем вообще в такой белый сгусток величиной с кулак превращается. Тогда я спрашиваю: а что же дальше?
- Дальше  –  опять расширяться начну. Только вот, когда я уменьшаюсь – всякие тёмные сущности на светлую сторону заползают. Помог бы, что ли? (Бороться с ними).
  И тогда я понял, что Бог – это труженик, который взял на себя очень большую ответственность. Он делает всё, от Него зависящее, чтобы и мне и моим как бы умершим тёткам и всему-всему, что Он создал, хотелось бы играть в Его игру. И мы всегда будем на светлой стороне, каким бы маленьким и ярким Он в это время ни был, исполняя необходимый цикл. На меня как накатило… Прямо благодать какая-то.
   В общем, бред с дичью пополам, но мне в результате стало намного легче, и я от радости рванул опять через все эти ворота в открытый космос. Вдруг звёзды закончились. Я долетел до края материальной вселенной. Впереди бездна, а за ней ещё одни ворота в какой-то иной мир и надо очень сильно прыгнуть.  Эти ворота в большом отрыве, уже в следующей вселенной. Мне на миг показалось, что могу погибнуть, если не допрыгну, но и остановиться уже не могу. Тогда я как бы экстериоризируюсь, т.е. персонифицирую часть личностного континуума, отделив себя думающего от себя летящего. Понятно, да?  Такая голая мыслеформа.  И вижу уже со стороны, как тот, кем я был перед прыжком – этакий бело-фиолетовый шлейф – он вдруг сиганул  от последних ворот одной вселенной к первым воротам следующей. И допрыгнул-таки!
   А за этими воротами звёзд нет. Зато колышутся куски северного сияния, и звучит тихая музыка. Ощущение, словно попал в очень элитную тусовку. Мне стало так стыдно, будто я в спецовке и грязных сапожищах ворвался во время концерта в зал консерватории. Плавненько планирую оттуда - обратно, в тело - прямо под душ.
   Стою под горячим душем. И меня уже не знобит. Смотрю на правую ступню и глазам не верю: только светлая кожа складками висит на месте вздутой гангренозной опухоли. – Так – думаю: осталась левая.  Лена, вас не утомила моя болтовня?
- Да нет, что вы, даже интересно.
- Тогда выпьем?
- За что?
 - За здоровье моей правой ноги.
 - Хорошо. За вашу ногу.
Мы чокаемся.
- Меня так в детстве мама уговаривала манную кашу есть – пытаясь смягчить натянутый диалог – я тут же снова наливаю –  ложечку за папу, ложечку за маму. –  Обжорой не стал, но спаивать народ научился.
- Тогда я предлагаю выпить за ваше знакомство с «Маэстро Бо» - она подняла стаканчик навстречу.
- Хо! Этот ник мне знаком. Вам тоже, стало быть, нравятся стихи Валерия Гаевского?
- Не все, но «Маэстро Бо» запомнилось.
- Я ему скажу, что встречал знатока его поэзии. Он мой старый приятель.
- А с Сергеем Новиковым вы не были знакомы?
- Был. На семинарах встречались. Даже в одном номере гостиницы жили. Но он так долго посуду никогда не грел. И…Лена, давайте снова на «ты».
- Ну, что ж, давай, Пантелей.
- Тогда на брудершафт?
- Ого! Потом целоваться?
- Ч-чисто символически.
Я взял её руку в свою. Она не убрала.
- Хочу услышать продолжение. Расскажи, что было дальше? как другую ногу вылечил?
- Хорошо. Но сперва на брудершафт и в щёчку. А то там такое… Я постесняюсь.
- Ну, хорошо. В щёчку.
Уже во всю светало. Поезд набирал скорость после какой-то небольшой станции. Время утренней эрекции у здоровых мужчин.
Её губы как-то случайно и горячо слились с моими.
Я немного ей помог расстегнуть сиреневую блузу…
 …Тело журналистки ничем не напоминало об её профессии. Оно трепетно и упруго, в такт колёсам, отзывалось на мои движения. И было в те минуты самым близким и единственным в мире существом, которому можно доверить не только все секреты, но и саму жизнь. Мы сдерживались до последнего, боясь разбудить соседей через переборку.  Это было сильнее, чем расслабляющие постанывания. Оргазм ушёл внутрь и, не выдержав наплыва обладания, разлился в партнёре, соединив нас раз и навсегда тайной и великой силой. Мы застыли и как бы склеились после короткой и одновременной судороги.
 - Ну, так что же было дальше? Я вся в ожидании продолжения той истории… с Богом. – Она промурлыкала эти слова в пустоту за моим правым плечом.
- Крошка, ты…  хороший слушатель. Только… дай хоть отдышаться.
- Тогда наливай.
Мы оделись, каждый сбегал в туалет и, как ни в чём ни бывало, продолжили трапезу, только теперь её ладонь всё время искала общения с моей рукой. 
- Армрестлинг любви…- почему-то подумал я.
- Ой, влетит мне, если мой джигит что-то заподозрит. Он просто маньяк по части ревности.-
Леночка, прижав мою руку к своей щеке, то ли грела, то ли грелась сама.
     Я ещё не верил в произошедшее: ведь в эту обаяшку - ведущую популярной городской программы был влюблён весь сексуальный актив города, включая и мужчин и женщин.
     - Ладно – я пригубил её прохладную пергаментную ладошку: чтоб не беспокоили такие мелочи, попробую тебя отвлечь от дурных мыслей. – Слушай дальше.
     Так вот: после того случая я купил обратный билет. За неделю вперёд. Разгар лета. Все на юг ломятся. Пришлось переплатить.
     Хожу дальше. Надо же поскорее. Поэтому пью по пятьдесят стаканов воды и сижу на верхней полке в самой горячей точке. Помню, в тот последний день со мной одна девочка-казашка осталась в помещении парилки.
- И там у тебя девочки?
- У них в Казахстане (я пропустил сентенцию мимо ушей) саентология на уровне, почти как у нас православие. А тут чувствую, что вот-вот смогу сбросить и вторую опухоль. Жду, когда девИца уйдёт. Уже не до женщин. Но она не понимает и хлопочет вокруг меня. Видит, что мне плохо.
Помню: как врезал кулаком по стене – доска треснула. Она перепугалась и ушла, а я сразу спустился и голову - поближе к электротэнам. В загородку просунул, нарушая все запреты. Сижу зову Бога. Ну, про себя, конечно. Спрашиваю: «Слушай, а для чего всё это кино? В чём смысл игры?» Мозги вот-вот закипят. И, вдруг, слышу:
 -Ты проболтаешься.
-Да. Я хочу, чтобы люди знали правду.
 Сам чувствую, что на карту поставлена вся моя жизнь. Даже не знаю почему – просто такое ощущение, что мы друг друга на «вшивость» проверяем.
И тут - хлоп – над головой возникает круг из плазмы. – Так - думаю - ответ пошёл. Круг превращается в поверхность озера на уровне глаз, а оттуда – пенис, как у собак бывает, только гигантский. Чувствую, что я Его допёк. Уже не помню, как там у Ницше: «Если долго заглядывать в бездну, то бездна может заглянуть в тебя» - так, кажется?
      Этот пенис выгибается в мою сторону, берёт меня как бы ртом за голову, то есть моё ментальное тело (а я опять со стороны наблюдаю) и встряхивает. Потом, как тряпку, давай полоскать мою пустую оболочку в озере. Прополоскал. Остановился. Сейчас проглотит. Уже не контролирую ситуацию. Гаплык, по-украински говоря… Пропала шкурка.
А он, будто из шпрИца, медленно так, начинает вкачивать в меня красноту из которой сам состоит. До тех пор, пока у меня руки-ноги не задёргались. Накачал и выплюнул.
 Я так обрадовался, что жив остался. И – тёку оттуда. Мне говорят: «Идите на этику: процедура ещё не завершена». А у меня чемоданы – в камере хранения и поезд через два часа.
Говорю: нет, ребята, я поехал (думаю: пока крыша не поехала).
 Самое главное, как и ожидал – опухоль за те несколько минут с левой ступни исчезла. Приехал в Керчь – ещё кожа как носок болтается. Но всё быстро затянулось. Только ссадины на пятках еще долго просматривались. Вот такие дела. Зато позвонки как новые. Врач в шоке. 
 - Главное, что здоровье поправил. – Лена ладонями разгладила мне воротник рубашки и застегнула пару верхних пуговиц. Ты не по годам крепок… Надо же. Везёт мне на мужчин!
- Вы мне льстите, мадам?
Я поднял дерматиновую штору и раздвинул занавески. За окном бушевал степной рассвет.
Небольшое плазменно-белое солнце мягко вынырнуло из утренней дымки и влажно дышало энергией нового дня. Как ныряльщик, нашедший в пучинах сочную жемчужину, трудяга-Бог исполнял свой рутинный цикл, творя очередной шедевр.    Ковры цветущего рапса радостно сверкали Ему в ответ ещё не испарившимися капельками росы.
 
        Но узлы нескольких железнодорожных путей уже напоминали о приближающейся развязке. Видимо, надо было послушать специалистов, да и остаться на этику тогда в Питере. Ведь сегодня я… я опять подвёл Бога, пока он спал.
 Снаружи постучали: «Следующая станция Киев!»
   Тем не менее, чувство безумной свежести переполняло чашу случившегося праздника. Игра продолжается, маэстро Бо! Так я видел ситуацию с мужской позиции.
     Елена же, грустно и как-то по-джокондовски улыбаясь, впечатывала мне в мобилу номер своего телефона.

5.Перелёт
         Желто-голубой ИЛ торжественно набирает высоту в бирюзово- закатном небе над Киевом.
           Я не вижу ни одного пустого кресла. Наших моряков уже шестеро. В Борисполе  керченскую группу встретил старший механик из Севастополя Владимир Аксёнович Бобров – давно не пьющего вида поджарый старик. С ним полноватый, но не крупно сложенный молодой человек. Он электромеханик. Зовут Борис. И ещё – самостоятельно прибывший из Феодосии 2-й механик Николай – крупный белокурый, как потом выяснилось – ариец.
            В Амстердаме пересадка. И ещё 9 часов полёта на огромном полупустом Дугласе до Аккры.
               Группа керчан кроме рефмеханика (т.е. – меня), состоит из вышеупомянутых 3-го механика Виктора Стосова и моториста Юрчика. Последнему – уже 50. Это запредельно критический возраст для рядового состава. Виктору – ещё 38. Он сидит далеко сбоку через проход, беседуя не то с иллюминатором, не то со стармехом, изучающим облака.  Рядом со мной в центральном ряду слева место занял розовощёкий Борис. А справа – симпатичная американка сексопильного возраста. Оказывается, едет в центральную Африку с группой учёных-экологов. Зовут Кристи.
           - Чего желаете, господа? – с двухметровой высоты интересуется стюардесса-голландка, подкатывая тележку.
          – Водка, коньяк! – моторист слева от электромеханика выразительно стучит себя по кадыку тыльной стороной ладони.
                Кристи пьёт только пиво, а то, что покрепче передвигается с её подноса на мой. Но и от пива американка хмелеет. Я прикасаюсь к её руке чуть выше локтя. Чувствую что-то горячее, женское в её ответном движении. Мои стихи ей нравятся и без перевода.
        Самолёт-аэробус двухэтажный. Над передними рядами кресел расположен большущий монитор с алой лентой траектории полёта, движущейся по географической карте. На спинках передних кресел –  индивидуальные экраны поменьше с множеством компьютерных функций. Двадцать лет тому назад в салонах  международных авиаперевозок  всё было гораздо проще.
     Между болтовнёй на плохом английском и тремя обильными ланчами время уплотняется. Пора прощаться.  Предлагаю Кристи свою помощь (у неё два места ручной клади). Прохлада салона сменяется влажной жарой внешнего мира. Гудбай, Америка!
    Девушка шлёт в ответ воздушный поцелуй и исчезает в дверях аэропортовского автобуса. Навсегда.
    Hello, Африка! Аккра – это столица Республики Гана. Но порт и бухта, где ждёт нас на рейде наше судно – называются Тема. Это ещё несколько часов езды вдоль побережья Гвинейского залива.
      А пока - небольшой двухэтажный аэровокзал, где мы отлавливаем с движущейся по кругу ленты долгожданный багаж. Хочется пить. Но не вижу ни одного киоска или автомата с водой.
         Внезапно обнаруживаю, что вокруг нас одни чернокожие люди. Они медлительны. Время событий вязнет в липком воздухе коридоров. Кондиционеры не справляются или просто не работают.
       В таможенном предбаннике нас тормозит важный офицер в униформе советского вагоновожатого.  Он неторопливо помешивает чай в тонкостенном стакане, вставленном в мельхиоровый подстаканник и строит из себя бога им же созданной ситуации. Такое ощущение, будто времена предперестроечного застоя не покидали нашу планету. Они, всосав СССР, чмокая и булькая, перетекли сюда, в чёрнозелёную знойную Африку.          Поэтому мы упорно ждём уполномоченного представителя от испанской фирмы работодателей. Оказывается, он должен дать таможенникам «в лапу». В противном случае здесь можно просидеть сутки и больше. Без всяких на то оснований.
                Начинаем знакомиться с россиянами, прибывшими за несколько часов до нас из Калининграда через Париж. Их 7 человек: три матроса (два молодых и один постарше), два штурмана (старпом и 2-ой помощник), а также капитан Сергей Алексеевич Кондрашенко. Чуть поодаль – цветасто одетый худощавый шефповар Валентин. В судовой роли он значится как Вальдемар.
И вот в центре зала моряков начинает созывать пожилой хлопотун кабинетной осанки. Это старпом (чиф) Владимир Савкин. Оказывается, прибыл долгожданный представитель от испанцев. Прислушиваюсь. Присматриваюсь. Испанец - явно русский (правда, с кавказским акцентом).
 Мы быстренько ломимся в здоровенный автобус-мерседес. Чемоданы, сумки с багажными лэйблами летят на свободные места. Вся команда транспортного рефрижератора водоизмещением 2000 тонн состоит всего лишь из 15 человек.  Отсутствующие боцман и матрос-африканец ожидают на борту вместе со старым экипажем, поскольку им пока просто не нашлось подмены.
     Гостиничный комплекс в пригороде  – это три слипшихся трёхэтажных коттеджа, обнесённые высоким кирпичным забором.  Типовой проект. Подобную гостиницу я посещал в Геленджике. Но цены за номера здесь намного ниже.
    Кондиционеры шуршат непрерывно. Горячая вода по потребности.
     - Парни, дальше территории двора гостиницы не расходиться – это опасно – предупреждает капитан. Ужинать пойдём через полчаса.
       В дороге (пока летели и ехали) я сблизился лишь с машинной командой. Знакомлюсь дальше.
   И вот мы с 40-летним матросом Володей ставим свои чемоданы в уютном двухместном номере на третьем этаже.
-Владимир, ты здесь не в первый раз. Как тебе местное население? Что-то капитан запугивает.
-Ну, бандюганы в любой стране по ночам шастают. А вот негритянки здесь классные. Обслужат по высшему разряду. В других местах тёлки не такие.
- Ты меня заинтриговал. Тогда пошли перекусим. Мне хочется посмотреть: что там у них, и кто там?..
     Но в кафе под открытым небом ни одной молодой женщины не видно. Две 45-летних толстухи-поварихи не в счет.
- Они всё знают: когда у нашего брата деньги есть, а когда - такие как мы – только с самолёта. Комментировал бывалый матрос. – Что с нас возьмёшь?
    Официанты сдвинули несколько пластиковых столиков в один ряд и нам принесли куриные окорочка с рисом и овощами. Как я потом заметил, таких круто прожаренных кур готовят в кафешках по всему побережью Африки. Стандарт. Будто на огнемёте. Шкура хрустит или обуглилась, а мясо в самый раз.
     Запить можно лишь консервированным соком. Пиво в рационе для русских моряков испанским работодателем не предусмотрено.
 Но у Бориса обнаружилась наличка. Я добавляю пару баксов.
Украина угощает!  “Beer” в стекле, бутылки – почти литровые.
 
12 бутылок – 12 $. СтаканЫ советские, гранёные.
     Капитан справа от меня. Средний рост, средний вес. Вальяжный, но без гонора. Лет на пять меня моложе. Сбоку от стармеха, напротив, пристроился 3-й механик. Виктор на офицерской должности, как и я – в первый раз. Но за столом уже наметилась субординация. Специалисты и штурмана отдельно, рядовой состав – отдельно. На судах с небольшими командами этим, фактически, внешнее различие в должностях и ограничивается.
    Слева от меня два молодых матроса пытаются заказать пиво на вынос.
     Бармен, поставив на стол бутылки, достаёт из кармана фартука открывашку.  Но заказчики замахали руками.
It is impossible! (это невозможно) - вмешивается капитан, пытаясь помочь ребятам сохранить хотя бы последние две бутылки нераспечатанными.
Но огромный  африканец, удивлённый недоверием к его профессионализму, делает стандартное движение и…
       - Don’t open this bottle-up!  - не выдержал я (эту бутылку не открывать). И (про себя): а капитан-то троечник…
Часть-2
1. Утро в гостинице
       Я проснулся от запева одной из самых хитовых песенок Майкла Джексона. Это напротив окон третьего этажа роскошный белый попугай приветствовал постояльцев, карабкаясь как дятел по толстенному стволу кокосовой пальмы. Приостановившись, полуметровый альбинос неодобрительно покосился в нашу сторону кровавым зрачком и лихо взъерошил хохолок. Затем, саданув клювалдОметром наотмашь в дерево, словно утверждая кто в доме хозяин, он с расстояния рогаточного выстрела повторил знаменитый запев. Очень кстати мы решили перед сном выключить шумную кондишку.
        И тут же из противоположного, прикрытого москитной сеткой окна, густо застучали там-тамы. В мою жизнь врывалась Африка.
     - Сегодня выходной. Это у них богослужение такое.
Мой сосед по номеру махнул сигаретой в сторону стадиончика, где пели и плясали ряженые в перья аборигены.
 – Но ты лучше вон туда посмотри.– Гася сигарету в пепельнице, что на подоконнике моего окна, бывалый мореман указал вниз наискосок, совсем не замечая огромную птицу напротив.- Во-он там. Через дорогу. Видишь? Какие тёлки!
      И действительно, прямо под попугаем, где стакнулись ветхими крышами несколько хибар, две полуодетые мулатки с фигурами топ-моделей подметали свои и без того чистейшие микродворики.
- Вжучил бы такой, Ефимыч?
 - Да... движутся как на кастинге.—ответил я, разминая шею.
-  Так это  хит-парад к утренней эрекции у них такой. Специально для постояльцев. Сейчас кто-нибудь обязательно клюнет.
 - А ты?
- Ну, Пантелей, я в английском ни бе ни ме. Сходи договорись.
- Ха! Ещё как-то морально не готов на такие подвиги. Но хороши...
В дверь постучали.
- Привет, Юрчик, с чем пожаловал? Знакомься. Это матрос Володя. Я отошёл от окна и, прикрыв дверь за забывчивым гостем, включил кондиционер. 
Моторист, запыхавшись, прокашлял:
- Т-там это…уже автобус, т-того… На посадку.  Кэп злой. Его ночью обчистили: мобилу местные с-пионерили, то-сё, пока мы ужинали.
- Не суетись, Юр.  Капитан себе на свою зарплату ещё пару мобил прикупит. Лучше обрати внимание: какие там красотки под окнами!
-Ну ты, реф, даёшь! Только от титьки оторвался, а всё туда же. Так что мне передать капитану, мужики?
- Сейчас кончим и придём – улыбнулся матрос, заходя в душевую.
-Э, сосед! Мы с тобой пролетаем.—Я заметил, как c молоденькими подметальщицами заговорил вчерашний сопровождающий из аэропорта работодатель-испанец. Обнявшись по-свойски, они, балагуря, втроём проследовали в гостиницу. Значит, к автобусу можно не торопиться.
 – Кофе будешь, Володя?  Мне жена даже кипятильник упаковала.
 
2. Контракт
     И вот она – знакомая с юных лет (мне, керчанину) обстановка рыбного порта, правда, с «небольшой» поправкой на географию и местный менталитет.
    Вдоль причала разостланы сети. Люди сидят на четвереньках, бродят полусогнувшись. Колдуют над снастями, ладя свою рутинную работу. Один нюанс: рядом с этими аборигенами иностранцу не стоит произносить слово НЕГР. Очень обидятся. Надо говорить африка-мэн. Такая вот поправка.
     В ожидании рейдового катера продолжаем узнавать своих будущих партнёров по работе. Я не выдерживаю тягомотины искусственно созданного портовиками простоя, и, поскольку до отлёта сменяемого нами экипажа остаётся всего-ничего, признаюсь деду (так на слэнге именуют старшего механика), что имею двадцатилетний пробел по основной профессии. В смутные времена приходилось выживать по-разному.
-Как же ты будешь работать? —он опустил портфель на мокрый бетон пирса.
- Да мне бы хоть раз успеть запустить компрессора при рефмеханике старой команды, а там и вспомнится.
- Им на посадку в самолёт через несколько часов. Бывает, что прямо на причале: сдал-принял и разъехались. И что потом?
 - Дед, если портовикам надо дать в лапу, чтобы катер выделили побыстрее, то у меня есть полсотни – я вынул из кармана аварийный запас.
- Это... а я могу и рефом работать.  – вмешивается в разговор остограммленный моторист Юрчик.
Старший механик растерянно посмотрел на нас обоих:
 - Начинаются сюрпризы, вашу мать.
……………….
Рейдовый катер оказался небольшой джонкой с мощным дизелем.
Вместо обёрнутого вокруг мачты паруса, на рее болтались разноцветные пластиковые канистры из-под топлива.
  Два поджарых африкАмэна ловили и складывали наши вещи, в то время как моряки, матерясь, запрыгивали на утлое судёнко. Слышно было, как по днищу под пайолами с шумом перекатывалась вода. Её непрерывно удалял за борт костлявый подросток, ловко орудуя ручной помпой советского образца. Посудина была явно дырявая.
   Пока стояли у пирса, меня неприятно удивляла покрытая топливной плёнкой вперемежку с бытовыми отходами шевелящаяся поверхность океана: целлофан, огрызки, кожура, памперсы, свежие человечьи фекалии — плотным ковром окружали катер.
    - Портовики здесь — засранцы — гну я свою линию.
 Но, когда и на внешнем рейде за милю от берега наша джонка протаранила ещё пару таких мусорных ковров, я забеспокоился всерьёз. Складывалось впечатление, будто вся Африка омывается одним большим сточным течением. Кроме того, это означало, что у меня, как механика, будет масса проблем с фильтрами забортной воды. Особенно при заходах в порт.
       Помнится, году в 1982 - четверть века тому назад - мне довелось поработать на супертраулере «Труженик моря» в районе о. Кергелен  (Индийский океан). И мы не успевали чистить кингстонные фильтры от внешнего мусора, едва не поплавив работающую на полных парах технику. Правда, мусором тогда была икра нототении.
Рыба нерестилась, а мы выполняли встречный план, который помполит по фамилии Сыч, от лица команды, лично составил в честь своего высокого партийного казнокрадства. Но рыба решила проблему по-своему. И ушла под шельфовые льды Антарктиды, перестав плодиться вообще в этих краях. Так исчезала с планеты Земля очень вкусная разновидность - мраморная нототения. Наблюдая всё это, один (тогда ещё молодой) рыбак от отчаянья написал:
               
                А нам бы красные рубахи!
                Мы - мясники всемирной рыбы.
                - За упокой! – на полубаке
                Заголосила тётка-рында.
 
                Снимите этот колокольчик!
                Он—вред; от ветра врёт, кликуша.
                Сам—атавизм, а всё пророчит:
                - Пролов*! И плачет о минувшем.
 
                А что ушедшее жалеть?
                Зря в колокол уходит медь.
                Не восстановит рыбу
                Рыдающая рында.
 *неудача (рыбацкий слэнг)
Когда эти стихи через руки «доброжелателей» попали к помполиту, тот мудро решил: таланту надо дать состояться.  И в судовой стенгазете была опубликована подборка стихов любовной лирики молодого мариниста. А комсомольский вожак Серёжа Воробей, по заказу того же Сыча-помполита, рядом поместил забавную пародию собственного сочинения, высмеяв опасного стихотворца.  Все остались довольны.
       Но сейчас было не до смеха. Пародией на всё, с чем приходилось мне сталкиваться ранее в морской практике специалиста по судовым холодильным установкам, окажется начинка свежевыкрашенной белой посудины с красивым женским именем «Габриэла», на высокий борт которой я карабкаюсь изо всех сил по перекошенным деревянным планкам верёвочного трапа. Нечто живое и опасное дышит и ухает надо мной. 88 метров длины корпуса широкой стеной отгораживают розовое будущее от сумбурного настоящего.
— Алексеич, тут что, на воде везде такая грязь? — спрашиваю капитана, приняв его спортивный баул. Он не по годам ловко запрыгнул на трап следом за мной.
 - Это ещё так себе, дорогой. Вот в Абиджане—там да… Кот-Дивуар. Французов прогнали и — всё загадили. Будешь кингстоны чистить как миленький. Эй, боцман, принимай гостей!
 - Я здесь, мой капитан!
Крупный усатый узбек с порепаной физиономией одним движением отодвинул встречавших нас моряков. И в этот момент старенький рефрижератор, поскрипывающий всеми перегородками, произвёл такое надрывное звукосочетание… Я поморщился, невольно сострадая этому стонущему железу.
………………………………………………………………………….    
Рефмеханика отпускал как родного; когда вся старая команда уже сидела на вещах в рейдовом катере. В моих руках оставался исторический документ: конспект всего, что было им сказано и показано за полтора часа передачи сложнейшего заведования. Полнотелый вспотевший калининградец Игорь, не веря своему счастью, помахал мне в ответ. У него – дембель, а у меня – начало службы.
          - Ну что, теперь справишься? – рядом улыбается тоже одетый по-рабочему стармех. (Ему уже доложили: бывший рефмеханик обо мне отозвался как о дотошном и грамотном специалисте).
 - Попробую, дедушка. Только я на таком убитом оборудовании ещё не работал.
      Дело в том, что машинное отделение, расположенное в корме под жилыми надстройками, скорее напоминало собой сталкерскую зону риска, чем рабочий обьект. Всюду болтались, дребезжа и клацая, лейки и желобки для сбора подтёков из-под предельно изношенного оборудования. Соляр, масло, ржавчина, мазут, вся эта смесь, стекая в линию гребного вала, ночью сбрасывалась за борт в океан. Ни одна портовая служба Европы не выпустила бы такую развалину дальше пункта приёма металлолома. А здесь наше судно — ещё не самое худшее среди подобных, ибо в большинстве стран Африки действуют свои законы, главный из которых гласит: «Дай в лапу, брат! И будет тебе счастье». А как известно, там, где начинается коррупция – государство заканчивается. И превращается в помойку. Да и где та зыбкая грань, за которой осталось библейское: «Поделись с ближним»? Может, там, где сейчас продолговатая девушка-лаборантка собирает мелкую мзду с не вполне здоровых мореплавателей? Или где-то неподалёку—на клинке оголодавшего пирата? Но об этом позже.
        А пока... в хитросплетениях полуизгнивших труб мучительно клокочет жизнь. Пятидесятый год от постройки.  Восьмой — от последнего капитального ремонта, который, судя по результатам, был далеко не капитальным.
  -Да, теперь я сообразил, почему нашего брата здесь так ценят. -    Закартавил подошедший к нам электромеханик Борис, включая вдогонку уходящей с калининградцами джонке свою новенькую видеокамеру. – Кроме россиян да хохлов с такой раздолбанной техникой хрен кто справится.
……………………………………………………………..
- Боцману на брашпиль! Вира якорь! – Капитан немного торжественно с мостика отдаёт первое распоряжение в депутатский матюгальник. (Ретрансляторы молчат: старая проводка давно сгнила).
       И, уже по-семейному, в нашу сторону: «Аксёныч, проконтролируй по машине. Третий механик недостаточно трезв».
- Всё под контролем, кэп! Так, парни: ещё раз обежали свои заведования. Видеокамеру спрячь. Через пятнадцать минут сбор в ЦПУ* (Центральный Пульт Управления).
        Плавно разворачиваясь, пожилая красавица «Габриэлла» ложится на курс. Впереди – двести десять дней контракта, а это: тысячи миль пути, тонны накопленной усталости (помноженной на ностальгию) и - вереницы негритянских девушек, сдобренных долларами и спиртным во время коротких заходов с африканской путины. Семь футов тебе под киль, мой белый теплоход!
                ********************
 3. На промысле
        В открытом океане полным ходом идёт отгрузка замороженной добытчиками рыбопродукции в трюмы нашего рефрижератора. Каждое утро на рассвете начинают сходиться два судна: «Габриэлла» и один из пяти работающих на путине СТМ-ов (Средний Траулер Морозильщик). Сегодня подходит «Fisher -01».
      Он на треть короче и похож на утюг, т.к. корма как бы срезана для удобства траления. Говорят, в команде много керчан. На малом ходу начинается сошвартовка.  Даже при тихой погоде это весьма рискованный маневр, поскольку надо очень точно согласовать скорость, направление и сделать так, чтобы все канаты равномерно брали на себя нагрузку. А совсем тихой погоды в океане не бывает…
         …Открытый океан. Это не только красиво и мощно. Это завораживает. Не гляди на воду слишком долго. Вода притягивает. Особенно, если зверски устал. На перегонах по вечерам ещё можно позволять себе полюбоваться закатами. А сегодня я едва выполз из помещения кондиционирования воздуха после 16-часового каторжного трудового дня, который начался в три часа ночи, и, тупо пялясь в колышущуюся под ногами густеющую ультрамариновую бездну, очень пожелал в неё прыгнуть, уйти навсегда - лишь бы ощутить прохладу и невесомость.
     Даже спрятаться в каюте от жары и суеты после такой работы невозможно: сломалась кондишка. Рядом со мной - моторист Юрий – сварщик по совместительству – сделал шаг в сторону и блеванул за борт. Ему уже легче. Моя же доза ядовитого фосгена, в который при сварочных температурах превращается холодильный газ фреон, наружу, увы, не идёт: организм адаптирован.
  -   Ничего, Юрчик, прорвёмся, если не сдохнем. – Слегка удерживая за плечи, чтобы не свалился за борт, - я сочувствую своему бледнозеленому в лице приятелю-керчанину.
-Так это ж я место для ужина освободил. Пошли хавать, реф. – И мой напарник, вытираясь рукавом и по блатному покачиваясь, бредёт в сторону камбуза. Mеня к еде пока не тянет. Запустив компрессор, иду делать обход своих подконтрольных объектов.
    С 07 утра и до 17-00 вся команда дружно отработала на погрузке в трюме и, плотно поужинав,– также  дружно высыпала из душных помещений на палубу - побалагурить в группах по интересам.  А мы со сварным –– вместо ужина, – срочно спасать климатическую установку…
Но вот настаёт конец и нашим мучениям: холодок  неуверенно потянул по перелатанным воздуховодам в раскалённые душегубки кают. Завершая обход заведований, спускаюсь со шлюпочной палубы на кормовую, где не так высоко от воды и можно порыбалить со спиннингом.
   - Ура рефу! – матрос Володя – единственный, кто поддерживает меня из состава «рогатых» - так называют и за глаза и в глаза палубную команду матросов – Ну, кто говорил, что рефмеханик у нас плохой?
-Да он такой, как и ты – старый и ленивый – Толян Свальнов по кличке   Бяка подсёк рыбу-прилипалу, заодно подначивая конкурента по спортивной рыбной ловле.
    - Это я-то ленивый? Ах ты салага! Кто тебе удочку сделал из них.я? Ты ж самостоятельно ни х.я не умеешь!
 - Володя, не ругай ребёнка. Покажи, что поймали – поинтересовался я.
- А вон, в бочке. Пантелей, ты что, этого двухметрового жеребца ребёнком называешь?
- Ну не ребёнок, так жеребёнок. Жеребец.
   В двухсотлитровой жестянке что-то громыхнуло. Это ожилА размером чуть поменьше метра, чрезвычайно красивая плоская рыбина. Большеглазая голова в крови, но зелёно-розово-голубое туловище переливается всеми цветами радуги. Резкая и сильная, она подрагивает, умирая. Почему-то у здешних рыбаков такая разновидность масляной называется макрелью. Обгоняя судно со скоростью тунца, эти рыбы излучают фантастический свет. Раздвоенный хвост и два длинных плавника по бокам, в придачу к лобастому профилю, сделали их похожими на маленьких стремительных морских человечков.
    В полумиле к огромному закату вместе с нами дрейфует небольшая фелюга аборигенов. Их рыбалка куда веселее: ведь вытаскивать пойманную рыбу на невысокий борт гораздо проще с помощью сачка. Да и на более тонкую леску, которую они могут себе позволить, рыба идёт без боязни. Середину антично изогнутой деревянной посудины, вплотную к мачте, перегораживает полуторакубовый ящик с люком для складирования добычи. Обычно, в нём есть и термоизоляция и лёд.
    После заката на «Габриэле» включается всё наружное освещение. Ночью судно похоже на светящийся японский сайролов. Иначе нельзя: ребята из средневековых фелюг непредсказуемы. Все внешние двери и лазы у нас задраены и на замках. Пираты в этих краях официально пока не водятся, но кто знает, что на уме у полунищих афроидов ночью посреди океана?.. Бяка якобы видел, как один из этих рыбаков, обкуренно дёргаясь, вчера вечером размахивал автоматом Калашникова. 
   Я помню насколько ловко забирались на борт советского БМРТоса (Большого Морозильного Рыболовецкого Траулера) местные продавцы барахла в Сингапуре в 1974 году. Наши власти им не запрещали. Нельзя было лишь приглашать иностранца в каюту (за такое закрывалась виза).  Мы стояли на внешнем рейде, а малайцы подплывали на самоходных мини-баржах, в которых и жили, и размножались, и которые теснились на воде вдоль бульвара, контрастируя с небоскрёбами города. Островитяне очень ловко метали крюк-тройник с бечевой и, зацепив его за фальшборт большого судна, в мгновение ока оказывались на вожделенной палубе. Первое, что делали торговые десантники – это очерчивали вокруг себя мелом окружность в пару квадратных метров, «узаконив» тем самым территорию своего передвижного минимаркета. Далее шла вольная торговля. Благодаря им, даже те моряки, которых помполит не отпустил на берег, могли отовариться.
              Здешние аборигены, видимо, тоже умеют лихо лазить по верёвкам, поскольку из шкиперской боцмана, расположенной в самом носу - подальше от жилых помещений, неоднократно пропадали ценные вещи: инструменты, краски, мелкий такелаж…
 
4. Друзья

Душ от жары спасает минут на пять. В каюте +29 С. Без кондишки может быть +40 и выше. В дверь постучали. Это шеф-повар Валентин принёс мне ужин. Хлопотливо накрыв откидной стол, он как всегда уселся на мою застеленную солдатским одеялом кровать. Его худые волосатые голяшки, слегка прикрытые цветными штанами, по-детски беззаботно зависли над зелёным линолеумом пола.
-Пантелей, толпа о тебе слухи всякие травит. Но я им говорю: «Рефмеханик умный парень. Он не может быть плохим специалистом». Этот Юрчик и боцман на тебя очень злые.
- С боцманом понятно. А Юра за что? Я о нём был лучшего мнения.
- Так он же с драконом*(*боцман – слэнг.) дружит. В матросы метит. Вы в машине его запарили.
- Да… это правда. – согласился я, разрезая сочный кусок филе негриты в кляре.
- А я ему говорю: Пантелей – твой друг-керчанин. Ты чего на него бочку катишь?
А он: «Таких друзей, да в музей!»
   Рыжий прибалтиец Валентин внешне напоминает мне чем-то давнего друга детства, тоже рыжего. Как повар он просто великолепен. Но с капитаном не сладил.
 - Валя, признайся, что соврал, будто отравил старпома в предыдущем рейсе. Ты же не способен на убийство. Я тоже иногда себя педофилом обзываю при тёлках. Чтобы от жены не увели. У меня действительно торчит на всё, что шевелится. Но я себе скорее яйца отрежу, чем ребёнка трахну. – Уплетая ужин, пытаюсь вывести таким способом своего приятеля на откровенный разговор.
 -Нет, Ефимыч. Честно тебе говорю: я на каждый ужин четвертинку таблетки крысиного яда растирал по тарелке, а когда он просил второе, то в эту тарелку накладывал кашу, котлетку, салатик.
- Ты маньяк. – Я заглянул в его выцветшие голубые глаза под пушистыми кустами белёсых ресниц.
- Да. Зато пусть боятся. Они вот где все у меня теперь!
Он сжал и разжал кулаки, принимая недоеденный ужин; У меня как-то резко пропал аппетит.
- Ой, ты чего же не ешь?
- А тебе не приходило в голову, что родственники могут затребовать проведения эксгумации и тебя посадят. – Я открыл кран умывальника, сполоснул руки и вытерся краем бордового махрового полотенца, что слегка шевелилось сбоку от зеркала, напоминая о качке. –  Ведь наверняка кто-то ещё в курсе, кроме меня, да?
- Повариха. Но я ей бутылку её любимого вискаря везу.
      - Ну, ты даёшь… Живого человека—на тот свет.
 - А он? Он два экипажа без зарплаты оставил. Я у него отсудил свои денежки. Его жена передо мной на колени падала: «Только не лишайте супруга диплома!». А зачем лишать? Я сказал, что прощаю. - Повар кокетливо повёл плечами, будто на них был пуховый платок и помахал вдогонку воображаемому старпому: - Он уже не жилец был тогда. Срал и рыгал чернотой.
- Добрый ты парень, однако. А что с нашим капитаном у тебя?
- Ой, наверное спишет – по-женски отмахнувшись, мой гость рукой подпер щёку как при зубной боли.
- Ты, небось, и ещё кому-нибудь про старпома рассказал, кроме меня и поварихи?
- Нет. Только тебе. Но ты уж смотри – никому. А наш кэп –  диабетчик. Я ему так и говорю: «Вам, Сергей Алексеевич, надо на берегу сидеть, а не на диете. Какая в море диета? Я один, без помощников». Так он на меня как окрысился! А тебя, Пантелей, тоже спишут.  Не хотел говорить, но ты уж готовься, брат: вместе в Кот Д’ивуарский аэропорт поедем. – Валентин трагично проговаривал каждую букву: И - домой. Нищету хлебать.
- Я домой не против. А откуда такая информация?
- Мне боцман сказал. Он на мостике слышал, когда кэп с дедом разговаривали. Капитан настаивал на твоём списании, а стармех защищал. Но кэп так и сказал по телефону в контору: «Следующим за шеф-поваром на списание будет рефмеханик».
Валентин уронил тапочки и завернул ноги под себя, натягивая концы фартука под щиколотки. Он каждый вечер заходил ко мне в гости с гостинцем и очередной новостью.. 
-Сыграл бы что-нибудь, друже. Гитару в Гвинее Бисау вместе выбирали, а я так и не слышал, на что рефмеханик способен как музыкант. 
- Ладно. Раз пошла такая байда, надо горло промочить. Для голоса.
      Огорчённый неприятными новостями, я достал из картонки за холодильником прикрытую бананами непочатую бутылку фмрменного «Наполеона» и разлил по стаканам.
    На звук гитары откликнулся сосед – третий механик, плотного телосложения большой любитель напитков любой крепости.
Вежливо постучав, среднего роста бритый наголо человек неуверенно возник в дверном проёме.
 - Пантелей Ефимыч, к вам можно?
- Да заходи скорее, пока дед не засёк.
- Привет джазбанде! Что за пьянка без меня?
- Ну, трояк, у тебя и чутьё на пойло!  – повар неохотно подвинулся на край выреза в ограждении кровати, уступив толстяку место.
 - Шефуля, и тебя, брат, списывают? – Потрепав шефповара за плечи, третий механик оценил ситуацию и грузно присел рядом. В широких цветных шортах и по пояс потный. На правом плече тёмное яблоко ожога. Он только сменился с вахты.
- Я гитару услышал, так и подумал: рефмеханик забухать решил напоследок. Послушаю, что споёт. Через переборку плохо слышно.
 - Мне сдавалось, тебе лишь «Сектор газа» в тему – наливая Виктору в пластиковый стакан, я ногой пододвинул им ящик с бананами.
- Берите закусь, парни, не брезгуйте. Пропадает продукт.
- Я пепси ща принесу.  – Виктор сделал движение.
-Ты сиди, сосед.  Открыв холодильник, достаю пару банок пепси-колы и шоколад. – За что пьём?
 - Чтобы этот чудо-пароход не утонул раньше, чем нам фирма первые бабки проплатит.— Трояк покосился на свой ожог, которым он ещё легко отделался прошлой ночью, когда тушил вспыхнувший от перегрева дизель-генератор: за удачу!
- Хороший тост – поддержал я. - Нам с Валентином должно повезти. Хоть за месяц, но заплатить обязаны. В придачу к стивИдоркам* (*дополнительная з\плата за погрузочные работы) – будет уже неплохо. А вот через полгода… я не уверен, что они вам заплатят.
- Никто тут никому и ничем не обязан. У меня высшее образование хоть и железнодорожное, но транспортную юриспруденцию преподавали хорошо.– Затарахтел взволнованно шеф.- До сих пор никто никакого контракта  не видел и не подписывал. Мы бесправные. Знаете, что кэп нам говорил, когда вылетали из Калининграда?: «С хохлами никаких контактов. Это другая страна.  О вас, как о своих, я позабочусь». Вот и позаботился, курва.
      Мы с Виктором переглянулись. И тут повар  спохватился:
-Ой, парни, если он узнает, что я проболтался – с меня и за перелёт в оба конца высчитают.
Но, видимо, осознав, что отступать поздно, ибо на судне любая тайна, о которой знают больше двух человек, автоматически попадает в разряд новостей, он задумчиво добавил: «А я ему тогда машину возле дома подожгу. Ой, чуть не забыл: у меня же тесто подходит… Я сейчас».
Шеф соскользнул в цветные узконосые тапочки с загнутыми носками и, оправляя фартук, суетливо исчез за дверью.
Виктор, хохотнул, прикрыв рот: - Вот клоун!
 —Если бы только клоун.– Я автоматически налил по половинке и пододвинул ему забытую поваром тарелку с рыбой.
- А в чём дело, реф?
- Да так… Это я о своём.
—Качественный коньячок.– приложившись, гость крякнул. У вочманОв* брал? (*Вахтёры у трапа от портовой организации).
- Нет, это когда мы в город за гитарой ездили. Первым стивидоркам* (*оплата погрузочных работ) обрадовался. Знал бы – не покупал. Дома столько долгов. А я без денег и с балалайкой припрусь. Вот жена обрадуется.
- Слушай, а меня шлюха в бардаке продинамить хотела. Я ещё не кончил, а она на часы показывает: - Финиш!  Сама обкончалась, и – тёку, блин. Предлагает мне свою подругу, мол на ней кончишь. А это ещё раз платить за одно и то же. Я её за жопу, она – верещать. Прибежал полицейский из охраны бардака. Так я ему пустой гондон под нос, и говорю: Ай хэв нот камд! Тот позвал бандершу и они заставили эту суку такие кренделя для меня выписывать, что мама моя рОдная! 
- Мне бы твои проблемы, дружище.
-Пантелей, это всё боцманские понты. – Виктор зажал двумя пальцами свой верхний золотой клык: зуб даю: никто тебя не спишет. Дед будет против. Я за базар отвечаю.
Он лукаво подбоченился, и указательным пальцем правой руки стал долбить себя по ляжке:
-Ты правильно тогда на рогатых накатил за то, что они крышку горловины не уплотнили по штормовому.
-Ха! Так ведь за 40 минут урагана температура в трюме на 11 градусов поднялась. И это при работающих компрессорах! - События недельной давности я выкладывал коллеге заодно с мелко нарезанными бананами.—Первое, что пришло в голову, помню - побежал на бак делать оттайку. Меня чуть за борт не смыло. А когда выключил вентиляторы, чтобы прикрыть брезентом (ну, как по инструкции) - так куда там... Из трюма такой ветруган задувал, будто вообще никакой крышки нет. Или – кто-то внизу вентилятор запустил. А откуда там вентилятор? Я уверен; что не только ветер: там и вода хлестала во все щели. Ведь ливень стеной шёл, а судно завалило и вращало на якоре.
- Да… и залезть посмотреть нельзя; грузят под завязку. – поддержал меня Виктор.
- Естественно – согласился я: фирма экономит.
Обмениваясь репликами, мы не забывали о спиртном: -Будьмо!
- Ефимыч, зато теперь, если во время шторма действительно, как ты говоришь, в трюм вода попала, то штурманам пипец от лица конторы. Свою жопу ты рапортом прикрыл, а заодно и наши. Ведь всю машину обвинят, если реф прокололся. 
- Сомневаюсь, что мой рапорт прочтут в конторе. Визировать бумагу капитан не стал, зато через боцмана всю палубную команду на меня натравил. Вон, видишь, шкертики валяются? Днём подкинули, пока я впахивал. На психику давят: на, мол, удавись, гад!
  - Да… вижу. Ни фига себе!
-Это ещё не всё. Дед мне сегодня почти жизнь спас. Кто-то подложил зубило на приводной ремень в кондиционере. Как раз в голову бы полетело тому, кто кнопку «Пуск» нажмёт.
- Ну, суки. А тебя дед ценит, хотя и орёт. Кэп же своих тупорылых прикрывает, чтобы свалить всё на машинную команду, если вдруг чего...  Мы, видишь ли, другая страна, блин. Белые негры. А сам кто?— белорус.
-Ну спасибо, Витя, утешил!—вдоволь наборовшись с «плывущими» из-за ещё не растянутых новеньких струн аккордами, я стал укладывать гитару в чехол. – Тут, понимаешь, уже собрался бардом заделаться по крымским пансионатам, пока сезон.
- Реф, а мне понравилась твоя реплика. Помнишь, ты в Бисау, когда мы бухали у Бориса электромеха, сказал: «У меня от джина ноги крутит, поэтому я его газировкой разбавляю». Я деду как рассказал, так он оборжался.
 - Ну-ну. Я старый больной человек, понимаешь. Нашли с кого смеяться.
    Принеси в другой раз «Сектор Газа», а то мне через переборку тоже плоховато слышно. Ну, быть добру!
- За народное творчество, реф!
- Но это по последней. Иначе дед догадается, что я бухнУл.
5. Сдача рыбы      
Трюм, трос, торс, груз.
Пак – два пуда – так – без «гака».
Бортом к борту грузим паки
Из атлантики – в Союз.
 
В трюме минус 25.
Жарко-жарко-жарко-жарко:
Точно домино, в азарте
Паки, паки с плеч летят!
 
...Забиваем как дуплИ.
Доки. Докерские хватки.
Наши трудные рубли.
Наши вахты и подвахты.
 
Шутки были – шутки сплыли.
Ох, не только спины в мыле…
Дубль-стропы грузим скопом;
Сопом как глухонемые.
 
Где-то рыба роет в тине.
Раз путина, два путина!
Триста тонн! Последний дубль.
У кого счастливый дупль?
Финиш. Партия закрыта:
Рыба.
(1983г.)
Чтобы передать дух происходящего в трюме действа, нужен ритм. Поэтому прошу прощения у нелюбителей стихотворного жанра.  В начале 80-х ваш покорный слуга бегал куда резвее, хотя и сегодня я могу ещё форы дать некоторым. В трюме наиболее уязвим тот, у кого за спиной лет побольше, а дыхАлки, стало быть – поменьше. Второй механик Николай Борзов рождён, как и я в год дракона, но на 12 лет попозже. За мной он не успевает.
   …В погрузке участвуют все, кроме капитана и стармеха. Как-то дед подошел к горловине трюма и, несмотря на свой иронично-юморной имидж, тихонько процедил, отмахнув рукой вниз:
- Рабский труд. Ты, Пантелей Ефимыч, можешь отказаться.  Я поговорю с капитаном.  Только скажи.
— Хорошо – ответил я, перекидывая через ограждение едва гнущуюся, распухшую в коленном суставе левую «заднюю» конечность -  Когда совсем сдыхать начну, тогда, может быть, и скажу. Неизвестно, заплатят в конце рейса или нет, а так – хоть стивИдорки останутся, чтобы домой добраться.
- Да.  Меня вопрос денег тоже очень тревожит. – согласился стармех.
В порту Конакри (Гвинея), где лежат посреди бухты вверх днищами  два полузатопленных (говорят – ради получения страховки) судна, мы встречали моряков, которые были брошены своими работодателями на произвол судьбы.
Один из них, запущенно-худой пожилой россиянин, проник на борт «Габриэлы»  сразу после швартовки. У него тряслась голова и вид был настолько жалкий, что моряки совали бедолаге деньги, которые тот с мученической благодарностью прятал за пазуху под тельняшку.
               Капитан сказал мне, что это стармех брошенного в дикие 90-ые севастопольского СРТМа (Среднего Рыболовецкого Траулера Морозильщика). Какая-то подставная фирма, получив от государства дотации, кинула команду на зарплату. Их ржавое обиталище болталось в девятом ряду от причала среди таких же неприкаянных посудин.
      Ещё в 1997-м, после долгих мытарств, украинский экипаж вывезли через посольство на родину. Но электромеханик и стармех не согласились возвращаться без денег. Липовые работодатели сэкономили тем самым на двух билетах, а два рыбака так и остались жить на судне в ожидании обещанного. Вторично с ними возиться в посольстве не стали.
6. Забегая вперёд…   
  С электромехом вышеупомянутого судна Олегом я познакомился лишь во время следующего захода, купив у него за свои кровные 50$ термо-регулирующий вентилёк, без которого половина нашего груза просто не доехала бы до пункта назначения.  Этот адаптировавшийся херсонец вполне свободно общался с гвинейскими портовыми проститутками на местном диалекте французского. Однажды он пытался утихомирить двух дерущихся за право обслуживания нашего экипажа по таксе 40 зелёных за ночь претенденток.
      Баталия разыгралась под вечер. Догадываюсь, что именно я её и спровоцировал, пошутив днём в разговоре с торговцем левыми смартфонами: «Проститутки здесь какие-то староватые!».
И вот, миниатюрная выпускница столичного колледжа с хорошими знаниями плохого английского, на котором сейчас общаются все моряки мира, смело вторглась в чужие владения.
      Я вышел на палубу, когда долгий и громкий диалог между ней и местной бандершей в предвечерней тишине порта почти иссяк. Толстая матрона под угрозами соплячки и при дипломатической поддержке девчонки Олегом, начинала, хоть и неохотно, ретировАться. Однако, та ей вдогонку кинула что-то слишком уж оскорбительное.
      И тут… Это надо было видеть. Стокилограммовая чёрная Мамба сделала себе яростный захват поверх черепа, словно сдирая длинными пурпурными ногтями собственный скальп. Сотня косичек, точно щупальца Горгоны, спружинили и зашевелились. Гортанно выкрикнув, она двинулась на вертлявую красотку, как медведь на дворняжку. Моряки высыпали на правый борт и готовы были вступиться за хрупкую с виду девчонку, когда произошло непредвиденное: в последний момент, слегка отклонившись, девица в шортиках и кедах влепила жёсткое йоко-гири в подбородок нападающей. Туша бандерши дёрнула головой и осела на колени, будто бы молясь на победителя. Удар изящной ножки был настолько молниеносный, что со стороны могло показаться, будто Мамбу подстрелили. Но юной каратистке это показалось недостаточным. Круговой удар ногой с боку в челюсть — небрежно, как убирают мусор с дороги—завершил победную атаку.
   - Ох-ре-неть! – Олег, находившийся на береговой площадке ближе к событиям, первый открыл рот и хлопнул в ладоши.
    Наши моряки начали улюлюкать и аплодировать. Девушка по-мушкетёрски сделала реверанс в сторону зрителей, и, обняв двух таких же подруг по бизнесу, стала возбуждённо что-то им объяснять. Эксбандерша, утешаемая ровесницей, растворилась в сумерках после пятиминутной отключки.
    Ночь на судне, технически выражаясь, прошла в режиме оргии с юными мулатками.
7. Царёк 
       Поссориться с хорошим капитаном – всё равно, что по пьяне замахнуться на корону главного писателя Крыма в присутствии официального венценосца. После этого тебя перестанут печатать не только в Крыму, но и везде, где у главнюка (чуть не сказал - Сушняка) найдутся знакомые. А знакомые у такого писателя найдутся везде.
           Нечто подобное со мной повторилось и на борту «Габриэлы». Иначе я не сидел бы сейчас на берегу, сочиняя в интернет бесплатные мемуары. А Сергей Кондрашенко не был бы классным капитаном, веди он себя иначе.
            - Тоже мне, царёк нашёлся! – с открытым забралом и верой в свою непогрешимость кричит он с противоположного борта в мою сторону.
- Царёк здесь вы. – Отчётливо отцеживаю в ответ, не желая оправдываться.
         Конечно же – сам виноват, пожадничал. Не надо было соглашаться на погрузочные подработки. Вот и расплачивайся теперь. Успевать везде – значит нигде конкретно. Хотя… когда я бывшему рефмеханику намекнул: «Может, тебе ещё вернуться придётся через рейс? Ведь поблажки контора для машинной команды прислала, сам слышал», - тот, как на духу, живо отпарировал:
 - Да ни за какие деньги! Я не верю, что от погрузок рефа могут освободить. Кэп тебя с говном сожрёт, если откажешься! – толстый Игорь, помнится, уходя, машинально вымакнул пот со лба на альковную занавеску, сделанную из английского флага, добавив: – То, что контора разрешила – до сраки. Всё кэп решает. А у него каждый грузчик на учёте. На то и капитан, чтобы вдвое больше нашего даже на стивИдорках зарабатывать. Главное, пояс одевай в трюм, не то позвонкам кранты придут в момент.
    На этот раз командир был возмущён моим слишком долгим (как ему показалось) отсутствием. Хотя я уложился в тютельку с оттайкой и уже спешил спуститься в трюм, да не тут-то было.
- Ещё раз так сочконёшь – раскидаем твою стивидорку на тех, кто работал.
- Алексеевич, вы не прав. Я ведь не зову помощника, хотя имею право. Работаю один. Всё равно оттаивать быстрее нельзя: трубы не выдержат.
- Вот иди и расскажи тем, кто за тебя работал в трюме.
- Хорошо. Тогда я буду брать помощника, как все делают.
       Этим бы перепалка и закончилась, но внизу среди бригады уже «поработал» пропагандист матрос Костя Травкин - его родной племянник из белорусского села. Хотя иногда их отношения больше походили на связь отца с побочным сыном, матери которого  недоплатили алиментов.
      - Мы тут умираем, а реф гуляет себе по верхАм. – простонал его дружок Толян, когда я начал спускаться.
     - Толик,  а пойдёшь мне помогать в следующий раз?
- Эй, почему он? Меня бери! – Юрчик, крякнув, из последних сил вложил в просвет, едва дотянувшись, 30-килограммовый пак, завершая укладку верхнего  ряда.
- У тебя, Юра, весовая категория не соответствует. Там одно ведро с тебя весом. А он молодой.
- Зато покурить можно, пока ты воду черпаешь.
-Пантелей, почему низко кладёшь? – чуть не шипит на меня сбоку капитанский племянник. Клади на верхние ряды, как Тайсон.  (Такое прозвище получил от матросов хиловатый  Юрий за усердство на погрузках).
- Так ведь там всё забито.
- А вот, смотри.
    И атлетически сложенный недавний дембелёк, по-обезьяньи цепляясь за подволочные балки, с раскачки бьёт двумя ногами в торец ящика, перегородившего просвет между потолком и верхним ярусом.
    Изуродованная картонная коробка с рыбой, раздуваясь по бокам, с каждым ударом превращается в месиво.
   - Вынь пак и положи в нижний ряд, иначе я позову твоего дядю это сделать. Ты перекрываешь вентиляцию.
     Вместо ответа каратист приходит в бешенство. Он в упор подходит ко мне. Наглость недавнего армейского «дедка» застыла в ледяных моргалах двадцатилетнего отморозка.
    Не желая бить первым, я приготовился держать удар. Стал напирать грудью. Принимать контрстойку – значит оказать сопляку честь.
     - Во, петухи, сейчас подерутся – занервничал Володя.
   Но тут вмешивается мой сосед третий механик: «Травка, ты не прав. Ефимыч требует от тебя по делу. Он рефмеханик и отвечает за укладку груза».
   - Ну, погоди у меня… – шипит молодой чайник.
- Погодите – надо говорить старшим. – А теперь полез и достал оттуда ящик.
8. Абиджан
  Абиджан – это не просто Африка. Скорее – крайняя плоть, которая ментально уже не принадлежит её носителю. Кот Д`ивуар. Берег Слоновой Кости. Недавняя колония Франции. Начало и конец надежд, о существовании которых приходится только сожалеть. Это многие километры бетонных причальных линий. Десятки квадрокилометров портовых площадей. Морские, точнее, океанские ворота к ресурсам чёрного континента. Его кровосток.
        Почему-то население африканского материка любят показывать из глубинки. Там, как, скажем, и в Австралии - живут исчезающие полудикие племена. На первый взгляд, всё и первозданно, и красиво. Однако, это - прошлое; то, что уходит. И уходит навсегда. Массовость поражения СПИДом на фоне отсутствия культуры настолько «результативна», что тем, кто любит заглядывать в недалёкое будущее и не желает сильно расстраиваться – советую изучать новых африкамэнов, щеголяющих строгостью униформ в различных бюрократических учреждениях типа банков и монополий. Они чистЫ, честнЫ как нынешний президент США. И безнадёжно оторваны от своих корней… И всё же – земля предков – это зов, запечатлённый в генах. 2-й штурман как-то обмолвился: - Я как чувствовал, что америкосы доиграются в демократию и, как когда-то немцы выбрали Гитлера на свою голову, так они выберут себе Негра в президенты. А уж тот им отомстит за свою поруганную Африку… Дай-то Бог, чтобы штурман ошибся в прогнозе.
    Наше судно ошвартовано у стенки причала напротив складских помещений. Идут переговоры с портовиками. В каюту капитана за подарком не ломится только ленивый.
      Я всё больше проникаюсь уважением к искусству жонглировать факелами желаний, которым обладает наш капитан. Каждая печать и подпись пожарника, представителя санэпидемстанции и пр. подтверждается либо несколькими паками деликатесных сортов, либо весовым эквивалентом штучной рыбы типа негрит, парусников и т.п. А иначе - тягомотина и плата за простой всё тем же портовикам. Однако… даже красавицу-мулатку, прямо в каюту, ему приводят в знак благодарности всё те же представители порта.
     Сегодня сороковой день рейса. Мы уже дважды швартовались в портах вблизи района промысла. Месяц назад в Конакри и чуть позже в Гвинее Бисау. Сдавали по мелочи.  Но на этот раз, после дозагрузки и шестисуточного перегона, необходимо выгрузиться полностью:  1350 тонн свежезамороженной разносортицы плотно уложены в трёх трюмах. И не дай Бог останОвится рефотделение хоть на час! В такую жару никакие взятки уже не спасут.
      А ещё боцман при всём чеснОм народе с пеной у рта обещал сдать меня абиджанской полиции, если вдруг обнаружится вода в трюме. Поэтому, когда моряки, получив стивИдорки, под вечер рассосались по бардакам, я намолачиваю килокалории холода. Но, чтобы меня не сочли за лузера, демонстрирую при случае шефповару Валентину бесконтактный апперкот, которым обязательно награжу дракона (то бишь боцмана) на прощанье. Зная болтливость повара, я уверен, что моя угроза дойдёт до адресата в «наилучшем» оформлении. Хотя… не люблю нападать первым. После тех глюков у саентологов что-то во мне сломалось. А ведь в отрочестве был отменным босяком. И всегда упреждал удар ударом. Неужели, это тюрьма догнать меня решила вместо тех денег из московской сберкассы?
Со дня на день должна прилететь замена боцману, мотористу и шеф-повару.
   Антималярийный джин мне в каюту обычно приносит вочман* Сэмми (*дежурный у трапа) – поджарый хромой абориген, на вид лет сорока. Но, как оказалось, ему лишь 23. Он общителен. Ранение в ногу получил недавно: полгода тому была заваруха типа гражданской войны. Точнее, вожди делили сферы влияния с помощью народа. И к власти пришла ещё более криминальная партия, чем была до этого.
     Ближе к вечеру возле трапа на бетоне причала  расположились местные резчики по дереву. Сувениры –  моя слабость. Сэмми в роли переводчика подсказывает имена персонажей ритуальных масок и значение сюжетов резьбы по эбеновому (чёрному) дереву.
     С утра начинается выгрузка. Я и электромеханик Борис – наблюдатели в первом трюме. Борис будет контролировать отправку груза на берег, а я - следить, чтобы грузчики не воровали рыбу.
     И вот, повинуясь натянутым тросам и воле человека, открывается железная пасть Деда Мороза: складываясь в гармошку, съезжает в сторону многотонный покров твиндека носового трюма – кусок потолка его верхнего этажа – оголяя многочисленные «зубы»:  картонные паки уложенные, так сказать, «под завязку». Снежно-голубоватый пар, словно гигантский выдох, свидетельствует о качестве заморозки.
      Бригада местных докеров занимает рабочие позиции. Поскольку трюм ещё полон, они нагружают рыбу на поддоны и стропят не всей бригадой, а по два человека. Остальные, облепив горловину снаружи, балагурят по-французски.
       Сверху на корабельной лебёдке в море обычно работал боцман, или же его помощник матрос Травка. В порту это место сейчас занимают по очереди два классических палестинца в халатах и арафатках.
      Строп за стропом, плавно отправляются на причал, где груз подхватывают электрокары и аккуратно ставят на кузова десятитонок "Урал" с прицепами. По кузову паки разносит ещё одна бригада, освобождая поддоны. Затем деревянные конструкции опять идут в дело.
       …Будучи приблизительно одногодками, и живя по соседству, Борис и капитанский племянник Костя Травкин хорошо сдружились. Когда Травка подходит, его приятель  начинает на меня сверху покрикивать, как бы подтверждая этим свою лояльность; ведь родственник капитана  со мной в конфронте.  Один из грузчиков, улыбаясь, делает юному «командиру» замечание, уважительно положив мне руку на плечо и как бы защищая: «Эй, ты!  Ефимч – твой папА*» (*уважит.). И, помолчав секунду, добавляет: «А ты – пидорраз!» Буква «р» на местном диалекте французского произносится здесь в раскат, чисто по-русски. Получилось забавно. Боря в замешательстве. И даже краснеет.
…Уже ушло десятка три полуторатонных стропов. Воздух трюма перемешался с наружным, и для наблюдателя сверху, сквозь клубящийся внизу туман, в образовавшемся углублении под квадратом лЮчного проёма,  работающих людей почти не видно. Вот тут и начинается «жара» мелких хищений в особо крупных размерах. Из тумана, время от времени, слышен треск раздираемых паков с самыми дорогими сортами рыбы. А следом – русские матюги и резкий хруст скотча, которым наблюдатели латают то, что уцелело… Несмотря на недавний изощрённый подхалимаж, я беру своего защитника за грудки, откуда выглядывают несколько хвостов скумбрий, и делаю ему первое предупреждение. Но в ответ слышу:
- ПапА, всё окей! Мадам, бэби – чоп-чоп!
«Чоп-чоп» - это такой пароль. И проститутки и полицейские и все, кто попадают на судно, первым делом ищут «чоп-чоп». Оказывается, это африканское «ням-ням». По этому поводу у меня возникает ассоциация с рассказом Роберта Шекли «Абсолютное оружие». Там летал в пространстве огромный рот, в котором исчезала любая протоплазма.
    Ворованная рыба из разорванного в тумане ящика быстро расталкивается по вентиляционным отверстиям, откуда чуть позже уносится в трусах, в майках на голое тело, а кто одет в брюки – по паре рыбин привязывается ещё и вдоль голени. Группы меняются каждые сорок минут, под предлогом что замёрзли (большинство обуты лишь в резиновые шлёпанцы на босу ногу, а поверх шорт и маек накинуты маскировочные фуфайки-воровайки с вшитыми огромными карманами).  Вне трюма добыча заматывается во взятую для конспирации ветошь, кладётся в рюкзаки, спортивные сумки, самодельные котомки, сверху прикрытые робой, и передаётся по цепочке на берег своим подельникам. Затем они снова лезут налегке добывать своё «чоп-чоп». Круговая порука, беспредел общества казнокрадов…
Жаловаться некому: их прикрывает полиция.
      За борт летят свидетельства хищений – многочисленные прозрачные целлофановые мешки от десятикилограммовых рыбных брикетов, которых было по три в каждом картонном ящике. Борис поначалу пытался их предъявлять представителю власти. Но безуспешно. Видимо, тот тоже в доле. Словно огромные презервативы, свидетельствующие о тёмных делишках, целые скопища мешков теперь плавают среди многочисленных отбросов.
         Трюмы пустеют – судно всплывает. Водозаборники втягивают всё, что плавает у поверхности.  Кингстонные фильтры рефотделения забиваются каждые полтора часа.
Благо, что премудрости работы сантехника я освоил ещё в юности перед армией, на заочном студенчестве. Ремстройцех керченского рыбокомбината меня научил и рыбёшку под рубашкой незаметно таскать через проходную. В предыдущих портах грузчики тоже приворовывали, однако не так бОрзо. Примерно так же, как и мы воровали в советские времена – семье на ужин... Но здесь… было такое ощущение, будто собранный нами урожай подвергся нападению саранчи.
 Наше явно судно рискует потерять значительную часть груза, что приведёт к невыплате конторой зарплаты всему экипажу. Как я понял, в этом порту всё под контролем у  криминальных полицаев-оборотней, которые буквально обирают этих воришек на проходной. А не украл – так и работы не получишь. Стало быть, нам защиты искать не у кого…
   Главный оборотень – Мустафа. Он во времена застоя учился в университете им. Патриса Лумумбы в Москве. С ним у меня особая история.
Забегая вперед, опишу случай, происшедший пять месяцев спустя в этом же порту.
        Мы сдали груз и приготовились отчалить в воскресенье. Уже работал главный двигатель и оставалось лишь отдать кормовой конец, чтобы завершить манёвр. Вечерело. Последним покидал борт юноша-торговец порнофильмами. Из глубокого красно-белого пакета по уровень его локтя выступала хвостовая часть классической рыбины килограмм на восемь. Порт был пуст. Лишь несколько подростков-оборванцев канючили у капитана чоп-чоп с берега. Алексеевич, слегка «подшофе», отдал распоряжение и на причал полетели два забракованных пака сардинеллы. Они полопались от удара о бетон. И тут подростки превратились в настоящих зверят, лупя друг друга и растаскивая добычу.
Вдруг гвалт прекратился. Пацаны, пряча в майки колючие обломки, стали с разбега прыгать в воду. Другие покорно понесли дань местному авторитету.  Все увидели остановившийся невдалеке от кормы «Габриэллы» мерседес Мустафы.  Наш последний гость, резко захромав, прямо с трапа сиганул в воду, рискуя быть раздавленным внизу резиновыми покрышками-амортизаторами между корпусом и причалом. Благо, что судно уже по чуть-чуть начинало отчаливать. Миновав под водой опасное место, он вынырнул, отдуваясь и толкая впереди себя тушку упитанного тунца. Парень, проплыв метров сто следом за детьми, в обнимку с добычей вылез на берег за забором порта, вне досягаемости от вымогателей в униформе.  Но авторитету на этот раз было не до мелочи. К тому же он был не один, а с подставным свидетелем. И они пришли по мою душу…

Часть-3.
1. Груз
      Сегодня открывают трюм номер два - самый крупный по вместимости. Первый и третий уже пусты. Это в него хлестала вода во время урагана. Распахнутая от "уха" до "уха" между двумя небольшими надстройками-тамбучинами пасть горловины подобна ухмылке трансформера; угадай, мол: какой киндер-сюрприз у меня внутри?
       Валентин бегает с фотоаппаратом - ему послезавтра улетать. Хоть сверху груз кажется в порядке, но я прошу шеф-повара сфотографировать, пока не растаял от жары, ледяной натёк на вертикали под крышкой. Именно в этом месте была самая уязвимая неплотность. Именно в эту сторону был крен во время шторма. Помню как наутро, проклиная доставшего всех рефмеханика, матросы запоздало наталкивали ветошь во все щели. Но, словно орден вояке-боцману за халатность, блямба сейчас возвышалась над результатами наших усилий.
     Капитан, отчего-то забеспокоившись, вызвал боцмана на мостик и оттуда красноречиво тыкал матюгальником в сторону блямбы, выговаривая усачу.
     Согласно технологии, щель по периметру крышки трюма после его загрузки задувается строительной пеной. Да пена, как я понял, куда-то очень быстро "ушла" ещё до отплытия из Бесау. Полагаю, что в обмен на травку. Боцман - бывший афганец. И он и его помощник по вечерам кемарят за красивым турецким кальяном, которым Костя обзавёлся в первом же порту. Борис, видимо, в их лигу ещё не вхож, т.к. Бяка проболтался, что застукал "электроника" спящим в обнимку с недавно "испарившейся" из моего заведования бутылкой ацетона. В Бориной каюте, как, видимо, и в голове её хозяина, - изрядный кавардак. Борис чем-то напоминает мне моего потерявшегося в этой жизни сына.
      Барельеф-клякса растаял к концу дня, не успели грузчики углубиться и до половины трёхсоттонного твиндека. С ним таяли и мои надежды на возможность выйти сухим из воды. Ведь попавшая в трюм во время шторма дождевая вода, судя по ледяным натёкам, скоро проявит себя самом внизу, когда откроется нижний ряд. Это будут, как минимум, несколько десятков подмоченных и смёрзшихся между собой паков. И обвинять будут меня.

2. Подмена 
…Оказывается, простатит рефмеханику бывает очень кстати. Просыпаясь каждые полтора часа, я не забываю выпить стакан-другой чего-нибудь жидкого, чтобы не проспать следующий обход.
          Если не спится, можно почитать Стейнбека. Здесь его полное собрание сочинений. На книжных полках кают-компании много чего можно накопать. Хорошие книги - это мой кайф. Ради них я готов так оптимизировать работу механизмов, что никакая автоматика не понадобится. Да её здесь, фактически, и нет.
...Около полуночи во время обхода замечаю пьяненького Бяку. Он что-то тащит в большой сумке на соседнее судно, крадучись и озираясь. ВочманА посапывают на разных скамеечках: один у трапа, другой на корме под навесом.
Повышенная сонливость витает в воздухе. Соседнее судно загружается каким-то африканским сырьевым ресурсом с помощью портальных кранов. Вижу, как от вагонной платформы, поднятая толстенными тросами отделяется 60-ти тонная ёмкость с грузом, и через несколько секунд, прямо над трюмом, у неё распахивается днище. Так, вагон за вагоном, в гигантский трюм сухогруза пересыпается содержимое целого железнодорожного состава. Похоже что сера. КлубЫ жёлтой пыли, оседая и окисляясь от влаги, под утро дают красный налёт на всём, что поблизости. Белые строения пищевых складов неподалёку покрыты серым шифером. Они тоже приобретают красноватый оттенок. Неужели и Крым скоро ждёт такая же картина? Сухогруз по водоизмещению раз в пятнадцать крупнее нашего рефрижератора. Он находится на территории торгового порта, через загородку от нас. Гранёные стальные прутья у воды выгнуты и в темноте можно незаметно прошмыгнуть на соседнюю территорию. Что он там забыл? (Это я а Бяке, силуэт которого маячит в сумерках у чужого трапа. Наверно, рыбу продаёт).
В машинном отделении вахтит один Юрчик: вахтенный механик урыл в город, или спит. Тихо в домике моём. Пора бы и мне расслабиться.
- Сэми, вэйк ап! Лэтс гоу ту африка-вимен!* (*Подъём! Пошли к тёлкам!)
Плохой английский –  лучшее изобретение объединяющегося человечества.
Мой африканский друг, дремлющий на гофрокартоне, настеленном поверх реек скамейки, улыбается и, щурясь на мой фонарик приподнимает с довольно тонко очерченного лица согнутую в локте руку. Потянувшись, и, ковырнув кулаками по глазам, как в бинокле наводят резкость, он на секунду показывает мне улыбку загорелого китайца. – О, рефинженИа! Вот хапенед, май фрэнд?*(*В чём дело, приятель?)
Я объясняю, что времени на всё про всё – полтора часа. Сэмми, поторговавшись, идёт будить своего напарника, которого с ним, особенно ночью, легко перепутать. Мы идём через проходную, где я плачу вахтёрам чаевые и через небольшой мост направляемся к припортовым бардачкам. Я не хочу никуда заходить. Это лишняя трата времени. Сидя на лавке у входа, Сэмми начинает названивать проституткам. Но я уже «запал» на миниатюрную мулатку в белом брючном костюмчике, сидящую по другую сторону  от входа рядом с крупным мужчиной.
Толстяки здесь большая редкость. Это либо те, кто работает на пищевом предприятии, либо – часто ездит в цивилизацию. Толстых африкамэнов я в последний раз видел лишь в салоне самолёта из Амстердама в Тему. Знакомимся. Оказывается, он сын хозяйки заведения и местный авторитет по кличке Джонни Африка. 
Неожиданно подъезжает жёлтый с шашечками «Фиат», из которого чинно выходят несколько яркораскрашенных девиц. Одна пытается сходу впрыгнуть мне на колени. Улыбаясь, говорю, что уже влюбился вон в ту девушку и уступаю ей место рядом, убрав пакет c гостинцами. Соседка в белом, завидев конкуренцию, не заставляет себя долго ждать. Джонни Африка не против, хотя у меня с собой всего 50 баксов: девушка активно высказала ему своё желание пойти со мной. Её зовут Кристэль. В этом же такси мы едем с ней до ближайшей гостиницы: пятёрка водителю за всю экскурсию, трояк в час - за пользование аккуратным секс-люксом со сдвоенной кроватью. Девушка за такое же время, как мне объяснили, обходится в десять у.е. На прикроватном столике лежит пара явно тесных китайских презервативов. К счастью, латексами я запасся. Но не успел одеть. Она почти не говорит по-английски. Единственное, что успела произнести юная очаровашка – это было восторженное: Бэйби! – и мой розовый поросёнок по самые «ой-ё-ёй» оказывается во внутренней полости её очаровательно сжавшихся щёчек. Я не возражаю, надеясь на слухи, что антиспидовый препарат изготавливается на основе человеческой слюны. Да и не до этого. Чертовски хороша! По крайней мере играет свою роль на все сто. Как будто ей и вправду невтерпёж от души потрахаться.  Но на второй заход, сходив под душ, я всё же одеваю резинку. Юркая, аккуратная телом, лицом же – вылитая Уитни Хьюстон, но моложе и миниатюрнее, она извивается так, что успевает получить своё раза четыре, пока я неторопливо наслаждаюсь этой ожившей статуэткой  афро-французского производства. Даю ей двадцатку. Полтора часа пролетели без перекура. Парой  корабельных отбивных и бутылочкой пива, которыми мы так и не успели воспользоваться, угощаю гостиничный персонал. Червонец – для Джони Африки.  Он доволен. Оставшуюся десятку баксов отдаю  Сэмми.
К часу тридцати пополуночи мы снова на судне. Наше отсутствие прошло не замеченным ни кем, кроме вочмана-дублёра. Вот теперь самое время вздремнуть. Все показания приборов в норме. Бай-бай…
…Меня будит истерический стук в дверь. 3 часа ночи. Юрчик мне не нравится: он ведёт себя как-то неестественно. Я помню его откровенным. Что-то не так. Он тащит меня за рукав, и я едва успеваю закрыть за собой дверь на ключ. Боковым зрением замечаю в тупике коридора копошащегося Бяку, очень большого любителя сладко поспать. Его сумка уже пуста.
- Ефимыч, беда! – орёт моторист.
-В чём дело?
- Вот в чём: посмотри, видишь? Это что со стрелкой?
- Ну, завоздушился конденсатор кондишки.  Ничего особенного. Днём стравлю воздух, пока бульбочки за бортом видны.
- Ой, когда один стоишь вахту – так за всё волнуешься…
- Юрчик, скажи честно, ты бухнУл? Тебе же нельзя, раз ты в завязке. Помнишь, как ихтиандров кормил*(*блевал) в первые дни?.
- Нет, что ты, Пантелей. Ей-богу. Я очень испугался.
- А мне вот, другое не нравится. – Я подвожу его к панели датчиков температур. – Видишь, во втором трюме температура не хочет падать. Вероятно, был скачок, пока я спал. Никто в трюм не лазил за рыбой?
- Нет. Я не видел. – Театрально задёргал головой вахтенный, осматриваясь по сторонам.
- Под дурака косит. – Подумалось мне.
Что ж. Иду проверять боковой лаз. Он расположен в носовой тамбучине – нежилой надстройке. По стенам между вертикальными балками здесь развешены запасные шкивы, вёдра, трубы. Внизу вдоль прохода – тяжёлые клинкеты, сгоревший мини-насос и прочая ржавеющая непотребь. За одной из двух внутренних дверей надсадно воет ветер, разгоняемый мощными вентиляторами; там воздухоохладитель твиндека. Первый трюм пуст. Поэтому дверь напротив приоткрыта для просушки. В полу в конце коридора под небольшой, но тяжёлой металлопластиковой крышкой – узкий лаз вниз, к системе охлаждения нижней половины трюма №2, которая расположена под твиндеком. Тряпки, которыми я уплотняю щели, лежат иначе, чем я их клал и мокрые. Значит, воровали рыбу. Ключ от наружных дверей только у боцмана. Иду разбираться.
        Посреди обширной каюты лежит плашмя туго набитый чемодан-тележка.  Дракон порядком пьян и непривычно добр, хотя я поднял его ни свет ни заря отборной бранью. Ему сегодня улетать. Капитан уже выдал расчёт отбывающей группе.
- Реф, не переживай. – Он то ли закрывает лицо, то ли пытается поздороваться за руку. – Всё в норме. Ну, взяли один пак пацаны, чтобы за кабак рассчитаться. 
Сообразив, что бить его никто не собирается, он ухмыльнулся и выловил из   прикроватной выдвижки початую бутылку рома. - Ты извини, что на тебя бочку катил. Я вчера в кабаке встретил старого знакомого с «Фишера», а он мне и говорит: «Это ты, Гена, ещё после Афгана не пришёл в себя. Вот и воюешь до сих пор». Он прав. А я не прав. Извини, брат.
    Бывший прапор хозроты хлопает набрякшими веками и уходит от контакта глаза в глаза, блуждая пьяным взглядом по углам огромной каюты №1, в которой согласно проекту и заводской табличке на двери, должен был жить самый ответственный специалист этого типа судов - рефмеханик. Но, чуть выше бронзовых литер, снаружи на бумажке красовалась каллиграфия: «Боцман Коршунов», отменяя тем самым здравый смысл и как бы торжествуя над ним... Именно «БК» сегодня прилетит из Калининграда менять узбека-афганца. Час от часу не легче.
        Когда-то давным-давно, согласно судовой легенде, штатный рефинженер сдружился с боцманом и часто приглашал его в свою красивую каюту. Но однажды, заболтавшись с другом, он не сделал обход заведований. Как назло, именно в это время произошла крупная утечка более тяжелого, чем воздух, и почти не имеющего запаха  холодильного  газа. От удушения фреоном едва не погиб работающий в трюме матрос. Парню повезло: упав затылком на железяку, он отключился и лишь поэтому остался жив. В результате, судно с полдороги вернулось в порт для госпитализации пострадавшего, а также срочного ремонта и дозаправки фреоном. С тех пор все штатные рефмеханики ютятся внизу, поближе к трубам, по которым течет коварный и дорогой газ. А проныра-боцман – поближе к покровителю-капитану, чтобы чуть что – первым отреагировать на любую неувязку в работе  рефмеханика. А то и раньше всех под слоем теплоизоляции вдруг обнаружить порванную трубу с утечкой газа-хладоносителя, как это «интуитивно» сделал когда-то изобретательный дружок рефинженера. Именно его бумажное имя красуется теперь на двери №1.
          П`оняв, что драки не получится, я прощаюсь с неприятным типом и иду досыпать. Мне снится жгучая Кристэль. Она и во сне, нарушая неписанный устав проституток, прямо при сутенёре, вбивает мне в телефон свой номер и адрес. Вдруг, Джони Африка превращается в монстра-шамана племени людоедов и перегрызает ей горло. Я пытаюсь остановить, убить его. Мои движения замедлены и я замечаю, что меня самого уже подвесили рядом с убитой девушкой над костром. Вокруг нас творится ритуал и мне тоже хотят повредить горло, чтобы слить предварительно кровь в огонь. Но экзекутор падает в костёр, т.к. мои верёвки рвутся, а я, зверея, словно с гимнастических брусьев, спрыгиваю с жердей, на которых должен был обжариваться. Присмотревшись к танцующим, узнаю бригаду грузчиков. Они выбирают меня вместо погибшего в огне шамана, т.к. я, благополучно выскочив из огня, вытащил и на глазах у всех оживил поцелуем красавицу Кристель. Теперь она - моя зомби и я обязан взять её в жены. Все мои мысли об одном: лишь бы не задокументировали, а то ведь за двоеженство дома могут и посадить. Но дикарям именно этого и надо: я должен расписаться кровью – и стать  таким же людоедом как они. Зомби Кристель белеет от кровопотери и превращается в мою бывшую супругу. Но она тоже зомби. Трахаться с ней мне не хочется, как  и ей со мной. Думаю: «А для чего тогда жениться?». Проснулся с нехорошим предчувствием.
   …С семи утра до обеда шла выгрузка и, вот, наконец, показывается пол твиндека, прикрытый рыбинсами (деревянными решётками). Уже видны очертания бедствия. Весь нижний слой груза, так называемый «шар» - конкретно подмочен. Между рейками настила – мокрый снег со льдом. Паки посмерзались и снизу до половины напитаны влагой. Первое, что мне приходит в голову, это слово ПОДМЕНА. Кто-то минувшей ночью нашуровал воды из пожарника, чтобы скрыть истинную причину порчи рыбопродукции. Там, в океане на промысле, уже было понятно, что в трюм за время ураганного ливня попало несколько сотен литров дождевой воды. И теперь, спасая свою шкуру, этот «кто-то» плюхнул туда  воду морскую, т.е. – солёную. Именно под утро, во время прилива, когда примесь речной воды в акватории незначительна.
       Анализируя всё, вспоминаю как однажды  Юрчик, доведённый придирками вахтенных механиков, процедил фразу: «Они меня ещё вспомнят!». Его родной старший брат, с которым я учился в одном классе школы №5, был исключён за то, что, обокрав кассу школьной столовой, ещё и нагадил там в свежевымытый котёл для плова. Тот был с крышкой, а в меню стояло слово «Плов». Пока с утра готовили ингредиенты, решили разогреть котёл… Несмотря на то, что их мама была училкой, а папа спившимся кандидатом физико-математических наук, этого ребёнка пьяной ночи перевели в школу-интернат.  Боцман вполне мог использовать ситуацию, чтобы с помощью мстительного моториста несанкционированно запустить пожарный насос. Так, теряясь в догадках, я иду на «ковёр» к старшему механику. Стучусь.
Каюта двухкомнатная, плюс душ и туалет.
- Проходи садись. Как самочувствие? – дед, пропуская меня, гладит себя по лысине.
Кстати сказать; моряки в море крайне редко здороваются за руку.
- Да лучше б его не было, такого самочувствия.  – Я остановливаюсь у входа и, в ответ, тоже почесываю свою бестолковку, добавляя: – Но это не моя вода в трюме.               
 – Знаю, что не твоя. Я тебя вызвал потому, что надо составить рапорт. Опиши всё, как было в тот день в море во время шторма.
- Я же уже писал! – ворчу, усаживаясь за невысокий и жёстко закреплённый (как и почти вся корабельная мебель) стол в углу гостиной. – Только капитан тогда с моей писаниной в гальюн сходил.
- Будешь делать то, что тебе сказано! – у деда от психа дрожит голос – и он кладёт передо мной чистый лист и ручку. - Это твоё счастье, что ты тогда кИпишь вОвремя пОднял, - продолжает он более спокойным тоном - и что вода солёная оказалась в трюме, а не пресная. Будем  теперь искать дыры в корпусе. – И, хитрО задумавшись, добавляет: - Пока не найдём.
- А что, если не найдём? – усмехаюсь в ответ.
 - Значит, придётся сделать так, чтобы  нашлись! Через час увидимся  у капитана. Всё. Вот образец. Но опиши по-своему.
- Аксёныч! Я не понял. Ведь если бы была пресная, то и ёжику понятно, что это их прокол. За них обжимать и уплотнять крышку – я просто не имею права. Они же спохватились, лишь когда гром грянул.
- Пантелей, сколько тебе годиков? – Дед, опершИсь о стол, медленно поднялся с  банкетки напротив и замахал у меня перед носом черновиком своего варианта рапорта. – Ты что, не понимаешь, что капитан никогда свою службу виноватой перед конторой не сделает? Вот снимут с тебя дурака всю зарплату. И доказывай потом, что это не ты своими оттайками рыбу погубил!
- Какими оттайками? Дед, окстись! Даже боцман подтвердит: он каждый раз на хознужды всю талую воду – это ж дистиллат –  себе в бочки собирал. А тут – несколько тонн льда только в твиндеке. Внизу, когда откроют второй трюм – я уверен – там ещё больше рыбы пропало. Сто пудов – это подстава, диверсия какая-то; кто-то с пожарником этой ночью поработал.  – Теперь и у меня голос дрогнул от негодования.
В ответ у стармеха затрясся подбородок. Новенький вставной зубопротез клацнул из-под усов, сверкнув оскалом.  От волнения он сильно зашепелявил - Какая ещё хрен-диверсия? Это что, б..дь, ты мелешь? – Он схватился за сердце. – Только вякни где-нибудь! Ты что, всю команду подставить хочешь?- Он в бешенстве открыл выдвижку стола: - Вот бумага – и пш-шел вон!  - дед схватил несколько чистых листов со стола. – Если ты с головой дружишь, то сумеешь и свою  жопу спасти и наши не подставить.
    Я выхожу на главную палубу. Моросит обложной дождь. Нервно дефилируя под навесом, вижу через иллюминаторы, как уже новый шеф-повар кашеварит на камбузе под опёкой Валентина. Керчанин, надо же. Значит и боцман «Б.К.» прилетел. Ненароком заглядываю в раструб ближайшего пожарного гидранта – стояк расположен под навесом, но в нём – вода. Вспоминаю про мокрые тряпки вокруг люка. Пожарный насос включался крайне редко, лишь с разрешения вахтенного механика. Трояк нарисовался лишь к завтраку… В вахтенном журнале я не нашёл записи, регистрирующей пуск этого аварийного оборудования. А, может, и не боцман, а сам дед схимичил, чтобы спасти машинную команду от натиска нелепых обвинений со стороны калининградцев, заменив пресную воду на солёную? Нет. Это исключено. Дурдом.
Надо бухнУть с Виктором, как только сдам отчёт. А пока… Пусть будет всё, как велел дед. Хотя бы на бумаге.

3. День следующий
Дыры в корпусе нашлись. И не одна, а целых три. Их не пришлось искать долго, поскольку выгруженное судно было развёрнуто нужным бортом к стенке причала. Подводная часть была над водой и легко доступна. Прямо с берега краску обстучали, и в подозрительных местах чуть ниже ватерлинии «проявилось» необходимое количество внушительных дыр. Рваные края слегка вогнули внутрь, чтобы не блестели свежие срезы.  Затем Борис отснял на видеокамеру сюжет не только с наружи, но и из трюма, где лёд еще прикрывал те самые места. Однако, не только лёд. Ведь между внешней обшивкой судна и вентиляционной нишей, ещё должен быть слой термоизоляции. Вода не могла хлестать прямиком, а ушла бы вниз в специальные водозаборные колодцы, из которых дед регулярно откатывал воду. Тем не менее, в репортаже я изложил версию стармеха насчёт гнилого корпуса. Получилось убедительно.
    У меня осталось впечатление, будто боцман, сам того не желая, спас и мою шкуру, поскольку пресную воду, несмотря на обличительную ледяную блямбу, капитан всё равно попытался бы списать на машинную команду, обвинив меня в неаккуратных оттайках. Он и боцмана раздолбал сразу после шторма и, наверняка, запугал его на всякий случай, что и натолкнуло решительного вояку на отчаянный поступок. Дуралею Бяке дракон разрешил взять рыбу на продажу, чтобы снять с себя подозрения: не он же лазил в трюм. Но сделать виноватым даже матроса, не говоря уже о боцмане – значит вызвать удар судовладельцев на свою службу, оправдав иностранцев-хохлов. А поскольку вода солёная, да ещё и дыры в корпусе, то и крайних нет. Молодец дед.
       Жаль лишь «лишние» девяносто тонн рыбы, которые впоследствии нам пришлось отправить за борт, обратно в океан. Рыба была абсолютно без запаха, но абиджанские монопольные закупщики даже за четверть цены отказывались брать товар, предлагая отдать им свыше 130 тонн подмоченной продукции в качестве оплаты за зачистку трюма. Капитан сделал по-своему: выйдя в океан, мы за шесть дней перегона не только навели порядок в трюмах, но и успели переупаковать около сорока тонн в сухую тару. Гвинея-Бисау съела эту рыбку за обе щёки, заплатив вполне нормальную цену. Как я слышал от моряков, Абиджанский порт после того случая наши поставщики стараются обходить стороной. «Габриэлла» со следующим грузом, спустя месяц, пойдёт почти на экватор – в Камерун.
          Но это будет потом. А пока – ещё разок отметиться бы у Кристель. Хороша девИца! И здесь надо отдать должное моему чёрному другу. Ведь, если бы не переводчик Сэмми, я уже никогда не смог бы обрести те несколько часов счастья, которые приберегала на случай для меня судьба.
4. ПорнУшка
      После обеда мы в такси прямо от проходной мчимся по адресу, предварительно позвонив Кристи. Её уютнообставленная однокомнатная квартирка на пятом этаже типовой девятиэтажки сияет чистотой. Подобных строений полно понастроено в Симферополе. Здесь же – я увидел только два. Есть несколько зданий и повыше. Но основной фон – это старые длинные одно-двухэтажные постройки колониальных времён.    Мы приволокли для неё кучу всяких вкусностей,   которые у меня накопились в холодильнике, а также килограмм пять филе негриты, подаренные на прощанье  Валентином-отравителем. 50 баксов я положил при ней в нагрудный карман своей рубашки, намекнув, что это – в конце. Моё внимание привлёк французско-русский разговорник, раскрытый поверх корпуса простенького ноутбука на небольшом компьютерном столике у балконного окна. Тема на странице: «Любовное свидание».    
          И вот уже девушка угощает меня горько-солёной настойкой зеленоватого цвета, смеётся: «Секси. Африка-йохимбе!» и зажигает благовония перед одной из масок, во множестве развешенных по стенам.  Вочман, помогая нам общаться, переводит мне с французского: «Кристель заканчивает кулинарный колледж. Она говорит, что не профессиональная проститутка: на летние каникулы решила постажироваться по специальности повара в кафе у матери этого Джони Африки. Кристи скоро исполнится 23». Чтобы не повторилась история с небезопасным минетом, я, загодя посетив душевую комнату, надеваю презерватив. Даже там по стенам развешены прибамбасы для религии вуду: шляпки, метёлки, маски. Пока мы с ней общаемся в комнате на широкой итальянской тахте, Сэмми пьёт пиво развалясь на диванчике под балконным окном стандартной кухни за негусто сервированным всякими кириешками  раздвижным столиком.
     …Кристель, в одних туфельках выходит из душа. Я, любуясь, спрашиваю: «Есть ли у тебя подруга для Сэмми?». В ответ слышу на чисто русском: «Я сегодня могу быть за двоих одна». Уже лёжа под ней, улыбаясь, говорю: «ай донт андерстенд*» (*не понял), делая лукавый вид, что не догоняю сказанного. Тогда девушка соскакивает с постели и, не одеваясь, приводит Сэмми, обняв и подталкивая его сзади. Одну руку она запустила ему под ремень, правая ладошка, будто в кармане, шурудит у него в ширинке.  Они оживлённо общаются. Сэмми хохочет и… краснеет. Я не думал, что это возможно. Но африкамэны, оказывается, это делают весьма убедительно. С восторженным: «О, биг бэйби!» - она, одев резинку, весьма профессионально впивается губками в длиннючий «батон» моего друга. Нетерпеливо и упруго покручивая своей игрушечношоколадной попкой, Кристель на ощупь начинает пятиться в мою сторону. Плавно, чтобы шутница не откусила хозяйство Сэмми, я тоже вступаю в игру. Но от восторга двойного обладания, девушка возбудилась так, что её внутренние органы раскрылись на размер шире, чем я способен  ей предложить. Держа нас за рычаги, она, повизгивая, меняет своё положение; к Сэми задом, ко мне передом, как избушка из русских сказок. Теперь уже в зоне риска оказываюсь я: эта одарённая практикантка, закатив глаза голодной овчарки, кажется непредсказуемой. Вскоре, она входит в ритм и, урча через нос  как трансформатор под нагрузкой, начинает вырабатывать энергию самых крутых порядков… С нас троих вовсю льёт пот, хотя кондишка работает. Наконец, Сэмми пробивает судорогой первого и заряд передаётся по цепочке. Он болезненно улыбается, сдавливая себе рёбра левой рукой как при сердечной колике. Правой он с силой приподнимает её за животик. И вдруг… девушка, обхватив нас за попы руками-ногами, вжимаясь в обоих, выгибается  в воздухе, напоминая курицу-гриль на вертеле.  Я ощущаю вес, хоть и не тяжёлого, но полностью доверившегося мне и Сэмми её упругого тела. Поддерживаю мулатку под крепкие и одновременно как-то по-собачьи слегка провисающие горячие гамбургеры грудей.
 Тонкая шея молодой женщины вздувается наподобие кадыка: там застрял мой оргазмирующий набалдашник. Из носа Кристель брызнула чистая сперма. Презерватив таки лопнул… Иногда так захлёбываются. Я быстро, хоть и неохотно, вынимаю. Она, закашлявшись, и, по-щенячьи преданно глядя мне в глаза, продолжает ловить губами сперму. Её сердце бьётся буквально у меня в ладони. Искусница большого секса ещё сидит у Сэмми на его огромном причиндале, но он для неё как будто не существует.
      Что-то лопоча; то ли смеясь, то ли плача, девушка по моей ноге сползает на постель и, словно слазя с ветки,  отмахивается от африкамэна, двигаясь на карачках. Затем она бьёт сама себя кулачком, приказав мне повторить.
      Я стучу слегка по её спинке, потом по попе. – Вуаля!
Ещё пару часов мы валяемся на облаках подушек и белых свежевыстиранных простыней, дурачась как дети. Мой приятель не понимает нашего восторга и скромно удаляется на кухню, чтобы иногда принести нам спиртное, повинуясь приказам Кристи. Но в его тоне чувствуется некоторая надменность по отношению к проститутке. Я же ещё никогда с таким удовольствием не расставался с деньгами. После подобных массажей простатит меня, как правило, отпускает надолго.
                Болезненная тяга к молоденьким – это мой стыд, с которым я борюсь всю сознательную жизнь. Хотя и понимаю, что чем старше отец и моложе мать – тем одарённее получаются дети. Но меня и к детям подпускать нельзя.
         Однажды в июле, лет пятнадцать тому назад, когда, продав сувениры, я ехал из Анапы домой в сторону Керченской переправы, в такси подсели две молодые мамаши с детьми. Было тесно и одна из них водрузила мне на колени девочку лет одиннадцати. Они вышли у ЖД-вокзала довольные. И вдруг я заметил, как эта женщина, прикрыв от ужаса рот, стала показывать своей девочке на её коленку. Из-под короткого сарафанчика выглядывал фиолетовый зрачок ожога, оставшегося от прикосновения моей пятерни. Ни я, ни девочка, пока ехали, ничего, кроме приятного тепла, от этого соприкосновения не чувствовали… Тридцатикилограммовая дюймовочка с бантиком всю дорогу взахлёб тарахтела о том, как она посещала с мамой дельфинарий.
       Такси уже тронулось.  Её мать гневно причитала мне вдогонку, указывая на ожог. С тех пор я детей побаиваюсь. Особенно, если они ко мне тянутся. Я так решил для себя: раз уж Бог  дал уродливую страсть взамен большой и чистой, то  лучше её вложить не в размножение себе подобных, а, скажем, в тираж книжек для детей по технике безопасности  в общении со взрослыми. Ведь не один я с таким «подарком».
  …Кристель захотела проводить нас до проходной порта. Она настаивала и тёрлась и урчала как мартовская кошка. Выходя из такси, я увидел Джонни Африку: этот лоснящийся от избытка массы и наглости здоровило стоял шагах в десяти за решётчатыми воротами внутри территории с двумя более худыми собратьями по неофициальному бизнесу. Они, сгрудившись втроём, разложили на капоте грузовой легковушки три смятые стопки  банкнот. Наши таксисты так делают при игре в карты. Возможно, настолько демонстративно, бандиты итожили дневную выручку от своих тёмных делишек. Увидев старого знакомого, Кристи занервничала и спряталась за моей спиной. Но тот указал на нас рукой с большим пальцем, опущенным вниз, как тормозят попутку или приговаривают к смерти, и крикнул что-то нашему водителю. Таксист вылез из-за баранки старенького ситроена, приглашая к машине следующего пассажира, т.е. – Джонни. Толстяк, схватив с капота свою долю, рванул в нашу сторону. Я поприветствовал его, но он произнёс: «Зис из май чик!*» (*англ. Это моя девка!) и попытался схватить Кристель за руку. Та, ловко увернувшись, заскочила в такси. Я встал между ними и свистнул отвлёкшегося на телефонный разговор Сэмми.
      Догадываясь в чём дело, за двойную сумму отправляю девушку домой. А с бывшим сутенёром уже разбирается мой друг. Разговор идёт на высоких тонАх. Громко и долго орать друг на друга и при этом даже не думать о драке – у африкамэнов считается в порядке вещей. Поглядев на таймер, я иду через проходную: прошло 4 часа. Пора почистить кингстонный фильтр.  Оказывается, мне тогда чудом удалось избежать ареста. Сэмми выпутался, а девушка – наоборот – запуталась в сутенёрских сетях местной мафии. Но об этом я узнАю гораздо позже.

5. Новый боцман
Подходим к району промысла. В большом трюме кипит работа под руководством нового боцмана. Аркадий – лысоватый красавец лет под пятьдесят спортивного телосложения. Он сухопар и высок ростом. Оказывается, они с капитаном – друзья с детства. Как и его предшественник, он пытается настраивать матросов против рефмеханика. Значит, это традиция.
   Узнав о выявленных дефектах, в конторе не торопятся с погрузкой. Мы теперь будем ждать снабжение и латать дыры. Каникулы продлятся дней двадцать. По вечерам я, делая обход, захожу в ЦПУ поболтать с механиками.
     Дед рассказал мне историю, произошедшую с ним на аналогично старом судне в дикие девяностые. Им дали задание получить снабжение в порту, который расположен в дельте реки.
 - Чтобы выполнить манёвр с учётом течения,  судну там необходима скорость, как минимум, 8-9 узлов. Мы же способны развить были не больше семи. Поэтому, если бы сели на камни, компания получала страховку, а команда по контракту лишалась всей зарплаты: мол, не справились. – Аксёныч, попивая газировку прямо из банки, весело похлопывал свободной ладонью по отполированному куску трубы, приваренной вместо отсутствующего деревянного подлокотника вращаюшегося кресла.
– Нам пришлось на ходу форсировать полусдохший главный двигатель. Сделали так, что, вместо кают, кондишка охлаждала только машинное отделение – и вперёд на 10 узлах! Из конторы в тот день с нами даже на связь не вышли: видать страховку, падлы, подсчитывали. А хрен там! Но я не стал ждать следующую подставу и сразу заказал себе замену.
- Списали быстро? – спросил я, подклеивая бесцветным скотчем протянутую под потолком канализационную трубу.
- А то? Кому ж такие умники нужны? – дед смазал сочную каплю у себя с лысины. – Что это?
Прямо над нами был расположен корабельный гальюн и душ. Гнилую канализацию в прошлом рейсе кто-то додумался заменить сделанной из последовательно склеенных пластиковых бутылок прозрачной трубой. Она ещё даже не замутнилась. И теперь все какашки, перед тем как оказаться за бортом, сперва проплывали как бы в воздухе над нашими головами. Зато всё под контролем. Но сегодня капнуло прямо на мой вахтенный журнал, который я принёс подписать, ну и – на стармеха.
- Это к деньгам, дед.

6. Собрание

На промысле произошло ЧП. Упал в вентиляционную шахту трюма аналогичного Транспортного Рефрижератора (ТР) мой коллега-рефмеханик. Как выяснилось, он здорово покалечился и нам каникулы сократили; рифер повёз бедолагу на берег: у мужчины повреждён позвоночник и сломаны рёбра. Он пролежал в неосвещаемом участке трюма при минусовой температуре несколько часов, получив ещё и обморожение.   
Подобный случай перелома костей произошёл при мне ещё в советские времена. У берегов ЮАР москвач* (*житель подмосковья)  матрос Женя 32 лет от роду, при выгрузке замороженной рыбы, получил по спине удар упавшим с высоты ящиком. Вес «снаряда» был 30 кг., плюс ускорение свободного падения с 20 метров. Этого хватило, чтобы сломать парню позвоночник и пару рёбер.  Матроса срочно доставили на берег, откуда он через полтора месяца полетел домой с платиновыми вставками в отремонтированной пояснице и был почти счастлив. Но дома, прямо у самолёта, его ждали столичные врачи. Они вынули из пациента весь драгоценный металл под предлогом обследования в престижной кремлёвской клинике и вставили ему такие запчасти, от которых этот простой смертный превратился в овощ. Кому-то из кремлёвских старцев эти платиновые импланты оказались нужнее, чем кормильцу  многодетной ячейки общества. Эта история бродит среди рыбаков-керчан в устном издании до сих пор.
Чтобы предупредить подобное несчастье, капитан собрал команду перед началом погрузочных работ. Инструктаж был таков: «Матросы, будьте осторожны! Не наступайте на гнилые решётки в помещениях испарителей!» Будто матросам там есть что делать…
 Однажды я запустил туда его племянника Травку по просьбе рыбака Володи. Якобы, взять наживку из хранящегося возле вентилятора мешка с неликвидом. Услышав лязг металла за толстой термоизолирующей дверью, я приоткрыл её и крикнул сквозь шум ветра, поторапливая: «Ты что там, в вентилятор упал?». Ухмыляясь, юноша вышел, держа в руке три рыбёшки. А спустя несколько часов датчики стали фиксировать ненормальные перепады температур. Я полез проверить, что же там лязгнуло? И увидел сорванную с петель вентиляционную заслонку. Рассказал деду. Тот – капитану. Кэп своего родича пожурил. С тех пор я никого в эти свои владения не впускаю. Так что, если и грозит кому опасность провалиться с тяжёлыми вёдрами сквозь гнилую решётку, так это –  исключительно мне (как рефмеханику по долгу службы).  Но уже и не за себя – а за державу обидно; ибо капитанская забота о соотечественниках зиждется на пофигизме к иностранцам-хохлам. Вот тебе и модель отношений государства российского и малороссов…
http://www.realmusic.ru/songs/651220/ («Мистер СНеГ» - а.п.)

Часть 4
1. Камерун
Итак, республика Камерун. Город-порт Дуала – это именно тот порт, куда посылают старые суда, за которые можно снять страховые, даже если команда просто не справилась с управлением.  Он находится в эстуарии  реки Вури. Эстуарий – означает устье, имеющее всего один рукав. Скоростная воронка. Но фирма не учла опыт нашего стармеха. Поэтому, загнав до изнеможения за 12 дней перехода себя и своих механиков, Аксёныч не оставил ни одного шанса на промашку со стороны машинной команды. Кстати сказать: следующая команда после нас всё-таки не справится с управлением и судно отправят в  металлолом. (С хорошими девидентами).
…Африкамэны здесь в среднем темнее, чем я встречал в предыдущих портах. Основной разговорный язык  английский. Чёрного (эбенового) дерева – завались. Высокого качества не только материал, но и профессионализм здешних ремесленников. Всего за 20$ торговец в балдахине уговаривает меня купить великолепную, хоть и тяжеловатую трость чёрного дерева в виде худого крокодила, крадущегося к маленькому льву, выполненному как набалдашник. Сувенир оказался с секретом. Я смог разгадать его , лишь когда оказался дома на твёрдой земной поверхности. Дело в том, что палка могла сохранять вертикальное положение сколько угодно долго без посторонней помощи, словно подтверждая незыблемость положения в обществе её обладателя.
           Я подарил эту трость в знак примирения моему другу московскому поэту Виктору Збруеву. Лет пять тому меня переклинило угнать у него 20-летнюю поэтессу буквально на глазах у половины участников республиканского литсеминара. В результате, публично преданный мной друг, известный как лучший рассказчик историй о стране Непал, получил от литературных конкурентов прозвище Виктор Непалыч. Пусть эта палка будет весомым опровержением для желающих нас поссорить.
                Кстати, та его девочка так же легко рассталась и со мной. Но нацеловаться я успел…
…Выгрузка идёт одновременно с двух точек. На пятый день позволяю себе оттянуться вместе со всеми в камерунском морском клубе. Решил не вступать ни в какие половые связи. Очень, очень давно не играл на бильярде. В Керчи мы с другом-одноклассником два последних года десятилетки провели за бильярдным столом. Это была наша школа жизни. Мой приятель – одарённый катала. Сейчас он совладелец сети полулегальных казино и величина в теневом мире.
К трапу судна подъезжает микроавтобус представителя клуба. И уже через пятнадцать минут я с оттяжкой луплю по шарам слоновой кОсти  с помощью мастерски сработанного кия. Со мной Борис, Бяка и Володя. Стареющего по морским меркам матроса Володю ребята прозвали сексуальным маньяком: ему постоянно названивают несколько девушек из разных портов. Причём очень молодых. Рыбные дары, которые наш рыбак-любитель добывает на досуге, дамами ценятся…
Он чётко знает зачем пришёл в это заведение. Поэтому, сходу выбрав самую молодую и симпатичную, морской волчара удаляется в комнаты для свиданий.
Я угощаю наших парней пивом, и Борис уступает свой кий сухопарой даме. Её внешность – словно меня преследует поющий дух Африки – просто копия Майкла Джексона. Поэтому я сдаюсь на волю случая. Одолевает любопытство: кто же она? Арендую у музыкантов микрофон,  и, пока джаз-ансамбль отдыхает, пытаюсь произвести впечатление на свою избранницу. Мне это отчасти удаётся  с помощью песни «Ноченька», исполненной «а капелла» под Шаляпина. Из угловой двери, за которой оказался наполненный посетителями кабачок, вываливает толпа, чтобы послушать заезжего баритона. И я купаюсь а море аплодисментов. 
…Даму звать Мария. Говорит, ей – 40. Хотя М. Джексону при такой внешности было уже под все 50. У нас с ней телефоны одинаковых (недорогих) марок. Она показывает видеоснимки молодого мужчины почти европейской внешности. Это её сын, который живёт и учится в итальянском городе Милан. Мы сидим, беседуя, в предбаннике комнаты для свиданий. Здесь конвейер. Выходит вспотевший Володя со своей юной партнёршей. У девушки весьма помятый вид. Пока идёт уборка, нам с Марией приносят пиво. Угостив даму кофе с коньяком, себе заказываю водки. Пиво остаётся почти не тронутым. Когда заходим в спальный номер, Мэри категорично требует деньги вперёд. У меня пропадают остатки желания. Я кладу ей 20$, (как уведомил менеджер) и собираюсь уходить. Но не тут-то было.
           Женщина начинает плакать и тащит меня в постель, на ходу снимая с себя лёгкое голубенькое платье. Это напоминает сцену из семейной жизни. Хорошо хоть преамбула не потребуется. В слегка полувялом состоянии, контролируя презерватив, я несколько минут синхронно двигаюсь в традиционной позе. У меня ощущение, что эта престарелая по бардачным понятиям леди давно не держалась за «орешки» платёжеспособного клиента. Слава Богу майку не успел с себя снять, иначе бы расцарапала всю спину. Как ни странно, но господин Оргазм нас находит одновременно. Ну прямо как дома побывал.
2.Дальше…   
И снова перегон. Теперь уже в сторону промысла. После очередной суточной голодовки (я и в рейсе стараюсь хоть отчасти следовать советам Поля Брэгга) выхожу ночью погулять вдоль левого борта. Боковым зрением замечаю двух призраков-старожилов этого судна. Один светлый. Он купается в облачке пара над обрубком шланга и как-то лукаво колышется в нём, наблюдая за моей реакцией. Второй тёмный, даже – чёрный. Он движется молниеносными рывками, контролируя: задраены ли крышки люков? Я его однажды уже видел. Это было в ночь перед тем роковым штормом. Заставляю себя пройти на бак, чтобы обвязать по штормовому баллоны с запасами хладагента.
         Впервые ощутить контакт с потусторонними силами мне довелось в первом большом рейсе на БМРТ «Профессор Дерюгин»  Владивостокской рыбразведки. Это было на моём 22-м году жизни, как сейчас Борису-«электронику». Не имея никакого опыта, я отголодал тогда 5 суток. Без воды – по-сухому. Решил таким образом прочистить себе мозги после хулиганской юности, поскольку обнаружил в себе способности к сочинительству. Правильно вернуться к нормальному питанию мне вОвремя помог судовой медик с помощью хорошей клизмы и овощей.
              На пятом месяце нахождения в штормовых антарктических широтах молодёжь увлеклась просмотром фильма «Солярис». Тем временем наше судно легло на обратный курс в сторону Новой Зеландии и мы подошли к островам Антиподов. Свободного времени было в достатке. До Владивостока ещё месяц пути и два захода: в новозеландский Крайстчерч и в Сингапур, который расположен почти на экваторе. Всё свободное время рейса я посвящал изучению заумной литературы по философии и литературоведению, пытаясь не отстать от  одногодков, которые учились в это время на филфаках стационаров. Да, видимо, что-то перенапряг в извилинах.
     После очередного просмотра советского ужастика в постановке Андрея Тарковского прихожу в каюту, забираюсь на верхнюю койку и вроде как засыпаю. Сон весьма странный: будто я лежу на этом же месте и меня накрывает волна мурашек, точно руку отлежал. Но тут не рука – а всё тело стало чужим. 
      Что-то не то с иллюминатором. Это была первая ночь за рейс, когда мы увидели чистое небо. Судно до отказа загружено уловом. Расстояние от круглого стекла и до уровня  воды - не более пары метров.  А тут я вижу полную Луну, лёжа на верхней койке, откуда в тихую погоду можно увидеть  лишь бегущие буруны воды. Спускаюсь, подхожу к двери. Приоткрываю внутрь, а из-за спины, со стороны Луны будто  кто-то давит на дверь.
       Я понимаю, что моя физическая оболочка осталась наверху. Тем не менее, чувствую, что нахожусь в конкретном теле. Только не в материальном. Даже ногу  умудрился подставить в проём, чтобы дверь не захлопнулась. Выглядываю в коридор, а там, как в том «Солярисе» – красноватое марево и карлик прошмыгнул. За спиной – океан бурь, материализующий воображённое, а за дверью в коридоре – внутренний мир огромного космолёта, затерянного в открытом космосе. Порталом служит именно эта дверь из каюты, и, если выйду, то уже не вернусь. Тогда я ступню резко вынимаю и портал (т.е. - дверь) с силой сам захлопывается. Залезаю наверх – туда, где тело. Ложусь. Одеяло из холодных мурашек начинает сползать к ногам. 
         Как только отёк сошёл до пояса, я с большим трудом дотягиваюсь к выключателю над головой. Включаю двумя руками тумблер и, на ещё «ватных» ногах, спрыгиваю с койки.  Первым делом – в электромастерскую, где братва в карты режется…
            С той минуты и до конца рейса, кроме беллетристики, ничего читать себе уже не позволял.
       Но вот беда: пришло ощущение какой-то нечеловеческой сверхзнАчимости. Я ходил и удивлялся: как это никто не замечает –  что я – суперпуппервеличина? Существо высшего порядка. Стихи мессианские начал писать. Мысли такие: вот и доучился… не пора ли подлечиться?
          Уже прилетев домой в отпуск, подошёл к одному маститому писателю: так, мол, и так. Мания величия одолела. Христом себя возомнил в стихах. Что делать?
      Мудрый педагог и фронтовик меня утешил: «Это, Пантелей, такое состояние, которое каждый молодой человек проходит. Пока в жилах бурлит кровь –  горы, кажется, своротил бы. Не переживай. С возрастом пройдёт». Да вот, что-то, не проходит.
     …Воспоминания тридцатипятилетней давности слегка отвлекли  от привидений. Закрепляя баллон верёвками вместо отсутствующей скобы, я потянул сизалевый шкертик и… чья-то холодная ладонь легла мне на запястье, помогая прижать баллон.  – Сорри, рефинжениа! Let me help you*. (*давайте помогу)
       Это матрос-африкамэн Бернард, сидевший здесь в одиночестве на бухте  швартовочного каната, решил поучаствовать. Он любит уединяться в самых неожиданных местах. И тогда лишь белки глаз выдают его присутствие. Ему 50 лет, хотя больше сорока не дашь. Статный красавец работает на погрузках за троих,  получая зарплату вдвое ниже наших матросов. Но, в отличие от них, ему идёт пенсионный стаж. Недавно Бен побывал в Париже с экскурсией. У него жена и двое детей. Сын ещё учится.
       Мы прогуливаемся вдоль правого борта.
-There is my home* (* там моя родина) – с грустью улыбается мужчина, указывая на береговые огни вдалеке. – Абиджан!
 Но на этот раз мы проходим мимо, на северо-запад. Туда, где через шесть дней пути нас  ждут в районе промысла рыбаки-добытчики.

3.Абиджан-2
     От судьбы уйти трудно, но можно. Это как перепрыгнуть на ходу с поезда на поезд. Главным условием ритуала является безбашенный риск, замешанный на хладнокровном расчёте и нежелании ехать дальше по навязанному маршруту. Я не герой для участия в триллере, но… такой момент настал и для меня. Осталось лишь подтвердить выбор, пока поезда не проскочили узловой полустанок, чтобы разойтись навсегда. И пусть простят мои друзья-саентологи, пророчившие мне через приборчик е-метр яркую судьбу певца и барда.  Я окончательно осознал, что хочу примерить на себя потёртый в рукавах, серенький отцовский сюртук прозаика.
    Под конец выгрузки, как всегда, захотелось расслабиться. Но не просто, а с приключениями. Я уже чувствовал вкус будущих фраз и отчасти находился внутри ещё не написанной мной книги. Недоставало лишь немного перца, чтобы читатель не заскучал. Поэтому, как только к борту подъезжает личный мерседес главаря местной мафии Мустафы и из него выходит абиджанский авторитет Джонни Африка, предлагая нашим парням съездить в местный клуб моряков, я, неожиданно для самого себя, соглашаюсь на участие в непредсказуемом лохотроне. Никто из наших составить мне компанию не рискует. Вон, у трапа – даже маньяк-Володя медленно крутит пальцем у лба, предлагая мне одуматься, пока не поздно.
    Мы втроём едем в город. Мустафа за рулём. Он хорошо говорит по-русски. Рядом с ним впереди – толстяк Джонни.
 Ночной Абиджан местами чем-то напоминает районы старой Ялты и Севастополя. Друзья-африкамэны меня пытаются определить в какую-то подворотню, называя её морским клубом. Я не соглашаюсь.
   - Парни, вон пара девушек. Снимаем и поехали в твой кабачок, Джонни.
       Притормаживаем. Девушкам лет по 20-25. Худенькие, стройные, миловидные. У мулатки, что повыше, очень большие губы, другая – рыжая и похожа на англичанку.
– Ну что, моряк, хочешь пообщаться? – заявляет блондинка на чисто русском, склонившись к окну. Ты же русский?
    Запах шанели №5 на мужчин действует безотказно.
- Почему бы и нет, крошка? А какая у вас такса?
- 20$ за двоих в час.
- Тогда прыгайте в машину.
Девчата сели с двух сторон.
- Какими судьбами, землячка? Как зовут?
- Я Наташа. Она – Дженни.
- Василий – соврал я – для красоток ещё в силе.
- А ты с юмором. – Наташа притискивается сама и предлагает жестом подруге сделать то же самое.
Я обнимаю их, контролируя кошелёк в нагрудном кармане цветной безрукавки навыпуск.
- Как попала-то сюда, Наташа?
- Через пустыню.
- На верблюде, что ли?
- Долго рассказывать, моряк. А лучше и не вспоминать. Как тебе товар?
    Она ласково кладёт мою руку на свою аккуратную упругую грудь и осторожно крадётся ладонью вниз, убеждаясь в моей эрекции.
- Мы твоих друзей знаем. Если кончишь на ходу, то дашь нам  по пятёрке и разбежимся.
- Без проблем!  –  соглашаюсь я.
В это время её подруга, расстегнув ширинку моих лёгких цветных шорт, деловито распечатывает латекс. Продолжая начатое, девушки по очереди ныряют к моему «яшке».
- Э, Мустафа, ты там на кочках поосторожнее! – Делаю замечание водителю, не на шутку обеспокоенный за сохранность своего хозяйства.
Человек за рулём переводит на французский мою фразу своему приятелю,  что-то присовокупив, и оба хохочут.
         В салоне пахнет прелой резиной с банановым ароматизатором, забивая запах шанели и соляра, которым тут заправляются все, у кого есть связи в порту.
Меня явно клинит. Возможно, от лёгкой брезгливости к происходящему. А скорее – из-за присутствия этих двух свидетелей-мужчин, которым я не особо-то  доверяю. Хотя девочки попались работящие.
     Минут через десять въезжаем в район припортовых борделей.
     Я натягиваю шорты и мы втроём, слегка слипшись, как бы ещё в процессе, следуем за сыном хозяйки кафе.
      - У них там такой гадюшник! – Наташа, морщась, улыбается и заговорщицки подмигивает – поехали в номера! Тут рядом.
- Поехали.
   Хлопнули дверцы и мы направляемся по уже известному мне адресу неподалёку. Толстяк остаётся не у дел.
Мустафа, а Джони не обидится?
- Червонец  дашь и не обидится.
В номере гостиницы девушки преображаются. У всякого мало-мальски правильного тела бывает возраст, когда лучшая одежда – это её отсутствие. Я заказываю пива и бутылку недорогой текилы местного производства. В номер приносят турецкий кальян, сделанный из стекла и красного дерева. Никогда не был сторонником допингов, но присутствие знакомо-терпкого привкуса йохимбе в табаке предвещает славную утеху.    Девушки, наплескавшись под душем, в одних полотенчиках, подсаживаются на край кровати у сервировочного столика с кальяном и спиртным.
   Когда Наташа протягивает левую руку за пивом, я замечаю короткий шрам сбоку на уровне сердца.
   - Натали, ты хорошо с ней дружишь? – незаметно кошу глаза на припавшую к мундштуку кальяна Дженни.
- Сказал, тоже  – её слегка выпуклые с поволокой голубые глаза презрительно сузились –  я здесь непонятный долг под её контролем отрабатываю.
- Тогда пусть она для тебя что-нибудь кайфовое сделает, а ты переведи, будто это желание клиента. У меня полтинник лишний на это найдётся.
   И тут с Наташей что-то происходит. Махнув после пива до дна бокал неразбавленной крепчайшей текилы, она гортанно выкрикивает пару чётких фраз; назвав заказ и цену, и лепит наотмашь подруге по пухлым щечкам, по губам-сковородкам несколько  увесистых оплеух. Африкамэнка покорно дергает головой в такт ударам, мотая как слон хоботом –  кишкой кальяна.  Выплюнув соску, она  начинает вяло прикрываться, похныкивая. Из разбитой губы сочится кровь. Рыжая бестия встаёт и, закинув на кучерявый череп свою длинную бледную ногу в красных пупырышках от эпиляций, прижимает испуганную чёрную физиономию к аккуратно остриженному рыжему кустику над промежностью. Дженни куксится, но активно работает языком, помогая руками.
Мне кажется, Наташа её сейчас придушит. Однако, девушки от этого лишь начинают входить в раж. Дотянувшись свободной рукой до полукруглой крокодильей сумочки, Наталья достаёт зубами кожаную плётку, с которой свесились нескольких змеящихся тонких косичек. Затем, откинув сумку, вручает засуетившейся Дженни блестящий 30-сантиметровый фаллос. Плетью она мягко охаживает напарницу по талии, по ягодИцам, пока та, второпях, пристёгивает россиянке скользкий качающийся искусственный член с помощью нехитрых бандажных растяжек. Затем Наташа изгибает свою подругу попой к верху, щекой в ковёр, рука на тонкой чёрной шее. И уже с нарастающей силой наносит удар за ударом как шлёпают провинившихся детей. В чёрно-красную промежность влипает последний, особо хлёсткий удар. Негритянка,  по-собачьи поджав интимное место, поскуливает.
- Инаф*(англ: *достаточно!) – Вступился я за девушку, чтобы обеим было понятно.
Поплевав на плетёную ручку, Наталья плавно  вталкивает неживой предмет в оттопыренное в приказном порядке влагалище подруги. Таких утробных звуков я от людей ещё не слышал...
- Будешь? (Этим вопросом рыжая даёт мне понять, что чернушка готова к употреблению) – Мне смешно и жалко эту хвостатую тёмную лошадку.
Нет. Пусть отсосёт. У неё губки классные.
- Тогда я буду – рычит Наталья и, не вынимая плётки, короткими толчками вводит сверху, в кратер ануса Дженни на всю катушку свой аномальный «инструмент» на пристёжках. Мне уже хочется порвать их обеих. Африкамэнка, направленная губастым ртом к моим полуспрятанным между коленями и брюшком  гениталиям, ведёт себя как-то странно. От резкой боли она сперва утробно мычит, оголяя сжатые лошадиные зубы. Затем, закатив зрачки под наклеенные тёмно-синие ресницы, эта жертва порноиндустрии начинает покорно разворачиваться лицом к Наташе, поскуливая, прогибая вспотевшую спину и как бы спрашивая: «Чего еще пожелаете, моя госпожа?».
Лёгкий кивок хозяйки в мою сторону и внимание секс-рабыни полностью переключается на моего 16-сантиметрового болванчика. Её большие сине-малиновые губы выделывают такие пируэты, что любые инструкции для электрозубочисток просто отдыхают. Всё ещё сидя на краю тахты, я пассивно и с нарастающим возбуждением наблюдаю за торжествующей физиономией  моей землячки. Она явно сводила счёты с ненавистной коллегой.
           Наконец, ярость россиянки начинает остывать. Однако, она ещё не дополучила своего по-африкански. Дамы меняются местами. Африкамэнка, ухватив светлую прядь, как будто под ней полосатая зебра, наносит партнёрше хлёсткие удары. Но рёбрах и ляжках блондинки – расцветают алые векторы ожогов. Но Наташе этого недостаточно. Она отбирает у Дженни липкую плетёную рукоять, и, не меняя позы, показывает подруге как надо бить и с размаху бьёт сама себя промеж ягодиц. И ещё раз; с оттяжкой, наотмашь, через плечо, точно это берёзовый веник в парилке, а не свитая в жгуты обжигающая лайка.
- Ты не пугайся, моряк. Не задену. Меня турки научили. Сука! –  уже обращаясь к африкамэнке: « Что пялишься, работай, тварь!», но уже на португальском, с увесистой добавкой брани. Я когда-то изучал испанский, а эти языки близки.
      Наташа не перестаёт меня удивлять: в языкознании полиглот, в сексе душегуб, на что ещё способно это хрупкое существо?
Её щёки наливаются румянцем и, загасив истерику, она подставляет лоно навстречу пластиковой игрушке сзади. Затем, войдя в ритм, девушка тянется к моим сомнительным прелестям. Глаза полузакрыты. Я помогаю ей снять презерватив с моего набухшего головастика. Затем медленно онанирую в её приоткрытый, и коротко дышащий горячий рот. Девушки слипаются в двуглавого чёрно-белого секс-божка, шевелящего всеми конечностями. Они по очереди подставляют свои очаровательно возбуждённые  мордашки и размазывают сперму, словно дорогую косметику. Наташа онанирует мне в ответ, беспорядочно подмахивая подруге. Она, наконец-то, тоже получает своё. Мои орешки греются в её сочных и почти благодарных поцелуйчиках. В телефоне срабатывает таймер. Пора на судно. Расплачиваюсь.
4. Мустафа
         У него лицо азиата с поправкой на Африку. Он умеет входить в доверие, поскольку неплохо образован. В мою каюту Мустафу привёл второй механик, за что я Николаю сразу же высказал своё недовольство, предчувствуя беду. Но этот вальяжно-рыхлый инженер-авиатор по образованию, с которым я сдружился в последнее время, убеждал меня: «Пантелей, не ссы. Он нам целый ящик пива и пузырь бренди всего за сороковник подогнал».
- Не так уж и дёшево. Оставил бы пойло у себя в каюте. Зачем где я живу показывать?
- Так вы же с ним знакомы – он вчера тебя возил. Я сам видел.
- Ну и что?
В это время в дверь ещё раз настойчиво постучали.
        Приходится впускать Мустафу, который втаскивает в помещение пластиковую упаковку из 20 банок недорогого пива. Банки не пол-литровые, а по 0,33. В обшарпанном пакете завёрнута бутылка бренди. Явно палёного.
     Поздоровавшись, африкамэн широким дружеским жестом выкладывает незваную доставку на откидной столик.
     - М-да… с кислым видом обращаюсь к Николаю.
  А деньги у тебя с собой?
–- Нет. Я тебе чуть позже отдам половину.
Это означает, что мне сейчас придётся засвечивать свой тайник, чтобы расплатиться.
- Угощайся, брат. – Я откупориваю и подаю Мустафе банку, а также разливаю по стаканам его палёнку.. – Садись. А почему ты, с высшим образованием, работаешь  не по профессии?
- В Москве не доучился. Были причины. – Мужчина отодвинул стаканчик брэнди, и, отпив из банки, произнёс: А где деньги, братан?
     Покосившись на Николая –  тот увлечённо шарил в холодильнике после выпитой стопки африканского самогона – я неохотно полез в шкаф за кошельком. В последний момент резко оборачиваюсь, почуяв неладное: оказывается, афроид, привстав из-за стола, внимательно следит за моей рукой, буквально дыша мне в спину.
- Что это Коля такое читает? – закосил он под простака.
-  Вот сороковник, и до свидания. – Я указал гостю на дверь.
- Э… рефмеханик, на тебя мой друг Джони Африка в большой обиде. – Уже выходя подбоченился Мустафа. – Он тогда накрыл столик, а ты не пришёл.
- Так я же и не заказывал.
- Заказывал.
- Всё. Будь здоров.
Я закрыл за ним дверь.
- Слушай, какая наглость! – говорю второму* (*2-му механику) – ведь мы никакого столика не заказывали. Правда, ушли не попрощавшись. Но я двадцатку передал за девочек, помимо счёта за такси.
 А к этому Джонни… Мои дамы в его гадюшник даже заходить не захотели.
- А хер с ними, дружище! – закроем тему. – успокаивает меня мой приятель, строгая балычок негритты на пластиковую тарелку многоразового пользования. – Я вот сибиряков сегодня слушал. Да так чисто. Отражённая волна идёт, очевидно.
   Дело в том, что Николай – радиолюбитель. По вечерам он выходит погулять вдоль борта с небольшим японским радиоприёмником в руках. На ходу выдвигает антенну и внимательно слушает потрескивающий многоголосый эфир. У него дома (по его словам) имеется своя небольшая радиостанция. Мне это увлечение хорошо знакомо с детства.
         Чтобы иметь радиолюбительскую связь,  в те годы требовалась масса бумажной волокиты. Поэтому мы, подростки 60-х, конструировали простенькие модули-приставки к радиоприёмникам и выходили в эфир, ни у кого не спрашивая. На средних волнах, вместо классической скукотищи, вдруг звучали битлы или молодой Высоцкий. Так пираты радиоэфира делились андеграундными новинками с многочисленной аудиторией слушателей. В это же время нас, как радиохулиганов, отслеживали и пеленговали службы КГБ. Однако, это делалось не только для спасения невинных совдеповских душ от буржуазного инакомыслия, но и со здравым умыслом.
    К примеру, у одной известной Симферопольской литераторши, которая тогда жила в Керчи, муж-лётчик едва не погиб, не сумев связаться при посадке с диспетчером из-за этих радиопомех. Под звуки рок-н-ролла ИЛ-18-ый зацепил хвостом линию электропередач и… у подающей надежды молодой поэтессы образовался шанс вволю навстречаться с любимым редактором, пока  искалеченного мужа склеивали хирурги. Так в местной прессе появилась внушительная  подборка её искренних стихов о большой и чистой…
       Но вернёмся к нашим морским скитальцам. Сам Николай –очень спокойный интеллигент арийского покроя.. С ним уютно даже внутри ржавого корыта, чего не скажешь о Викторе, пребывающем в постоянном состоянии неадеквата. Хотя у последнего есть достоинства и покруче, главное из которых –  это способность, не задумываясь, постоять за товарища в трудную минуту. Однако, об этом – чуть позже.
  После собантуйчика, сделав обход, отключаюсь как обычно – на полтора часа.
…Николай вошёл не постучавшись и сам не свой:
 - Пантелей, я вляпался.
- Что случилось?
- Ой, беда. Я уже три часа как откатал грязь из-под пайол, а мазутное пятно напрочь прилипло к борту. Скоро рассветёт. Мне всей зарплаты не хватит штраф оплатить. – Он сжался, слегка раскачиваясь на стуле, будто его мучила язва желудка.
    Если говорить начистоту, я не особо симпатизировал ему как человеку. Гонороват бывает от переполняющей его принадлежности к арийской расе. Но сострадание взяло верх.
         Нелепые случаи с нами случаются как следствие аналогичных поступков наших. Меня так и подмывало сказать; «Сам заработал неприятность, хитроумный друг. Вот теперь сам и расхлёбывай». Тем не менее, чтобы избавиться от этого гнетущего состояния сострадания, достаю из выдвижки под рундуком бумагу и ручку и пододвигаю ему по пластиковой поверхности откидного стола.
   - Иваныч, помнишь я тебе рассказывал, как буддисты выписывают свои покаяния на бумажку? Оправдываться не надо. Просто опиши всё как было. В деталях. Саентологи эту идею усовершенствовали. Они висхолдами это называют. Будет лучше, если укажешь время, место, название судна..  По идее, истины не существует. Когда тупо всё называешь своими именами – игра как бы прекращается.
       Должно помочь. Пиши, пока не полегчает. Я, чувствую, тоже скоро начну писать. Про всё и сразу.
     Николай молча встал, взял со стола ручку. Голова понурена. Он был похож на проштрафившегося школьника; отдувал губы, будто вот-вот расплачется.
- Она у тебя хорошо пишет?
- Конечно; это же – паркер.
- Бумаги у меня своей хватает. Пойду. Поможет, говоришь?
- Удачи тебе. Не грусти.
   Выхожу на кормовую палубу. Там та же картина, что и в прошлый раз. Только судно, принимающее серу, ещё крупнее того, что стояло здесь во время нашего предыдущего визита. А вместо Сэмми на лавочке спит упитанный мужчина постарше. Ядовитая сонливость пропитывает всё живое. Велосипедист, видимо, приехавший откуда-то издалека получить работу, ставит свой транспорт под красноватой в отблесках фонарей пальмой. Он ложится рядом у ствола, на маленькое полукружье земли среди асфальта, свернувшись калачиком. Так делают и те, у кого не хватает сил или смелости возвращаться по темну домой с деньгами. Или у кого нет никакого дома. И таких здесь много. Они кучкуются в кустах прямо на территории порта, чем-то напоминая мне сочинских бомжей.
           Облегающее нас пятно мазута ещё предательски флуоресцирует в сгустившихся предрассветных сумерках. Но оно уже отлипло от корпуса и потихоньку тает, словно привидение, которого перестали бояться.
   В полумиле напротив идёт борьба. Через подрагивающее под неполной Луной зеркало бухты виден освещённый прожекторами российский контейнеровоз. Его приперли к стенке два портовых буксира. Со слов Алексеевича, капитан этого судна по пьяне наобещал подарить портовикам столько соляры, сколько не был, на самом деле, уполномочен. И теперь это огромное судно удерживают силой двух буксиров, требуя обещанное. Очевидно, нам придётся за него отдуваться. Окружающее воспринимается как нездоровый сон. Иду в каюту. Спать.
5. Инцидент
 Сегодня отчаливаем. Ближе к вечеру у меня в каюте появляется Николай. Он уже забыл про загадочно исчезнувшее в  утренней дымке мазутное пятно и ведёт себя как мой непосредственный руководитель.
- Пантелей Ефимович, на тебя наезд. Доигрался, твою мать.
- Это как?
- Пришел Мустафа с этим толстым, что с вами был  позавчера. Говорит, что ты ему за девочек и за столик в кафе не заплатил. И что Мустафа тебе приносил вчера не один, а два ящика пива и две бутылки брэнди. Ты не заказывал повторно?
- Охренеть! –  Я рассмеялся, ещё надеясь, что это просто неудачная шутка. - А в лобешник этот Мустафа вчера от меня не получал? Так сегодня получит.
- Они сейчас у капитана и требуют 4 больших негритты или 200 долларов. Этот Мустафа - полисмен. Он хочет тебя арестовать. Грозится  двумя штуками штрафа, да ещё в яме с неграми посидишь. Капитан им рыбы не даёт. Но дед хочет тебя отмазать. И он велел передать,  чтобы ты из машины носа не показывал, пока не отчалим. – Второй механик прожевывает всю накопившуюся информацию как одно длинное предложение.
- Болта им, а не баксов! – Пошли со мной. – Я ощущаю редкостный прилив гнева и собираюсь разобраться с уродами.  Но нам навстречу спускается крепко подвыпивший трояк: «Пантелей, эти черножопые уёбки пришли тебя повязать. Пошли  спрячу, вон туда, в румпельную. Отсидишься до отхода. Не то тебе африканская тюряга грозит, братан».
- Парни, а кто же будет кигстонный фильтр чистить? Через полчаса кондишка остановится, если вы меня туда запрёте. –
Отвечаю, сдаваясь на волю обстоятельств. – Давайте я в машине хотя бы, побуду. Туда никакая полиция без ордера не сунется.
- Это они америкосов побоялись бы. А к нам днём впёрлись в ЦПУ, три тонны соляры скачали как свои собственные, и кэп им ни слова –отвергает мои доводы Николай. – А всё из-за того, что его кореш с контейнеровоза додружился с ними. Как ты, блин.
      Я беру инструменты и спускаюсь вниз к фильтрам –  заниматься своими делами.
      Главный двигатель давно в работе. Отшвартовку приостановили из-за визита Мустафы, а точнее – из-за меня. Но вот в машинном зале снова звонок с мостика. Проверка на посторонних. Отчаливаем. Значит, гости ушли. В иллюминаторе уже звёздная ночь. Я выхожу на кормовую палубу. Все давно поужинали и повар Степан гремит пустыми кастрюлями на камбузе. Дверь открыта настежь.
         - Стёпа, как насчёт перекусить?
- Нет, брат,  – всё на чоп-чоп ушло.
Шеф-повар – бывший шахтёр лет сорока семи. Середнячок, но сложен крепко. Готовит плохо. Холостой. Получает хорошую (по нашим меркам) пенсию. У меня с ним вышел интересный казус в порту Конакри пару недель тому назад.
Он решил приобрести смартфон «Нокиа» местного изготовления и мы с Бякой пообещали составить ему  компанию, т.е. постоять на стрёме рядом, чтобы мужика не лоханули во время торговой сделки на центральном рынке. И дёрнула меня нелёгкая предложить ему в долг 100 баксов, когда он стал плакаться на нехватку налички! Степан меня развёл как профессиональный кидала: сперва отказался при рядом стоящем свидетеле, а потом, когда мы переходили дорогу в центре оживлённого района, небрежно спохватился: «Ладно, давай, а то вдруг не хватит». Наш попутчик Анатолий в этот момент шёл впереди и не видел факта передачи. Всё моё внимание было поглощено светофором. Я долго вспоминал: куда исчезла меченая сотня? Вспомнил-таки. Но он призвал в свидетели Бяку и тот ему помог меня высмеять как старого склеротика.
       Нам судьба всегда предоставляет возможность вернуть свои этические долги хотя бы косвенно, откупившись дружеской поддержкой за материальную.
    И вот этому хитрецу является господин случай, дабы отмыть его шахтёрскую карму. Прямо на глазах у повара-афериста начинает происходить главный инцидент рейса; с двух сторон из темноты меня берут под руки африканские мафиози.
 Они получили деньги с деда и, схитрив, спрятались на судне,  чтобы с лоцманским катером увезти меня на берег. Или же, припугнув, развести как следует на «бабки» прямо здесь.
    Видя, как я брыкаюсь, наш ублюдок даже не пытается мне помочь.
…Краем глаза я замечаю исчезаюшую за угол едва нарисовавшуюся фигуру Виктора. Неужели и он..?
    Мустафа знает, что делает, т.к. видел, где лежит мой кошелёк. В каюту я веду их не сразу. Меня спасает мой автоматизм: всегда, когда  занимаюсь ремонтными работами, связку ключей  прячу, чтобы не выронить из кармана. Поэтому, по аварийному трапу мы следуем в МКО (машинно-компрессорное отделение)  - туда, где в коробке с инструментами лежит ключ от моей каюты.
         Реакция на моё появление под конвоем в своих же собственных владениях у третьего механика однозначна... Позже мне стало известно; они и Виктора успели развести на кругленькую сумму. Я сообразил в чём дело, лишь когда толстый Джонни, шедший впереди уже лежал на решётчатых стальных пайолах узкой площадки между пролётами трапа и пускал кровавые пузыри. Мустафа рванул назад и вверх. Но я ухватил его за новенькую жёлтую сандалию. Падая, он, едва вынув из кобуры, обронил ствол. Далеко внизу прогремел шальной выстрел. Так иногда детонируют клапана на главном дизеле. Полицай, помогая руками, по-обезьяньи  допрыгал до верхней площадки и  прилип к закрытой на задвижки двери аварийного выхода на уровне главной палубы. К нему уверенно поднимался Виктор. В руке механика вместо воображаемого копья прицельно чернел слегка окровавленный ломик. Им я обычно проворачиваю маховики компрессоров.
       Наступив промасляной босоножкой на горло Джонни, другой ногой добавляю толстяку по кучеряшкам в висок. Если встанет, мне одному с таким не справиться. Из кармана широких шорт цвета хаки выглядывает воронёная сталь тэтэшника. Тяжелый. С полной обоймой. А вот телефон придётся выкинуть. В этот миг обнажившееся в дверном квадрате  звёздное небо низвергает Мустафу с почти вертикального трапа. Это небожитель второй механик,  решил уточнить: кто там? И тяжёлая, модернизированная в разрез технике безопасности, задрайка клюёт полисмена прямо в темечко. Получив пробоину, тот катится кубарем на трояка, сделав ему плечом подсечку под колено. Уже как на санках Виктор, лежа на Мустафе, скользит в кучу малу ногами вперёд прямо на Джонни Африку. Я же слежу лишь за траекторией полёта ломика. И поэтому не только избегаю падения, но и, заодно, спасаю электрощит от прямого попадания железяки. Два африкамэна с повреждёнными черепами лежат штабелем в обнимку, уже не требуя никаких денег. Джонни ещё дышит. 
- Парни, сперва Мустафу – он в иллюминатор пролезет – почему-то я начинаю отдавать чёткие распоряжения. – (Всё-таки – компрессорная; моё заведование.) – Потренируемся на нём. А потом и толстяка смайнаем.
- А, может, поднимем по трапу – и сверху сбросим? – чешет черепушку Виктор – он  крепко стукнулся о стойку поручня.
- Нет. На мостике лоцман. – Возражаю я. – Засекут.
- Ребята! Что вы натворили? Это же убийство! – по-бабьи причитает  Николай. Вот тебе и ариец.
- Это ж ты сам полицая дверью замочил! – Трояк покривился, волоча тело к иллюминатору. – Надо бы того толстого вернуться добить.
Я выглядываю из круглого окна во влажную ночь, чтобы выкинуть телефон Джонни. Вдалеке на причале под фонарём виден бесхозный  светло-голубой «мэрс».  Понятно, что их будут искать. Но мерседес Мустафы неожиданно включает фары и едет вдоль причала к соседнему судну. Неужели угнали? Господи, помоги!
-  Реф, отойди!
       Виктор поднимает Мустафу на моё место и за шкирку втискивает  в круглый ночной проём. Не худая попа цепляется ухообразным кошельком с гербарием ядрёной зелени за обечайку стального люка. Надорвав задний карман форменных штанов полицая,  подталкиваю его ещё тёплую жопень вперёд. Теневой доход выпадает прямиком в раковину-нержавейку  умывальника. Николай оторопело принимает нехилый презент..
 – Плыви, к рыбам, братан!  – напутствую портового мафиози.
       В последний момент, как мне показалось, правая обувка слегка задёргалась, будто пытаясь зацепиться носком. Снаружи грюкнуло. Затем – всплеск.
      Николай, всё ещё находясь в трансе, показывает ладошкой вслед улетевшим сандалиям: «Он ещё живой… кажется… был». Тонкая натура этот Николай.
   - Теперь второго. Помогай Виктору! – и я указал в направлении аварийного трапа.
- Того придётся по кускам – задумчиво советует трояк. – А где он?
- Хелп ми! Ай эм вэри сори!* (*я больше не буду!)– мычит Джонни Африка. Боясь подставить спину под очередной ломик, бугай пятится  вверх по трапу, одной рукой помогая работать сломанной челюсти, а другой опираясь о поручень.
      Я обнаруживаю, что держу в руках тот самый ломик, штатное место которого – под ступеньками трапа. У меня за поясом конфискованный ствол. Джонни крестится: «О, май гот! Донт кил, мистер! Тэйк май мани!*» (*Не убивайте! Возьмите деньги!) Бандюган судорожно отстёгивает набитый манями пояс-кошелёк и кладёт его на просоляренные рифлёные ступеньки.
 - Гуд,гуд! – преображается в улыбке Виктор. 
-  Гоу авэй, сука! Квикли!*(быстро пошёл отсюда *) – я в ярости замахиваюсь самым непревзойдённым орудием для единоборств, продолжая наступать. – Трояк, перекрой ему дорогу на мостик. Виктор принимает ломик и бежит к основному выходу. Я замешкался, снимая пистолет с предохранителя. Пуля ушла вверх и срикошетила, прожужжав.
     Пятясь, Джонни не учёл бордюрчик распахнутого аварийного выхода. …Кувырок чёрных ног в чёрном квадрате… Почти по Малевичу. Заодно с авторитетом, исчезли верёвка и спасательный круг с кормовой площадки.
6. Топливо
Взгляните на окружающий вас мир как на бутафорию к спектаклю одного актёра. И вы сможете предположить, о чём будет сказано в следующей сцене.
Утро нового дня меня поразило грандиозностью замысла. Таких гигантов я ещё вблизи не видел. Да и как он вообще сюда попал?: тридцатиметровый голубой кит плавно перекатывая своё туловище от головы до кончиков хвоста, соревновался в массе и длине с «Габриэллой». Буквально на расстоянии прицельного гарпунирования. Тёмный верх, белый низ. Кит ассоциативно имитировал тонущее опрокинутое вверх дном наше судно.
Восторг от увиденного сменился тревожным предчувствием.
Я вспомнил о постоянно сочащемся перезалатанном свище в колене трубы водозаборника. Это ниже ватерлинии. Даже небольшое сотрясение корпуса при боковой волне может привести к трагедии. Дед неохотно соглашается на предложенный мной вариант срочных сварочных работ. Мы ложимся в дрейф. До вечера возни хватит. А там и танкер подойдёт.
Заправка топливом на ходу в океане – дело не сложное, но ответственное. Операция начинается с обычного метания шпагатного клубка как при ошвартовке. Сам шарик уже не размотаешь: он пропитан клеем и служит утяжелителем, удобным для метания. Но из него тянется метров сорок живого шпагата, скойланного наподобие лассо на локте метателя. Всё это изделие именуется «выброска». Тянем-потянем…
     К шпагату морским узлом прикреплена сизалевая верёвка потолще. Снова тянем. За ней из воды показывается толстенный канат. Он способен удержать наше судно «за ноздрю» в кильватере танкера.   Втаскиваем эту жилу сквозь ноздрю клюза в носу «Габриэллы». Все двигаются бегом под указания капитана с мостика и жёсткие окрики боцмана с бака.
Вечереет. К последней выброске привязан пока ещё плоский, но не менее чем стомиллиметровый в диаметре (когда раздуется) топливный шланг-рукав, сделанный из специальной прочной ткани. Он начинается со стального патрубка и закутанного в целлофан фланца. Эта железяка обозначена на воде поплавком. Тянем. Вытянули на борт. Накинув пару колец рукава на медленно вращающийся вал брашпиля – тащим кишку всей командой дальше, к  единственному топливоприёмнику. Изогнутый и заглушенный стальной пластиной кусок толстой трубы, торчащий из палубы с левого борта возле надстроек – это он. У-ф-ф!
Восемь часов приёмки топлива от сорокатысячника-танкера по плавающей на воде змеевидной кишке – и рефрижератор обеспечен соляром почти на месяц автономного плавания. Уже прощаясь, сходимся бортами, чтобы на ходу передать экипажу пару негритт.
7. Пираты
…Они промахнулись и взрыв прозвучал на тёмно-серой  стене борта  соседа. Цветок огня хлестанул осколками по корпусу «Габриэллы». Вторая граната попала в строп с негриттами, как раз на уровне нашей рубки. В нападавшем катере я узнал один из тех двух тягачей-вымогателей, недавно подпиравших российский контейнеровоз в порту.  Из гранатомёта с бака палил долговязый негр, напоминая китобоя, а перебинтованный Джонни Африка  лишь указывал и махал растопыренными лапами, будто вот-вот нас поймает. Несколько одетых в камуфляж молодых аборигенов стояли позади них на корме с автоматами наперевес и ждали команды.
Мы с трояком, стоя на четвереньках, возились с топливоприёмником и чуть не оглохли от взрывов. Сверху сыпануло осколками битого стекла. Переглянувшись, мы ринулись было в каюты за своими трофейными хлопушками.   
Тут же с танкера зазвучала сирена. Нам просто повезло, что на соседнем судне оказался небольшой отряд спецназа сопровождения. Ответ экипажа российского нефтеналивного корабля произошёл почти мгновенно и адекватно: над нашими головами прошипели два огненных шлейфа и пара стингеров превратила небольшой катер в плазменное месиво. До пиратского судна было метров двадцать. Огненная лавина взметнулась круто вверх, придав низкобортному катеру-тягачу ускорение вниз. Наше судно находилось с подветренной стороны от танкера, так что огненный столб осел в ночной океан, а не на нас. Горящие ошмётки разметало по воде. И они шипели, исчезая в пучине. Наш теплоход тяжело вздрогнул от ударной волны. Несколько плохо закреплённых бочек с отработанным маслом, грохоча, раскатились по площадке над тамбучиной.   В считанные секунды предрассветная мгла сомкнулась над тем местом океана, откуда бандиты недавно пытались угрожать нашему существованию. Я пошёл посмотреть свои баллоны. И вовремя: они сгрудились в беспорядке и вот-вот раскатились бы по палубе. Неподалёку валялся изогнутый подствольный гранатомёт российского производства. Стало быть - трофей.
 Ранило лишь старпома – осколок зацепил плечо и упавшей рыбиной досталось по спине строповщику Володе. Все, слава Богу, живы.
Когда страсти утихли и разбитые стёкла поменяли на новые, стармех в ЦПУ иронически обмолвился:
- Это были не пираты, а придурки какие-то. Сейчас пиратский бизнес поставлен на конвейер. Они готовятся. Ищут заказчика. Подкупают охрану. А в результате теряют по-настоящему лишь страховые фирмы.
И рассказал историю профессионального нападения, свидетелем которого он был  всего пару лет назад.
- Я тогда подписал контракт и вахтил 2-механиком на балкере. Мы проходили караваном из Красного моря в Индийский океан. Около сорока судов – от горизонта до горизонта. Пара вертолётов постоянно дежурит в воздухе: сзади за нами следует француз-авианосец. Впереди каравана – сторожевик-индус. Корвет. Тоже солидно выглядит. У нас на каждом судне пожарные насосы не выключаются, чтобы вода стекала с бортов, мешая забраться на палубу снизу. Вдоль фальшборта – проволока-колючка кольцами протянута.  И тут на горизонте появляется маленькая белая точка. Сам катер серый. За ним следом облако пены: водомётный двигатель. Мощей не меряно. Минут через пятнадцать – этот катерок уже посреди каравана. Крытый верх и в передней части – башня почти как у танка, но с крупнокалиберным пулемётом вместо пушки. Сперва они к двадцатому номеру сунулись, но там им что-то не понравилось. Я на двадцать втором был. Тогда они – мимо нас, и – к двадцать пятому. Сходу дают пару очередей по рубке и судно останавливается. Мы все продолжаем движение. Обходим помеху справа, как положено по инструкции. Вертолёты летают где-то впереди. Мы пиратов видим, сообщаем, а пилоты – не видят и не слышат.  Или не хотят…
 Человек пять с автоматами в полминуты взобрались на палубу. И – смотрю – одна балка уже опущена за борт – они ей поднимают свой катер из воды и ставят на площадку крышки твиндека. Всё. Судно захвачено. - А что дальше? – я принял у стармеха допитую банку пепси. – Что с этим судном? С людьми?
        - Что-что… Погнали добычу к берегу  Там у них всё схвачено. Наверняка ещё  из диспетчерской Суэцкого канала им наводку дали: за какой груз больше всего страховых причитается. Чтобы и пилотам и пиратам и самим бабла отстегнуть хватило.
   А что до людей…  Команда в заложниках. Сомалийцы их как гусей у всех на виду выстроили прямо на главной палубе, пересчитали – и – кого под замок, а кого под конвоем опять на вахту.
Вертолёты прилетели, кружат, но, с понтом – опоздали: ведь пираты уже пленниками прикрываются. Так-то.
 
Часть-5
1. Домой
- Ты извини меня, брат. Погорячился. – Я протягиваю руку 23-летнему кряжистому матросу, племяннику капитана.
- Всё в порядке, Пантелей Ефимович. – Костя Травкин отвечает мне почти по-дружески.
        Ожидающий нас в конце поля  под полуденным солнцем Боинг 747 уже посвистывает всеми дюзами, прогревая двигатель . Марево жары, стелящееся по горизонту, как бы смешивается с расплавленным дыханием стальной птицы. Хоть целеустремлённый красно-синий самолёт с виду вполне надёжен, лучше подстраховаться, открестившись от этических задолженностей. В моём случае это означает примириться с врагом.
Мы всей командой выходим из здания аэропорта на посадку.
       Стармех достаточно мудр для своих 67 и, незаметно тронув меня под локоть, нотационно увещевает:
- Иди помирись с пацаном. Негоже в самолёте такими быками лететь.
- Так я уже извинился, дед.
- Ну, а он что?
- Всё нормально. Мы помирились.
- Он тоже должен был извиниться – задумчиво ворчит седой мужчина – и отводит в сторонку насупленного каратиста. Потупив очи, юноша долго и терпеливо выслушивает наставление.
           Пару недель тому назад, в Камерунском порту, я напал на Константина. Хоть и видел, что его кентосы (боевые шишки на кулаках) в хорошем рабочем состоянии. Что-то переклинило: достал он меня своими придирками на погрузках. В результате – у меня два ребра оказались «лишними». Боль в течение первой недели была дикая. Но и Костику я успел хорошенько всыпать, пока он не поймал меня на простейший приём. Реакция у парня отменная, а я ещё и пьян прилично. Нас растащили электромех и боцман, когда пожилой агрессор (то есть - я) уже стал окончательно вялым.
          На следующий день все получили по 700$ cтивидОрных. Почти все.., поскольку я категорически отказался участвовать в последней загрузке. Но, что меня удивило: несмотря на весёлые подколы, типа: «Реф, а с красным даном слабО в бой без правил?» (у Константина – чёрный, что покруче…), вся машинная команда скинулась мне по 50 зелёных. Как я понял – из солидарности. Стармех отвалил сотню. Зато Костик после этого конфликта, завидев меня издали идущим с бака на корму по правому борту, выбирал свой маршрут – по левому. Стало быть, воспитательный акцент сработал...
            И вот уже все разборки позади.  Мы неплотной толпой следуем  через лётное поле к трапу заждавшегося нас авиалайнера, при этом - никакого таможенного досмотра. У меня в багаже килограмм 50 изделий из эбенового (чёрного) дерева, запрещённого к вывозу. Но даже доплаты за перевес никто не потребовал. Чартерный рейс. Еще столько же сувенирных деревяшек везу в двух баулах ручной клади. Мою испанскую гитару и одну из сумок тащит оруженосец-моторист Сеня, присланный взамен Юрчика еще  на сороковые сутки этого более чем полугодового рейса.
      Самолёт делает несколько коротких посадок вдоль западного побережья Африки – чтобы прихватить сменившиеся к Новому Году экипажи. Из испанской Барселоны в литовский Вильнюс взлетели уже затемно: производилась дозаправка топливом и смена лётных экипажей. Теперь нас везут российские лётчики.
           30 декабря – пик предновогодней дорожной суеты. Пассажирам не хватает мест. Несколько мужчин стоят в проходе, держась за кресла как в рейсовом автобусе.
                Рядом со мной сидит бородатенький интеллигент – врач с «Fisher-02». Мы у них несколько раз принимали рыбу и он обедал за офицерским столом рядом со мной, восхищаясь нашей кухней. Дело в том, что  паёк на рефрежераторах втрое калорийнее, чем у рыбаков-добытчиков.
       Судовой медик на погрузках обычно выполняет работу по совместительству как счётчик-наблюдатель. Его переправляли к нам прямо на ходу подъёмным краном на автопокрышке, подвешенной за три верёвки горизонтально. С нашей стороны эта хилая конструкция подтягивалась лебёдкой. Смертельный номер. Всё это, подобно передаче поддонов, груженых рыбой, происходило в открытом океане, когда два судна, болтаясь на волне и синхронно двигаясь, уже ошвартованы борт к борту. И лишь огромные кранцы – чёрные резиновые бочки, опущенные вдоль корпусов – не дают им разбиться друг о друга. Далее всё зависит от мастерства штурманов, силы ветра и виртуозности лебёдчиков...
      – Это моя дочка Светлана. - Аполинер Зигмундович переключает на ладони портативный видеоплеер, увлечённо рассказывая мне о семье, до встречи с которой остались считанные часы. - Она в Питере профессионал-фотограф.
-  А это что за красотка?
- Её дочка. Танечка. Моя единственная внучка. Шестнадцать лет, а выше мамы вымахала. У неё отец – военный моряк. Как с зятем встретимся – обязательно наклюкаемся. Хорошо живут. Машины дорогие у каждого.
      Врач предлагает мне глотнуть из вместительной фляжки-нержавейки. Коньяк приятно расслабляет, прогоняя тревогу перелёта.
- Слушай, док, а почему вас в Вильнюсе не высаживают? – Я плавно перехожу на «ты». Там же Питер и Калининград рядом.  Значит, ты со мной на Украину теперь полетишь?
- Да. –  Он поправил очки. –  А потом из Одессы - опять на север, в Россию.
- Дурдом… Такой крюк. – Соглашаюсь я. – Без пол-литра не понять. Кстати, а у меня рюмашки есть керамические. Сам делаю в домашней мастерской. Держи презент.
- Молодец, рефмеханик. И обжигать и морозить научился в этой жизни. Сосед наполнил обе чеплашки, оценив мой намёк.
- А что, ты веришь и не в эту жизнь? – Зацепился я за слова.
- Я-то? Я в медицину верю: профессия обязывает. А вот внучка... Только всякие реинкарнации на уме. Это её саентологи такой сделали. Но, слава Богу, хоть такой. А то ведь и похуже было. Два года назад с рокерами спуталась. Из дома сбегала. Мать чуть не чокнулась: оказывается, на иглу нашу пацанку какой-то прЫнц подсадил. Пришлось к этим фантазёрам-хаббардистам её определить. На программу «Нарконон». – Док опять включил экран мини-видео. – Вот она тогдашняя: будто с панели, видишь?
Я удивился, вглядываясь в снимок вульгарной нимфетки на мотоцикле. - Неужели это одна и та же? Даже не скажешь.
- Так из неё  там такую умницу потом сделали! Всякие курсы-шмурсы. Только её и  на этой теме переклинило, да так, что хоть опять лечи.
- Да. Подростковый максимализм…  Понятно. – Улыбнулся я собеседнику. Но он уже не на шутку разошелся в спиче о любимой внучке:
  - Говорит, будто сотрудники Питерской миссии однажды самого Христа в реинкарнации среди прихожан вычислили и отклировали – то есть как бы просветлённым сделали. А как можно Бога просветлить?
   - Забавно. – Я рассеянно поддержал беседу, думая о своём.
   -Так она говорит, что он где-то у вас в Крыму сейчас живёт, кажется, в Керчи. Вполне реальный персонаж. – Док, закатив глаза, ухмыльнулся:  Видите ли – второе пришествие, только об этом никто пока не знает.
- Хм, я тоже из Керчи. И саентологов там, вроде бы, всех знаю. Только  с клоном мессИи до сих пор не знаком.
- Пути господни неисповедимы… - Мужчина, загадочно усмехнувшись, погладил согнутыми в чашечку пальцами короткоостриженный подбородок, словно под ним была невидимая бородка мудреца. – Зато  Танюшка так верит во всё это! Но, что хорошо – хоть перестала обманывать по мелочам.
- А по-крупному? – не удержался я. – Мне у этих питерских сентологов тоже пришлось побывать. И не однажды. Подлечить подлечили, а врать… стал ещё круче. Правда, я с этики от них убегал. Пару раз. – Ухмыльнулся я в ответ собеседнику.
- Так, значит, это был ты? – Зигмундович недоверчиво и со сдержанно-восторженной улыбкой слегка отстранился, оглядывая меня через очки.
- Что, я один, что ли, в Керчи живу? Нас там 200 тысяч населения. – Я заёрзал в кресле, чувствуя себя как в детстве, когда какой-нибудь одноклассничек пытался сделать из меня лузера. –  Сейчас этих лже-христов расплодилось везде где ни пОпадя. – Я безуспешно пытаюсь поставить точку, но обнаруживаю, что лишь забил очередной гвоздь в больную для меня тему.
– Она и меня и бабушку туда теперь тащит. – Продолжал, как ни в чём ни бывало пожилой врач, снова отвинчивая гербовую крышечку на волшебной фляжке.
- Чем бы дитя не тешилось, лишь бы дурью не дозировалось. – Поддержал я соседа. – Алкоголь – другое дело.
- Согласен. – Врач спрятал в карман мини видеоплеер и  разлил по 50 грамм. – Дочка с внучкой вместе ходили в сауны на очищение. Посвежели! Как подружки теперь выглядят. Вот и думаю: мне, что ли, пойти почиститься, пока деньги не разлетелись после рейса?  Будем здоровы!
– Согласен. – ПринЯв «на грудь», я меланхолично стал пристёгивать  ремень. Что-то  не давало мне покоя.
2. Ремикс
               Напрягаю память. Вспоминаю, как я в Питере парился на очищении с красоткой-регистраторшей Терезой Л. Она была в курсе всех моих отчётов и, когда я уже собрался уезжать, подошла вплотную, взяла меня за руку:
- Ой, - говорит - хоть подержусь за своего святого!
   Я не отстранился, но и не стал выяснять в чём дело. Приятная девушка. Подержались, попрощались. Так получалось, что раза четыре подряд мы в парилке оставались один на один и дошутились до того, что она однажды разоткровенничалась и рассказала мне свою историю; как подсела на наркотики ещё в школе и как православный батюшка помог ей остепениться, но бывали и срывы. Здесь же у неё всё в порядке: даже замуж недавно выскочила за спортсмена.
- А как с христианством? – спрашиваю – не считаешь себя вероотступницей?
- Ни в коем случае, Паня. Я ещё больше христианкой стала. Здесь я на работе, а там как дома.
Меня такой ответ слегка утешил. Но в следующий приезд, когда на дианетическом одитинге*(*специальная форма консультации, граничащая с парапсихологией) я стал рассказывать о своих глюках в парилке, меня перенаправили на более дорогую услугу, не уведомив о её стоимости. И – плакали мои трудовые 12 тысяч рубликов за каких-то пять часов прояснения слов с помощью приборчика и тематического опроса. Их сняли с моего счёта в оплату специалисту более высокого класса. Я, хоть и понимал, что нестандартную ситуацию просто так не разрулить, но денег стало жалко. Поднял бучу. И мне вернули мои пожертвования взад. Сеанс окончен. Разрыв отношений.
   Прошло время. Однажды позвонил, чтобы устроить туда своего оболтуса-сына. И … попёрли деньги. Да такие, что и не снились мне с моими грошовыми доходами. За лето, крутанув только на эфирных маслах 5тыс.$, я треть суммы потихоньку от жены отослал из Сочи в Москву. Поехал восстанавливаться. Выписали мне этическую программу, прошёл. Сына оформил в Питерскую организацию мозги вправить. И сам давай дальше одитироваться. До этого со мной работала Даша Соколова – лучший дианетический одитор мира за 1999 год среди малых организаций. Но и она на мне допустила промашку. Дело в том, что, когда заканчивается каждая полуторо-двухчасовая сессия одитинга, одитор (специалист по одитированию) предлагает человеку, перед тем как открыть глаза, повспоминать о чём-нибудь приятном, чтобы повеселеть. И я вспоминаю обычно о каком-нибудь отчаянном поступке детства; когда, к примеру, я пронырниваю под крылом сбитого мессершмита у буйков старого городского пляжа, где однажды застрял и погиб мой ровесник. Радуясь, что остался жив, резко выныриваю, фыркая, среди беззаботно купающихся людей. И при этом, конечно же, никому не сообщаю о своём «подвиге». Одитор щелкает пальцами и говорит: «Сессия дианетического одитинга окончена. Можете открыть глаза».
    Так вот. В тот раз, а это было перед отъездом домой весной 2000 года, я, под занавес последней сессии, вспомнил как  плыву среди льдин, моржуясь в начале марта в проливе. Соколова говорит:
- Как вы себя чувствуете?
- Хорошо!
 - Сессия окончена. Можете открыть глаза.
  Вроде всё в порядке.
      Приезжаю домой – спина болит. Я – к бывшей жене. Она медик-массажист. Говорит: «Я ещё с такими случаями не сталкивалась! У тебя синева как от переохлаждения, но не снаружи, а изнутри поднимается». Банки мне поставила – всё чёрное. До меня тогда вдруг дошло; я не представил в конце той сессии, как, выходя из ледяной воды, получаю контрастный шок. Ведь кожа моржей на холодном ветру может разогреваться до сорока градусов за секунды. Весь этот мир – игра воображения. Я же, выходя из виртуального состояния, которым отчасти является одитинг  – не довообразил ситуацию с купанием. Вот и получился застой крови. После этого, летом, и очищение у меня кувырком пошлО.   
     Винить здесь некого, кроме себя самого. Там все, кто не ищет приключений на свой кейс* (*виртуальный «чемодан» с инграммами) идут по Мосту*(*оптимальному маршруту). А у меня любимый конёк – это приключения.
    Итак, осень 2003года. На этот раз меня одитирует молодой парень; Соколова стала для меня недоступна; они там постоянно учатся, повышая этим свой статус. На саентологическом одитинге уж ей бы приборчик точно показал, что клиент, то есть я, ещё не готов  завершить сессию. Но одитинг дианетический на порядок дешевле и поэтому проводится без е-метра*(* специализированный прибор, типа индикатора лжи). Даже у мастеров бывают проколы.
       И вот Олег, перед тем как щёлкнуть пальцами, говорит: «Сейчас файл-клерк*(виртуальный поисковик на траке памяти) выдаст инграмму* смерти» (*момент бессознательности, содержащий физическую боль или болезненную эмоцию). И понеслось… Я вижу себя сразу в двух точках смертей под пытками. В деревянном кресле с высокой спинкой сидит  седой, но не старый мужчина в длинной окровавленной холщовой рубахе. В обе руки, посередине меж локтями и запястьями, вбиты медные гвозди с широкими шляпками прямо в подлокотники. На спинке кресла над головой узника написано =1505=, причём единица размыта, а сотенная пятёрка иногда похожа на двойку. Одитор приказывает файл-клерку двигаться в начало инцидента. Возникает картинка средневекового боя. Я ору: «Не сдавайся!» При чём знаю, что говорю на иностранном, но всё  звучит как через переводчика – на родном языке. Мы в окружении врагов и нас осталось мало. Я – войсковой священник – капеллан. На мне – мягкий кожаный доспех, в который вшиты тонкие металлические пластины слегка внахлёст. Очень удобный, достаточно лёгкий и прочный. Но жёсткий удар тяжёлого копья в солнечное сплетение выбивает меня из седла. Под одеждой чувствую горячо-растекающуюся кровь. Меня волокут куда-то двое. Слышу слова опознавшего меня предателя: «Это он!». Когда пытают инструментами, вздевают на дыбе, сажают на кол – я экстериоризируюсь и вижу всё происходящее с моим телом из-под потолочных балок, зависая сверху. Одитор продолжает искать ключевую инграмму. Чувствую и вижу себя умирающей рожЕницей, которая тут же реинкарнируется в собственном ребёнке, но и ребёнок тоже умирает. До меня доходит, что свет, который видит умирающий человек – это отверстие влагалища.
     А что же тогда аборты?  Приветы из  реанимации?..
      Одитор:  «Сейчас файл-клерк выдаст самую раннюю инграмму смерти на траке». Я стою перед огромным экранным стеклом космического корабля. В нём – наша планета. И уже я сам, узнав космический объект, мысленно называю его: «Это Он!». Тут же происходит беда…
       …Вижу капсулу потерпевшего аварию звездолёта, лежащую в неглубоком тропическом подводном каньоне первичного океана Земли. Я отдаляюсь от снаряда в виде духа, потерявшего своё материальное тело.  Теперь моя энергомасса, как и душа, идентифицируются с телом живой планеты.
        Олег всё делает по стандарту – не отклоняясь на поиски мелочей, так как это пройденный этап. Я пью витамины и плотно питаюсь в перерывах. Он –  продолжает «бомбить» по «всплывающим» инграммам. 4 интенсива – это 50 часов тяжелейшего труда: у меня – над собой, у него – с клиентом. Вечером уезжать. Хоть сегодня я съел витаминный паёк, рассчитанный на целый интенсив, его явно не хватило, так как побаливает голова будто с похмелья. Значит в организме выгорели запасы витамина Б-1, с помощью которых происходят метаболические перестройки.
        Меня на Московский вокзал приходит проводить Максим - мой 25-летний сын. Ещё есть время покормить студента и прогуляться по вечернему Питеру. В МакДональдзе на Невском заказываю  кофе. Помогает.
Что особенно поразило наутро, когда я приехал в Москву – это отсутствие постоянно меня преследовавшего с 15-летнего возраста кашля курильщика. Хоть в 26, женившись, я бросил курить насовсем, кашель меня бросать не захотел. Он со мной сросся, соозвучился. А тут – иду по утренней столице, и в горле – ни першИнки. Лёгкость такая, что… уж не умер ли я?
     Сходил в сауну на Новослободской, думаю; надо хоть свечек поставить за вчерашних покойников. Напротив метро есть храм. Подхожу к иконе Николая-чудотворца и – глаза на лоб: так это ж вылитый персонаж из моей вчерашней баталии!
    Обычно все св.Николаи изображаются старцами, а здесь – точь-в-точь как тот, что в кожаных доспехах. Эту церковь посещаю впервые… украсть образ было негде.
          И тут я не выдержал. Хоть знал, что после одитинга психике полезно дать безалкогольные каникулы, всё же пошёл в пивнушку. Ледяное «Балтика №9» возвращает меня в реальный мир. Привычное першение в горле свидетельствует, что нахожусь  в своём родном теле, а не в виртуальном. А так же и о том, что не все инграммы выдал нам вчера умница файл-клерк. Иначе бы и зубы от авитаминоза посыпались.
Мой старейший друг по делам керамическим Александр Ф., (кстати, тоже большой любитель молоденьких женщин) подобным способом проверял, насколько ему удалось вылечить свой застарелый простатит. Он после каждого цикла иглотерапии, по совету своего лечащего врача-народника деда Семёна, на следующий же день выпивал кружку пива вдогонку за парой стопок ядрёного самогона. Дед Семён когда-то шкипером морячил на Дальнем Востоке, где и обучился всем премудростям этой восточной медицины из первых рук. Язву желудка с помощью иголок ему в той далёкой молодости вылечил судовой шеф-повар китаец, потомственный знахарь. Он же и поделился знаниями со своим командиром.
…«Чёрные ящики» инграмм, подобно затаившимся минам, могут пролежать в глубинах подсознания всю сознательную жизнь, ничем не выдавая своего присутствия. Но не дай бог в болевой момент жизни кто-нибудь рядом с вами произнесёт слово-рестимулятор… Троянский вирус-имплант минувшей катастрофы оживёт и исковеркает вам жизнь.
      В 2004 году я едва не окочурился от простого фурункула, находясь в командировке.  Поэт и издатель медицинского журнала москвич Гриша Д. меня буквально спас тогда: он одолжил мне, едва знакомому иностранцу-хохлу, необходимую сумму денег и подвёл к своему другу в Склифку. Хирург, удалив стержень, пошутил: «Хочешь заглянуть в себя?» Я заглянул: дыра в руке почти сквозная. Говорю: «Так там же гной остался с двух сторон», а он: «Это не гной. Здесь кости раздваиваются». Шрам-стигмат так и остался…  Гвоздь в виртуальной сценке из одитинга был вбит именно в это место.
        Однако, я так решил для себя в один из болевых моментов жизни: «Главное – хотеть стать лучше. И тогда всё, что ни произойдёт –  будет делаться только к лучшему!».  После одитинга и операции, вернувшись домой, я удивил коллег по народному хору своим обновлённым баритоном.
 Даже Нина М. –  мой пожизненный репетитор по вокалу – сказала, что у меня голос зазвучал, как от природы поставленный. А ведь, судя по картинкам одитинга, горло мне перерезАли не единожды… Ой, где это я?
….– Но на Украине, надеюсь, уже ты меня угостишь! Кстати, в конторе, я так думаю, да-авно всё просчитали, какими маршрутами подешевле от нашего брата избавляться. – Оказывается, это мой сосед Аполинер Зигмундович выводит меня из задумчивого оцепенения с помощью свеженаполненной рюмки пахнущего настоящими клопами французского коньяка. – С мягкой посадкой, дорогой!
……………………………………………………….
       Из Вильнюса, распрощавшись с литовцами, эстонцами и комфортом, летим на допотопном винтовом АН-24 в Одессу-маму. И никаких тебе утеплённых рукавов к выходу, а прямо на снег в чём есть. Мои африканские шорты и безрукавка не удивляют персонал аэропорта, хотя  мне от этого теплее не становится. Вместо свитера и джинсов, как у людей, поверх ручной клади у меня лишь небольшая африканская арфа-балалайка типа банджо, купленная в последний момент в аэропорту Абиджана. Благо, у доктора в просторном рюкзачке оказалась лишняя матерчатая куртка. Пожилая вахтёрша-пограничница махнула было рукой: да проходите же, всё в порядке. Однако, через пару минут, краем уха услыхав, что мы с наличкой, спохватилась и потребовала с меня разрешения на провоз сувенирной продукции. Зелёная двадцатка решила проблему прямо на месте.
   Впереди одесситы нам придумали ещё одну ловушку: или платите налог, ребятки, всего-то по полторы-две тыщи зелени в кассу, или по полтиннику в лапу – и вперёд. Мы же ваших деклараций насчёт заработка за границей как бы и не видели. Естественно, моряки зашелестели по карманам, передавая «взносы» по цепочке. Повестку из налоговой, уже находясь дома, я, тем не менее, получил:  сообщили-таки...
         Но для россиян-калининградцев на этом сюрпризы ещё не закончились. Им предстояло лететь в Москву через Киев со всеми вытекающими…

3. Приехали
Наличие в карманах около 19 тыс. долларов, да ещё в разгар кризиса, не только приятно возбуждает, окрашивая эмоции всеми цветами радуги. Такое обладание накладывает и чувство ответственности. Даже третий механик затаился и не пьёт лишнего. С доктором прощаемся в суете,  едва успевая  остограмиться напоследок у буфетной стойки. Ему на посадку. Мы обмениваемся «мылом»* (* интернет-адрес). Прощай, док!
            Здравствуй, Украина!
            Потеряв из виду калининградцев, габриэльцы держатся кучкой. Скоро должна подъехать «Альфа» на двух машинах - везти нас по домам. Это стоит почти по 200 зелёных с носа. Но все безоговорочно согласны с предложенным стармехом вариантом. Уж лучше, когда менты охраняют, чем наоборот…
          Недоверие к людям в форме и ко всему, что творится в провластных структурах, я почувствовал по воцарившейся в салоне уазика тишине, когда подъехали к Запорожью.
        Сразу после слов одного из охранников с «калашом» под мышкой:  «Поворачивай по объездной, Паша. Поедем через старый бетонный завод»  –   наши ребятки, балагурившие кто о чём, вмиг притихли.
         Однако, сопроводительная охрана оказалась на высоте. Объездная – гладкая, без ледяных торосов. На каховском рыбном рынке угощаем своих подуставших центурионов плотным ужином. Ведь они выехали из Севастополя ещё утром. Стармех и электромеханик на легковушке дальше едут через Мелитополь одни. А мы – прямиком в Крым; туда, где кончается снег и ровно через сутки начнется Новый Год. Год, который можно будет провести среди родных и близких, иногда поглядывая на развешенные по стенам кусочки Африки.
P.S. Cовпадения случайны
2010 - 2023г.г.