Внимание! Есть в наличии несколько печатных экземпляров данной книги. Твёрдый переплёт. Продаю поштучно. Обращаться по электронной почте ynazar@mail.ru
***
Учебка в армии – это ремесленное училище в жизни гражданской. Первый шаг к неизвестной грандиозности. В советской армии это период в полугодие длительности, отведённый обучению основам ратного ремесла или прикладным дисциплинам: строевая, физическая, боевая, политическая подготовка, теория уставов, практика применения. Освоив военную специальность до третьего разряда классности, солдат «деревянным дембелем» направляется служить Родине на определённом боевом посту.
Войска набирают рекрутов в соответствующие учебки, по окончании учебки войск связи курсант мог попасть куда угодно. Связист востребован повсюду, как оператор телефонного коммутатора стройбата, так стационарного Узла Связи или комплексов радиолокации РВСН, насквозь прощупывающих недра, атмо... и гидросферу Земли.
Связь – основа управления войсками!
Самаркандская бригада связи насчитывала состав из семнадцати рот, включая приписанные к полигону. Школа прапорщиков, три батальона учебных подразделений и роты постоянного состава. Одномоментно обучала военному делу один призыв, на первичном уровне организуемый сержантами, остававшимися с предыдущих наборов призывников. Служба позиционировалась Уставом ВС, не отличаясь броскими вкраплениями дедовщины. Межличностные отношения обуславливала социальная справедливость; привилегированность и панибратство сведены к минимуму. Наряды в порядке очереди, наказания и поощрения по мере выявления способностей. Эгоисты или витавшие в облаках организмы приземлялись мгновенно.
По окончании учебного курса преизрядно проявившим себя солдатам жаловали звание младшего сержанта.
Сержантский состав это опора руководства в нормах применения устава. На первичный уровень командования отбирались курсанты, показавшие талант в ходе учебного процесса. В расчёт бралась боевая и политическая подготовка, первой очередью спортивные показатели и лидерские качества. Личностное рвение к управлению военным коллективом я смог бы открыть у одного-двух сержантов, в основе же непримиримыми властителями низов назначали просто крепких и достаточно головастых парней.
Семнадцатая рота занимала верхний этаж казармы. Внутреннее пространство вместительно, койками стеснено не как в предыдущей, и потолки высокие. Обстановка согласно табеля: на входе тумбочка дневального, справа Красный уголок, зарешеченная арматурой оружейка, туалетный блок из латрины в шесть бойниц и дюжина рукомойников. Слева бытовка, ещё пара комнат, включая кабинет командира роты, далее обширный зал. Наш кубрик в углу: полтора десятка двуярусных панцирных кроватей, табуреты, прикроватные шкафчики. Естественное освещение в два окна, фрамуги на проветривание. Личным составом рота пока не укомплектована, но закоренелая вонь мужским потом, втёртого в интерьеры помещения поколениями пацанов, непривычно свербела в носу. Хотя на ощущения простора лёгкий смрад почти не влиял.
Без мелочей, ничто не настораживало...
По прибытии, новичков втиснули в шеренгу построения. Проведя поверку соответствия, прибывших загнали в бытовку, имевшую четыре прикрученных к стене стола наподобие гладильных досок. Табуреты, зеркала, розетки, утюги – ничего лишнего. По-иному говоря, отгладился на скорую руку, подшился, покрасовался перед зеркалами – всё, вали наружу, не мешай рожи корчить другим...
Настал час лепить из массы юнцов воинское формирование. К присяге четвёртый взвод предстал следующе: «замок» сержант Пиваваренок, «комод» младший сержант Бояркин – первые мои командиры. Арис воеводил взвод и первое отделение, Артур второе. По звеньям нас раскинула география: европейцы и кавказцы в первом, дальневосточники, сибиряки и азиаты во втором. Деление по факту существовало, но большей частью всё делалось сообща – вот и сейчас с надзором сержантов пополнение обозначалось шевронами, погонами, петлицами, кокардами и... простите за неприличное аканье – «мандавошками»...
Скабрёзный позывной имели эмблемы войск связи. Общевойсковая: сижу в кустах и жду героя; водительская: хочу летать, но тянут яйца; на петлицах связиста «мандавошка» – по мне необидная. Тем более, стажёр из училища назвал эмблему связи «пчёлка». Символика связистов мне нравилась: призванная дрожать врагов красная звезда на расправленных крыльях в центре, и радиоволны вразлёт. Жёлтые литеры СА прекрасно сочетались с чёрного цвета погонами, петлицы с золотистыми эмблемами рода войск, а шеврон вообще своеобразный герб Войск Связи...
Погоны нашивали по уставу. Задняя кромка с заступом на спину, и с наложением на фабричный фальшпогон. На левом рукаве шеврон – отмер от плечевого шва военным билетом. Петлицы с эмблемами на лацкан воротника обмундирования по нижней кромке. Пуговицы на шинели стопорили сквозь ушко сапожным гвоздиком, они служили декорацией и использовались в качестве повода к получению внеочередного наряда за нечищенность. Сплюснутая как после удара лбом об стену кокарда украшала треух, многими, в том числе мной, соразмерно ушитый в подкладке, чтобы не вращаться на стриженом черепе от каждого резкого движения или дуновения ветра.
К примеру, Чумаков Олег полгода мучился с шайбой шестидесятого размера. Формовал, стягивал подкладку и ушивал, но ушанка висела как сковородка на тыне – «кругом» не выполнишь без приключения. Шапку ему выдали соразмерную, но она упорхнула на первой неделе. Мычал боец: сидел в общем туалете, отваливал домашний харч, а залётный обалдуй рванул с головы. Пока лишенец натягивал портки, от вора след простыл! Старшина роты провизжал, что не может просёра служить без головного убора, так как должен отдавать честь! И выдал шайбу не востребованных параметров! Краниолог из меня никакой, но даже войска связи не имели таких громадных голов, и на череп какого боскопа шили головной убор непонятно...
К слову, обсмеивался случай, как один дергач рванул с духа шапку и припустил стрекача, а позже вместо лавровой солдатской кокарды рассмотрел офицерскую звезду в овале из золотых лучей. Тени своей потом шарахался...
Молодые солдаты крутились у зеркал, рассматривая боевых самцов, взрощенных своим рабоче-крестьянским родителем. Каждый мог топить вражеские корабли в пятнадцатикопеечном игровом автомате, стрелять зверушек в тире... в каждом пятая группа крови, косая сажень в плечах, черепа блестят как яблоки вощёные, лица скоблёные, тела упругие как рессоры от трактора Беларусь: бойся же, враже, «советской военной угрозы!» Но зеркала отражали тощие мослы, как кроличьи тушки на мясном привозе!
В декаду истощалые донельзя солдаты страны советов подгоняли костлявые очертания под статный рельеф обмундирования, которое размером больше, чаще всего, и как не утяни складкой на спине, пучилось мешковиной от первых телодвижений. Ко всему, званый «деревяшка» поясной ремень из линолеума требовали супонить истолько туго, что трещали кутикулы, если было желание засунуть ладонь... Грызи потом болящие заусенцы...
Так безликая масса обличалась в легко распознаваемый армейский гардероб со знаками воинского различия на парадных мундирах и хэ-бэ. Распашные сермяжные рубахи повседневного ношения попадались в трёх оттенках. Лучшая горчичного цвета «песочка» приятна наощупь и в комплекте с нательным бельём достаточно тёплая в зимнем климате юга. Другие образцы медного и оливкового оттенков звали «стекляшками». Согласно артикулу хлопчатобумажные («хэ-бэ» выдернуто отсюда), но всё же отличались добавками изрядной доли синтетических волокон. Стекляшки выделялись еле уловимым отливом, пока новые, не теряли упругости от частых стирок, не снашивались дольше и выцветали как будто бы меньше...
Обмундирование должно быть подписано. Я овладел почерком на редкость каллиграфическим, потому многим пришлось расписывать форму. Что не трудно или зазорно. Писать требовалось фамилию, инициалы, номер военника и порядок номера роты. «Писать» – косноязычно, правдиво будет сказано – «травить»: в концентрированный раствор хлорки макаешь спичку и мелким штришком выводишь символ. Быстро сохнущая хлорка вытравливает коленкор до белизны пшеничной крупчатки, контрастируя на внутренней стороне униформы до полного износа. Никакая стирка такую надпись не уничтожает. Если в спешке учебной тревоги спутаешься, натянув чужое – невелика проблема! Позже легко сможешь найти пропажу, когда твоё прихватят отнюдь непреднамеренно. Бывало и такое порой, осмелюсь доложить, и довольно часто...
Премудрости травления преподал Бояркин. Пиваваренок шнырял по одному ему известному делу, забегая в бытовку, по всей видимости, малость отдохнуть и поделиться тонкостями пришпиливания гигиенической прослойки ткани на вороте гимнастёрки. Ситец складывается в два-три слоя и наживуливается по длине ворота крупным стежком. Такую доработку ворота практиковали для защиты шеи от опрелостей или воспалений кожи, получаемых от вечно замусоленного потожировыми выделениями подворотничка. Подшиву часто меняли и ежедневно стирали – за день её ухайдакивали на выброс....
Искусством мелкой смётки солдат овладевал с недели до месяца борьбы с иглой. Набив руку, действие нарастало привычкой, подшиве уделялись считанные минуты. К концу учебки бойцы шпилили материю столь искусно, что стежка снаружи и ужима не было видно – ровная полоска без признака шитья. Отработанный подворотничок просто так не выбрасывали, и применяли чаще всего для глянцовки навакшенных кирзачей – всё в дело...
В первую очередь начальство смотрит сапоги: упрёк, если не чищены, стёрт каблук, портянка не заправлена в голенище! Мотать портянки не умели многие городские – этой премудростью я был не в их числе, хотя числился горожанином. Моя старшая родня мужского пола служила в армиях солдатами, большинством жили в деревнях, были печниками, плотниками и на мышей охотниками, потому сапоги таскали не снимая. Можно сказать, спали в них зело по нетрезвой лавочке... Оставаясь и в мирное время как на войне. Мужики прекрасно понимали, за пределами городской черты лучше нет «русских носков». Прадеды крутили онучи под лапотки, деды обмотки, я же сызмальства наблюдал, как отец опутывал голеностоп суконкой, как её берёг, стирал, сушил, и сам это дело применял. Не совсем, как требовалось в армии, но смысл один – ноги сберечь.
Портянку не скомкаешь и в туфлю не сунешь как носок вонючий. Сушили естественным проветриванием: мотали вокруг голенищ, и оставляли на ночь возле табурета. Есть в армейском быту такое понимание: сапоги надо готовить с вечера, чтобы утром надевать на свежую голову...
Намотка портянок премудрость невеликая, отнесись халатно – ноги собьёшь в кровь, не заметишь как. В Азии мозоли и кожные болячки – лотерея для северного иммунитета. Любая ссадина может быстро зарасти, однако чаще бухнуть или гноиться начинает – лечить замучаешься. Кожа грубеет, пархатой становится. Свежая суконка – есть наиглавнейшая потребность каждого красноармейца!
А как не вспомнить прягу? Знакомый ветеран куликовской битвы называл так сакральную поясную пряжку, натираемую каждую свободную минуту, каждый перекур или перерывы в занятиях. Пазы и шероховатости звезды выводили гвоздём и швейной иглой, плоскость затирали кошмой, сдобренной зубной пастой, либо абразивом ГОИ. Камень крошили на обрывок кошмы и полировали до отражения... всё должное радовать острый глаз старшины.
Наши спальные кубрики блестели как у кота подвески, были начисто вылизаны, геометрически выставлены, чтобы обзор командира не засорялся неуставным хаосом. Межкроватные тумбы выставлены пеналом, кантики по краю постельных одеял под зависть математику Евклиду. Для наведения прямых углов были припрятаны рейки с ручками, схожие с деревянными мастерками штукатуров. Табуреты вдоль прохода беспрепятственно движению.
В армии каждая мелочь расписана уставом, находится под зорким оком старшины: всё должно быть стрижено под одну гребёнку, свежо покрашено и посеяно песком!
По существу, как и распорядок дня: подъём, зарядка, три приёма пищи и дополнительное чаепитие в праздник, лекции теоретических дисциплин, строевые занятия, физическая подготовка, свободное время для ухода за собой, включая написание писем и долгожданный отбой!
Упорядочивание событий ключевая норма учебного подразделения, с этим свыкаешься быстро. День расписан с утра до вечера – времени на сопли не остаётся совсем. Даже сны первые месяцы не сняться, эмоциональный фон на нуле. Солдатам хочется спать постоянно, но сержантам отбивать подразделение в один приём задора нет. К тому выдумывался дополнительный тренинг.
Тёмное время суток наступает по команде «отбой!» Шути не шути, команда «отбой, 45 секунд!» берёт начало в шестидесятых. На вьетнамской войне американские нехристи применяли напалм с фосфором – наши военспецы долго не могли понять, почему затушенный участок формы возгорался вновь. Химики разложили состав веществ, подобрали норматив. Бойцов начали натаскивать быстро сбрасывать верхнюю одежду. Это оберегало не только от ожогов, но спасало жизнь. Позже наработки приравняли к одеванию и негласно ввели в обиход муштры советского солдата. Вдогонку, однажды один ретивый военачальник муштровал личный состав, видимо жёг спички и заметил, что спичка прогорает самое долгое за сорок пять секунд, и это удачное неуставное положение прижилось.
Если была надёжа, что «отбой» звучит ровно в 22:00, а «подъём» в 6:00 – информация неверная! В учебках эти вводные чередуются ежеутренне и ежевечерне, и вырабатывают устойчивое отвращение! Притом «отбой» сопровождается правилом «три скрипа»: скрипнули койки три раза за три минуты после отбоя – скачки заново. И каждая сержантская прихоть вуалировалась требованием устава – устав непреложно суров, ты низложен!
В результате изматывающего тренинга на измученные войска нападал быстрый и глубочайший сон! Иногда мыслишь, просыпаясь – не засыпал вовсе. Едва лёг, глубоко вдохнул, выдохнул – провал по мановению волшебной палочки. И вдруг «рота, подъём»! Куда ночи девались?..
Впрочем, случалось, очнёшься за минуту до побудки и вслушиваешься в подозрительную активность на входе. Нечто бубнит дневальный, по мраморной крошке цокают победитовые копыта дежурного по роте – в голове чуйка: «Ща заорёт, гад!» Нежить подушку времени не остаётся, готовишься – точно: тишину режет вопль «рота, подъём!»
«Разрази меня гром, если эта ваша штука не прочищает мозги лучше, чем виски!» – феноменально высказал не убиваемый ковбой Билли Кинг из «...капуцинов»...
Были ночи, курсачи терпели издёвки дежурных сержантов. Выразительный ротный бабай Серик Байтенов рвал голосовые связки: «Рота, падъём, ёкарный бабай! На взлётке становись, форма одежды номер раз: кальсоны и противогаз!» Выстроив войско, правда, без противогазов, отпевал: «Что столпились? Не спится вам? А я бы поспал!» Засим хитро щурился и скрывался впотьмах казармы. Как стойкие оловяшки мы тщетно смотрели вслед. Сержанты нас жалели: «Отбой, ложитесь, идиоты!» – а Байтенова погоняли вдогонку тем же «бабаём», но уже не мистическим «ёкарным», а подвергнутым телесному насилию!
Хотя, если начальник не ругается матом, то это даёт повод задуматься о соответствии занимаемой должности!
С утра другая напасть: «Рота, подъём! Форма одежды №2! На зарядку становись!» Натянул галифе поверх подштанников, снял последнее неглиже (зимняя бумазея была за праздник, чаще выдавали летний нательный фуляр), ноги запутал портянками и пихнул в сапоги. Полуголым бежишь на плац и теряешься в построении, выдумывая, в толпе теплее. Судороги начинаешь гонять, пока проскакиваешь пролёты лестничной клетки. Период зимний, до сини свежо, озноб по всему телу с копчика до темени – ситуация патовая: ни прыжками разогреться, ни вернуться. Климат чудодейственен: мёрзнешь в одночасье, едва скинул исподнее, а температура окружающей среды – тьфу, для родных краёв. Бояркин тоже стучит зубами. Зима ему первая, от дальневосточных морозов отвык, теперь вот с нами к трясучим азиатским утренникам приживался.
Короткий осмотр, все в наличии – пробежка вокруг аллеи. Полчаса. Арис, между прочим, всегда в кроссовках, получал удовольствие, в отличие от войска, мучавшегося в кирзачах. Затем спортгородок, упражнения по команде. Спортплощадка укомплектована перекладиной, лестница горкой, ко;злы, брусья, полоса препятствий, две длинные параллельные трубы для упражнений с прессом, врытые в землю специально на разной высоте. Ну и бесконечный ряд кустарно сваренных гимнастических приспособлений для желающих потягать блины, гири и другие тяжести...
Первые недели я резвил на зарядках в общем строю. Ослабленный организм вертался к жизни, адаптировался к погоде и особенностям климата. Восстановление шло в бегах, ничьё самочувствие никого не занимало, вот и я не плакался. Всечасная занятость и ежеминутные суеты вызывали боль в конечностях по вечерам и ночам, но даже в тех тяжёлых условиях замкомвзвода взял меня на карандаш как «выполняющего положенные нормативы»...
Подгрызая гранит наук, в гуманитарных дисциплинах лавров я не снискал, за технические успешно получал трояки, но физическую культуру приветствовал всячески во всех проявлениях. Дружил с брусьями и перекладиной, подростковые годы занимал спортивными секциями. Так что бегать-прыгать умел, на снарядах кувыркаться получалось: подъём переворотом, замок, выход силой на одну, обе руки, склёпка и на брюшных ремнях крутил мало кому дававшееся «солнышко». Словом, тот ещё ухарь!..
Физический норматив для спортивного ПТУ-шника не бином Ньютона, но после болезни давался впритрудь. В дороге я изрядно ослаб и веса сдал килограммов десять. Смотрел в зеркала – дистрофик, кожа да кости. Мышц никаких, живот липнет к позвонкам как у йога индийского – такая досада! Как на ногах стоять ещё получается?
А где силёнок набраться прежней формы достичь?
Если дома подъём переворотом на турнике я крутил десяток на-гора, сейчас на пробах физических возможностей провернулся раз семь. С лихвой, а слабый показатель оправдала вялость организма и тяжесть кирзовых сапог – они гирями пудовыми казались. На перекладину вышел в обе руки, и через выброс ногами пружиной заперся в «замо;к». Кросс на километр пробежал на значок второго разряда. Дома быстрее рысачил – физрук расхваливал.
В принципе мало кто умел кувыркаться на снарядах. А может быть и потому, что кирзачи тяжёлыми казались?
Вспомнив тяжесть кирзача, перед глазами возникли немерного размера ноги одного сослуживца. Гарный хлопец из глубинки Сумской области имел необыкновенно большие стопы. Даже не стопы, ласты настоящие. Многие военачальники обращали внимание на шеренгу солдат, в которой своими нестандартными пропорциями выделялся сельский парубок. Шеренга выстраивается, носки сапог по линии – Сашка наверняка полкорпуса вглубь. Команда сержанта равняет шеренгу на видимость груди третьего – гамаши бойца выпирают на вершок вперёд. Умора! Воина с такими данными стали запихивать вглубь строя.
Так вот подтягивания, подъём переворотом некоторые делали, особые способности выявили у одного меня. Многие рекруты из сёл, к физическим нагрузкам должны быть привыкшими, но наличие силы и залихватской дури не всегда приводит к умению выполнять сложные гимнастические упражнения на спортивном снаряде.
Волей-неволей сверкнул я вовремя, поскольку через малое время подоспело предписание командира роты о выделении двух человек на должность дезинфекторов. Выбор замкомвзвода пал, в том числе, на меня: «Этот умеет многое и в тренировках нуждается меньше других!»
Со вторым трутнем выбор также не составил труда, назначили «старого» солдата Волошенко Игоря. Было ему четверть века отроду, низкорослый, слегка одутловатый, с заметно выпиравшим, кажется подвешенным животом. Отсрочками и уважительными причинами ему почти удалось дотянуть до двадцати семи лет, но опомнился военком и притянул на службу. С высоты житийных лет Игорь кощунил вдумчиво и внешне представал малоулыбчивым таким рассуждалой. Потрепать языком любил не меньше замполита, с сослуживцами якшался свойски, чаще отечески и знатока жизни из себя не корчил. Сержанты не гоняли взводного «деда» как молодого естественно из уважения, потому и поставили вторым дезинфектором.
Обретённая должность освобождала нас от утренней зарядки и вменяла обязанность ежедневной дезинфекции всего общедоступного, чего могли коснуться грязные руки бойцов семнадцатой роты. С подъёмом подразделение бежало заряжаться в спортгородок, дезинфектор хватал «ведро в зубы» и мчал в санчасть. Возле санчасти собиралась очередь «сачков», фельдшер разливал из санитарной бадьи дезинфицирующую жидкость. Смоченными в реактивной и едкой для рук субстанции тряпками мы протирали потенциально «заражённые» места казармы. Остатки утилизировали в писсуары и лохани, называемые «чашагены» (чаша Генуя – это распространённый напольный унитаз, над которым седалище выдерживается на весу). В завершении ведро ополаскивали дважды.
К часу полной зарядки личного состава и возврата в расположение роты, мы успевали сделать всё, даже чётко выполняя возложенные обязанности. Ну, а сколько раз я «просыпался» лишь к построению на завтрак – промолчу. Обязанности дезинфектора водилось исполнять в сонном состоянии, лёгкого анабиоза и даже каталепсии, так что мне, сочти как ленивому коту, подвалила масленица.
К тому же, по окончании курса дезинфекторам семнадцатой роты объявили благодарность за лучшие показатели по заболеваемости: по данным медсанчасти, больных из нашей роты насчиталось меньше всех. Зато сослуживцы не преминули выговорить: «Мало лоботрясничали полгода, так ещё благодарности за это заполучили!»
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/06/13/917 > Строевые зарисовки