Бэн

               

                Тихо шелестит прозрачная вода, играя разноцветными камушками. За бесконечностью уснувшего моря садится солнце, заливая золотыми искристыми переливами зеркальную гладь.

                На берегу, у самой воды, сидим мы с братом, маленькие, дочерна загорелые, и  дядя Миша, невысокий, жилистый, с густыми бровями и кудрявой шевелюрой. Рядом с ним застыл изваянием огромный черный пес Бэн.  Мы молчим, очарованные красотой заката.

             Вот погас последний  луч. Темнота опустилась мгновенно, слив воедино землю и море. Только на небе перемигивается россыпь крупных ярких звезд. Мы встаем и медленно идем к дому, расположенному так близко к морю, что в шторм волны бьются в стены. Входим в калитку, бредем по песчаной дорожке, мимо клумб, мимо большого дерева магнолии. Оно усыпано крупными  белыми, будто восковыми, цветами, обволакивающими, одурманивающими своим ароматом.

       На крыльце нас поджидают. Мама, молодая, красивая сверкает белозубой улыбкой: «Пришли наконец, а мы уже начали волноваться!» Бабушка,  сидит в глубине террасы и молчит, чуть видно только призрачное облачко ее седых волос, да вспыхивает огонек неизменной «беломорины». Хозяйка тетя Аня, подвижная, суетливая, ворчит: «Ты, старый, совсем о времени забыл, давно ужинать пора, все уже остыло».

    Все поднимаются, идут на террасу и садятся за большой стол. На ужин – жареная картошка, упругие краснощекие помидоры, пучки душистой зелени. В центре стола – медный самовар, посверкивающий начищенными боками.

     Папа, высокий, с ясными светло-серыми глазами, породистым горбатым носом, располагается во главе стола и подначивает хозяина: «Ну что, Михаил, выяснили проблему происхождения человека?» Дядя Миша что-то угрюмо ворчит. За него говорит мой брат: «Нет, мы не разговаривали, просто гуляли, а потом сидели и смотрели на море. О происхождении человека я пришлю дяде Мише книжку, чтобы он не называл меня вруном. То, что мы произошли от обезьяны, знает весь мир». «Не серди меня, малец, - взрывается дядя Миша, - кто такую ерунду придумал?! Как мы, люди, могли произойти от глупой обезьяны?!»  Он яростно жестикулирует, глаза из-под кустистых бровей недобро сверкают: «Мы произошли от змеи! От мудрой, бесстрашной змеи! Заруби себе это на носу!»  Спор между двумя упрямцами – мужчиной и ребенком – продолжается не первый год. К летней встрече подбираются все новые и новые  доказательства неопровержимой правоты каждого.

    Я сижу на крыльце, запустив ручонки в густую шерсть пса, прижимаюсь к его мощному, литому телу. Время от времени он теплым влажным языком лижет мое лицо, по которому скатываются предательские ручейки слез. Завтра надо уезжать, но так тяжело расставаться с лохматым другом. Он такой добрый, сильный, заботливый.

     Когда море волнуется, и большие бурливые волны с рокотом бьются о берег, мы с братом любим бросаться в прибой, подныривать под встающие стеной тяжелые валы. Нам, бесстрашным малышам, волны кажутся огромными, опасными. Пес бросается за нами и плывет рядом, отфыркиваясь от заливающей глаза и нос соленой пены, то скрываясь под водой, то выныривая на поверхность. На берегу Бэн отряхивается, обдавая нас фонтаном брызг, и улыбается во всю пасть, наслаждаясь нашими прыжками и криками.

    Мы каждое лето приезжали в Адлер к дяде Мише и тете Ане, принимавших нас как родных.  Самым радостным мгновением была встреча с Бэном, черным красавцем ньюфаундлендом. Я весь год мечтала об этой встрече. А приехав, ворвавшись в сад, обхватывала могучую голову повизгивавшего от радости пса.

    Весной мама начинала переписку с тетей Аней, сообщая сроки приезда, чтобы нам были освобождены комнаты. Однажды мы получили письмо от тети Ани, которое заставило меня горько расплакаться. Бэна с ними больше нет. Он не умер. Он ушел. Зимой тяжело заболел. Хозяева пригласили ветеринара. Тот долго лечил собаку, делал ей уколы. И благодарный пес, едва оправившись, ушел к тому, кто спас ему жизнь.