Нам бы не заблудиться в этих кактусовых аллеях ...Высокие колючие монстры - они почти сплетаются вверху, а синющее небо Магриба отчаянно просвечивает сквозь эти нелепые очертания. Листья кактусовых деревьев продолговатые, по их краям, точно растопыренные пальцы на руке соломенного человека Страшилы, растут съедобные плоды - кормусы.
Пальцы, пальцы....В тени кактусов и под их прикрытием от зашкаливающе-любопытных взглядов пейзан ты захватываешь мою ладонь в свою - теплую, крепкую, родную.
Мы приехали в Дуккаля. Так называется одна из марокканских провинций. Пятьдесят километров до берега Атлантики, сто - до звездного Марракеша, двадцать - до ближайшего городка, очень относительного оплота цивилизации.
Деревня на пару десятков одноэтажных, нещадно разваливаюшихся домов. Нет магазина, водопровода, электричества. Название местного оператора связи на экране моего мобильного меняется на строгое " только срочные службы". Здесь, в этой забытой прогрессом деревеньке, рождались, жили и умирали твои предки. Здесь, в доме, который до сих пор пустует на окраине , жил твой прадедушка - владелец всех этих земель и счастливый ( или напротив - слишком несчастный ?) муж тринадцати жен. Сюда ты приезжаешь тогда, когда начинаешь задыхаться в городе, и глотки ароматного дуккалийского воздуха , необъятные просторы пшеничных полей, вид цветущего гороха и ярко-желтых зарослей дикого укропа вновь вливают в тебя оптимизм. То качество, за которое я так ценю тебя и которого очень не хватает мне.
Колючая аллея неожиданно обрывается, я останавливаюсь, глядя вдаль. Если бы не твоя рука, удерживаюшая мою, кажется, оторвалась бы от земли и взмыла бы ввысь, чтоб пролететь вольной птицей над зелеными холмами, то здесь, то там украшенными такими же смешными как наша маленькими деревеньками....
На обратном пути я уже могу более пристально посмотреть под ноги, ю у кривой каменной изгороди я замечаю какой-то чудной нарост на земле около метра в диаметре, по форме он похож на юрту, на ощупь , я не удерживаюсь и ощупываю его, твердый, вроде бы слепленный из глины с примесью соломы.
-Что это?- интересуюсь я
-А это - печки.
-Печки? На улице?
-Ну а что? В них хлеб пекут.
-Даааа,- тяну я - как интересно...
-Самое интересное не это, - ты несколько секунд испытующе смотришь на меня - знаешь, из чего их строят, эти печки?
-Ну понятно из чего,- во мне деловито заговаривает бывалая дачница - из глины...
-Э...почти....Видишь ли, их из навоза делают.
Домашний хлебушек, который с таким прекрасным аппетитом был съеден мной всего каких-то пол часа назад в доме твоего двоюродного брата, заволновался у меня внутри. Хлеб показался изумительно ароматным...Я так вдохновенно хвалила его, запивая зеленым чаем с мятой!
ХХХ
В проеме изгороди, назвать этот провал воротами язык не поворачивается, появляется женский силуэт.
-Что вы тут делаете?- слишком громко , грубо и преувеличенно строго спрашивает обладательница этого силуэта, женщина под шестьдесят в длинном, черном, изношенном до дыр, платье и истоптанных резиновых шлепках на давно не мытых ногах...Ее голова небрежно замотана цветастым платком, сверху напялена давно не стиранная белая кепка с лаконичной надписью АДИДАС, лицо пейзанки сильно обветрено, глаза выцвели, она узнает тебя и улыбается, а я вижу, что во рту не хватает с десяток зубов.
-О, сынок! Ну здравствуй, дорогой! Приехал? Как хорошо! Как там мама, как сестры, братья?
-Все хорошо, все в порядке - с улыбкой говоришь ты , обнимаешь женщину и расцеловываешь в обе щеки. А потом подпихиваешь меня поближе и шепчешь:
-Ну давай, поздоровайся...
Я прекрасно знаю, что простым " салям алейкум" дело не ограничится, мы в Марокко, и пока я не приложусь губами два или, чтоб выразить всю степень моего восторга от встречи,четре раза к оранжевой щеке - приветствие будет не засчитано, а я навеки прослыву невоспитанной грубиянкой.
-Жена? - проявляя чудеса смекалки, спрашивает селянка.- Та самая, иностранка?
Мне всегда казалось, что я сильно отличаюсь от местных : цвет кожи, волос и глаз отлично выдает во мне девушку с севера...Но тебе смешно, и по-этому ты отвечаешь с серьезным лицом:
-Да нет...это уже другая. Третья. Но тоже иноверка. Вот, привез деревню показать, да заодно пусть хлеб печь научится, а то ж ничего не умеет, - ты подмигиваешь мне, но я решаю поддержать игру. Засохшей навозной кучкой решил припугнуть свою впечатлительную русскую жену?!
-Да...- я киваю головой и улыбаюсь.
-Ой, ну так не проблема! Приходи к вечеру, научу!
-Хорошо, спасибо! Я приду...
Ты смотришь не меня и скорее всего вспоминаешь бесчисленные и бесплодные попытки твоей матери и сестер обучить меня приготовлению хоть какого-то марокканского блюда. Попытки, предпринимаемые на хорошо оборудованной городской кухне, к слову сказать...
ХХХ
Мы продолжаем обход бывших фамильных владений. Кое-что еще осталось в собственности семьи, часть земель продано дедом, на эти деньги он обосновался в городе много лет назад, несколько полей самовольно заняли соседи и бессовестно обрабатывают их, снимая по два-три урожая в год.
Кожу холодит свободный, не натыкающийся на бесконечные углы зданий , ветер. Тут ты счастлив, любимый. Ты рассказываешь мне истории из детства. Вот этот овражек зимние дожди заполняли водой, и когда вы с братьями приезжали в деревню на весенние каникулы, то сразу неслись сюда, стягивали с себя всю одежду и неумело бултыхались в нем. Вот здесь, на обочине этой пыльной дороги, вы отыскивали норки скорпионов и старались вытянуть их из укрытия длинными палками. Я обожаю тебя в эти минуты: наружу задорно рвется десятилетний марокканский мальчишка. Мне радостно, что радостно тебе. Но тоска, которую пышно величают ностальгией, оказывается, прячется повсюду, даже в этом спокойном краю, она коварно поджидает хорошего повода, чтоб выскочить и ранить в самое сердце.
Поля, поля, другие поля...Другие цветы, другой запах, другие песни птиц....Где вы, мои подмосковные рощи? Я никогда не думала, что обнаружу в себе такую примитивную чувствительность. Наша дача. Я знаю, что пока я здесь - там развалились почти все постройки, огород полностью зарос, лавочка у забора, усаженного шиповником, покосилась, но на березке, растущей посреди участка, все еще сохранись два глупых имени, вырезанных мамиными маникюрными ножницами...
Я стараюсь спрятать от тебя нахлынувшие чувства. Это было бы слишком жестоко, обнажить их сейчас, когда ты, после стольких лет, оказался в краю своего детства. Но ты - это же ты, кровь моя. Ты поднимаешь мое опущенное лицо и замечаешь слезы.
- Пойдем-ка , я кое-что еще тебе расскажу. И покажу. Тебе понравится. Ну-ка давай пробежимся.
Ты тянешь меня за руки, хлопаешь по попе, тащишь по неровной дороге назад, в деревню, не давая коварной печали насытиться моей слабостью....
Мы вновь оказываемся у деревенской околицы.
-Помнишь, что это за дом?
-Да. Прадеда твоего. Слушай, а что, в этом доме после дедушки никто так и не жил?
-Нет, тут жили люди...я как раз хотел тебе рассказать...Тут новая подруга твоя жила. Хафида. Та, к которой ты собираешься идти хлеб печь...
ХХХ
Вмолодости Хафида не была ни умницей, ни красавицей. К тому же в чертах ее лица и свойствах характера даже неграмотными обитателями деревни читалось что-то совершенно мужское. Таким всегда трудно с замужеством, но силища мускулистых рук женщины, когда ей уже перевалило за сорок ( или за сорок пять, кто знает? Когда она родилась , свидетельств о рождении не выдавалось) все-таки привлекла одного жениха : бедного соседа - вдовца с восьмилетней дочкой на руках. Сильная женщина будет хорошо работать в поле.
Вначале жизнь молодых задалась очень хорошо, наш дедушка даже дал им разрешение поселиться в своем доме, потому что жилье все равно пустовало. Но вскоре Хафида поняла, что жить одной ей было лучше, веселей было жить. Первой под раздачу попала падчерица - противная была девчонка, работать в поле не хотела и по дому помогала с неохотой, да еще ее нужно было одевать и кормить, тратя в никуда такие редкие в семействе дирхамы. В один из дней девочка нехотя стирала одеяло, встав на колени у колодца. Колоцец тот был простым, хотя и широким отверстием в земле, ни загородок тебе, ни крышек. Спихнула ли ее мачеха, или бедняжка сама потеряла равновесие, но жизнь ребенка ее оборвалась. Полиция удовлетворилась объяснениями Хафиды, муж потосковал, но " Бог дал - Бог взял" и жизнь супругов продолжалась. А спустя месяц злой рок ( или все-таки злой умымысел мужеподобной женщины?) освободил ее и от мужа. Тот погиб абсолютно при аналогичных обстоятельствах - одеяло,черная яма колодца в выжженной солнцем земле и жена , находящаяся позади. Вдова вновь поведала комиссару ту же историю, завывая и царапая себе щеки, вновь ее ни в чем не заподозрили, она покинула большой дедов дом и вернулась в свою хибару за полуразрушенной изгородью, где и живет по сей день....
ХХХ
Я молчу...Образ старухи с грязными ногами четко встает перед глазами....Вместе с деталькой, на которой я не сфокусировала взгляд во время нашей недолгой встречи. Черное платье ее было повязано веревкой....А за поясом «притулился» здоровущий серп....
- Ну что, дорогая, замолчала? Пойдешь учиться хлеб печь или не стоит? Давай до города подождем, там мама научит, если ты так уж вдруг захотела.
- А почему ее не арестовала полиция? А если это правда?
-Да кому охота с этим возиться...Всем по фигу...Но в деревне люди уверены , что это она их столкнула. И ничего, живут рядом...
-А если она еще кого-нибудь... в колодец? Или по шее серпом своим?
-Ну так ведь больше никого не тронула! Что , испугалась? Не пойдешь?
В твоих глазах опять проглядывает ирония. Проверяешь меня на прочность ?
- Ну прочему же...пойду!
Но теперь только с тобой!
ХХХ
Дом будущей инструкторши и по совместительству «убивице» мужей и детей поражает мое воображение.
Начнем с того, что полов нет в помине. Под ногами та же земля, что и во дворе. Дверные проемы всех помещений дома, а он построен буквой П, занавешены тряпками, оконца, которые лучше назвать просто дырками в стене, выходят только сюда - в пыльный утоптанный двор без единого деревца или травинки. Кухня ...ну, пожалуй от кухни тут только название, говорящее о предназначении этой каморки. К одной из стен прилажено нечто вроде стола, сляпанного неизвестно из чего и обложенного разнокалиберным кафелем. Он сплошь уставлен банками, пакетами, пластиковыми бутылками, глиняными горшками и прочими емкостями. На полу - чан с водой, еще несколько горшков и кувшинов и газовый балон сo скромненькой комфорочкой сверху. По другую сторону от "рабочей зоны" - " зона столовой". Это - пластмассовая циновка с оборванными краями на полу и несколько пожухлых от времени подушек. Здесь, как я замечаю, все уже подготовлено для проведения мастер-класса. Ужасающих размеров глиняное блюдо, алюминиевый чайник, несколько свертков и две свечи в бронзовом подсвечнике. Этот подсвечник кажется явно чужим, потому что бесповоротно старинен и красив. И откуда только он взялся? Не иначе как сувенир из дедушкиного дома....
Хафида все в том же черном платье, но босиком. В домах, даже "бесполых", не принято ходить в обуви.
-Ну что, начинаем? - подмигивает она мне,- а ты-то сынок, зачем пришел? Мужчине на кухне не место.
-Да я в уголке подожду. Она же плохо понимает. Переводить буду.
- Ну и ладно - местами заржавевший серп теперь закреплен поясом фартука, но по-прежнему болтается сбоку,- Теперь смотри...Берем кило дель гмых, нос кило дель форс....
-Что это "гмых" ?- испуганно спрашиваю я тебя, когда мое ухо улавливает назнакомое название.
- Это мука. Пшеничная. Но твердая.
-Как - твердая? Это ж мука!
Хафида высыпает на блюдо загадочный гмых. Мука едва заметно темнее обычной, а на ощупь - не так мелко cмолота.
- Это же мука грубого помола!- осеняет меня.
-Теперь немного соли, потом - щепотка дрожжей - надо совсем немного, спроси в магазине "ашрат реаль хмира" - а крестьянка –то при всей своей неграмотности и криминальности объясняет очень даже внятно - теперь добавляем воды. -Давай, лей, а я перемешаю...Видишь, вода не горячая и не холодная...Все, хватит. Теперь будем месить. Ты будешь! Смотри, как я делаю !-
Хафида поудобней усаживается на циновку и твердыми движениями начинает наминать очень даже приличный ком теста.
-Поняла как? Ну, давай!
Вообще-то месить тесто мне не в новинку, я собираюсь показать марокканской крестьянке, как это делают в России, типа мы тоже не лыком шиты, но руки почему-то начинают увязать и слабнуть...
-Зайка, я покурить выйду? Ничего?
-Ничего, давай - уже задыхаясь даю я разрешение...
-Теперь меси по-другому - говорит Хафида, а я замечаю, что капелька пота с моего лба плюхнулась в тесто, - как будто белье стираешь...Ну, давай, давай! А я тебе пока историю расскажу...про верблюдицу.
Мышцы рук начинают побаливать. Но бросить не могу. Русские не сдаются! Тем более в магрибских деревнях. Я продолжаю....
-Жила тут у нас семья одна - заводит Хафида со странными подвывающими нотками в голосе- хорошие люди были, муж, жена, дети. И была у них верблюдица. Жена ее очень не любила и частенько колола шилом. И решила верблюдица ей отомстить.Они же уууумные, верблюды....Однажды поехал муж на базар, привязал животное у входа и пошел за покупками. А она отвязалась и побежала домой. Хотела жену убить, пока та одна осталась.( Карие глаза рассказчицы плотоядно блеснули). Увидела жена, как через поле к ней верблюдица несется, и все поняла. Схватила детей и бросилась бежать к колодцу. ( Нет, ну у нас сегодня определенно день колодцев!) .Еле-еле успела добежать и залезть с детьми внутрь. Догнала их верблюдица, увидела, что достать не может,взбесилась, вышел у нее желудок через рот , рухнула она на землю и умерла...
ХХХ
Боже мой! Конец истории звучит уже совсем упадочнически. А Хафида трогает злосчастное тесто. Часы я не одела, но мне кажется, что этот изнуряющий марафон-замес длится уже минут сорок. Я вот-вот упаду и духом и и телом.
-Нет, еще не готово. Давай меси еще!
-Дорогая, ну как ты тут? Жива?-
Какая уместная шутка!
-Нет, почти уже нет! - меня одолевает синдром отличницы. Слезы на глазах, бросить не могу! Слава Богу, для Хафиды качество хлеба дороже чистоты эксперимента, просто так переводить продукты ради обучения слаборукой иностранки никто не будет, и она не выдерживает первая.
-Ладно, давай теперь я ! - она отталкивает меня и обрушивается на тесто так, как будто хочет совсем уничтожить его . Обратить в прах.
Мы с тобой встречаемся взглядами. Я тут же превращаюсь в маленькую девочку, которую любят просто так, а не потому что...
-Ну что прокисла? Закончим экзерсисы?
-Нет, ты же знаешь, я люблю все до конца...
Я встаю к тебе спиной, чтоб удобней было любоваться действом и чувствую как твой палец проскальзывает по моему позвоночнику сверху до низу. Взор туманится. Проходит еще минут двадцать неистового переминания. Наконец, черная вдова, удовлетворенно откидывается от блюда с тестом.
-Все! Готово! Хорошо замесить - это самое главное!- она живенько вскакивает , притаскивает огромную доску, похожую на разделочную - в ее доме все предметы непропорционально большие и щербатые - присыпает мукой и формирует из теста две круглые , плоские булки - теперь пол часика подождем и в печку! А мы пока чай попьем, да?
-Не, ты извини , мы пойдем еще прогуляемся, пока не стемнело совсем...а потом зайдем.
В марокканском языке нет обращения на Вы. Тыкают всем - и старикам, и детям. Сначала это совершенно не укладывается в голове, а потом - ничего. Начинаешь и сама тыкать почище местных, и только когда какой-нибудь малолетний ребенок или водитель такси, к примеру, сказанет тебе "ты" от всего своего горячего южного сердца - тонкая змейка неуважения к подобной культуре обвивает сознание. И начинаешь лечить себя, уговаривать, что может и есть во всем этом какой-то скрытый смысл.
ХХХ
За сегодняшний день мы успели обойти всю деревню несколко раз. Начинает смеркаться. Ты снова тянешь меня к дедову дому. В его пустующий двор мальчишка-пастушок загоняет стадо баранов. Они возмущенно блеют, увидев на своей территории чужаков. Ты заговорщицки смотришь на меня и достаешь из кармана ключ. Гигантская овальная железная дверь сурово скрипит , но поддается, и ты проталкиваешь меня внутрь. Там, вопреки моим ожиданиям, почти ничего нет. Лишь в углу большого зала с цементным полом и сводчатыми потолками сложена кипа разнокалиберных одеял. И как они тут все умещались? Предок наш и все его жены? Ты запираешь дверь .Ты зажигаешь свечи. На точно таком же подсвечнике, как у Хафиды. Помещение окрашивается в горчично-желтый , а в темных углах шевелятся тени тех, кто проживал тут свои, такие не похожие на наши, жизни.
-У нас есть время...
Последнее, что я замечаю перед тем, как твои плечи заслоняет меня от реальности, это задумчивая ящерица на противоположенной стене.
ХХХ
-Подожди, не выходи.
-Почему? Что там? Скорпионы? Змеи? Ну что там? Я вижу, что уже темно! Пошли быстрее, нам еще хлеб печь!
-Успеешь! Сначала закрой глаза. Теперь выходи. Аккуратнее, здесь высокий порог.-
Ты кладешь ладони мне на глаза. Так верней. И выводишь во двор. А потом поднимаешь мою голову кверху и убираешь руки. Звездное небо обрушивается на меня. Никогда, никогда, никогда не видела я звезд таких больших и ярких. Небо буквально обсыпано ими. Я ошарашена. Я не знала, что такое небо бывает в приципе. И что бывает оно именно тут, в марокканской деревеньке с диковатым названием Дуккаля.
ХХХ
А мы снова идем к дому с навозной печкой у забора. Старая марокканка уже там, она подкидывает кусочки коры в огонь.
-Ну, пришла? Давай помогай! На, сунь это внутрь.
Хафида протягивает мне нечто, что я сослепу приняла за кору. Но запах топлива говорит сам за себя. Я схватила подсохшую коровью лепешку. И я уже и не так уверена, что смогу потом кушать этот хлеб.
Внутри печи стоит железная подставка, через некоторое время женщина в черном кладет на нее противень с двумя хлебами. Надо же, как поднялись! Вот что значит хорошо замесить тесто!
-И это , значит, каждый день так с хлебом женщины мучаются? – возмущаюсь я тяжкой женской долей и смотрю на ярко-желтый кончик твоей сигареты.
-Ну, не всегда. Иногда раз в два дня. А если семья большая, то каждый день приходится...
-И еще стирка без водопровода, чертова кучка детишек, дойка коровок , завтрак-обед -ужин, работа в поле, отсутствие телевизора, книг и других удовольствий.
-А разве они другую жизнь знают? Нет. Им все это не нужно, милая. Здесь все просто. Как хлеб.
Умопомрачительный запах витает в воздухе, запах свежевыпеченного хлеба, одного из трех самых любимых запахов человечества. Упоительный звук , вмещающий в себя так много и так мало - пение цикад, далекий лай собак, потрескивание угольков в печи, залечивает ссадины на душе.
Магический свет таких близких-далеких звезд освещает дуккалийский вечер. ..
Мы испекли его! Мы это сделали. Я гордо несу плоды совместных трудов - два обжигающих руки каравая , они тяжелы приятной тяжестью и бережно завернуты в чистую тряпочку . Двоюродный брат Мбарек , его смешливая неопрятная жена Фатиха и трое их дочек-погодок, имен которых я запомнить не смогла , уже давно ждут нас к ужину. На подходе к их дому я отламываю кусочек хлеба и сую в карман ветровки. Ну и зачем я это делаю?!
ХХХ
Утром мы уезжаем.
Обратный путь лежит вдоль той же двухметровой изгороди из все тех же кактусов. Меня безжалостно подбрасывает на сиденье машины, но машину жальче, чем себя. Она ж ничего не понимает, бедная, и хлеб не пекла. Среди вышеперечисленных благ цивилизации, отсутствующих здесь, надо сказать еще и о полном отсутствии асфальта. Зимние дожди размывают тропинки, потом по ним каждый день гоняют туда сюда стада баранов и коров, немногочисленные повозки селян лишь обозначают две колеи, а автомобили, которые заруливают сюда не чаще, чем раз в месяц, уже никак не могут исправить ситуацию. Сколько на российских дорогах ухабов на версту? Семь? Здесь их столько же, но на метр.
Когда мы выбираемся, наконец, на более-менее приличное шоссе, то неожиданно берем пассажира.
Это высокий старик с палкой в сером одеянии до пят, бородатый, на голове у него белый тюрбан. Картинка! Он сидит на камне у обочины и голосует, аккуратно поднимая руку с прилежно оттопыренным большим пальцем. Мы переглядываемся , ты молча тормозишь.
Дедушка садится, благодарит и тут же начинает разговаривать, причем кричит так, что нам закладывает уши. Что видит , о том и поет... Может, когда –нибудь из его рассказов сложится другая история. А сейчас я достаю из кармана хлебную корочку, украдкой нюхаю ее и зажимаю в руке.
"Да, есть все-таки во всем этом какая-то «сермяжная» правда!" –думаю я.
Ты смотришь на меня и улыбаешься.