И было утро, как последнее,
как невинное дитятко
у груди.
По губам молоко.
По словам сапоги.
Только крик разорвал горизонт
на две части,
только штык напоролся.
И было утро дымкой розовой
стянуто,
струной хищной у горла
натянуто,
у тропинок оборванных вскользь.
Только штык напоролся, заржавел и остался,
и ссохся, истлел, заметался
с листвой,
пылью книжной забылся.
С рук умылся водой.