Уходят мои друзья. От одних я ушёл(правда, не по своей воле) лет тридцать назад, когда впервые попал на Север, других теряю,по разным причинам; иных освобождают, но, в основном, причина ухода одна – смерть. Вот и Жора, Жорка-палач погиб на лесосплаве – упал с плота и, можно сказать, «заблудился меж двух сосен», сплющило его брёвнами.
На поминках тамадой выбрали меня, как самого близкого друга и, главное, кавказца.Вначале, как принято, помянул добрым словом Жору, его родителей, близких родственников, друзей... Кое-кто, может, и считал его палачом (впрочем, не совсем безосновательно), но для большинства зэков он был настоящим Ангелом – хранителем. Всё это я не преминул напомнить собравшимся. Поминки уже подходили к концу, и только я встал, чтобы по нашему обычаю ещё один раз помянуть усопшего, как вижу, поднимается со своей треноги Хасан, наш с Жоркой кореш.
-Я тоже хочу выпить за светлую память нашего незабвенного друга, рассказать о нём то , что Вы не знаете.
-Только про конвоира – ни слова, убью! – успел я
предупредить сильно захмелевшего Хасана. (Конвоира, считавшегося пропавшим, убил Жорка – палач, и его мясом мы втроём питались в течение нескольких недель во время последнего нашего побега ,когда плутали по тайге.)
-Я хочу выпить за нашего незабвенного друга, который ничего не жалел для корешей и был готов поделиться последним. Можно?
- Можно, можно! –загалдели участники траурного стола в приятном ожидании, что Хасан,по свойственной ему привычке, спьяна сморозит какую-то несусветную чушь.
-Жора обожал свою семью, детей, систематически помогал им из заключения, уважал старших,заботился о малолетках, никогда не обделял вниманием больных, сирых,а больше всех любил своих друзей, любил, можно сказать, до умопомрачения, - тут Хасан смахнул скупую мужскую слезу, высморкался в шёлковый платок(чем немало удивил собравшихся) и продолжил: - Как – то мы с Жоркой сумели договориться с лагерным начальством и нам дали «увольнительную» на четыре часа. Бежать, сами знаете, некуда. И вот, прогуливаемся мы с ним по Ванино, на берегу Татарского пролива, и видим, навстречу, вихляя бёдрами, идут две тёлочки, одна светлая, пышнотелая, и вторая, чернявая такая, худющая, но,вместе с тем, как ни странно, грудастая. У меня всё перевернулось внутри. Тугрики у нас есть, времени – хоть отбавляй, а желания хватило бы на всё женское население побережий Татарского пролива и острова Сахалин.
- Георгий Михайлович, - обращаюсь я к Жорке , -давайте – ка снимем этих дам. У нас же несколько лет не было женщин, ни живых, ни надувных. Как брата прошу.
-Давай, -тут – же соглашается Жорка – палач. – Только блондинку оставь себе, мне толстых и даром не надо.
-Как скажешь, Генацвале, -соглашаюсь с ним и подхожу к девицам. Знакомлюсь, я Хасан, а этот, стеснительный, Жорка – палач.
-Иродиада и Олимпиада , - представляются тёлки под вымышленными именами. Тут же договариваемся о плате, и девушки ведут нас в свою хату.
- Если за поминальным столом начнёшь описывать, как вы занимались любовью, я вот этой вилкой вырву тебе язык, - строго предупреждаю Хасана.
-Только концовку. Можно?
- Концовку можно, - разрешаю я.
- Наконец,часа через полтора, уставший и довольный, приоткрываю глаза, и вижу : эта Олимпиада, та что чернявая,совершенно голая, стоит у газовой плиты и ставит чайник на огонь. Ээх, думаю, опять обставил меня Жорка – палач. Мигом натягиваю кальсоны и подбегаю к Жоре,который неподвижно лежит, уставившись в облупленный потолок и курит. Присаживаюсь на корточки у его изголовья и тихо шепчу на ухо: Георгий Михайлович, будь другом, давай поменяемся.
Жорка – палач молча продолжает курить, одним глазом поглядывая на дородную Иродиаду, затем стряхивает пепел на облезлый коврик и безразличным тоном говорит: я не люблю толстых.
- Тогда попроси Олимпиаду,пусть переспит со мной, за двойную плату. Только один раз. Скажи ей, Хасан как сестру просит.
-Иди, ложись. Попытаюсь уломать её. – Встаёт, одевается и подходит к Олимпиаде( в мыслях я уже называю её Липочкой),которая в это самое время разливает кофе, и вполголоса с улыбкой нашёптывает ей что-то.
- Нет, нет, с другим не могу. Ты же знаешь, я тебя люблю!
Вах, думаю, неужели Жорка – палач не сможет уломать какую – то проститутку.?!
А Жорка тем временем продолжает терпеливо увещевать свою возлюбленную.
- Нет,нет, я тебя люблю, - заладила эта дурёха как попугай.
И знаете, как поступил Жорка – палач? Он сделал то, что не сделал бы ни один мужчина на целом свете для самого близкого друга, да что там – друга, для брата родного.
После того, как Липа в пятый или шестой раз отказалась переспать со мной – потому, что любит только его, Жорку – палача, неожиданно для всех Жора со стуком грохнулся на колени, и протянув правую руку в мою сторону,а левой держась за сердце, с чувством воскликнул:
- Если любишь, ДАЙ ЕМУ!..