2
Прислонясь к ближайшей сосне спиной, Воронков сунулся в карман за сигаретой, но сигарет там не было: на посту курение было под запретом. А закурить хотелось. Ох, как захотелось! Сейчас бы затянуться крепким дымком, пустить по ветру сизые колечки и наблюдать, как они растворяются...
В самое последнее время, особенно в последние дни и часы, Николая не покидало предчувствие какого-то злого умысла в его жизни, какой-то огромной беды. Какой именно? Какой?..
А разве не беда, когда у него на глазах разрушилась великая Родина, которую он безраздельно и бескорыстно любил и которой однажды и навсегда присягнул служить верой и правдой, не жалея ни сил своих, ни самой жизни, а его мать, слушая эти клятвенно-честные слова, роняла в сторонке счастливые слезы, радуясь и никого не стесняясь, ибо и у других материнских глаз тоже белели влажные от слез платочки?
Разве не беда, когда люди, голодные и униженные, не ведая, что делают, вершат суд над тем, что сами же сотворили?
Разве не огромная беда, когда земляки и соседи убивают друг друга, не щадя детей, - и льется не вражья кровь, а своя, родная, и черное дело, точно яд, грозя невиданными и неслыханными потерями, расползается по растерзанной и обнищавшей стране, которую совсем недавно, кто с гордостью и завистью, а кто со страхом называли «сверхдержавой»?
Ее не смогли расчленить и обескровить даже фашисты при помощи самого грозного оружия, не сумели поссорить наши тогда дружные народы, зато теперь эти же народы перессорились сами, возненавидев друг друга на посмешище всего мира.
Разве это не беда?!
Что еще не загубили?
Чего еще не растерзали?..
Чего еще не испоганили?..
Устал от тягостных дум солдат. Устал, ибо не мог развязать тот узел, который накрепко завязали без его, рядового Воронкова и многих других людей великой страны, согласия.
Кто для него, но без его личного участия так старается? Кто его спрашивает, желая узнать его собственное мнение?
Никому нет до него дела. Николаю все казалось, что настанет то время, когда люди наконец-то оглянутся на свои разрушительные следы и, ужаснувшись содеянному, прозреют: нельзя же уничтожать то, что было построено раньше ими и другими народами. Надо бережно сохранять все! Надо ценить, что было не тобой создано! А как иначе?!
Воронков каждый день ждал откуда-то добрых вестей, улавливая малейшие признаки их движения. Часто уходил в свои грезы: его страна вновь единая, могучая, не униженная и не оскорбленная, не в следах руин и крови: люди трудятся во всю силу, чтобы отвергнуть постыдные заморские подачки и чтобы вновь вознести свою Родину на пьедестал, откуда ее так опрометчиво и незаслуженно свергли. И будет всем народам просторно, ибо щедрой земли хватит на всех, и будет радостно и белоголовым, и рыжим, и черноглазым, и вместе уживутся и молитвы, кого они согревают, и песни на разных языках.
Он, Воронков, ведь любит и украинца Федю Колесниченко, и армянина Акопа Кочканяна, и белоруса Васю Лобовича и всех, с кем служит. Кто разрушит эту дружбу?.. Да никто! Она - навеки!
«А вдруг так именно и будет! Именно так! - в одно мгновенье восторжествовало сердце Николая. - Такое вот чудо... Будет и все!»
«Зачем чудо? - даже стукнул он себя по лбу и улыбнулся. - Все ведь от людей зависит. Захотят объединиться - так и будет! И ни по чем им вожди и президенты. Сами с усами! Желаем жить вместе - и все тут! Как было раньше: ни тебе заборов, ни границ, ни чертовых суверенитетов!»
И уже не на шутку торжествовал от собственных предположений рядовой Воронков, и стало ему теплее и уютнее, ибо понял он, что тогда прекратятся дележи и ссоры, высохнут на лицах матерей слезы, а на земле – кровь. И тогда наступит мир и благодать: армия вновь станет единой, сильной, непобедимой, которой будут гордиться народы и бояться враги, окружающие нас со всех сторон. И тогда...
Не додумал своих мыслей Николай, ибо мир сегодня был иным: враждебным, расколотым, непредсказуемым.
На востоке рассветало щедро и напористо. Скоро и солнце брызнет своими теплыми лучами, и, может, родившийся новый день принесет ему облегчение и, может, без него решат самые трудные дела и житейские проблемы, которые волнуют теперь его, защитника Родины, которую он по-прежнему любил.
Из всех запутанных и закрученных вопросов Николаю был яснее ясного лишь один: разделенная армия станет слабой, а это будет на руку врагам. А в том, что враги есть и будут, он ничуть не сомневался: они плодятся, словно мухи, им бы только благодатная почва. А она у нас имеется! Как же? Все двери распахнуты настежь: входи, въезжай; все тайны и секреты выволокли на белый свет - читай, изучай, наслаждайся, злословь против великой страны...
Под ногами треснула, будто внезапный выстрел, сухая ветка, и Воронков как бы обрадовался этому: все-таки надо отвлечься и проверить висячий замок на воротах склада. Мало ли что может случиться, а он здесь за все в ответе. Ускорив шаги, направился в сторону ворот.
Откуда-то сорвавшись, налетел резкий ветер, расшевелил дремавшие в утренней неге листья, и они, роняя на землю оставшуюся от ночного дождика росу, зароптали, точно соглашались с душевной тревогой человека с оружием в руках.
Проверив замок и несколько раз дернув его, еще раз осмотрев хранилище, Воронков кинул глазами за ограду: бочки с горючим обозначились резче, и он даже пересчитал первый ряд, второй. Медленно возвратился на знакомую, почти невидимую среди высокой травы и кустов тропу и подумал, что его скоро сменит Павел Чибис. Он из Молдовы. Хороший парень! И тоже мается с проблемой: его родина - уже другое государство, а он, Павел, этого не хочет и своих мыслей не скрывает. А еще Николай подумал о том, что через него безудержно проносится время, очень сложное и тревожное, и он уже не винтик, чтобы лишь это время прокручивать в историю, а творец сегодняшней жизни, и его голос непременно должен быть услышан и взят на учет. А таких голосов - тысячи, миллионы...
Отчаянно боднув носком сапога прошлогоднюю сухую сосновую шишку и придержав качнувшийся было автомат, Николай бодро зашагал мимо деревянного штакетника, вокруг которого облюбовали себе место можжевеловые кусты.
Он уже думал о своем замечательном командире майоре Лисовском. Удивительно открывать для себя новых людей! Говорят, он поляк, а вырос где-то в Казахстане. Но как же любит русскую землю и как заботится о подчиненных! А солдатская душа от этого теплеет, дни становятся короче. И солдат в ответ на такую доброту и заботу о себе выложится на службе до донышка, до последней капли.
«Совсем скоро смена», - подумал вяло, без какой-либо радости: Николай любил природу, лес, пенье птиц, он любил одиночество. И не поверил ушам своим, когда среди утренней тишины вдруг раздался громкий и протяжный визг. Вздрогнув и сняв с плеча автомат, Воронков в один миг затаился: со стороны можжевеловых пирамидок, в безветрии застывших в каких-то десяти метрах от склада, вновь прозвучал пронзительно-тревожный писк.
Николай остановился и замер, слившись с коренастым стволом старого коренастого дуба.
«Что бы это могло значить?» - Вскинув автомат, полностью положился на свой обостренный слух. Нет, вокруг было тихо, лишь шелестели листья деревьев да пели на все лады птицы.
Медленно успокаиваясь, Николай предположил, что одна из горластых пичуг неожиданно «выкинула» фальшивое коленце.
Тем же неторопливым шагом двинулся дальше, обходя круг за кругом важный охраняемый объект. Дошел до ручейка, сделал несколько тихих шагов назад, и снова из тех же можжевельников всплеснулось коротенькое и резкое: «и-и-ик!»
Обернувшись на звук, Николай готов был действовать по уставу, но в то же мгновенье увидел около двух огромных сосен шевеление кустов черничника.
«Неужто дезертир? - мелькнула острая мысль и обожгла его сильнее огня. – А, может, бандит подкрадывается, чтобы лишить его, Воронкова, жизни, завладеть оружием и продолжать дальше свое черное дело. Возможно, подает условный сигнал или просто отвлекает? Нет, гад, не на того напал! Воронкова голыми руками не возьмешь!»