I
Солнце просвечивает сквозь шелковые берёзовые листья. Льётся, густая, как мед, сосновая смола по стволам. Цветы и бабочки спорят, у кого одеяние ярче, земля пахнет пряно и свежо. Мягче пуха ласковая трава. Сидит Любава на своей укромной поляне, слушает птичьи голоса. Кажется ей, все они об одном поют, выкрали у её сердца тайну. Вспоминает Любава, как росла тайна, да не может вспомнить, словно родилась на свет белый вместе с ней. В село бы пойти, к отцу с матерью, к сёстрам с братьями, к людям добрым, а ноги не несут. Всё хорошо вроде у Любавы, расцветает она в доме – полной чаше. Живая, как сама жизнь, наполненная смехом и светом, росистая, свежая, порывистая, распахнутая навстречу каждому новому дню. Родители на неё не надышатся: младшенькая! Сладко кормят, вкусно поят, богато одевают. А уж хороша, краше и представить трудно! По улице идёт - бабы с завистью вздыхают, мужики огонь в глазах прячут. Вот и Андрей глаз с неё не сводит, только этот не прячется, прямо смотрит, сам взглядом жжёт. Красив он хлёсткой красотой, голубоглазый, пшеничноволосый. Сильный, как медведь и нежный, как голубь. Все девки в селе по нему сохнут.
…Вот она, Любавина тайна, какая ж ещё может быть у юной девушки: любовь крепкая, цепкая, всю душу захватившая, весь сон отобравшая, все мысли запутавшая, с ума сводящая. Давно Любава Андрея первый раз увидела, увидела и замерла: поняла - любит она его. Всегда любила, до смерти теперь любить будет. Так и носит с тех пор любовь в себе, нельзя девушкам показывать такое. И хотя год уже, как Андрей при каждой встрече в самую душу ей заглядывает, боится Любава, что откроется тайна. Проходит мимо него, очи синие прячет, плывёт туман в голове, небо плывёт, глаза его плывут, забирают её. Как пьяная, растворяется она, то ли в глазах этих, то ли в небе бездонном, теряется, забывает себя, как зовут, не помнит, кто она, не знает. И страшно Любаве. Вдруг, кажутся ей все эти взгляды, вдруг, не нужна она ему совсем? Зачем тогда жить?
Путаются мысли, скачут с одного на другое. Вспоминает Любава про жрецов – мудрых, беловолосых, немногословных старцев. С незапамятных времен живут они на другой стороне реки в тёмном бору. Живут одиноко, своим порядком, к селу выходят редко: если по зову людскому – важный обряд совершить, если без него, то означает это – быть беде. Предупреждают людей о наступлении тяжёлых времен, которые им заранее известны, советуют, как быть, когда придёт общее горе. И издавна повелось, что каждый из простых только один-единственный раз в жизни может сам прийти к жрецам и сказать о своём самом заветном желании, о великой, сердечной, выношенной просьбе. Тогда совещаются тайным советом жрецы, заклинания читают, волшбу совершают и исполняется желание человека. Только рассказывают, что не все желания исполняют старцы, добрыми должны быть человеческие просьбы. За некоторые они плату требуют, а о ином и вовсе нельзя просить. Вот и о любви нельзя просить жрецов. Живут они по законам прави, негоже им человеческое сердце с пути его сворачивать, принуждать к чувству. Не сможет Любава заветное желание исполнить с их помощью.
Вздыхает она и в который раз обращается мыслью ко вчерашнему дню. Был вечером в селе большой праздник. Все на него собрались. Качели да карусели поставили, парни в силе состязались, девушки хороводы водили. Стояла Любава с родителями своими, на веселье смотрела. Словно ненароком оказывался Андрей рядом, глазами будто гладил и ласкал. И первый раз взглянула она ему прямо в глаза. Взглянула – и оторваться больше не смогла. Словно заворожили её, словно верёвкой привязали, словно сказали, что отведёшь глаза – ослепнешь. Казалось Любаве, что все люди вокруг исчезли, праздник стих разом. Он есть и она, ничего больше нет, всё остановилось, солнце замерло, птицы стихли, ветер в траву лёг. Нет никого, кроме них, пригвоздили их чем-то горячим к ночи, приговорили друг к другу - и это и есть счастье. Так и стояла бы она вечно, только голос откуда- то ворвался материнский: «Любава, дочка, нельзя так на парня смотреть, что люди скажут?» И отец ей вторил: «Срамота, скажут, глаза-то отведи! Очнись!» Загорелись щёки у Любавы, кровь к голове прихлынула, кончился её праздник, дома уже опомнилась. Молчала на материны вопросы: «Люб он тебе? Давно ли?». Упрямилась, хотя всегда кроткой и послушной дочерью была. Вот ушла с самого утра на поляну, думает, тревожится, что теперь, как теперь.
Вывел Любаву из задумчивости тихий звук, которого не должно быть здесь слышно. Мягкие человеческие шаги. Поднялась Любава и увидела, как вышел из-за деревьев навстречу ей Андрей… Заскакало сердце белкою, разрывает грудь, лицо зарделось. А он подошёл вплотную, в глаза смотрит. Произнёс вдруг еле слышно, как прошелестел: «Любишь меня, Любава?» Долго она молчала, тяжело было двинуть губами, не размыкались они, словно залили их сургучом. И он молчал. Смотрел пристально и молчал. Наконец она выдохнула, уронила главное слово: «Да».
Всё, теперь не повернуть обратно, перешла она черту, прыгнула в пропасть. Теперь хоть калёным железом ей губы прижигай - на весь свет скажет, что он – судьба её, суженый навек. Шагнул порывисто к ней Андрей, забрал её руки в свои: «И мне без тебя жизни нет, душа моя. Будешь женой моей, Любава». Не спросил - утвердил, запечатал.
Вот и решилось всё между двух сердец, сложным казалось – оказалось простым. Петляла тропинка да и привела на широкую полянку. Всё впереди яснее ясного – счастье бездонное, любовь безоглядная, семья крепкая. Взялись бережно Андрей и Любава за руки и пошли в село, благословения родительского испрашивать.
Отцы с матерями повозмущались для порядка, дескать, виданное ли дело - без сватов молодые всё сами порешали - да и благословили детей своих. Свадьбу назначили на осень: урожай убирать надо, потом свадьбу гулять.
Торопили Любава с Андреем время, и словно послушалось оно их - пролетело, промелькнуло. Зазолотились поля и рощи, небо чуть ниже опустилось, настал самый главный в их жизни день.
Богатые столы накрыли прямо во дворе, вдосталь на них всевозможных яств и напитков. А перед женихом с невестой, как и положено, стоит лишь серебряная чаша с медовым квасом. Да они и так друг другом сыты, друг другом пьяны. За руки держатся, глаз друг с друга не спускают. Шумят гости, смеются, молодыми любуются, шутки шутят про красоту неописуемую детишек будущих. Вот сейчас здравицы за столами начнут произносить, Богов, предков, старцев и родичей славить. Ох, долгой да веселой свадьбе быть…
Только люди полагают по одному, а судьба по-иному распоряжается. Стал шум стихать вдруг, сначала одни замолчали, те, кто в самом краю сидел, потом – другие, и так тишина эта раскатилась волной по всему двору. Увидели люди, что идут к ним трое жрецов. Ждали все благословления и обряда. Только приходил всегда один старец и приносил белый рушник. А тут – что-то невиданное и точно недоброе – спешат трое, все в черном. Подошли к притихшему люду, шагнул вперёд старший из них и произнес: «Беда случилась. Не время свадьбу гулять. На дальних подступах к нашим землям битва началась, много злого и сильного врага пришло, сёла раззоряют, мужчин убивают, женщин и детей в полон берут. Отложите, люди, веселье. Собирайтесь, все мужчины и парни, на сражение, поддержать соплеменников, иначе не видать вам земли своей в мире. Враг и сюда придет».
Тяжелое, будто смоляное, молчание повисло во дворе, будто воздух сгустился и потемнел, стал давить на плечи. Но вот тоненько всхлипнул чей-то голос, и прорвало толпу. Заголосили бабы, загудели мужики, заплакали от страха дети. А Любава с Андреем застыли, руки друг другу крепче сжали, глазами остановились. Только как раскаты далекой грозы, начало накатываться на их молчание людское завывание. Оглянулись жених с невестой - расходятся люди по домам своим, переговариваются мужики, назначают сбор у околицы уже через три часа.
Растерялась Любава, будто рассыпалась на тысячи кусочков: «Как так, Андрей? Что делать теперь? Почему, Андрей?! Нас ведь и не благословили ещё. Я будто и не жена тебе пока по закону нашему». Обнял он её, тихо сказал: «Жена. По закону любви – жена. Прости, Любавушка, собираться надо. Жди меня, я от любой смерти уйду, если ты меня ждать будешь».
Проводила она его до дома и кинулась в лес, к своей поляне. Знала Любава, какие травы собирать, чтоб хранили они её любимого от любой беды, потому что бабка её была известная травница. Собирала, заговоры шептала, слезами их поливала, жар сердца в них вкладывала. А дома в маленький холщовый мешочек их зашила, оберег приготовила.
Прощание коротким было, да успело всю душу болью выжечь. Голоси – не голоси, обнимай – не обнимай, хоть волосы рви, хоть руки выламывай, губы в кровь кусай - время не остановишь. Повернулись мужчины, твёрдо и молча зашагали навстречу заходящему солнцу и своей судьбе.
II
Тоскливая то была осень. Молчаливые серые бабы и девки как тени передвигались по улицам, детки сидели на крылечках притихшие, напуганные. Собаки и то лаять перестали. А ночами все просыпались на любой шорох, вскакивали, к окнам бросались: не случилось ли чего страшного, не пришел ли враг в село. После зима началась. Время всё лечит, люди немного успокоились, привыкли к новой жизни, беззвучной и грустной, как сгоревший лес. Сами пахали, сеяли, урожай собирали, дома ремонтировали. Суровая работа прибавляла морщин, и уставало сердце. Уже не на месяцы – на годы шёл счет с тех пор, как мужчины покинули село.
Стали иногда появляться на улицах бродячие торговцы и скоморохи, страшные истории рассказывали они о тех битвах, которые происходили на границах их земли. Говорили, что беспощадны были враги, нелюдями слыли, жалости не знали. Говорили еще, что в оврагах и полях лежат тысячи побелевших от ветра и дождей косточек ушедших на войну мужчин. Никто уже не узнает, кто там полёг. Те же вести приносили в село беженцы. Бежали они из сожженных селений, спасшись от смерти и полона. С пониманием и радостью встречали их. Селили в домах своих как родных, помогали строиться.
Вот однажды шустрые мальчишки закричали, что видно на дороге много людей, вышли селяне к ним навстречу. И Любава с матерью тоже пошли. Худые фигуры в лохмотьях приближались медленно и шатались, как деревья на ветру. Измученные люди едва передвигались. Вглядывалась Любава в лица, сердце заходилось от боли. А потом совсем остановилось – Андрей! Живой, и с прежними глазами, вот он – идет среди них. Задохнулась Любава, слова прознести не может, только мать локтем тыкает: «Смотри». И мать замерла от неожиданности, вглядывается напряжённо в знакомое лицо. Вот подошли они совсем близко, и поняла Любава по чему-то едва уловимому, что не он это…
Но как похож был парень на Андрея! Рост тот же, волосы светлые, глаза небесно-голубые, даже родинка на щеке та же. Только этот будто немножко другой породы, будто тише, будто тот – вихрь, а этот – ветерок. Тот – река горная, а этот – ручей лесной, тот – жаркий полдень, а этот – ранее утро. Вот и все отличия. Взглянул парень на Любаву, обжёг знакомыми любимыми глазами. Внутри будто водопад горячий сердце омыл, заплакала она, никого не стесняясь, и побежала домой.
Плохо Любаве, хуже, чем все эти годы было. Никого она не слушала раньше, упрямо вспоминала, как сказал ей Андрей, что жена она ему и что от любой смерти уйдёт, если ждать она его будет. Была она как ледяная снаружи, разговаривала мало, не плакала, устремлялась верой в будущее, когда он вернётся. Работала от рассвета до заката, чтоб смертельно уставать и не видеть повторяющиеся сны, в которых он почему-то грустно смотрел на неё и говорил, что не быть им теперь вместе. А тут пришел незнакомец этот, весь лёд растопил своей похожестью на него, все воспоминания наружу хлынули, слёзы текут без остановки.
Остались люди пришлые в селе, стали дома строить, помогать во всех работах, жизнь налаживать. А тут и радость с горем пополам – известили жрецы, что война закончилась. Возвращаться начали мужчины, да не все. Постаревшие, поседевшие, говорили, что не удалось им вместе держаться, разбросала война земляков и теперь уж неизвестно, кто еще вернётся, а кого земля навеки приютила. Вот и отец Любавин вернулся, тихо принялся за прежние работы, а ночами иногда страшно кричал во сне, пытался вставать с кровати и бежать куда-то.
Возвращались парни из соседних домов, приходили мужья подруг. А Андрея не было, и не знал про него никто. Кто вернулся - честь им, а остальным уже, наверное, вечная память.
Истерзалась Любава, высохла, глазами поблекла, ходит, как старушка, глаза в землю уронив, не верит, что счастье её было мгновеньем одним. А тут еще Неждан этот - парень, так похожий на её любимого. Не смотрит на неё, слова не говорит, только невзначай оказывается там, где она ходит. Тихий, светлый, будто светящийся даже, и не выдерживает Любава и глядит на него одну минуточку, видит сквозь него своего Андрея, а потом снова бежит как от чумы и плачет всю ночь.
…Постепенно земля раны залечивала, люди оживали, стали свадьбы играть, стали снова рождаться дети, оттаивала замершая жизнь. Почти смирилась Любава со своей судьбой, не зря, видимо, так боялась она много лет назад этой любви: такая доля выпала ей – умереть сердцем и продолжать среди людей ходить. Семь лет прошло с той незавершённой свадьбы, с того прощания, болит внутри, будто колят её день и ночь тупыми иголками, и не дождаться конца той боли. Будто выпала она из времени и общества своего, живёт одна в своём странном туманном мире, видит всё как через мутное стекло.
Матери с отцом горько было глядеть, как измучилась дочь, стали осторожно к Любаве подступать с разговорами. Утешают, говорят, что мёртвых не вернёшь, а живым жить надо. Рассказывают, кто к кому посватался, какая семья получилась счастливая, какой младенчик у соседей народился. Вот и про Неждана намекать начали, дескать, видно, что неравнодушен он к Любаве. А чего ждать теперь уже, не век же горевать по тому, кого убили, в девках сидеть. А Неждан – парень смирный да хороший, и красавец, и силач, да и, что греха таить, на Андрея похож, как капля воды на другую каплю, может, слюбится. А чтоб забылось всё прежнее, чтоб сердце очнулось, надо снова всё строить, надо замуж выходить.
А Неждан тоже чуть смелее стал, уже подходит к Любаве, расспрашивает про дела её, говорит, что мила она ему. Сначала не хотела Любава слушать никого, сердилась, резкие слова в ответ родителям и ухажёру говорила, потом молчать на их речи стала. Продолжала она Андрея любить, но невмоготу было больше эту боль носить внутри, хотелось хоть что-то сделать, чтобы уменьшилась она, не так терзала. И однажды согласилась она с родителями: негоже себя заживо хоронить.
Неждан вскоре пришёл в дом к ним, попросил её женой ему стать, а родителей – благословить союз их будущий. И ответила Любава, что выйдет за него, а уж родители только рады тому были. Свадьбу сыграли тихую, немноголюдную, новый дом молодым подарили. И начали Любава с Нежданом жить своей жизнью. Он на неё не насмотрится, на руках носит. Она улыбается грустно, старается ласковой быть, только всё равно видит через глаза мужа, походку его, жесты – того, ушедшего, любимого навек.
Так прошло полгода, и тут-то случилось в селе удивительное событие, всполошившее всех. Андрей вернулся! Оказалось, был он тяжело ранен, лежал сутки среди мертвых тел. После в беспамятстве нашли его лесные жители, выхаживали два года, отварами поили, мазями мазали, заговоры читали, подняли на ноги. Ох, как радовались сельчане! Только Любаву будто молния насквозь прошила, как узнала она о возвращении своего суженого. Закрылась она в доме своём, глаз на улицу не кажет, чудится ей, что увидит она Андрея и умрёт тут же от любви и раскаяния. Понял всё Неждан, бережно ухаживал за женой, лишних слов не говорил.
Сложно в одном селении разными дорогами ходить. Случилась всё-таки та невесёлая встреча. Заболел у Любавы отец, знал, что смерть его пришла, послал за дочерью, чтоб попрощаться им. Вот шла она по улице, низко голову опустив, и услышала, как окликнул её знакомый до боли голос. Замерла, как вкопанная встала, глаз не смеет поднять. Андрей подошёл, долго в лицо её вглядывался, а потом сказал: «Меня, Любава, твой оберег от смерти спасал много раз, и в последний раз он меня сохранил, никто, кроме меня в той битве не выжил…Да вот видишь, напрасно, видимо, я не умер, думал, что ради тебя только вернусь, а вышло по-иному совсем. Прощай, несбывшаяся…» И повернулся, и быстро ушёл. Как и через сколько очнулась Любава, как на ватных ногах к родителям брела, как с отцом прощалась, как хоронили потом его, как домой возвращалась – не помнила…Ничего не помнила, случилась у неё болезнь какая-то, плакала она, не переставая, не ела ничего, да и не вставала почти. А когда начала в себя приходить, позвала Неждана и почти всю ночь говорили они о самом главном. А утром исчезла из села эта пара, дом оставили, ничего с собой не взяли, никому не сообщили, куда уходят. Исчезли – как и не было. Посудачили люди между собой и решили, что невмоготу было им оставаться в селе, с Андреем рядом жить. Андрею тоже несладко было. Считался раньше говоруном, балагуром, весельчаком, а стал как каменный. Работает и молчит, не улыбается, не смотрит ни на кого, в людных местах не показывается. Только часто стал один в лес уходить, а зачем – никто не знает.
III
Люди про Любаву с Нежданом одно решили, а на деле всё совсем по -другому было. Любил Неждан жену свою всем сердцем, всё готов был сделать для неё, даже через себя переступить. И вот сказала в ту ночь ему Любава, что не может она больше жить так, что определила себе другой путь и нужно им расстаться навсегда. Не стал он уговаривать её, всему поверил, всё понял. А на рассвете ушёл из села, чтобы не мешать ей в том, что она задумала. Любава же перешла через реку в селение жрецов, потому что знала, что имеет право на одно- единственное желание, и вот наступил тот момент, когда она решила просить об исполнении его. Собрались старцы, встали в круг, спрашивали, что привело сюда женщину, чего хочет она. Впервые за семь лет твердо и звонко говорила Любава, глаза заблестели, щёки зарумянились. Говорила она перед советом старцев о том, что желание её – перестать быть Любавой и стать мужчиной, всю суть свою изменить, только чтобы память её с ней осталась. Задавали ей вопросы, о жизни прежней спрашивали, о настоящем и будущем. Все рассказала Любава, ничего не утаила, все мысли свои открыла спрятанные, всю душу обнажила.
Отправили её после разговора в землянку и совещались мудрецы много часов, а потом объявили, что очень тяжело это желание в исполнении и слишком дорого оно будет стоить. Заплатить за это желание можно только жизнью, коль не передумает. Будет Любава мужчиной, полгода в этом теле жить сможет, а потом нужно вернуться и попрощаться и с телом новым, и с существованием самим. Ни секунды не колебалась Любава, сразу согласилась. И начался странный обряд, в котором участвовали все жрецы. Долго он длился, потерялась Любава во времени и в пространстве. Очнулась через сутки на поляне в мужском теле.
…Ладный вышел парень с именем Любомир, в селе появился в тот же день, назвался беженцем. Ну, пришлый и пришлый, сколько таких после войны прибивается. Вот и этого приняли, в семье одной поселили, сильно ни о чём не расспрашивали, не беспокоили. Споро работал Любомир, с людьми ласковый был, в разговорах – мудрый не по годам. Замечали люди, что Андрей, который не общался ни с кем после возвращения своего, вроде с Любомиром оттаивает немного. Сначала просто на улице перекидывались они словами. Знал Любомир, что сказать, всегда краток был, но в точку попадал, хотелось Андрею ещё этого парня послушать. Затем стали уходить они вместе в лес и долго-долго говорили обо всём. Андрей и сам не знал, почему к этому парню душа расположилась, с ним возникало желание делиться всем, что было, что глубоко внутри спрятано. И вот рассказал он о своём огромном горе - о любви своей сломанной. Внимательно слушал Любомир, только пальцы его чуть дрожали. И вот стал он говорить Андрею, что была у него такая же история, не дождалась его любимая, с которой обручены они были. Стал объсянять, что пройдет эта боль, забудется, дымкою станет издалека казаться. И интересно было Андрею, и слушал он Любомира, и внимал каждому слову. Говорил Любомир, что женское сердце ветрено, не умеет оно ждать и верить, тысячи примеров из жизни приводил. Говорил также, что есть другой путь для человека на земле этой, что можно выполнять высшее своё предназначение. Бог верен и крепок, на него надеяться можно, он не подведет…
Много дней и вечеров провели друзья за разговорами такими, стал Андрей спокойнее, будто внутрь себя обратился, будто увидел там что-то драгоценное и носит это теперь, расплескать боится. Важное решение зрело в нём, и вот сказал он о нём Любомиру. Если не сложилась мирская жизнь, если здесь так разбилось сердце, может, стоит идти за другой жизнью, за другим складом, а всё это – на том берегу реки, у жрецов. Смеялся Любомир счастливым смехом, говорил, что затем и были все их разговоры, что не мог он неволить друга, такие решения должны сами приходить. А теперь вот готов Андрей к новому, вся жизнь у него впереди. И ещё сказал, что уходить ему нужно из села, время его пришло, и важные дела есть у него. Загоревал было Андрей, пытался уговорить Любомира с ним остаться, но тот был непреклонен, ответил, что к Богу по одному идут.
Больше не сомневался Андрей в своём решении, а значит, и тянуть время было уже ни к чему. Условились они, что завтра рано утром отправится Андрей к жрецам на ученичество проситься, а Любомир пойдёт своей дорогой.
…Красивый рассвет наступил, такой яркий, что казалось, все краски природа щедро выплеснула в одно это утро. Попрощались друзья, крепко обнялись. И пошел Андрей к мосту заветному через реку, а Любомир выбрал другую тропку, про которую и не знал никто. Только дорожки их в одно место вели: Андрея – к жизни долгой и мудрой, а Любомира – к смерти после выполненного долга и отданной жертвы.
2009 год