Глава 21
НА ТОМ БЕРЕГУ ЗАГАДОЧНОЙ РЕКИ
Ночь, ласково обнимающая пиратской рукой спящую землю, медленно умирала.
Она, еще совсем недавно огромная и безграничная, как бездна, вдруг сжимается проколотой шиной в крохотную песчинку, чтобы затем раствориться в блеклом рассвете, превращаясь в ничто, и уходит в небытие, откуда нет возврата, оставляя в наследство наивному утру липкий туман, укрывающий сонно-мертвую реку пуховым одеялом, зябкую изморось влажного воздуха и несбывшиеся мечты о всеобъемлющей власти над человеческими душами, умами и желаниями.
Утро, точно скромная девчонка, поначалу не верило, что всесильная и похотливая ночь уступила ему трон, и теперь весь мир, все страны и континенты, океаны и моря, пустыни и леса, небо и горы безраздельно принадлежат только ему одному, и поэтому от неожиданности растерялось, не зная, как поступить дальше.
Но время текло по своему бесконечному пути, мгновение за мгновением, сквозь стеклянные капли осеннего, грустного дождя. Сколько прошло мгновений, сколько упало капель?
Это не знает никто! Или все же кто-то знает?
И вот утро освоилось, расправило белые девичьи плечи, касаясь черных иудиных деревьев, которые, казалось, протыкали верхушками низкие серые облака и держали их на привязи, как лохматых болонок. С реки тянуло кислятиной и холодом. Туман был такой липкий и густой, что невозможно было разглядеть вытянутой руки.
Вдруг кто-то толкнул Бориса в бок. Он обернулся: “Да это мой ночной знакомец – кролик”,
– Зурбаганов не знал, радоваться или печалиться его появлению. Все-таки кролик не уступал размерами хорошему жеребцу.
Кролик посмотрел на Зурбаганова выпуклыми красными глазенками и мотнул ушастой головой, как бы приглашая к прогулке. Что оставалось? Борис поднялся и направился за гигантским кроликом. Он так спешил, что почти не смотрел под ноги. Впрочем, из-за густого и склизкого, как кисель, тумана почти ничего не было видно.
В голове у Бориса крутилось название мультфильма “Ежик в тумане”, “Ежик в тумане”.
“Какой еще там ежик, я сейчас, наверно, больше похож на замученного мальчишками лягушонка - такой же голый и беззащитный”, – попытался он реально оценить ситуацию, но в этот момент его нога повисла в воздухе, и Зурбаганов, потеряв равновесие, кубарем покатился куда-то вниз.
Когда Борис пришел в себя, то увидел, что находится на дне глубокого крутого оврага. Прошло довольно много времени после его падения. Туман рассеялся. Светило печальное обманное осеннее солнце.
Гигантский кролик вяло жевал траву и исподлобья недоброжелательно посматривал на Зурбаганова мутными глазками. Но когда увидел, что Борис очнулся, он перестал жевать и икнул, обдав Зурбаганова перегаром. Затем, пьяно ухмыляясь, достал из кустов стаканы и бутылку “Московской”.
Бутылка была в измороси, точно кролик достал ее не из кустов, а из холодильника. Он снова посмотрел на Бориса остекленевшим взором, после чего перевел взгляд на бутылку, затем снова на Бориса, и при этом глаза его становились все приветливее и приветливее. Наконец он опять икнул и лихо, наполнив стаканы на две трети, протянул один Зурбаганову.
Водка с утра – это так по-русски!
Кажется, никогда в жизни Зурбаганову так не хотелось выпить. Именно водки.
Он явственно представил, как тепло разольется по жилам, притупляя усталость и согревая тело и душу. Именно это ему сейчас было просто необходимо. Поэтому уже через мгновение Борис сидел напротив кролика.
Их, как стол, разделял трухлявый пенек, на котором, кроме выпивки, на газете “Советский спорт” уютно пристроилась килька пряного посола, репчатый лук, порезанный кольцами, и черный хлеб.
Кролик протянул Зурбаганову стакан и приятельски подмигнул красным глазом. Два раза Борису предлагать было не надо. Он выпил не спеша, со знанием дела. Надо сказать, пить водку Зурбаганов умел красиво. Что есть, то есть. Этого у него не отнять. Потом положил килечку на хлеб, а сверху пристроил колечко лука и с аппетитом надкусил.
“Как Господь Бог по душе босыми ножками”, – вспомнил Зурбаганов пословицу, не особо им почитаемую, но в данном случае она была как никогда уместна.
Кролик понимающе кивнул и опрокинул свой стакан, тоже со знанием дела, но закусывать не стал. После этого кролик сразу же разлил остатки водки и опять исподлобья уставился на Зурбаганова.
– Не гони, отец, мы же никуда не опаздываем! – заявил Борис кролику, но тот никак не отреагировал и принялся опять жевать траву.
Прошло минут пять. Кролик перестал жевать и кивнул головой на стаканы: “Мол, давай, чего резину тянуть”.
Выпили. Зурбаганов опять закусил, а кролик нет. Зато он достал вторую бутылку “Московской” и виртуозно разлил водку по стаканам.
“Ну и дела, – подумал Зурбаганов. – Это же форменная пьянка получается. А оно мне сейчас надо?” – пытался трезво рассуждать он.
Но отказаться в такой ситуации от выпивки он просто не имел права. Поэтому опять выпил. И закусил. В отличие от кролика.
“Странное все-таки животное, – подумал Зурбаганов уже не совсем трезво. – Водку жрет, как заправский алкаш, а слова из него не вытянешь. А как же поговорить? Несправедливо! Весь кайф ломает!”
А гигант-кролик, между тем, опять разлил по стаканам и достал следующую бутылку. Зурбаганов опять выпил и закусил. Кролик снова закусывать не стал, а только жевал траву и слушал Бориса:
– Слушай, приятель, ну что ты все молчишь да молчишь! Как-то даже не интеллигентно. Ведь я к тебе со всей душой, а ты ответить не хочешь. Ты что, животное, думаешь, мне твоя водка на халяву нужна? Нет, ты ответь! Что, брезгуешь? Я, между прочим, кандидат биологических наук! Ты понял? А ты кто? Кто ты такой? Не нужна мне твоя водка поганая, убери! Презираю!
– Пошел в жопу, хрен моржовый! Надоел! – вдруг заявил гнусавым голосом кролик и лягнул мощной, как у жеребца, ногой Зурбаганова в грудь. Оратор отлетел метров на пять в кусты и отрубился. Пьяный сон овладел Зурбагановым.
Когда он пришел в себя, день клонился к вечеру. Вечер осеннего дня.
Зурбаганов нагой, весь перепачканный в грязи, дрожал от холода, не зная, что же делать дальше. Куда идти? У кого искать помощи? Он почувствовал себя беспомощным, жалким и, что самое главное, никому, никому не нужным.
“Вот же дурак, нашел место и время напиваться!” – ругал себя Борис. Борису захотелось, как в детстве, когда возникали какие-нибудь житейские передряги, расплакаться. В детстве Боря точно знал: придет мать, успокоит, приласкает, и все самые неразрешимые проблемы решатся сами собой. К сожалению, детство давно закончилось, матери больше нет, надеяться приходится только на себя самого.
“Ну что ты, право, как маленький мальчик, слюни распустил! Москва слезам не верит!” – сказал себе Зурбаганов и, преодолев минутную слабость, стал подниматься вверх, к краю обрыва.
Да не тут-то было! Борис не мог преодолеть и полпути до желанной цели. Подъем оказался чрезвычайно крутым, песок осыпался под ногами, и измученный Зурбаганов раз за разом летел вниз, на самое дно. Пальцы кровоточили, локти и колени в ссадинах, песок скрипит на зубах, но Борис предпринимал попытку за попыткой подняться вверх.
Один раз ему это почти удалось. Наконец, упорный Зурбаганов добрался до самого края, ухватился за свисающие корни деревьев и стал подтягиваться. Вот его голова оказалась выше края обрыва, и Зурбаганов увидел своего собутыльника – кролика. Гигант мирно жевал травку и, как и раньше, исподлобья посматривал на Бориса мутными глазенками. И в этот момент корни оборвались, и Зурбаганов покатился вниз, на дно.
Измученный Борис долго лежал, переводя дух. Но слабости и растерянности он не чувствовал. Совсем наоборот. Неудачи только разозлили его.
Здесь следует напомнить, что Борис Зурбаганов был человек изворотливый и рациональный. Поразмыслив, он решил, что не следует попусту тратить силы на бесполезный подъем. Надо искать другие варианты. Борис поднялся и, с трудом передвигая разбитые ноги, двинулся вдоль оврага в надежде найти более благоприятное место.
Опять пошел дождь. Мелкий, противный октябрьский дождь.
По дну оврага бежал ручей, тоненький, как нитка. Но чем дальше Зурбаганов шел, тем больше ручеек набирал силу. Вот уже Борис смог умыться и утолить жажду. И скоро ручей превратился в маленькую речушку. Речка извивалась между высоких крутых берегов, подняться на которые, как и раньше, не было никакой возможности. Наоборот, они стали еще выше и круче.
Вот речушка сделала изгиб, и местность кардинально изменилась. Противоположный берег остался таким же обрывистым и непреступным, как и был, а крутизна берега, по которому шел Зурбаганов, стала плавно сходить на нет. Борис продолжал идти вдоль реки, хотя местность становилась болотистой, и под ногами хлюпала ржавая вода. Постепенно заросли камыша стали отдалять Бориса от реки в редколесье. Измученный Зурбаганов обреченно брел между редких кривых черных осин, таких же голых и жалких, как он сам.
Но чем дальше Борис удалялся от реки, тем деревьев становилось больше и больше. Появились скромницы-березки, а затем и надменные стройные сосны.
Темнело. Осенний вечер недолго гуляет по земле. Ночь бежит ему навстречу кровожадной любовницей, чтобы обнять и убить его, захватив желанную землю в плен. И вечер не спорит с ней, он безропотно растворяется в холодной ночи, уважая ее силу и ее право.
Зурбаганов уже отчаялся найти выход и думал, что ему придется заночевать в холодном осеннем лесу. Перспектива, прямо скажем, не из лучших. Он уже стал присматривать подходящее для ночлега место, как вдруг между деревьев блеснул огонек.
“Не может быть!” – Борис даже не сразу поверил в свою удачу. И тут деревья расступились, и Зурбаганов очутился на лесной полянке.
Перед ним опять стоял знакомый двухэтажный дом.
Дом, требующий ремонта. Дом Клима Николаевича.
“Ну, вот, кажется, и приплыли”, – подумал Борис и вдруг почувствовал, что все это ему “по барабану”. У него было такое ощущение, что он смотрит на все это со стороны. Смотрит спектакль, где он занят в главной роли. Причем, роль играет плохо, можно сказать, бездарно.
Зурбаганов, всегда занимавший в жизни активную позицию, отчетливо понял, что в этот момент от него ничегошеньки не зависит. Что он – просто марионетка в чьих-то опытных руках.
“Кто же кукловод? Кто режиссер спектакля?” – в очередной раз спросил он себя. И в очередной раз не нашел ответа.
Обессиленный Зурбаганов, еле волоча ноги по скрипучим ступеням, поднялся в дом, вошел в знакомую запыленную комнату, лег на диван и мгновенно заснул.