К этой рыбалке мы с Юркой готовились долго и основательно. Скинулись по рублю и купили в «Культтоварах» леску и крючки. Для грузил был припасен выплавленный из автоматных пуль свинец, для поплавков – бутылочные пробки. Сходили на берег, вырезали гибкие ивовые удилища. Я упросил мать сшить из куска марли некое подобие бредня с мотней посредине – сачка у нас не было. Условились подняться утром в половине пятого.
Мне двенадцать, Юрке одиннадцать. Он добрый, веселый парень, но отличник и немножко маменькин сынок. «Ботаник!», - сказали бы сейчас. Как, впрочем, отчасти и я сам. Мы живем в одинаковых квартирах в одном и том же подъезде, только он на первом этаже, а я на втором. Когда дом заселяли, то в наши квартиры строители врезали одинаковые замки, которые ни юркины родители, ни мои менять не стали. Удобно - забыв или потеряв ключ, звонишь в двенадцатую: Тетьваль, не одолжите ли ключик домой попасть?
Ко всем нашим сборам пришлось добавить еще день: он ушел на уговоры наших родителей отпустить нас одних, без взрослых и без ребят постарше. Но наши родители заняты на работе, а мой старший товарищ Вадик уехал куда-то с отцом... Ну, что такого? Ведь мы оба умеем плавать! В конце концов, мы же не собираемся переплывать большую реку! Нас же отпускают одних за грибами – почему же нельзя на рыбалку? Ну и что, что в лесу воды нету и утонуть нельзя – зато там на беглых зэков нарваться можно, это все знают. Вон, соседские ребятишки, меньше нас, и то...
В конце концов подействовало – отпустили.
Ровно в пять мы встречаемся во дворе. Всё вокруг еще спит, хотя небо уже начинает светлеть. Поеживаясь от утреннего холодка, мы бредем в сторону комбината.
Сначала нам предстоит пройти около километра по тополиной аллее. Именно по ней каждый день шагают за смену и со смены все работники фанерного, при котором существует наш поселок. Путь пересекает колея железной дороги, дальше идем по ней. Однопутка ведет к новому, недавно построенному цеху. Мы же принимаем еще правее – надо обогнуть заводской забор.
Наконец перед нами открывается поросший травой пустырь. Небольшая тихая речушка с татарским именем Каратунка в этом месте по весне разливается как большая река на всю низину. Потом паводок спадает, но в глубоких ямах, которыми покрыто место (видно когда-то здесь брали песок), до середины лета стоит вода, а в ней роится огромное множество мальков. Мы уже побывали здесь, сходили на разведку – тайком, без спросу. И сейчас без споров направляемся к самой большой яме.
От воды валит пар. Приходится набраться мужества, чтобы окунуться в нее. Но вода оказывается на удивление теплой. Мы раз за разом заводим свой марлевый бредень. Потом переселяемся во вторую яму, в третью... Через полчаса в литровой банке, прихваченной из дома, плавают десятки мальков.
Шагаем дальше. За низиной идет долгий подъем на пригорок, оттуда открывается вид на устье Каратунки. Здесь она впадает в Тавду - большую реку, на которой стоит наш город и именем которой он назван. Тавда берет начало на севере, в гибельных Гаринских болотах, где нездоровый чахоточный туман цепляется за кочки, густо покрытые крупной клюквой, и на сотни верст – ни души, лишь тучи беспощадного алчного гнуса, способного свалить даже лося. Если зэк, сбежавший из Ивдельских лагерей, собъется с пути и забредет в Гаринские топи, то неминуемо сгинет здесь без следа. Добела обсосанный насекомыми скелет его очень скоро поглотит бездонная и бескрайняя Гаринская трясина.
Из них, из этих адских болот, вытекают две речки – Лозьва и Сосьва, чуть позже к ним присоединяется и третья – Пелым. Все вместе они и образуют Тавду, которая течет дальше на юго-восток, чтобы влиться в полноводный Тобол. А он уже вольется в Иртыш, в аккурат в том самом месте, где пучина утянула на дно закованного в тяжелые доспехи Ермака и где стоит сейчас город Тобольск. А уж Иртыш потечет дальше и впадет в Обь, которая донесет воду нашей маленькой Каратунки до самого Северного Ледовитого океана...
Слева от нас – широкая лента большой реки в клочьях ползущего по водной глади тумана. До половины реки тянутся бревенчатые дорожки бонов – словно деревянные тротуары на воде. С помощью этих дорожек перехватывают идущий с верховьев реки сплавной лес. К одному бону притулился и дремлет катерок, покачиваясь в туманных хлопьях. Левый пологий берег тоже весь в тумане. В белесой вате утонули огороды и поскотины деревни Заморозково. Избы скрыты по окна – будто не на земле стоят они, а притонули в облаке. По правому обрывистому берегу уже скользят первые лучи солнца – он просыпается.
Спешим вниз, торопливо перепрыгивая через кучи какого-то древесного мусора, бревна... На самом берегу лежит плот – видно, в паводок его сначала каким-то чудом заволокло в малую речку, потом вынесло на берег, тут он и обсох. Кроме нас никого. Солнце уже встало, медлить нельзя – клев пропустим.
Разворачиваем удочки. После короткого спора решаемся попробовать ловить «на подергушку». Поплавок вздернут к самому удилищу или совсем снят, грузило подальше от крючка, на крючке малек. Погрузив снасть в воду, медленно иду вдоль берега, подергивая удочку вверх-вниз, чтобы наживка прыгала под самой поверхностью воды... Рывок! Сильный, будто большая рыбина клюнула. От неожиданности выпускаю удилище из рук.
- Уснул, что ли?!! – кричит мне Юрка.
Я подхватываю удочку – поздно, крючок пуст.
- Эх, раззява.., - укоризненно тянет он. И тут же резко изо всех сил дергает удилище вверх. Над водой взлетает серебристая рыбка. Плюхается на песок у самой воды и, пару раз подпрыгнув, уходит назад в реку. Юрка пытается ее поймать, падает на рыбину животом, но безуспешно, только вся рубашка в грязи.
Сокрушенно смотрим друг на друга.
- Н-да, - говорю я. – У меня наверное метровая щука дернула...
- Я тоже так подумал, когда клюнуло, - бурчит Юрка. – Только какая-то она не метровая была, тебе не показалось?
Показалось. Рыбешка, плясавшая у воды, совсем не походила на главную речную хищницу.
Закидываем по новой. Теперь первая поклевка у Юрки. Он дергает уже не так сильно и выкидывает добычу на берег, подальше от воды. Вместе рассматриваем улов. Это действительно щука. Но – щука-малыш, щука-подросток всего сантиметров пятнадцать в длину.
- Щургайка, - озадаченно говорит Юрка. Так в наших местах называют таких вот маленьких щучек-недорослей. Выходит, те, кто рассказывали нам о том, что в устье Каратунки «щуки сами в руки прыгают», слегка не то, чтобы приукрасили – по-рыбацки преувеличили ситуацию.
Щука отметала икру в притоках, на мелководье и вернулась в реку. Теперь и юная поросль подросла, научилась самостоятельно питаться и тоже двинулась на большую воду. Вот почему в устье сейчас так много этой щучьей мелочи. Здесь у них что-то вроде детского сада – подрастая, рыба уходит. Но пока подрастет – нагуливает силу и размеры рядом с большой водой.
Щургайка – тоже неплохая добыча. Щука, только размером с чебака. На добычу бросается жадно, так хватают крючок все мелкие хищники – и окунь, и ерш. Дергает так, что удилище из рук вылетает, а вытаскиваешь – мелочь пузатая.
Через пару часов у каждого из нас на связке-кукане плещется по три десятка маленьких щучек. Солнце уже высоко, клев прекратился. Но домой идти что-то не хочется. Коротко посовещавшись, решаем обследовать окрестности. Прячем снасти в густых кустах ивняка, туда же запихивает свои сандалии, к этим же кустам привязываем опущенный в воду улов. Сами налегке вышагиваем по берегу.
Настроение празднично-боевое. В задранных до колена штанах весело шлепаем по песку и горланим «Шел отряд по берегу...». Рыбалка удалась. День теплый и солнечный. Каникулы еще только начались. В общем, поводов для отличного настроения достаточно.
Завернув за очередной куст, обнаруживаем маленькую дюралевую лодочку-плоскодонку. Стоит, вытащенная на берег. Никак не привязана – значит, ничья? Такого не может быть. Раз ничья, значит, наша. Еще один повод для восторга! Подтаскиваем лодку к воде, забираемся в нее и тут же обнаруживаем, что грести-то нечем. Хохочем над собой как ненормальные. Давясь от смеха, выскакиваем на берег, подбираем пару каких-то досок – этого добра тут валяется полным-полно.
Каратунка в ее устье широка и разливиста. Ближе к противоположному берегу реки - даже какое-то подобие острова: покатый зеленый холм. Он нас его отделяет неширокая полоса воды, за которой тянется довольно просторная песчаная отмель. В центре островка пасется стреноженная лошадь – до нас долетает звон колокольчика на ее шее. Решаем доплыть до острова и там искупаться и позагорать на песочке.
Едва отплываем от берега, как начинают обнаруживаться проблемы. Во первых, лодка течет. Уже через несколько минут на дне собирается вода. Хорошо, что мы предусмотрительно захватили с берега пустую консервную банку. Однако вычерпывать ею воду не так-то просто. Плоскодонка оказывается такой вертлявой, что отзывается на любое наше движение – начинает раскачиваться, грозя перевернуться.
Метр за метром продвигаемся к острову. Плоскодонка виляет и качается. Наконец мы у самого берега. Юрка, сидящий впереди, встает, чтобы шагнуть из лодки. Она немедленно накреняется и переворачивается. Мы оказываемся в воде.
Я ожидал, что встану на ноги – ведь уже доплыли. Но под ногами вместо твердого дна расползающаяся вязкая масса. То, что выглядело как обычный песчаный берег, на самом деле оказывается каким-то жидким тестом, смесью песка и воды. Мы ошеломлены и насмерть перепуганы. Даже не можем кричать – у обоих перехватило дыхание. Мы барахтаемся в этой густой жиже в полной тишине. Только ботало на шее у лошади тихо и мерно брякает в такт ее движениям...
И через много лет я не смогу без ужаса вспоминать ярко-голубое небо, веселое солнце и себя, беспомощно барахтающегося в затягивающей безжалостной трясине. И равнодушный размеренный звон лошадиного колокольчика...
От отчаяния я пытаюсь плыть в этой каше и медленно, очень медленно продвигаюсь вперед. Проходит целая вечность, и вот ноги упираются во что-то твердое. Цепляюсь в это твердое кончиками пальцев ног. Шажок за шажком, гребок за гребком... Сбоку сопит Юрка.
На четвереньках выползаю на берег и плюхаюсь наземь. Юрка валится рядом. Мы ошалело смотрим друг на друга. И еще долго лежим без движения, наслаждаясь и небом, и солнцем, и рекой, и песком, и звоном колокольчика – жизнью.
Искупались, называется.
Солнце переваливает за полуденный гребень, когда мы возвращаемся к месту нашей рыбалки. Юрка успел постирать и подсушить свою перепачканную рубашку – боится, что попадет от матери. Обувь, снасти, улов – все на месте. Мы уже собираемся в путь, как со стороны большой реки доносится все усиливающийся стрекот, и вскоре из-за кустов на небольшой скорости выкатывает моторка. Это обычная деревянная лодка со слабеньким моторчиком «Ветерок» - мы, выросшие рядом с большой рекой, умеем узнавать его по звуку. Лодкой правит парень в драной телогрейке. Увидев нас, он сворачивает к берегу. Мотор кашляет и замолкает.
- Здорово, салаги! Ну, как рыбалка?
Ваня Бейкин на пару лет старше меня, но, будучи неисправимым второгодником, учится со мною в одном классе. Он возвращается с ночной рыбалки – ночь провел на большой реке, на сплавных бонах. На дне лодки лежит большая связка крупных полосатых окуней килограммов на пять – не то, что наши щургайки! Ваня предлагает отвезти нас до моста – оттуда нам не так уж далеко до дому.
Моторка тихо везет нас вверх по течению. Стрекочет «Ветерок». Слева тянется лес. Справа – похожие на курятники избы Нахаловки, огороды, какой-то не то барак, не то склад, окруженный мусорными кучами... Вдоль этого длинного дощатого строения бредет, пошатываясь, какой-то взрослый парень. Похоже, крепко пьян. Он тащит что-то, привязанное к метровой проволоке. Вот он останавливается, взмахивает рукой...
На проволоке небольшая рыжая кошка. Раскрутив, парень сильно бьет ее о камень и кидает свою жертву вместе с проволокой в сторону мусорной кучи. Мы следим за ним, лишившись речи.
- Вот сука! – выдыхает Ваня. Но произносит он это тихо, еле слышно. Мы молчим – страх сковал нас. Пошатываясь, парень тупо смотрит в нашу сторону и, не отворачиваясь, мочится в реку. Скоро он скрывается за поворотом.
Мы не обсуждаем увиденное. Нам страшно и почему-то очень стыдно друг перед другом. Остаток пути мы проделываем молча. У моста молча высаживаемся из лодки, молча бредем домой. Этот чудный летний день выдался для нас совсем не детским. В этот день смерть дважды пронеслась совсем близко, обдав нас своим студеным дыханием.
Вечером мама жарит щучек и ласково называет меня «кормильцем».
Софрино, январь 2007 года.