Про озеро Селигер я слышал с детства, спасибо урокам географии – но мало ли озёр на свете… Первый неподдельный интерес вызвали… «Битлы»! Наша дворовая компания увлекалась ими немало – и вот, один из нас как-то выпал в осадок от песни «Martha my dear» с «Белого альбома»: «Мужики, да они про Селигер поют! Они чё, там тоже лабали?» Этот парень имел по английскому стабильный «трояк» и мог запросто спутать «Селигер» с фонетически близкой «Silly Girl» – «глупышкой» Мартой, любимой собакой Пола Маккартни. Остальные компаньоны учили немецкий, а развитой социалистический маразм с жёстким фильтром не нашего базара порождал кучу околобитловских мифов. Типа, приезжали они и к нам, но выступали только на закрытых концертах для номенклатуры. Почему бы одному из таких концертов не состояться на Селигере? И уж если Маккартни вдохновился на «Back in USSR» в целом, почему бы не вдохновиться и в частности?
USSR понадобилось с треском развалиться, чтобы простым советским парням стали доступны битловские тексты. Но Селигер так и остался для меня какой-то постоянной детской глупостью. Может, потому я и добрался до него только с третьей попытки.
Первая попытка была совсем «silly». Увлекался тогда велосипедом, имел единичный опыт поездки на дачу (140 км за день!), вспомнил про Селигер и вообразил, что четырёх дней хватит, чтобы добраться туда от Твери (тогда ещё Калинина) и так же в эту «Калинину Тверь» и вернуться. Вскоре за Торжком воображение растаяло при виде прохладной речки. Жара стояла жуткая, я нырнул и тут же вспомнил, как на даче после того велопробега отлёживался два дня. И мысль, что в этот раз будет легче, так же далека от реальности, как Селигер от фантазии битломана.
Вторая попытка была серьёзнее. Со мной были жена и дочка, Тверь уже не носила имя главсовстара, а велосипед был четырёхколёсным и гордо именовался «Таврией». На нём мы торжественно въехали в Осташков, на причале обзавелись билетами на завтрашнюю теплоходную экскурсию, выехали из города и на берегу Селигера заночевали в палатке. Наутро у дочки начался жар. Палатку быстро свернули, болезнь была очевидна и без градусника – но для верности купили и его в местной аптеке. Ужаснулись окончательно, сдали билеты на теплоход и без остановок помчались назад в Москву. Дочка болела долго, мельком увиденный Селигер быстро забылся.
Третий раз состоялся пятнадцать лет спустя. Пол Маккартни давно откощунствовал у Мавзолея, наш очередной квадроцикл скромно назывался «Форд Фиеста», а Россия вставала с колен и "давала суровый отпор врагам мирового империализма", как писал Довлатов. О чём время от времени напоминал путинский комсомол «Наши» своими сборищами не где-нибудь, а именно на Селигере. Для них лабали, очевидно, и современные российские битлы.
Дочка была уже взрослая и нашими детскими глупостями не увлекалась. Её влекли уже не Селигер, а Крым с Тянь-Шанем и со своей компанией. Но с нами был теперь сын того же возраста, что и дочка пятнадцать лет назад. Наш вклад в российскую демографию был скромен – у нас было не двое детей, а «два раза по одному», как любила выражаться жена. Позади были «серебряная свадьба, негаснущий костёр» и разные уголки планеты от Таиланда до Южной Америки. Но, даже без кризиса, мы любили иногда ездить и по России. Только палаткой уже брезговали – зажрались да постарели, подавай нам придорожный отель. Однако подавали.
Так было и на этот раз в Осташкове. До отъезда успел забронировать один отель, потом понять его дороговизну и найти более дешёвый – «Наутилус», что на улице Рабочей. Карта Осташкова – и та нашлась в Интернете. Ехали от Москвы весь день, по пути заехали в Старицу (про неё отдельная песня). Мой отпуск только начинался, было воскресенье, навстречу катил сплошной поток с московскими номерами. Я садистски ухмылялся – у кого-то отпуск заканчивался, а я на предстоящую неделю «сам себе режиссёр»…
Прибыли вечером, сил после дороги и обживания хватило только на сто грамм в той же кафешке «Наутилус». Явно семейный бизнес, но кафе не порадовало – перед закрытием на закуску нашлась только яичница.
Следующий день прошёл в долгих прогулках по городу. Жене Осташков не понравился своими тщательно оберегаемыми древними полуразрушенными домами вперемешку с совсем не оберегаемыми «хрущобами». Местами и временами я был готов с ней согласиться, но полностью поддержать мнение мешали смутные пятнадцатилетние мимолётности. Некий едва уловимый дух над городом явно витал.
Первым духом была улица Рабочая, бегущая от нашего отеля к Селигеру. Пятьсот метров, не более, а на пути чудный парк с памятником партизанам, полугнилой часовней посреди заросшего пруда и старой колокольней со странным образом идущими до сих пор часами. Но парк кончился, а его ощущение не исчезло. Весь Осташков – сплошной парк. Почему, неясно – леса на улицах не так уж и много, а вот чёрт те что.
Вторым духом была главная улица с гордым названием Ленинский проспект. На нём пристань с «озёрным» вокзалом. Главные храмы, в одном из них и поныне местный музей. Ильич, мечтающий утопиться в Селигере (прямо в него и идёт, туда же руку простирая). А сто метров в сторону – и уже берег, дикий пляж и немалая гора песка рядом с переулком Спорта (именно так). Сын больше всего обрадовался этому песку. Пока мы купались в весьма прохладной воде (его купать не рискнули, помня о дочке), он успел построить целый песчаный город и начать сооружать в нём как минимум метро. В вырытую нору мог забраться уже по пояс, но тут я вспомнил жуткие истории про засыпанных песком мелких хулиганов и немало сына огорчил.
Третьим духом была городская набережная, начинавшаяся недалеко от этой песчаной горки, за Знаменским храмом. Вполне окультуренная и залитая асфальтом. Посреди неё призывно гремела пластиковая летняя кафешка. Работали в ней безумно ленивые девушки, у которых корме пива не нашлось ни шашлыка, ни сдачи с пятисот рублей – но вида на озеро это ничуть не портило.
Четвёртым духом были «северные острова» Осташкова, давно уже соединенные с «материком» дамбой и мостом. Официально они именуются полуостровом Житным и островом Кличен. На Житном уютно соседствовали среди леса возрождаемый женский монастырь и «водное ГАИ» по имени ГИМС (куда ж на Селигере без моторки?). На Кличене, когда-то разорённом Великим Новгородом предтече Осташкова, никто ни с кем не соседствовал. Только шумели вековые сосны, кое-где угадывались древние валы, а кое-где – почти прибалтийские песчаные дюны. Благоразумно оставив сына в отеле смотреть мультики после обеда, мы слонялись по острову почти дотемна, пытались заблудиться и умаялись неслабо, хотя не обошли и половины Кличена. Всё ж третий по величине остров Селигера. Дикий лес, внутренние озёра, тропы здоровья, пляжи и спортплощадки – как тут всё обойти? Порой попадались явно не местные юноши и девушки на велосипедах и без них. Не иначе, «Наши» затевали очередной патриотический сейшн.
Пятым духом были, как ни крути, осташковские древние дома. Изрядно запущенные, с облупленными стенами и аркадами – а всё ж красиво. Пока не живёшь в них не неделю-месяц-год, а всю жизнь… На углу Рабочей и Ленинского высился двухэтажный «Дом шкипера». Кроме интересных форм, выделялся якорями и секстантами между этажами – такой орнамент. Вспомнилась детская пословица-хулиганка: «плывёт клипер, на клипере шкипер, у шкипера…» дом в Осташкове, естественно! На улице Володарского (как же впечатались в якобы народную память эти якобы русские чекисты!) целый «ДК, делённый на три», трёхэтажный и с мини-колоннадой – дом старой семьи местных художников. Под местный супермаркет отреставрирован целый «торговый дом купцов Савиных» (впрочем, такого удачного бизнеса немного). Среди «рядовых развалин» попалась зубастая как крокодил водосточная труба.
Но основной дух Осташкова – конечно, сам Селигер. Два длинных извилистых плёса, пересекающиеся крестом как раз у этого города. Кроме него, по берегам только деревни да базы отдыха разной степени сервиса. Несколько больших островов, включая «заматерелый» осташковский лесопарк Кличен. Один из островов, Городомля, посылал нефизкульт-привет – на нём закрытая зона и старый военный НИИ (после войны там работали «трофейные» немцы). Берега не теряются за горизонтом, водное пространство не такое уж и большое, но его хватает для неслабых штормов.
Мы почувствовали это на другой день, когда с пятнадцатилетним опозданием отправились на экскурсию в Нилову пустынь. День выдался ветреный и дождливый, банальный речной трамвайчик лихо боролся с волнами, долго на открытой палубе было не высидеть. Дама-экскурсовод пугала через динамики: «А сейчас мы проходим печально известные Чёртовы ворота Селигера, рыбаки до сих пор стараются пройти это место быстрее. Многим из них это не удалось – но нашему теплоходу удастся, не бойтесь!». К святому месту через Чёртовы ворота, словно к благим намерениям мимо ада… Адом был всего лишь узкий пролив между Кличеном и дьявольской закрытой Городомлей. НИИ спрятался в лесу, на берегу виднелся только причал с характерными «проходными» будками. Миновали его благополучно и вскоре подошли к пустыни. Трамвайчик ткнулся носом в берег, и мы вошли из пассажирского салона через низкий лаз с чудной надписью «Место для удара головой». Наверное, это было для особо спешащих в монастырь – чтобы помнили народную мудрость «заставь дурака Богу молиться».
Нилову пустынь мы до этого видели на двухвековой гравюре, иллюстрирующей крестный ход по воде. Там пустынь выглядела не меньше чем Кремль над Москвой-рекой, заполненной нарядными большими парусниками и малютками-лодками. Художник почти не врал. Как часто бывает, пустынь начиналась с пещеры отшельника и столпника Нила, а завершилась почти петербургской архитектурой. Она то и придает, действительно, «миниатюрную грандиозность» – раздели Адмиралтейство на десять, всё равно Адмиралтейством останется. Только колокольня главного собора вместо шпиля, а братский корпус напоминает скорее дворец, чем монастырское строение. Не вяжется как-то с «пустынью» – но тут уж не мне судить…
Монастырь стоит на острове, перекинувшем мост на материк, как Кличен. По мосту, как и по воде, прибывают паломники и туристы. Надпись у входа озадачила мирским аналогом: «Охрана вправе отказать в посещении обители без объяснения причин». Правда, не отказали никому – женщинам выдали напрокат «правильные» юбки и платки, мужчин в шортах по погоде не было. Много по острову не выходишь, да и пускают мало куда. Нас же и дождь быстро загнал в главный собор. Вход на колокольню стоил сто рублей в свечную лавку (сыну бесплатно), идти наверх было двести ступеней, на вершине бушевал сущий ураган (чуть не сорвало очки), но вид на Селигер даже в такую погоду был изумительный.
Имевшие иную потребность души стремились приложиться к мощам преподобного Нила – главной святыне, дарящей некоторым исцеление. Эта святыня все советское время находилась в Осташкове, словно будучи изгнана вослед за братией, поголовно ставшей новомучениками в застенках НКВД. Потом мученики были и другие. Малолетние «пацаны конкретные» двадцатых годов, мотавшие здесь свои срока. Пленные католики-поляки уже сороковых (половину их расстреляли в Твери – не Катынью единой…) Наконец, беспомощные старики шестидесятых – последней богоборческой (и богоугодной одновременно) ипостасью монастыря был дом престарелых.
Сложные чувства рождаются тут у туриста-маловера вроде меня. Христианское возрождение радует, совковое богоборчество бесит, но как часто это всё напоминает рекламную растяжку через улицу «Моли Бога о нас, святый отче…». А чудь дальше пёрл типа «Сосу за копейки! Пылесос «Чистый понедельник». Сопричастность с природой ли, с Богом ли – к душе пробивается трудно.
Гораздо больше эта сопричастность поразила в другом месте, куда пока не стремятся толпы верующих и не очень. Хотя и там есть монастырь (не столь грандиозный, правда), и Патриарх воду освящал лично. Да какую воду…
Место это – исток Волги.
Побывав на всей Волге от Ржева до Волгограда, я не был только у её начала и у её конца (Астрахань ещё впереди). Потому в один из дней мы и отправились в село Волговерховье, километров за 70 от Осташкова. Карта автодорог до самого истока показывала худо-бедный, но асфальт. Однако извечное злопыхательство русофоба-скептика привычно оправдалось – последние 20 км от села Свапуще ехали по «ущебеченному грунту». Больше сорока особо не выжмешь, и на них-то русофобскую нашу «Фиесту» трясло как в лихорадке (одно из колес через день сдулось, пригодилась запаска). При этом дорога широкая, три КАМАЗа разойдутся. Порой нас лихо обгоняли менее критичные к родным дорогам джипы, вызывая минутные песчаные бури.
Но первое раздражение быстро улеглось. «Лет чрез пятьсот дороги, верно, у нас изменятся безмерно» – всего-то триста осталось, да и двести даром всё-ж не прошли. К тому же, зачем асфальт к такому почти интимному месту, как исток великой русской реки?
Въезд в Волговерховье перегораживал не шлагбаум, даже не «кирпич», а примитивный «сквозняк» (дальше только местным). Прав за его игнорирование не лишиться, штраф несерьёзный, да и ГАИ вокруг не наблюдалось. Но основной массе моторизованных путников нарушать не хотелось – без всякой кары земной душа требовала дойти до истока пешком, да в раздумье не о буднях. Мы тоже припарковались и двинулись единственной сельской улицей. С десяток домов, обитаемы явно не все, но скотина кое-какая пасётся. Противоположная околица открылась быстро и неожиданно – вот он, исток!
В России река начинается, как известно, с ручейка сомнительной окраски. Здесь ручейку предшествовал небольшой, но привычный сувенирный торжок. Потом обелиск-валун, вещающий об «истоках души народной», и несколько рядов скамеек на случай праздников душевных. Слева виднелся храм местного монастыря святой Ольги. А прямо – само маленькое озерцо «в одну сотку», над ним помост на сваях и часовня. Внутри часовни что-то похожее на купальню, как на многих теперь источниках. Дверь заперта, ключ у местных охота выспрашивать разве только истинно воцерковленным – нам же необязательно наблюдать движение воды над «самим истоком» и окунаться в него (день был без дождя, но прохладный). Вполне достаточно убедиться, что сюда ничто не впадает, за помостом обычная лесная сушь – а вот перед помостом озерцо и впрямь сужается в тот самый ручей, что и есть Волга.
Через этот ручей можно, и впрямь, переступить. Волга течет между ног, впору вспомнить всё величие её, тобой и не тобой виденное. «Из-за острова на стрежень»… «Издалека долго»… «Есть на Волге утёс»… «Жигули вы, Жигули»… «То берег левый у реки, то берег правый»… «Городок наш разделяет река»… Смеяться при этом глупо – место не располагает. Первым шагам малого дитяти радуются, но не смеются. А вырастет дитё – и подавно не до смеха.
На часовне табличка о том, что ещё в 1995 году Алексий Второй освятил здесь воду. Стало быть, вся Волга теперь сплошь святая вода, ведь разбавка земными притоками силы небесной не умерит. И в Москве пьём святую воду – там она тоже волжская благодаря грузинскому недоучке-семинаристу и безвестным зека Каналстроя. Жуть, как всё перепутано, да пусть – не снесла бы только святая эта вода богоборческие наши плотины и совсем уж дьявольские заводы-полигоны. А не снесёт – так, может, отпустит сии грехи прогресса?
До возвращения к прогрессу зашли в храм. За вход на колокольню денег тут категорично не требовали, а некатегорично были рады любым. С колокольни село и исток как на ладони, над ними грядой нависает пресловутая Валдайская возвышенность. Душевно и спокойно, даже «Фиеста» на месте. Хотя странное ощущение – после истока хоть бы и не на месте…
Монастырь святой Ольги маловерам незаметен – привычных стен и келий нет, монахини живут, видно, в селе (может, только они и живут). Оно и верно – затевать тут большую стройку как-то не по-божески даже с божеской целью. Да и была тут обитель только лет четыреста назад, но быстро захирела. Храму же только сто лет, стоит себе в чистом поле, вокруг никакого тебе забора. Не везде так, далеко не везде.
Обратный путь. К внутреннему зеркалу привязан купленный у истока сувенирный колокольчик, «дар Валдая». До Свапуща звенит как бешеный, потом стихает – добрались до асфальта. Необычайно вкусный копчёный судак в придорожной палатке. Настроение светлое.
Перед самым Осташковом, у села Хитино – пирамида. Вовсю старается всероссийский инженер-эзотерик с жуткой фамилией Голод. Такая же, только выше, стоит и у нас на Новой Риге – после её посещения башка болела целый день и никакой анальгин не помогал. Даже в Египте, после нутра «истинной» пирамиды Микерина и при плюс сорока, оклемался быстрее! Дьявольщина, и только… После истока думать о ней не хочется.
Последний день в Осташкове. Последний взгляд на Селигер. Вспоминаются битлы – а, что, может иная и странная пресса уже успела окрестить Селигер именно так: Озеро Глупой Девчонки? Ведь додумались уже, кроме шуток, что «русский суп Окрошка» переводится на английский не иначе как «О, бэби!» Смейся, о, крошка моя…
Ну, а «Наши» и впрямь не дремлют. Москва по возвращении встретила рекламными плакатами «Селигер-2009». Однако нынешний сезон, в отличие от предыдущих, созывал не самых глупых девчонок и мальчишек и даже, якобы, не План Путина наизусть учить. Только тех, у кого какая-либо родилась Идея – техническая, общественная или ещё какая не самая глупая. Приветствовать носителей идей отправился старый, но неугомонный Евтушенко. Веселись, юноша, – сказала власть, – только водку не пей.
Это правильно – водку оставь нам, старым алкашам-восьмидесятникам. У которых Идей уж никаких не осталось. Только, слава демократии, долгожданно мотаться по миру. Во всех прямых и переносных смыслах. С его бесконечными Озёрами Глупых Девчонок.