Семейная гамма. Фа

Тати Тати
Начало здесь http://www.proza.ru/2010/06/01/628
***


Разбудил её телефонный звонок. Едва продрав глаза, Тамара бросилась к трубке. Серхио умолял простить: бросил её на произвол судьбы, в чужом городе, раздетую, разутую... Но обстоятельства!
- Как Дана? – спросила Тамара, проигнорировав извинения.
- Жива, слава богу. В реанимации.
- С ума сойти!
- Да... Мне рассказали, что какая-то гадина решила, что Дана её сглазила. Или жениха отбила – я точно не понял. Спасибо, что хоть кислотой не облили... не изуродовали. Знаешь, я тут пару дней побуду. А на выходные хочу пригласить тебя в Алкала. У меня там премьера, будет приём. Мне комнату зарезервировали в Уса эль Бедель.[1]
Проведёшь со мной эти дни... А обратно я тебя на такси отправлю. Честно-честно, не вру. Ты мне веришь, Тамара? Я ведь правда хочу, чтобы ты была счастлива, а получается... Тамара, дай мне ещё один шанс! Пожалуйста.
- Не говори глупостей, я же понимаю... Главное, чтобы Дана поправилась поскорее. А насчёт «уикэнда» я ещё не знаю. У меня дети. Куда я их дену?
- Тамара, милая, дорогая, звёздочка моя! Сделай что-нибудь, чтобы мы могли побыть вместе. Пойми, это очень важно. Для меня. И, надеюсь, для тебя тоже.

***


- В Алкала ехать!
– вынесла приговор Катарина.
- А детей куда?
- Цезарю отдашь.
- Так там же Жаба!
- Тамара! Сейчас или никогда! Бог троицу любит, значит, третий муж и будет навсегда. Ты так мечтаешь о стабильной семье... Должно же и тебе повезти.

До сих пор Тамаре не везло. С самого детства. Отец ушёл от них, когда Тамаре было десять. Полюбил другую, и ушёл. Мама умерла. Оттого, что не вынесла его ухода. Отец был для неё важнее, чем Тамара. Встречаются редкие экземпляры женщин, для которых муж важнее детей, или для которых они сами важнее – не суть. Тамара маму простила.

После смерти мамы отец забрать Тамару к себе не смог – новая жена не разрешила. Она вычёркивала всё и вся из его прежней жизни, стирала ластиком, выводила, как выводят пятна, вытравливала,
как санэпидемстанция - тараканов, любое напоминание о прошлом. Отец новую жену любил, или уважал, или боялся. И отдал Тамару тёте.

Иногда, в подпитии, когда новой жены поблизости не оказывалось, он звонил, требовал Тамару к телефону, не хотел верить, что дочь уже спит – третий час ночи. Тётя щадила, будить отказывалась, а Тамара считала, что отец вообще никогда о ней не думает. Даже про дни рождения он вспоминал не каждый год. Случалось, что месяца через
три спохватывался: надо девочке подарок купить, а бывало, что дочь выпадала из сферы его интересов на такой длительный срок, что не только презенты покупать было стыдно, а и номер телефона стеснялся набрать – послушать голос.

По ночам маленькая Тамара маялась, ворочалась с бока на бок, размышляла, чем же провинилась она перед родителями: никто её не любит, никому не нужна, всем мешает. Даже тёте мешает: Тамара хотела бы её обнять, зарыться лицом в тёплую широкую грудь, поплакать. Но тётя всегда занята, ей не до Тамары. Изредка взлохматит ей короткие волосы шершавой рукой, и пойдёт по
своим делам.

Тётя тоже умерла – от рака. Сгорела за три месяца, даже не успев напугать Тамару. Тамаре остались две квартиры: мамина и одинокой тёти. Но жить ни в одной из них она не захотела – обе продала, купила третью, в престижном районе, в доме с консьержем, с широкой мраморной лестницей... Остатки денег исстратила на обстановку и на жизнь.
Отец, правда, потом проявился. Он бросил новую жену – с тремя дочерьми. А к Тамаре стал захаживать. Она уже была замужем за Фелипе. Отца было жалко: одинокий, потрёпанный, бездомный. Катарина предложила познакомить его со своей незамужней
тёткой: «глядишь, станем не только подругами, но и двоюродными сёстрами!»

Отец жениться на тётке Катарины не стал - предпочёл двадцатипятилетнюю девицу. «Ну и ладно,» - махнула рукой Катарина. – «Мы всё равно ближе, чем сёстры!»

Катарина была восьмой по счёту, а всего их у родителей было двенадцать.
- Большая семья – это утомительно! – уговаривала Катарина.
- Большая семья – это здорово! – противилась Тамара. – Я не желаю больше оставаться одной. Никогда.
- Всё будет, как ты захочешь, - успокаивала Катарина. – Потерпи немножко.

***


Позвонил Цезарь. Тамара передала трубку сынишке, и, когда ей показалось, что тот уже наговорился с папой, взяла телефон и вышла на террасу, прикрыв за собой плотно дверь. Нечего детям слушать разговоры взрослых – это их травмирует, а Тамара больше всего на свете боялась сделать больно своим мальчишкам.
- Цезарь, ты можешь взять детей на выходные. Обоих. И нашего, и моего. Но только так. Старший проследит, чтобы не было никаких казусов с твоей Жабой. Что ещё... Заберёшь в пятницу после школы и вернёшь в понедельник в школу. Я им положу в рюкзаки сменную одежду.
Цезарь так обрадовался, что сначала побоялся возразить – у него были другие планы – но то, что Тамара потребовала вернуть детей в школу его насторожило, и он не удержался.
- А в воскресенье нельзя?
- Нельзя, - отрезала Тамара.
- Так... Значит, у тебя планы. А с моими планами ты не считаешься, да? Тебе всегда на всех плевать, только о себе заботишься. Небось, с каким-нибудь мужиком встречаешься, да? Какая же ты мать после этого?
- Цезарь, тебя понесло. Я – хорошая мать. И ты можешь быть хорошим отцом. А моя личная жизнь тебя уже не касается, как и меня – твоя.
- Ошибаешься, дорогая, меня твоя жизнь касается! У нас общий ребёнок! И я не хочу, чтобы у него был другой отец. Ты слышишь?
- Ты всегда был и останешься его отцом, Цезарь, - Тамара старалась сохранять спокойствие. – Решай, берёшь детей сейчас, пока я добрая, или ждёшь постановления суда. И как пить дать, не позволят тебе их брать к себе, пока там твоя Жаба. Обещаю, что сделаю всё возможное.
- Ты... – он нехорошо выругался, а Тамара пропустила мимо ушей. – Ну, будь по-твоему. Заберу в пятницу и отведу в колледж в понедельник.
- Вот и славно, - похвалила Тамара бывшего мужа. – И Жабе своей передай, чтоб не смела детей трогать, а то не видать их тебе, как своих ушей.
***


Когда Тамара проснулась, Серхио в номере уже не было, и если бы не смятая подушка рядом, она могла бы подумать, что всё произошедшее ночью ей приснилось. Покраснев при одном воспоминании и, натянув до подбородка одеяло, Тамара продолжала лежать на широчайшей кровати, а довольная улыбка самовольно двигала мышцами на её лице: Тамара тщетно пыталась её согнать, а та не поддавалась. Солнечный луч, прокравшись сквозь щель не плотно задёрнутых красных с золотом штор, щекотал подбородок и тихо подползал к носу. Тамаре было лень двигаться: она пыталась разобраться в своих беспорядочных ощущениях, и внезапно осознала себя на месте Вивьен Ли в сцене любимого фильма.[2]

Впервые она почувствовала страсть столь же всеобъемлющую и первобытную, сколь поглотившую её целиком: она Женщина, она любит и любима. По-настоящему. Так, как повествуют писатели, как показывают на экранах. Бабочки в животе? Тамара теперь знает, что
это такое.

Ей хотелось петь, смеяться, задыхаясь от приятнейшей щекотки где-то там, необъяснимо внутри, где положено находиться душе, кувыркаться на постели, как прыгают и резвятся её сыновья воскресным утром, завтракать – чего-то сытного, жирного, вкусного и безумно вредного.

С другой стороны она боялась пошевелиться: вдруг искры счастья растворятся в потоке событий, погаснут, как радуга при исходе туч, как запоздавшие звёзды на безудержно светлеющем небе, а она так и не успеет насладиться ими? И Тамара оставалась неподвижной, прощупывая мысленно каждую клеточку собственного тела, впитывая это Субботнее Утро, вписывая его в книгу памяти, в которой, несомненно, этот конец недели будет записан с прописной буквы и с красной строки.

Солнечный луч партизаном дополз, наконец, до носа, почесал пылинкой тонко вырезанную ноздрю – Тамара чихнула, лень улетучилась: энергия била через край, к тому же проголодалась...

Тамара вспомнила, как младшенький на днях пожаловался: «Мам, я голодноватый и холодноватый». В смысле – голодный и холодно ему. Потянулась за мобильником – звонить своим чадушкам. Ого, как поздно!

***

Обнажённая, благоухающая, с мелкими капельками на непросохшей коже цвета алебастреника[3], с белым полотенцем, обвившим голову высоким тюрбаном, лёгкая и быстрая, словно Иванушка, испивший водицы из лужицы и превратившийся в козлёночка, Тамара подскочила к шкафу, распахнула его... И тут же захлопнула дверцы. Посмотрела по сторонам - да, это их с Серхио номер, она и не выходила никуда – медленно приоткрыла и заглянула вовнутрь. Вешалки были полны вещей. Не Тамариных. Новых. С этикетками. А Тамариной одежды и след простыл.
Она попятилась от страшного шкафа, подскользнулась в собственноножно оставленной луже, еле удержав равновесие. Что-то сообразив, кинулась к телефону – тщетно, абонент не доступен!

Достала из блока – вчера Серхио принёс – пачку сигарет. Эту марку Тамара не курит, а ему откуда знать, что вкус у сигарет разный. Но свои закончились ещё вчера, а затянуться при таком стрессе нужно было срочно. Тамара развернула пачку, поднесла сигарету ко рту, пошарила рукой по тумбочке: она точно оставляла здесь зажигалку.
Поискала в сумке – на дне валялись целых три, но ни одна не работала. Пришлось наклоняться и смотреть под кроватью: к счастью, нашлась!

Она выпустила изо рта дым – как всегда вверх. Где-то читала, что если дымят вверх, это показатель хорошего расположения духа. Настроение часто было паршивым, но знать об этом посторонним не обязательно. Фу, не вкусная. Слабенькая – такой и не накуришься. Тамара поискала глазами пепельницу. Вчера точно была. Обнаружилась в ванной, Серхио налил в неё воды. Пришлось снимать с головы полотенце, сжимая сигарету в зубах и прищурив глаз – дым кололся. Наконец она устроилась на кровати – пепельница на коленях - но сигарета почти докурилась, да и Тамаре нужно было спуститься к завтраку.

Вернулась к шкафу – рассмотреть содержимое получше. Отметила фирму, вещи подобраны по цветам, к каждому комплекту прилагались обувь и сумка. Одежды полно, а надеть нечего – не Тамарин стиль! Но выйти-то из номера надо...

В конце-концов Тамара выбрала короткое тёмно-серое платье в белый горошек. К платью - серые плотные колготки, алые кофточка, сумочка Пурификасьон Гарсия[4] и туфли-балетки – удобно для прогулки. Платьице было миленьким, но Тамаре же не восемнадцать! Хотя молоденькие девочки сегодня предпочитают совсем другие наряды – мода шагнула далеко вперёд.

***


Тамара вошла в кафетерий и порадовалась: завтраки подавали ещё целых десять минут. Так что она успеет заказать кофе, сок из трёх апельсинов в высоком стакане, подогретый круассан с маслом и джемом – пища богов. Сделав заказ, Тамара поднялась из-за столика – купить сигареты в автомате. Те, что ей нравятся. Уж курить она точно будет то, что хочет, а не то, что ей предлагает Серхио.

Новая пачка не помещалась в сумочке, и Тамара без сожаления выбросила старую в мусорную корзину.

Столик Тамара выбрала удачно возле широкого окна на площадь Сан Диего. Прямо перед ней возвышался фасад бывшего студенческого общежития Сан Индельфонсо. Тамара знала, что сейчас в этом здании находится ректорат, но ей нравилось представлять эту площадь
в те времена, когда здесь жили Кеведо, Кальдерон де ла Барка, Лопе де Вега и сам Сервантес, фантазировать, что кто-нибудь из них выйдет из здания, направляясь на занятия.

Спокойное течение мыслей прервала музыкальная точка, ворвавшись в сознание техно-румбой «Роза есть роза»[5].
Я хотел сорвать самый нежный цветок,
Думая, что не может уколоть любовь.
И пока из пальца сочилась кровь,
Я понял, что роза – есть розаааааа...[6]

Простые эти слова, к которым за восемнадцать лет Тамара привыкла настолько, что и внимания на их значение не обращала, вдруг её задели. Раньше она дожидалась, пока мужской голос не воскликнет: «Обуй туфли на каблуке, и стучи!» - этот эпизодический возглас казался ей солью песни, самым главным достоинством. А сейчас вслушалась, уловила тайное сообщение – любовь не бывает без боли, нет идеала, не существует. Как только Тамара расслабится, Серхио преподносит неприятный сюрприз, как сегодня, как несколько дней назад... Серхио – настоящий, живой, а не тот, которого Тамара себе придумывает, наделяя воображаемыми качествами. Вот и не складываются пазлы, вот и сменяются радость и огорчения со скоростью света. Будет ли когда-нибудь так, как Тамаре мечтается?

***

Она ещё не докурила вторую сигарету, когда в зал вошла высокая девица. Официант знаком показал ей Тамару.
- Здравствуйте, я ваш экскурсовод.
- Мой? Экскурсовод? – переспросила Тамара.
- Ну да, ваш спутник заказал для вас утреннюю экскурсию по городу. Пойдёмте?
На экскурсию Тамаре не хотелось, но и отказаться неудобно. Неудовольствие, видимо, отразилось на лице – девица будто сжалась под её пристальным взглядом, неожиданно уменьшившись; теперь она казалась ниже и неувереннее. Тамаре стало её жаль – она чем виновата? А Серхио она выскажет всё, что думает за обедом.

- Да, конечно-конечно, - Тамара поднялась, притушив сигарету в пепельнице. – Подождите секундочку, я подправлю макияж, и начнём.

***

С экскурсии Тамара вернулась обновлённой – многого не помнила или даже не знала, девица оказалась толковой: смогла Тамару отвлечь от печальных выводов и увлечь новыми открытиями. Например, она провела Тамару в закрытую часть монастыря Сан Бернардо – туда, где до сих пор живут монашки-затворницы. О подобном Тамара и мечтать не могла, и чувтсвовала себя по-настоящему избранной.
В номере она обнаружила букет красных роз и записочку от Серхио: «Дорогая, тебе придётся обедать одной. И ещё я не хочу, чтобы ты была на представлении – твоё присутствие меня отвлечёт. Надеюсь, что ты поймёшь и не обидишься, ты же у меня самая лучшая! Люблю, твой Серхио».
Тамара в гневе отшвырнула поганую вестницу-записку. Какого чёрта она торчит в свои выходные одна в чужом городе? Нет, совсем не так она представляла себе конец недели в обществе любимого человека! Нашёл себе безответную подружку, с мнением которой можно не считаться!
Первым порывом было разыскать, наконец, свой чемодан и уехать на первом же поезде в Мадрид. Но потом Тамара решила подождать, что будет дальше. В конце-концов, нужно понять, что за птица этот Серхио, разобраться во всём, не рубить с плеча. А вдруг он и вправду настолько ей доверяет, что просто не стесняется сказать ей правду – она мешает ему сконцентрироваться. Возможно, это наивысшая степень уверенности мужчины в любимой, когда не стремятся заботиться о том, что тебя истолкуют неверно... Не того ли хотела Тамара всю свою сознательную жизнь – встретить человека прозрачного, с чистыми помыслами, искреннего и не лживого?

***

Через несколько минут Тамара порадовалась собственной выдержке и мудрости – на тумбочке обнаружился пригласительный в спа, а рядом записка – после обеда за нею заедет машина, которая отвезёт её туда, а потом привезёт обратно, как раз к ужину. Ужин будет в ресторане «Ла Купула»[7] - том самом, о котором Тамара слышала не раз. Ресторан располагается в старой церкви – ну не романтично ли?

Зря она подумала о нём так плохо – он же озаботился тем, чтобы Тамара не скучала в одиночестве, проводила в его отсутсвие время с толком, по-настоящему отдохнула и расслабилась. Ну подумаешь, не пойдёт в театр! Зато массажик сделает, оттянется...

Она с интересом рассматривала проспекты, а потом заглянула в шкаф. Так и есть – он всё продумал заранее: нашлись и купальник, и пластиковые шлёпки для бассейна, и новое выходное платье – на этот
раз золотое, с открытой спиной, с тёмно-синей шалью, да не какой-нибудь, настоящей манилой![8]
- Куда ты в шали манильской,
Куда - в китайском наряде?..
- Иду я в поле на праздник,
А после - на бычьй бооооооой![9]
– завернувшись в шаль перед зеркалом, пропела Тамара на два голоса:
грубовато-мужской и пискляво-девичий, сама над собой посмеялась – нельзя ей петь, сто процентов дождь пойдёт![10]
***

Воскресное утро: Тамара в объятиях Серхио. Рука его тяжело обвивала её шею, почему-то не хватало воздуха. Она шевельнулась, попыталась высвободиться. Серхио проснулся и прижал её к себе ещё сильнее, чмокнул в затылок, подышал в ухо:
- С добрым утром, моя королева!
Тамара хихикнула, потянулась – объятия ослабли – перевернулась на спину, заглянула ему в глаза: блестят озорными чёртиками. Как приятно, что он в просыпается в добром расположении духа.

Оба её мужа просыпались тяжело, приходили в себя только после завтрака – утренние ласки им были почему-то неприятны. Тамара полагала, что это нормально.
Серхио поцеловал её в щёку, дыхнул вчерашним перегаром. Она отодвинулась – а вдруг и она пахнет? Поняла, что голова тяжёлая от выпитого за ужином и после – в пабе. Соскользнула с кровати, поплелась в душ.
Серхио помедлил, и пришёл в ванную – вместе купаться.

***


Тамара рассчитывала провести день вместе. Не тут-то было - Серхио засобирался:
- Любимая, ты одна к завтраку спустишься, а мне бежать надо.
- Как бежать, куда бежать?
- У меня интервью с критиком из газеты, а потом ещё и на телевидении. Ты, родная, не серчай, хорошо?
- А мне что делать? – упавшим голосом спросила Тамара.
- Вот тебе денежки на такси, я же тебе обещал, что обратно как королева поедешь! Видишь – исполнил.
- Исполнил, - расстроенным эхом отозвалась Тамара. – Слушай, - она вдруг набралась смелости – а где мой чемодан?
- Выбросил.

Лицо Тамары приняло такое выражение, что Серхио тут же замахал руками:
- Пошутил я, Тамара, чемодан у администратора. Я попросил его спрятать, чтобы сделать тебе сюрприз... А ты так и не сказала мне, понравилось ли тебе всё, что я купил! А ведь все вещи – самые лучшие.
- Да, - Тамара равнодушно пожала плечом. – Вещи хорошие, только мне они не идут.
- Что ты! Ты вчера прекрасно выглядела в золотом платье, ты была такая... Такая! Просто настоящая королева!
- Серхио, мне очень приятно, что ты заботишься о том, как я выгляжу, но лучше я всё-таки буду покупать одежду себе сама.
- Почему?
- Всё, что ты купил – не в моём стиле.
- В твоём, просто ты этого ещё не знаешь.
***


Принесли Тамарин багаж – она облегчённо вздохнула, вытащила
привезённые из дома любимые джинсы, но, чтобы сделать Серхио приятно, красные кофточку и балетки оставила на поверхности, и сумочку Пурификасион Гарсия тоже.

Серхио, казалось, на эти детали внимания не обратил – брился, одиколонился, причёсывался перед зеркалом – волосы то на пробор, то назад, то по-молодёжному вверх, ёжиком: не мог решить, как лучше. Тамара подошла сзади, обняла за талию, потом, улучив мгновение, пролезла под локтем, потянулась к душистой гладкой щеке – лизнула.
Серхио поморщился, отодвинулся, потёр облизанную поверхность тыльной стороны ладони:
- Обслюнявила всего.
- Не дуйся, милый. Я же знаю, что ты хочешь как лучше. И благодарна тебе... Я понимаю, что ты занят! Просто мне мечталось провести этот уик энд с тобою.

Он расслабил сжатую челюсть, вымучил улыбку:
- Тамара, поверь мне, я не специально! Ну так получается, думал, график будет не такой напряжённый, я поработаю, а потом отдохну. Но всё усложнилось. – Он заглянул в зеркальное отражение её глаз – Так ты мне веришь?
- Верю, - выдохнула Тамара.
- А любишь?
- ... Люблю. – произнести это слово ей стоило невероятного усилия, но единожды вырвав его из глубины своего существа, Тамара поняла, что сказала правду. Так и есть. Любит. Больше всех на свете. Как мама, наверное, любила отца.




[1] Husa El Bedel – трёхзвёздочный отель в самом сердце Алкалы де Энарес, выходит окнами на площадь Сервантеса и университет.[/b]
[2] Унесённые ветром (1939), Режиссёр Виктор Флеминг
[3] м. переводное название растения Gypsophila; гипсовник.
[4] Purificaci;n Garc;a, ведущий испанский модельер
[5]Una rosa es una rosa, композитор Jos; Mar;a Cano.
[6] Quise cortar la flor
m;s tierna del rosal,
pensando que de amor
no me podr;a pinchar,
y mientras me pinchaba
me ense;; una cosa
que una rosa es una rosa es una rosa... (исп.)
[7] La C;pula, Calle de Santiago, 18, Alcal; de Henares
[8] Название этой шали ассоциируется с портом Манила (Филиппины), который в XV веке испанцы использовали как перевалочный пункт на пути из стран Дальнего Востока. Сама шаль ранее производилась в Китае, и исконные вышивки – драконы, бамбук и пагоды – со временем сменились мотивами цветов и птиц. По размерам шаль должна была как минимум покрыть всю спину, а также укрыть руки до самой кисти.
[9] ;D;nde vas con mant;n de manila? ;D;nde vas con vestido
chin;? Voy al campo y a ver la verbena, y luego a los toros de Caramanchel (исп.) – слова из арии D;nde vas con mant;n de Manila, сарсуэла (испанская оперетта) La verbena
de La Paloma (1894). Композитор Tom;s Bret;n.
[10] Существует поверье, что если человек фальшивит, ангелы на
небе плачут, и идёт дождь.

Продолжение здесь http://www.proza.ru/2010/06/07/624