Аты-баты-дмб

Николай Сафронов
                Николай Сафронов
    
      

 
                АТЫ - БАТЫ - ДМБ

               
                приключения студента медицинского института
                в советской армии


                отрывки из дневника


                2010
               



                Пролог
                «Горбачевский призыв»

    На улицах города цвела весна. Даже ночи в Северной столице стали белыми, казалось лишь только для того, чтобы весёлая студенческая жизнь не прекращалась ни на минуту.  Воздухом свободы дышали юные сердца студентов. Горбачёв начал свою перестройку. Казалось, страну ждёт скорый подъём и всё будет ещё прекрасней. Холодная война канет в Лету и с распростёртыми объятьями нас примет к себе семья свободных народов Европы. Границы рухнут, мы станем равными среди равных. Неизбежно произойдет сближение с лидером демократического мира – Соединенными Штатами Америки. Сгинут как страшный сон такие военные монстры как НАТО и «Варшавский договор». Наступит полномасштабная и бесповоротная разрядка. Вслед за демократизацией последует резкий подъём благосостояния граждан СССР. Борьба с алкоголизмом приведёт к тому, что будет побеждён гнуснейших из пороков - пьянство. Жизнь била ключом и если бы не сложности учебного процесса, то это, наверное, и называлось бы земным раем…
          Вдруг, как гром среди ясного неба - грянуло решение правительства о призыве на военную службу студентов, которое в простонародье назвали Горбачёвским призывом. Связано это было с демографическим провалом среди населения СССР призывного возраста. Мы - дети детей войны, отсюда все неприятности.
          Вот тут-то и началось нечто! Как будто палкой разворошили муравейник: безмятежное студенчество очнулось от прекрасного сна. Интерес к учёбе был утрачен. Какой смысл учиться, если тебя ждёт два года неизвестности? А если в Афганистан! Хорошая штука медицина, но, теперь не до неё. Гори всё синим пламенем! Пришла пора нагуляться на всю оставшуюся жизнь. «Если такие замечательные люди как мы - в «тылу» не нужны, значит, будем оттягиваться!» - сказали себе призывники…
          Скоро студенческие общежития стали превращаться в руины. Многих тогда отчислили из института за аморальное поведение, но это уже не могло остановить разбушевавшейся вольницы. На Кирилловской улице, в общежитии ЛСГМИ призывникам захотелось ухи, но, оказалось, что на кухне временно отключили газ. Невелика беда: разломав платяной шкаф на дрова, студенты развели костёр посередине комнаты на боковине взятого напрокат холодильника «Полюс». Топили по-чёрному, через окна комнаты № 218.
       Знакомые перестали давать деньги в долг, потому что завтра должника заберут в армию и спросить будет не с кого. На блошином рынке я купил старинные карманные часы с музыкой. Они были предметом зависти для многих. Когда открывал эти огромные медные часы, на какой ни будь вечеринке, все присутствующие непременно обращали на меня внимание. Я дорожил ими, не менял и не продавал, только изредка давал напрокат. Один знакомый попросил часы на вечер. Прошло два дня. При встрече с приятелем требую вернуть часы.
           - А разве я тебе их не отдал? – удивлённо спрашивает должник, - это очень странно!   
            Не дожидаясь дальнейших объяснений, я снял с гуляки стильный кожаный галстук и забрал его в залог вместе с серебряными запонками. Некрепкий на ноги призывник сокрушался, что хоть отобранные вещи и дороже часов, но так и быть – на службе они ни к чему. В конце речи пожелал долго носить его вещи.
        Через два дня незадачливого авантюриста забрали в армию, а ещё через день я узнал, почему пройдоха сказал «носи долго». Когда шел по коридору библиотеки, ко мне обратился студент старшекурсник с вопросом - откуда на мне его галстук. Хороший аксессуар, но пришлось вернуть вещь владельцу. Вскоре та же участь постигла и драгоценные запонки.
         Другой студент - главный институтский весельчак и авантюрист пригласил толпу друзей на свои проводы в армию. Ресторан «Невский». Богато накрытые столы с икрой и фруктами, шампанское, шумное общество молодых людей, вечерние наряды юных дам, шутки и смех, водка в бутылках из-под минералки (верный признак антиалкогольной компании). Всё было прекрасно, пока не пришла пора расплачиваться. Кинулись - а денег-то и нет!
          - Похоже, деньги украли. Они были в кармане даденного в гардероб плаща, ищите у своего гардеробщика, - заявил ушлый призывник официанту.
           Поскольку такие отговорки в питерских кабаках не проходят, решили платить вскладчину. Народ собрал деньги - у кого сколько было. Денежные подарки на конверты солдату, как и ожидалось, оказались небогатыми. Пожертвований едва хватило на четверть стоимости банкета. В результате договорённости, девушек, как наиболее благонадежную часть публики, отпустили за недостающей суммой, а парней отправили на второй этаж в комнату с зарешеченными окнами покурить, пока принесут недостающие деньги. Не учла охрана всего лишь одно, но очень важное обстоятельство: студенты Сангига - это не те люди, которые платят когда всё выпито и съедено.
          Подружки получили одежду за себя и за своих парней у ни о чём не догадывающегося гардеробщика, и спокойно вышли через главный выход. А вскоре, воспользовавшись водосточной трубой, исчезли за окном  и «заложники». Оконная решетка оказалась хлипкой для дюжины свободолюбивых студентов. В течение трёх дней все герои «голого счёта» оказались в армии и делу конец. После этого случая в «Невском» ввели предоплату. Верить студентам-призывникам не представлялось возможным.
         Другая компания, крепко поиздержавшаяся на последних проводах, дружною толпой завалила в «Север» попить кофейку. Распоясавшийся студент позволил себе вольность по отношению к чужой подружке, за что и получил пощечину. За порушенную честь любимой вступился её парень, после громкой ссоры вспыхнула драка. На шум сбежалась вся ресторанная обслуга. Пока одна часть студентов устраивала «представление», другие покинули ресторан через хозблок. Каталка с фирменной посудой была неплохим подспорьем, чтобы прокутить ещё пару дней в «Чайке».
         С целью выкупа на Пискаревке, была украдена студентка второкурсница. Её родителям, работникам торговли, пришлось раскошелиться на кругленькую сумму. При получении выкупа банда похитителей была задержана. В ходе следствия девушка была уличена в организации собственного похищения. Преступление было инспирировано в результате любовной интрижки. Всех участников аферы отпустили в армию, а виновница происшедшего была исключена из института за аморальное поведение.
         Посреди белой ночи, на спор, курсант Макаровки прыгнул с Аничкова моста в канал Грибоедова и нагишом поплыл вдоль набережной. Только в Неве его могла отловить водная милиция. За нарушение общественного порядка было принято решение отправить нарушителя в ближайшее отделение милиции но, когда призывник снял бескозырку (единственный предмет своего гардероба) и предъявил размокшую повестку для завтрашней отправки в армию - стражи порядка проявили мужскую солидарность и, дав хулигану пендель для ускорения, отпустили его за ближайшим углом. Призывник  дал обещание, что больше не будет купаться в историческом центре города, особенно ближайшие три года, которые он проведет на Краснознаменном Тихоокеанском Флоте.
         В седьмом павильоне больницы имени Мечникова, из холла, бесследно исчез огромный кожаный диван. Эта мебель пережила три революции, две мировых войны,  Хрущевскую оттепель и Брежневский застой. Его не съели во время блокады Ленинграда и не смогли прихватизировать на дачу чиновники-партократы. Но Горбачевский призыв диван не пережил. Дюжина студентов призывников справилась с непосильной задачей. Неподъемная громадина оторвалась от тверди и в мгновение ока исчезла в ночи, найдя своё пристанище на одной из дальних дач в Девяткино.
         В такой атмосфере студенты сдавали летнюю сессию. Понимая настроение и перспективы призывников, преподаватели «закрывали глаза» и ставили тройки. Но не всем везло, на экзамен по биохимии я попал к заведующему кафедрой профессору Соколовскому, который, проявляя не столько принципиальность, сколько зловредность, ставил призывникам «бананы». Подобная участь постигла и меня. Это событие отравило последние дни пребывания на гражданке, я готовился к пересдаче экзамена.  Двадцатого июня пришла ПОВЕСТКА с фиолетовым штампом:

                РАСЧЕТ ЗА 8 ДНЕЙ.

        На основании Закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» Вы призваны на действительную  военную службу и зачислены в команду 89. Приказываю вам 27.06.1986. к 9.30 часам  явиться на сборный пункт.

                Обязанности призванного:

1. Явиться для отправки в войска одетым по сезону в исправную одежду и обувь, имея короткую прическу. При себе иметь: пару нательного белья, полотенце, чемодан или вещевой мешок для укладки личных вещей, а так же ложку, кружку и туалетные принадлежности.
2. Перед явкой для отправки получить расчет по месту работы и сняться с партийного и комсомольского учета.
3. Иметь при себе: паспорт, приписное свидетельство, удостоверение о сдаче спортивных разрядов, свидетельство о полученной специальности.

         Прошло 27, 28, 29, 30, но меня всё не берут. Через день нас с жареной курицей тетушка провожает в военкомат. При разгульной жизни деньги быстро закончились. В надежде выиграть крупный куш, в пух и прах проигрался в карты. Обещание вернуть все деньги с процентами в ближайший же понедельник уже не работает. Возможность отыграться исключена - в большую игру не пускают ни под каким предлогом. В счет погашения долга обрил себе голову и выщипал часть правой брови. Бедные женщины, только теперь я смог вполне оценить подвиг терпения положенный вами на алтарь красоты, а ведь существуют ещё эпиляция, прокалывание ушей и другие членовредительства…
         После небольшого пожара устроенного на Кирилловке для обуздания наиболее отвязанных призывников по институту прокатились жесточайшие репрессии с отчислением за аморалку. К концу июня гонения достигли своего максимума. На этом фоне праздную свой девятнадцатый день рождения. Первое июля.  На столе два вяленых леща и ящик пива купленный втридорога в бане на Мытнинской улице - естественно в долг. Гостей шестеро. Одногрупник Лымак, ранее служивший в армии, произнес длинный тост. В конце картинно улыбнулся и пожелал, чтобы любимая дождалась меня со службы. Я люблю свою девушку, это моё заветное желание.
          Поскольку громкие забавы в суровый период преследований противопоказаны, мы развлекаемся втихую. Играем в переводного дурака на воду: кто проиграл - пьёт стакан. Цуканов придумал иезуитские правила, согласно которым тот, кто хочет выйти - должен выпить пол-литра, не отрываясь.
          Уже два часа ночи. Я выпил пятнадцать стаканов  воды, друг Федя - девятнадцать. Он очень хочет выйти из игры, но придется выпить два стакана «залпом» - тогда он умрёт, и поэтому несчастный продолжает играть. После каждой партии все бегут в туалет. Моча уже давно без цвета и запаха. Первым сдаётся ненавистный Цука. Ему предлагают выпить воду, но хитрец ловко отнекивается. Друзья валят товарища на пол, заливают стакан ледяной воды ему за воротник и повторяют просьбу. На этот раз пройдоха становится сговорчивее, он выпивает стакан, а чтобы не пить второй, в качестве отступного предлагает кампании свой телевизор. Чтобы хоть как-то закончить «водную пытку» все соглашаются.
          Пока владелец ходил в туалет, новые хозяева протестировали «ящик». Закралось подозрение, что телевизор неисправен. Измена! Раздосадованные, призывники оторвали от паркета неподъемный ламповый телик и враскачку выбросили его из окна четвёртого этажа.
           - В самом деле - не брать же нам этакую тяжесть с собой в армию, - отрывая тяжесть от пола возмущается Серый.
           - На кой нам телевизор в армаде? Да ещё сломанный, - наблюдая как цветной «Горизонт» исчезает в черной бездне «Ленинградского колодца» недоумевает Леха. 
           Тем временем Цуканов вернулся из туалета:
           - Слышали, какой грохот стоял во дворе? Кажется, что вся общага подскочила!
           Картежники охотно поведали о причине столь мощного взрыва. Студент в шоке: оказывается это не его телевизор, это телевизор его друга, который тот, в свою очередь, взял напрокат в конторе на Восьмой советской улице.
           - Нет причины расстраиваться, тем более что телевизор не твой, - советует Карен.
           - Скажи, что мы ему новый купим, когда со службы вернемся, - сгибаясь от хохота наперебой обещают друзья. Они знают - армия всё спишет.
           Второе июля. Обедаем помидорами, изъятыми для «радиологического анализа» у абитуриентов из Украины. Чернобыль, однако. Лаваш реквизирован у зазевавшихся  соседей первокурсников из комнаты напротив.
           -  Нечего бросать дверь незапертой, такое теперь настало время, - уписывая за обе щеки хрустящую азиатскую лепёшку, едва разборчиво мямлит Серый.
           - Не научи мы их теперь, так завтра эти раззявы и деньги на столе оставят, а потом ещё побегут в деканат жаловаться, - с трудом выговаривая через забитый лавашной жвачкой рот, поддерживает друга Леха.
           Вместо ужина пьем пиво без рыбы – праздник закончился. Во избежание развития водянки сегодня играем по другим правилам: проигравший, через форточку под  гогот кампании трижды спрашивает у прохожих как пройти к «Метрополю» или под поучительные реплики товарищей отжимается от пола пятьдесят раз.
      Так прошла ещё неделя. Приличная одежда заложена. В долг никто не дает. Все трезвые, голодные и злые. Беда. Внизу, на канализационном люке, одиноко сверкает начищенный до блеска юбилейный рубль. Люди обходят его стороной. Никому он не нужен. Все прохожие знают, что через дырочку в толще стали, он насмерть приварен к крышке, а она в свою очередь приварена к люку. И нет такой силы, которая может оторвать этот советский рубль от системы городской канализации.
       Вот, наконец, доверчивый гражданин наклоняется поднять счастливую находку. Сначала он пробует взять рубль подушечками пальцев. Не получилось. Пытается подцепить рубль ногтём. Раздается первый смешок из открытого окна. Человек разумный быстро догадывается, что попал впросак.  Тут же ему поступает несколько советов как разбогатеть. Несчастный густо краснеет, теперь на него смотрят все окна стоглазой Кирилловки. Осознание того, что он не первый - не он же и последний, несколько утешает его ущемленное самолюбие. Спину уходящего догоняют истины о бессмысленности богатства и бренности бытия. Незнакомец ухмыляется и с гаденькой улыбкой скрывается за парадным подъездом…

               
                Часть первая.
                «Духи,вешайтесь!»                9июля.               
Наконец-то случилось. Меня призвали в армию. Лысый, в коричневом, одетом на голое тело видавшим виды пиджаке. На ногах потертые джинсы, обут в крепко битые кроссовки на липнях. Без денег и голодный. Ехать к тёте Люсе за очередной курицей уже стыдно – не то слово. Жаль, что в Питере у меня всего одна тётя…
Провожают подружка и Карен:
 –  Не ты первый, не ты последний, - благословляет друг, - всё будет хорошо.
Девушка подписывает и дарит своё фото из школьного альбома.  Обещает ждать.
- Если так, то я сделаю всё, чтобы остаться служить поблизости, - заверяю  любимую, и скоро прощаюсь с ребятами.
Автобус увозит призывников в дом культуры «Авиатор». Около часа сидим в Д.К. Неожиданно, на сцену местного кинозала выходит офицер в военно-морской форме. Без команды, все призывники как вишни рассыпались в разные стороны. Наиболее ретивые выскочили через неохраняемые двери, и перемахнули через забор. Невелика беда, в армию и завтра заберут, не идти же в Морфлот на три года!
Это главная армейская несправедливость: разница в длительности прохождения службы на флоте и в армии в целый год! Морской офицер стал называть фамилии из своего списка. Из десяти человек отозвались не больше половины.
- Ищи дураков! – тихо шепчет незнакомый призывник и пятится к двери пожарного выхода.
Называют фамилию Приходько.
- Хрыстысь и тикай! – вопит белобрысый украинец и исчезает за дверью туалета.
Все выходы перекрыты, только так можно сбежать - там есть форточка. Через несколько минут тягостного ожидания появляется офицер в форме лётчика. Он называет фамилии пятидесяти человек. Отсутствуют только двое, один из них Приходько. Я уже понял в чём фикус-пикус. Слава Богу, меня нет в перечне.
Все поименованные в приподнятом настроении погружаются в автобус, последним туда заходит внезапно «нарисовавшийся» морской офицер. Теперь окончательно всё понятно, но уже ничего не изменишь. Храни вас апостол Андрей, ребята!
-  У моряков тоже есть плюс, - говорит сосед справа, - хоть в Афган не пойдут.
-  Сиди ты, чума. Ещё накликаешь, - огрызается сосед слева.
После того, как забрали моряков, нас размещают в автобусы для отправки на пересыльный пункт в Н-ский военный городок недалеко от города. Одним из последних в автобус зашел парень в спортивной одежде, его провожает большая компания друзей и родных, по большей части они также в тренировочных костюмах. Провожающие советуют нам держаться спортсмена - за ним мы будем как за каменной стеной. Новобранец мастер спорта по какому-то неслыханному восточному единоборству!
Волею судьбы я оказался на посадочном месте №5. На месте №6, у окна автобуса, сидит парень в очках. Так себе паренёк - крепкий, с веснушками. Знакомимся, его зовут Артём. Он  студент  1-го медицинского института, будущий стоматолог.
 - У меня тоже «минус», просто пока провожали в армию,  очки разбились, а новых  заказать не успел, не до того  было, - делюсь я своим «горем».
 Артём сказал, что у него есть вторая пара и подарил свои запасные очки. Меня это очень тронуло. Лишних очков не бывает. Для «очкарика», да ещё в сложившихся обстоятельствах, отдать запасные очки - это всё равно, что в пустыне отдать запасную флягу с водой. «Этот парень мне определённо нравится, и говорит правильно - какой-то он свойский» - отмечаю я про себя и прячу подарок на дно сумки.
- Что же ты е надеваешь очки? – удивляется товарищ.
- Так будут целей, - делюсь я накопленным опытом.
Мы изрядно проголодались. Время обеденное, а во рту маковой росинки не было.   
- Хочешь, я угощу тебя бутербродами с колбасой и вишневым компотом, - предлагает Артем.
- Не спеши доставать свои припасы. За добрые очки я сейчас же накормлю тебя  питерскими разносолами.
- Да ладно трепаться, где ты их возьмешь? – не верит приятель.
 - А видел ли ты, Тёма, какие баулы у наших попутчиков? Там найдётся не только жратва, но наверняка и что-нибудь покрепче. Головка-то, небось, гудит после вчерашних проводов?
- У ленинградцев может и найдется, да мы-то тут причем? Вряд ли они станут с нами делиться.
- Ну, не скажи Тёма, не скажи. Надо только подвигнуть народ на доброе дело, и сейчас мы этим займёмся. Последние две недели только тем и кормлюсь. Не думаю, что у голодных студентов из общаги труднее отобрать хлебушко, чем у сытых домашних деток.
Придерживаясь за поручни автобуса, аккуратно перешагиваю пухлые рюкзаки. Количество бремени и аромат который она источает не оставляют сомнения в целесообразности задуманного мероприятия. Подхожу к водителю, панибратски толкаю его в плечо и требую остановить автобус по нужде. Шоферюга с недоумением осмотрел меня, обматерил, и, перекрикивая шум работы давно требующего капиталки двигателя, объяснил:
 - Только что останавливались, ехать осталось каких-то полчаса. Надо потерпеть…
Не дослушав недовольную тираду, согласно киваю в ответ и отхожу от кабины. Нарочито громко предупреждаю Артёма, что де знакомый водитель по-отцовски предупредил; скоро мы приедем в часть, а посему, если везём еду, то лучше съесть её прямо сейчас, ибо по прибытии нас переоденут и отберут все личные вещи и съестное. В армии карантин, никаких продуктов с собой брать нельзя - не положено. А если что-нибудь и пронесёшь, то всё заберут «старики» да ещё и рожу набьют за нарушение гигиенического регламента.
 –  Так что братишка, давай-ка  доставать жрачку, да хоть пообедаем последний раз по-человечески. Когда ещё придётся казенный режим нарушить? Да и вы, ребята, - обратился к рядом сидящим новобранцам, - подходите, угощайтесь.
 Стали накрывать достархан на моём кримпленовом пиджаке. Пока Артем неспешно доставал свой компот и бутерброды с вареной колбасой, на импровизированном столе уже красовались две жареных курицы, яйца, сало, картошка, зелень, сгущёнка и пироги с мясом. Стол ломится от еды, а продукты всё продолжают поступать. Скоро весь автобус обедал за «нашим» угощением. Начался пир горой. Такого количества еды разом я  не видел даже в «Невском», на незабвенных проводах Шипова. По итогам трапезы в нашей с Артёмом сумке оказалось несколько рыбных консервов, хлеб, кусок сала, огурцы, зелень, непочатая бутылка «Столичной» да две сдобных булочки с банкой малинового варенья на десерт.
Автобус въехал в часть. Мы вышли, построились и неровной новобранной колонной отправились в столовую. Вдруг, со всех сторон в наш адрес посыпались оскорбления. Кричат остервенело, матом, не стесняясь сопровождавшего нас прапорщика.
 - Духи, вешайтесь! Душары, ваша смерть пришла! Вам конец долбаные Духаны!
Всю дорогу нас сопровождают эти агрессивные голоса с диким акцентом. Иногда возгласы звучат на тарабарском языке, тогда от солдат исходят сычащие и лающие звуки.  Нас окружают люди со смуглой кожей какой-то азиатской национальности,  у них чёрные глаза, черные волосы и узкие прямые носы. Их очень, очень много. Мы крайне удивлены, что солдаты славянской внешности в «Красной Армии» составляют явное меньшинство. И откуда на Святой Руси взялось столько чёрных? Прапорщик никак не реагирует на наше унижение, если не считать несколько ухмылок в усы на особо «трогательные» возгласы.
- Это хорошо, что тебе попался знакомый водитель, хоть предупредить нас успел, - благодарят ошалевшие сотрапезники из автобуса.
- Видно он в курсе дела, не мы у него первые, - улыбнулся Артем и дружески шлепнул меня по плечу.
В столовой ничего не едим, местная пища значительно хуже домашней. Ужин также игнорируем, только чай оказался востребованным - благодатная жидкость разбавляет ленинградские разносолы.
Первая вечерняя поверка. Удивительно, какие чудные фамилии бывают на свете. Оказывается, в составе пятисот прибывших есть и кореец Ким, и югослав Милкович, и финн Сарелайнен, есть даже негры. Кого только нет…
Особое оживление вызвают украинские фамилии: Дерикота и Черезплетенньплыгало. Наверное, нет такого словосочетания, которое не сгодилось бы для называния украинцев. По забавности с украинскими фамилиями могут соперничать только еврейские: Афингендин, Ватман, Зуккель, Цыхотских, Гельфандт, Губерман, Аппель, Тейтельбаум, Зингель-Крик – вот только некоторые из них. Кажется, в этот раз евреи превзошли хохлов, и нет такого буквосочетания, которое не сгодилось бы для называния иудеев. Наконец дождался своей очереди:
- Приклад Приказов?! - неуверенно читает лейтенант.
  В строю раздается очередной смешок.
- Вот остолопы, никогда не слышали старинного русского имени, - делюсь своим наблюдением с приятелем.
Артем рассказывает анекдот:
    На поверке, старшина перечисляет:
              –Пупкин!
 – Я!
 – Салупкин!
 – Я!
 – Череззаборногузадерищенко!
 – Я!
 – Нихренасебефамилия!
 – Я!
Тут мы стали придумывать новые замысловатые фамилии сначала с применением скабрезных словечек, затем перешли на благородную латынь. Поверка с уточнениями длится целый час. Отбой. Коек всем не хватает - распределились в среднем по три человека на одно спальное место. Мы с Артёмом, как наиболее крупногабаритные умудрились захватить одну кровать на двоих. Робкая попытка всучить нам худосочного постояльца закончилась частичным раздавлением последнего нашими крепкими спинами. Оханьем и стонами отозвалась тщедушная утроба дистрофика на могучий напор дюжих чресл. Скоро незнакомец почел за благо найти себе других партнеров.
- Мы не спим с незнакомыми юношами, - заявил Артем в след растворившемуся во тьме новобранцу, победно зевнул и до хруста костей потянулся всем телом.
Для удобства расположились «валетом», спим не раздеваясь. После отбоя, новый друг рассказывает о том, что у него в институте преподаёт анатомию ни кто иной, как сам академик Привис, который написал учебник анатомии для студентов медицинских институтов. Самое забавное; я думал, что это светило науки умерло несколько десятилетий назад, ещё во время блокады. Оказывается - что жив. Ему около ста лет и ученый ещё изредка читает лекции. Правда, в основном рассказывает разные истории, да про то, какая в мире капитализма продажная платная медицина. Что, мол, большинство операций проводится неоправданно и лишь для того, чтобы отобрать деньги у трудящихся.
- Остается только пожалеть миллионеров, а уж тем более миллиардеров. У них же денег больше, значит, следуя логике Привиса - им делают больше ненужных операций, - сочувствует Артем заокеанским богачам. 
 В любом случае,  Привис – украшение медицинской науки нашей страны. Он патриарх советской анатомии!  Хотя, может ли анатомия быть советской?…


 11 июля.
После завтрака мы с Петром отправляемся в столовую, где он договорился о записи в повара. Зашли в моечную. Там заведующий отчитывает наряд, чтобы лучше мыли посуду:
- Полудохлые урюки, твою мать! Шевелитесь худосочные, а то заснете на ходу!
 Во мраке полупустого помещения от серых сырых стен гулко отзывается эхо горластого прапорщика: «мать, мать, мать». Всё вокруг нас какое-то мокрое, склизкое и вонючее. Повара - одни узбеки. В углу ёмкость с помоями – никакой романтики…
Я очень хочу остаться служить где-то поблизости, но за два года в такой обстановке сам превращусь в помои и запах грязной кухонной тряпки никогда  не выветрится из меня. Оставаться такой ценой не могу. Незаметно разворачиваюсь и ухожу из этого гадюшника.
На улице печет июльское солнце, щебечут птицы. После вонючего столовского полумрака и птицы поют заливистей,  и, кажется, даже трава стала зеленей! До обеда отдыхаем за казармой. На небольшом склоне поросшем травой разброд и шатания: одни стоят курят, другие сидят на траве, кто-то лежит дремит на солнышке. Ждём, когда за нами приедут «покупатели» из войск.
Встретил однокашников, один из них умудрился сохранить колоду карт. Делать нечего, раскидываем на троих.  Так прошло время до полудня. Перед обедом построение. Из пятисот человек офицер-разведчик отобрал для себя двадцать кандидатов, меня в том числе. Началось собеседование. Командир требует чётко и громко назвать свою фамилию, имя, отчество. Откуда родом, были ли судимы близкие родственники, род занятий, изъяны по здоровью. Из двадцати выбрал пятерых. Я не прошел по зрению. Кандидатов в разведчики повели в санчасть для детального осмотра и дальнейшего собеседования.
Вскоре перед строем выступает офицер-связист:
- Кто увлекается радиоэлектроникой,  выходите два шага вперёд.
Офицер забрал ещё тридцать человек. Я не вызвался. Что-то не хочется два года насиживать геморрой возле радиостанции или как дятел долбить морзянку. Что это за служба?
После обеда снова строимся по периметру плаца в четыре ряда. В середину выходит офицер с красными погонами.
- Кто хочет в «царицу полей» пехоту, кто желает стать мотострелком – два шага вперёд. Если у вас есть разряд по лёгкой атлетике - очень хорошо, бегать придётся много, - обещает «покупатель».
Вышло человек двадцать, остальных офицер вызывал сам. Ещё одна потеря - оба однокашника вместе с колодой карт ушли в пехоту, кажется, они  имеют разряд по лыжному спорту. Покупка новобранцев идёт очень логично. Сначала сливки в разведку, потом профессионалы в связь. Всё с учётом здоровья и навыков. Не такая уж и тупость в армии, как некоторые рассказывали. Наоборот, кажется всё по-уму.
Тем временем на плац вышел дородный прапорщик:
- Хлопцы, что-то вы слабо проявляете инициативу. Имейте в виду; в конце вообще никакого выбора не будет. А в войска вы хоть как попадёте, так что живее своей бестолковой соображайте!  - призвал он новобранцев.
Через несколько минут на середину каре вышел полковник. Он был огромный и пузатый, как дутый тульский самовар с медалями. Гладко выбрит, обут в безупречно чищенные дорогие ботинки.
-   Не иначе «Саламандра», - безошибочно оценил фарцовщик Петька.
- Кто хочет в стройбат? Возьму тех, кто обладает какой-нибудь строительной специальностью, - «обнадёживает» полковник с медалями.
К этому времени народ уже пообвыкся и немного расслабился. Из строя начали доноситься одиночные реплики и шуточный комментарий. Поскольку среди ленинградских студентов редко встретишь специалиста по строительству, никто не выходит.
 - Может кто-то умеет делать что-нибудь оригинальное? - уточняет старший офицер.
- Я умею красить по Грамму, Бури и Романовскому-Гимзе, - доносится озорной выкрик из заднего ряда.
Дружным смехом поддержали удачную шутку товарища все студенты-медики. Названными методами красят микробов. Поскольку они прозрачны, для того, чтобы рассмотреть под микроскопом их красят специальными веществами по оригинальным методикам. Вот эти способы и перечислил юморист.
Похоже, этот прикол имел успех не только у студентов, но и переполнил чашу терпения военных. Двухметровый сержант в выцветшей гимнастёрке вывел за строй шутившего и изо всей силы ударил ничего не ожидавшего новобранца кулаком правой руки в область носа. Сила удара была таковой, что ноги пораженного ударом парня на несколько дециметров оторвались от земли. Оглушенный упал навзничь, не шевелится, алая кровь течет из разбитого носа в два ручья. Двое новобранцев подбежали к нему и встревожено переговариваясь, стали прощупывать пульс.
- Ничего страшного, вишь как кровь хлещет, значь живой. Эт у него с непривычки. Потрепите за уши - быстрей отойдет, - вытирая руку о белоснежный носовой платок, со знанием дела советует сержант в выцветшей гимнастерке. 
Товарищи привели в чувство своего неудачливого собрата и с разрешения старшины провожают его в санчасть. В шутнике, которого так лихо срезал сержант, мы узнали того самого мастера восточных единоборств, за которым мы должны быть как за каменной стеной…


12 июля.
Людей поубавилось, теперь каждый спит на отдельной постели. Мы с Артемом расположились на рядом стоящих кроватях. Лежим, обмениваемся впечатлениями. Делаем первый армейский вывод: не стоит шутить со старшими по званию, особенно, если ты оперируешь непонятными для военного человека словами и категориями – это чрезвычайно вредно для здоровья.
Утро. Домашняя еда закончилась, проснулся недетский аппетит. На завтрак пшённая каша, хлеб и чай. Не так уж и дурно, особенно, если голоден.
После завтрака строимся на плацу. Группа офицеров стоит в стороне. Сегодняшняя «покупка» идёт быстро, потому что «покупатели» крупные. Первый забирает около ста более низкорослых человек в танковую учебку.
            Капитан с танками на петлицах интересуется, есть ли среди новобранцев трактористы, или другие специалисты кто раньше работал с дизелями. У меня есть неплохое представление о дизельном двигателе, но два года нюхать соляру и биться башкой о броню не очень-то охота. Да и рост не подходит - туда берут не выше метра семидесяти.
Следующим на плац выходит капитан-артиллерист в полевой форме. Сапоги безупречно чищены, перетянут скрипучими ремнями, погоны чёрные, в чёрных бархатных петлицах сияют золотые скрещенные пушки:
 - Кто хочет в артиллерию? Артиллерия это Бог  войны, это главные войска! Два шага вперёд!
 - В артиллерии орудия крупных калибров, канонада, залпы. Это тебе не с автоматиком бегать. Где ещё такое увидишь? Это же наш масштаб. Пора принимать решение. Тема, пошли! – толкаю друга локтем, и мы делаем два шага вперёд.
Никто из институтских знакомцев с нами не пошёл, почти все уже «куплены».
Нас размещают в автобусы для отправки в учебный артиллерийский полк. Во время погрузки мимо проводят строй новобранцев только что прибывших из Питера. Они ещё в гражданской одежде идут в те казармы, где только недавно располагались мы.
Несколько человек из нашего строя истошно орут:
-  Духи, вешайтесь! Упали, отжались уроды!
- Душары, ваша смерть пришла! Вам конец, долбанные Духаны! – ревут им в поддержку товарищи из открытых окон автобусов.
Обалдевшие призывники с недоумением и страхом смотрят на нас как на бывалых солдат…
Мимо убогих дач и безликих пригородов автобус петляет по загородному шоссе. Чтобы в дальнейшем не испытывать судьбу договорились назваться братьями. А почему бы и нет? Мы  чем-то похожи. Телосложения крепкого, роста среднего, лысые, в одинаковых очках. Правда, при изучении национальной принадлежности не нашли ничего общего. Я - русский, из Воронежа. А Артём из украинского города Никополя, его мать украинка, а отец осетин. Ну, допустим, украинцев я знаю хорошо, это те же русские только хытрые, а вот какие бывают осетины - даже не представляю. Артём говорит, что это самые горячие парни на Кавказе. Судя по нему - они замечательные. Изучаем родословную друг друга. Если придётся, нам будет легче подтвердить своё родство.
По пути в полк подошли к капитану с золотыми пушками и сказали, что мы братья и хотели бы служить вместе. Офицер подозрительно нас осмотрел, ухмыльнулся в усы, но бутылка «Столичной» разбила все его подозрения и бесповоротно убедила в нашем кровном родстве.
Нас распределяют по подразделениям. Капитан держит слово; мы определены в один дивизион, одну батарею, один взвод и даже в одно отделение.


29 июля.
Ухожу в патруль. Наша задача: следить за порядком в расположении части и близлежащей территории, а так же ловить тех, кто находится в самоходе. Несём службу. Прапорщик Щебнев разрешил нам полакомиться малиной в соседнем лесу. Её так много, что мы быстро наелись, и помогаем ему собрать, на варенье.
Несём службу вдвоём с курсантом из нашего взвода. Скрипкин ленинградец, он хороший парень. Его отец преподаёт гистологию в медицинском институте. После обеда почтальон принёс корреспонденцию. Первое письмо из дома. Я перечитываю его три раза, не спешу, тяну удовольствие. Как хорошо дома.
Приехала Ира. Она не поступила в институт и теперь уезжает на Украину, но непременно хочет вернуться назад, чтобы быть ближе ко мне. Я твёрдо обещаю ей остаться в учебке. Ира угощает нас овсяным печеньем и пепси-колой.
Чувствую недомогание, у меня жар. К вечеру совсем  худо. Измерил температуру - столбик термометра показывает 39,7;С, меня направляют в санчасть. Еле дошел. Жалуюсь на высокую температуру и жуткий озноб, меня колотит лихорадка.
 – Хватит косить, сходи-ка лучше в хлеборезку за бутербродами, заодно и на кухню за чаем зайдёшь. Скажешь, что я послал, моя фамилия Сакаян, - заявляет небритый солдат в синей пижаме. Похоже, он тут за главного, с таким не посудачишь…
Мне становится всё хуже, с трудом дотянул до столовой. На обратном пути от слабости закружилась голова, я упал на клумбу и наполовину разлил содержимое чайника. Наконец вернулся в санчасть. Из медиков никого нет. Без осмотра меня отправляют в изолятор. Ложусь на «холерную кровать» и впервые за последнее время остаюсь один на один с собой. Сон нейдет. В голове кавардак. Чтобы хоть как-то упорядочить ход мыслей стараюсь понять, что с нами происходит. В армии есть свод писаных и неписаных законов. Уставы – это писаные законы, они мертвы и существуют формально; сами по себе. Рутинная армейская жизнь организована по стройной системе неформальных сдержек и противовесов проверенных временем и многолетней практикой. Нашим наставникам ничего не нужно придумывать, всё давно придумано и проверено в действии. Например, когда мы скучали от безделья, нам нашли занятие; бегать по стадиону до одури. Сразу же стало не до скуки. Жизнь казалась однообразной - начались разборки с первым взводом, и стало не до жиру быть бы миру. Когда еда показалась невкусной, нам перестали давать пищу и уже через несколько дней тот же корм стал весьма востребованным. Плохо было спать в многолюдной казарме на кровати – нет проблем, нужно только попробовать не спать вовсе или заснуть в сыром, холодном подвале на полу в позе «эмбриона». И сразу же казарма покажется привлекательной - всё познается в сравнении. Нетрудно догадаться насчет будущих лишений. Похоже, это будут традиционные: свобода, покой, тепло, пища и всё вокруг этого. Полагаю, что у наших наставников найдется ещё много изящных идей на этот счет.
Золотые универсальные правила, их нетрудно разрабатывать и развивать даже человеку с невысоким уровнем интеллекта. Высокий лоб может даже навредить в этом нехитром деле. Человек, потребности которого сведены к основным инстинктам и есть солдат. Идеальный солдат – это существо, потребности которого ограничены простыми желаниями жрать и спать.  Надо же, кажется, я понял суть казарменной системы, но от этого не легче. Я в системе и она управляет мной. Всё-то мне понятно, непонятно только зачем затеялась вся эта хрень. Не хватает моего шестьдесят второго размера пилотки понять, кому понадобилось вставить меня в эту чудную систему первобытных взаимоотношений. Увидеть бы этого человека и спросить зачем…
Всё тело пронизывает мелкий озноб. Укрываюсь с головой одеялом и с трудом засыпаю. Снится какой-то бред: я участвую в очередной драке с горцами, пытаюсь ударить барабанщика, но, кулак не сжимается, все удары идут мимо. Махмуд бьет меня по темечку с невероятной ритмичностью и нарастающей силой. Я не могу уклониться от ударов.


  8 августа.
Как будто в награду за пережитое, сегодня, киномеханик Рыбкин забрал меня с собой в кинопрокат за новыми кинофильмами для клуба. По дороге он рассказал, что хорошие фильмы просто так не дают. Если не хочешь смотреть «Ленин в октябре», то будь готов раскошелиться на магарыч. Поэтому его и держат, что Рыбкин решает подобные вопросы. Сначала проныра сам подмазывал кинопрокатчиков, а потом завел знакомство на кухне. За хорошие фильмы стал требовать «ясак». Полковые повара всегда найдут кусок хорошего мяса, или несколько банок тушёнки - для хорошего дела не жалко. Этим он и пользуется. Другой раз и себе что-то оставит.
-  Везде надо шарить братишка, – поясняет штатный киношник.
В обмен на пакет с мясом, нужные фильмы были получены без волокиты.
- Я поеду, проведаю родных, а тебя заберу на этом месте ровно через четыре часа. Не вздумай опаздывать. Насчёт патруля не беспокойся, здесь его нет, но в центр не суйся, там они кишат. Да ещё моряки или курсанты - ничего хорошего от них не жди, сам знаешь. Не успеешь - пеняй на себя, я буду вынужден сказать, что ты сбежал, - предупредил Рыбкин.
На седьмом небе от счастья направляюсь в институт. Ленинградский санитарно-гигиенический медицинский институт ЛСГМИ - это даже не институт, а целый город студентов. Расположен  на базе бывшей больницы имени Петра Великого, (ныне называемой больницей имени И.И.Мечникова)  в сорока трёхэтажных павильонах в стиле Барокко. Через один чередуются больничные и академические корпуса. Проект больницы занял первое место на всемирной выставке в Париже в конце прошлого века. «Краше института не найти», – отмечают все, кто тут побывал.
            Тут работали лучшие учёные с мировым именем: Бехтерев, Аничков, Калмыков, Борисов, Березанцев и многие другие. Вот 13-й павильон – хирургия. После неудачно проколотого уха, тут лежал певец Леонтьев. К нему пытались протиснуться студентки поклонницы, но их не пустили. Видно ухо звезды выглядело слишком непрезентабельно.
            А вот в этом павильоне, через аллею, недавно остановилось истрепанное жизнью сердце известного певца Аркаши Северного. Его песни знали все, но почти никто не знал его в лицо. Студенты научного общества вскрыли его худенькое тело, изучили сердце. Ничего особенного - сердце как у всех. Вскрыв черепную коробку, внимательно изучили головной мозг поэта-песенника. Посмотрели, взвесили, пошевелили извилинами, раздвинули полушария, заглянули внутрь, прощупали дно четвертого желудочка. Не обнаружив и там ничего особенного, вернули мозг назад, в черепную коробку владельца. Мозги как мозги – ничем не отличаются от прочих, а какой был человек. Сколько замечательных историй можно рассказать о Сангиге!
Калмыков – Учёный с большой буквы, первооткрыватель коэнзимов. У него даже прозвище было – Коэнзим. Он, был главным кандидатом на Нобелевскую премию по этой теме. Соперничал с американцем, но советские бюрократы требовали соавторство. Пока то да сё, проволынили, время ушло, и премия досталась американцу. Калмыков не выдержал и свёл счёты с жизнью. Нам всем, тогда как будто плюнули в душу. Профессор так любил студентов! Добрейший человек, немного чудаковатый - как и все великие учёные.
Студенческий дух везде. Иду гулять по институту, готов всех обнимать. И даже профессор Соколовский теперь не кажется мне таким уж козлом. Жаль, что он в армии не служил - его бы в наш дивизион, он бы там за неделю стал «шёлковый». Зашёл в столовую комплексных обедов, по 50 и 70 копеек. Беру за 70 – гулять, так гулять.
Встречаю знакомых, общаемся, они живут в другом мире, в заботах об учёбе и любовных авантюрах. На выходных уезжают огромной компанией с гитарой, шашлыками и  палатками в Мюллюпельто, на Вуоксу (система водохранилищ и озёр на границе с Финляндией). И как я раньше не замечал, что студенческая жизнь так прекрасна. Воистину  - что имеем, не храним, потерявши плачем.
Захожу в павильон анатомии – это один из моих любимых предметов. Вот в этой аудитории наш замечательный доцент говорила: «Коллеги, прошу запомнить, меня зовут Марианна Исааковна, а не Марианна Исакиевна. Потому что мой отец Исаак Дворкин, а не Исаакиевский собор».
Вот в этой секционной я, первым из группы решился препарировать труп. Для начала выбрал, как мне показалось самое безобидное место - пятку. Жаль, что сейчас закрыт анатомический музей, местная экспозиция не хуже чем в Петровской Кунсткамере. Запах формалина резко бьёт в нос, но и он уже приятнее, чем прежде.
Захожу в туалет. Вот где истинно народное творчество без цензуры. Все стены исписаны фломастерами. Видно, что ремонта ещё не было. Запомнились две «наскальные росписи»: «Ура! Сегодня ночью я стал мужчиной!», далее допись другим почерком: «Дурак, за одну ночь можно стать женщиной. Чтобы стать мужчиной, нужно прослужить два года». Чувствуется влияние армейцев-сангиговцев.
 Вторая в стихах:
 «Чтоб пачкать стены туалета –
Ума не надо много. Но!
Среди говна - вы все поэты,
Среди поэтов - вы говно!»
По стилистике похоже на Рожкова или Овсиевича - это сангиговские поэты нашего курса, отличные ребята, играют в КВН. А может и не они, Бог сангиговцев талантом не обидел! Раньше я думал, что наш институт самый лучший в Ленинграде. Теперь, уверен, что он самый лучший на всём белом свете.
 Без опоздания подхожу к кинопрокату, мы возвращаемся в часть.


9 августа.
 Прошел месяц моей службы. Подъём, зарядка, построение. Всё как обычно, только на турнике не занимаюсь, всё ещё болит рука. На обед всё та же баланда, но уж лучше есть её, чем в санчасти молочную кашку. Ребята рассказали хохму, которая произошла, пока я лечился. В тот день службу дневальным нёс узбек из второго взвода. В его наряд засорилась канализация. Бойцу сказали, что надо пробить унитаз. Всё, что для этого необходимо, он найдёт в туалете. Дневальный зашёл в туалет и обнаружил там два предмета: лом и невиданную им ранее штуку – вантуз. Спросить не у кого, все ушли на уборку территории. Замысловатая форма резиновой диковины была столь нелепой, что мысль поработать ею даже не пришла ему в голову. Солдат взял лом и стал долбить в зев унитаза. Долбить пришлось долго…
На нижних этажах подумали, что у нас ремонт, и не обращали внимания на производимый шум. Волею судьбы, ровно в этот момент, этажом ниже на очке сидел замученный службой солдат  второй батареи. Ленинградец из жутко интеллигентной семьи, сын известного в богемных кругах родителя. Уход в армию был формой его юношеского протеста. Блуждая в духовных поисках, он открыл армейскую дверь и теперь понял, что армия не его кредо. Солдат ушёл с уборки территории, сказав, что у него болит живот. Сел и вот уже час не выходил из туалета, перечитывая снова и снова письмо своей девушки. Даже шум сверху не мог отвлечь его от любовного чтива.
Боец устал от армейской службы, и не хватало только последней капли, чтобы переполнить чашу его терпения. И вот эта капля упала. Это была даже не капля, а целый ушат адской смеси из битого бетона, санитарного фаянса и толчёного дерьма. 
Последовательность была таковой: сначала по его голове ударил выломившийся из потолка кусок бетона, потом обдало зловонной жижей, закончил действо лом, вырвавшийся из рук дневального. Поскольку скорость происшедшего диктовалась ускорением свободного падения, то всё злоключилось почти одновременно. Письмо любимой девушки было безнадёжно испорчено!
Очнувшись от удара, страдалец, расценил случившееся как акт издевательства и, памятуя слова именитого папы, что в случае крайней необходимости можно обратиться прямо к командиру полка, так и сделал. То ли оттого, что папа солдата был хорошим знакомым командира, то ли оттого, что ковровая дорожка штаба была безнадёжно испорчена, полковник Огнев был страшен в гневе. Строгие меры приняты к виновным: старшине объявили выговор с занесением в личное дело. Зам ком взвода, сержанта, разжаловали. Дневальному дали три наряда вне очереди с занесением в грудную клетку и отправили на кухню чистить картошку.
Согласно приказу, с молодыми солдатами призванными из тьму-таракани, где не знают, как пользоваться унитазом, был проведён ликбез-всеобуч с громким названием «основы цивилизации». В течение двух часов слушателям из азиатской  глубинки рассказывали обо всём; начиная с того, что улицу надо переходить на зелёный свет светофора и заканчивая тем, что пальцы в розетку засовывать нельзя, а то будет больно - может даже убить.
У азиатской аудитории задумчивые лица, смуглолицые солдаты угрюмо слушали и ритмично кивали головами, как бы соглашаясь. Кажется, теперь, наконец, всё по уму. Приказ предусмотрел всё, кроме одного маленького обстоятельства – подавляющее большинство обучаемых не понимало русскую речь.


15 августа.
            Подъём, зарядка, завтрак.  На занятиях по рукопашному бою нас учат, как правильно задушить человека. Очень интересный захват, из такого действительно трудно выкрутиться. «Всё это весьма странно. Месяц назад нас учили, как спасти человека от смерти, а теперь учат, как сподручней его удушить. И какую же редакцию Клятвы Гиппократа после этого мне принимать? «Я быстро и безболезненно задушу человека. Так, что никто и никогда его не реанимирует» Так что ли? Сюрреализм какой-то, честное слово. Да уж, лучше над этим не задумываться. Молчат же другие, такие же как я вчерашние студенты-медики, вот и Артем молчит. Может так и надо, может, я считаю неправильно? Чтобы стать настоящим солдатом необходимо перестать быть врачом. Всё в прошлом, довольно рассуждений нужно действовать по обстановке. «Принятие решения без учета последствий есть первый признак шизофрении» - учил нас профессор Березанцев. Я же не шизик, чтобы «против ветра мочиться». Стало быть, надо постигать науку убивать. Ещё её называют наукой защищать Родину, есть у этой науки и другие правильные названия: военное дело, стратегия и тактика, и прочая и прочая. Жаль, что эти красивые названия ничего не меняют. И защищают солдаты мира свои малые и большие родины, каждый защищает свою. И льют кровь друг друга и льют кровь мирных жителей, и сливаются маленькие ручейки крови в большие, ручьи в малые реки, малые реки в большие, большие реки в моря человеческой крови. Моря крови образуют бескрайний океан человеческих страданий. И хвалят люди великих полководцев: от Александра Македонского и Юлия Цезаря до Тамерлана и Наполеона Бонапарта. И каждый из этих людоедов называется славным сыном своего отечества. И хвалят их наперебой, и изучают в школах, и хранят кровавые их следы в музеях как великую реликвию. И хотят дети быть похожими на «великих», играют в войну. Никто  не хочет быть похожим на Авиценну или Гиппократа, спасших жизнь и здоровье сотням тысяч людей, все хотят походить на «героев», на палачей безжалостно отобравших жизнь у миллионов. Может быть, мир сошел с ума?» Мои мысли прерывает команда командира взвода. Спешу душить рядового Галахова…


                3 сентября.1986.
В наряде по клубу с рядовым Решетовым. Проводим влажную уборку кинозала. Отменная погода, после обеда загораем на крыше. До боли в глазах всматриваюсь в синее северное небо. Только сейчас вспомнил, что два дня назад наступило первое сентября, и впервые в своей жизни я не пошел на занятия. Странно, уже третий день сентября, а я не в институте. На расстоянии гаубичного выстрела от меня, как ни в чем не бывало, на лекциях сидят студенты. В анатомичке, вокруг трупа копошатся первокурсники. Через пару часов, на латыни их будет дрючить Пинчанская. На физиологии, люди в белых халатах терзают невинно убиенных лягушек. Подключают к ним ток, окунают лапку в кислоту. Скоро, на биохимии, студентов самих почти так же будут терзать доценты. На гистологии однокашники-третьекурсники в муках пытаются отличить злокачественную опухоль от брюшнотифозной язвы под микроскопом. После этого, на фармакологии, дружно штудируют шпаргалки по рецептуре. Всё идет своим чередом. Как будто ничего не произошло, как будто меня и не было никогда. Если бы мой разделанный труп лежал сейчас в сангиговской анатомичке – и тогда бы никто не икнул. Всем не до меня. Может, я никогда и не был студентом, может, это был только сон? 
Делюсь своим «горем» с товарищем.
- А ты думаешь, у меня другие мысли? Думаешь, мне не хочется повернуть время вспять!  Завтра у моей девушки день рождения. Я знаю, в какое платье она будет одета, знаю, какие ей подарят цветы. Знаю, кто придет к ней в гости, и под какую музыку друзья будут танцевать. Знаю, как во время первого танца она будет уклоняться от Мишкиных поцелуев и как ей будет неловко от пристальных взглядов. Знаю даже, кто останется с ней этой ночью и как он будет счастлив. Знаю, как глубоко за полночь Марина будет плакать на плече у Андрея. Не знаю только, что она напишет мне в следующем письме. Ну да это не беда, скоро принесут, тогда и прочитаем.
- Ты так спокойно об этом говоришь?
- А чего суетиться? Разве я могу изменить ход биологии. Ты важен, пока активен и сущ. Год назад в армию забрили наших однокурсников. Мы про кого-нибудь вспоминали? Кто был нужен нам? Ребят увели, а мы лафовали. Теперь пришел и наш черед. Ничего братец, придет пора, и мы будем заливать первокурсницам, как лихо в Красной Армии служили. А в это время кто-то будет лежать вот на этой самой крыше, пускать сопли и сокрушаться о былом…
 Вечер. Уйма свободного времени, впервые за последнее время я ничем не занят. Эх, сейчас бы слинять в самоход на Кирилловку, к завтраку я был бы обратно в части. Но в форме далеко не уйти. Поговорил с сержантом, обещаю магарыч. Дежурный опасается, гражданскую одежду не даёт. Заманчивое мероприятие откладывается, надо будет детально продумать этот вопрос.



                Часть вторая
                «Войска»

                21 мая.1987.
         За успехи в службе я поощрен отпуском на 10 дней. Раннее утро, а я уже в Ленинграде. Заехал к тётушке. Она поит меня ароматным чаем и кормит блинами со сгущёнкой и малиновым вареньем. Принимаю душ, стою под струёй, по колени в горячей воде и никто меня не торопит, я могу стоять тут сколько захочу. Неужели это реальность! Стоять надоело, ложусь в ванну, подбородок щекочет густая пена. Горячая вода. Полчаса лежу без шевеления, боюсь спугнуть виденье. Пот крупными каплями выступает на лбу, жгучие ручейки заливают глаза. Окунаюсь в горячую купель с головой, затаив дыхание лежу так, пока хватает духа. Выныриваю на божий свет, радуга брызг. Реальность – ты прекрасна. Первый раз я отогрелся после того проклятого холода в гарнизонном наряде. Только сейчас оттаяла моя душа, стало жарко. Вспоминаю лютый январский пронизывающий холод, гарнизон, лыжню. От нахлынувших воспоминаний кожа рук покрывается мурашками. Снова ныряю под воду, греюсь. Неужели стужа позади? Бреюсь новым станком «Жилет» с горячей водой! Как же хорошо бриться с горячей водой. Только теперь я знаю настоящую цену горячей воды.
          До обеда валяюсь на диване - смотрю телевизор и листаю журналы. Такие привычные раньше занятия кажутся теперь необыкновенно приятными. Самое большое наслаждение оттого, что никто мной не командует, я могу делать всё что захочу. Но долго лежать – не дело. Время работает против меня. Во избежание эксцессов с питерским патрулём переодеваюсь в гражданскую одежду и  еду в институт.
          Метро. Пересадка. Финбан (Финляндский вокзал). Автобус № 107. Вот я и на Пискарёвке.  Перехожу проспект, сквозь листву липовой аллеи светит яркое майское солнце. Институтская проходная без вахтёра, даже ему лень работать в такой сказочный день. Встречаю знакомых, все расспрашивают как служба, рассказывают кучу сангиговских новостей. Из армии вернулись ребята, которые призывались на год раньше – пионеры горбачёвского призыва. Есть достоверная информация, что со следующего года из институтов, где есть военная кафедра, перестанут призывать в армию студентов, как это было раньше. ЛСГМИ, естественно, входит в это число. Вот же, твою мать, и как меня угораздило попасть в эти три несчастливых года?!
          Захожу на кафедру биологии. Преподаватели воспринимают меня по-другому, не так как раньше. Вроде бы всё осталось как прежде, но всё-таки что-то изменилось. Я чувствую себя «не в своей тарелке». Все куда-то спешат, сдают зачёты, бегут на занятия, перехватывают на ходу пирожки, запивая их молоком из красно-синих треугольных пакетов. Один я выпадаю из этой бурлящей деятельностью кампании. Созерцаю и медленно прогуливаюсь по каштановым аллеям Сангига. Сейчас я больше похож на одного из пациентов больницы Мечникова, мне не хватает только застиранного больничного халата и видавших виды, больше похожих на лыжи кожаных больничных тапочек. Лучше бы я не снимал военную форму, тогда издалека было бы заметно, что из армии вернулся орёл-сангиговец. В следующий раз так и сделаю.
         Стало жарко. Жажда. Пью пиво в ближайшем ларьке через дорогу. Пиво холодное и резкое, пахнет душистым хмелем. Первый бокал выпиваю без отрыва. Хорошо. Второй бокал пью врастяжку: сначала половину, потом половину от оставшейся половины. Опять хорошо – лучше не бывает. На Пискаревское кольцо втягивается трамвай № 28. Спешу на посадку. На месте у окна сидит знакомая студентка-недотрога. Когда-то мы вместе учились на втором курсе, Эля серьезно занималась художественной гимнастикой. Все парни были влюблены в эту курносую симпатичную шатенку с белоснежной кожей и короткой стрижкой. Я не был исключением, когда-то в стройотряде тоже пытался за ней ухаживать, но всё ограничилось лишь неудачными происками с моей стороны.
         Сажусь рядом с красавицей. Мы говорим об институтских делах, об общих знакомых и студенческих новостях. Потом стали вспоминать прошлое. Все фразы начинаются словами: «А помнишь»? Когда настала её очередь, Эля стала вспоминать одно из наших свиданий на чердаке Кирилловского общежития, когда мы прятались от одного из её ревнивых ухажеров. Подробности, с которыми она вспоминала тот вечер, были достойны сценария эротического триллера. С её слов я  бессовестно воспользовался тем, что она боялась выдать себя шумом. В тот раз девушка позволила делать с собой такое, чего не позволяла больше никогда и никому! Она утверждает, что  даже не догадывалась, что будет способна на такие «подвиги».
         Всё понятно, она перепутала меня с каким-то парнем и теперь вспоминает, как это было! Я не стал перебивать Элю и выслушал всё до конца. Святые угодники, ничего подобного никогда я не делал, я даже не думал, что так можно поступать с девушками. После окончания рассказа Эльвира положила свою руку высоко мне на ногу, заглянула в глаза и несколько смущённо спросила:
- Почему ты краснеешь, развратник?
- Мне что-то нездоровится.
- Не ври. Скажи честно, тебя взволновали мои воспоминания?
- Может быть ты и права, – вовремя нашелся я.
- Сейчас я живу на квартире, одна. Заходи в гости, нам никто не будет мешать. Вот мой телефон, – дала смятый листок бумаги с семизначным питерским номером Эля и, поцеловав на прощание, выпорхнула в дверь трамвая.
         Запах её духов ещё долго витает в вагоне. Вот это да; сколько всего изменилось за время моего отсутствия! Чопорная недотрога-затворница превратилась в настоящую гетеру. Сколько же у неё было друзей - если она даже не помнит, с кем была на крыше? Ни хрена себе, и это меньше чем за год! Да уж, мнго чего мы пропустили со своими пушками…
         Пересел в метро, никак не могу забыть происшедшее. Меня терзает два обстоятельства: какая  сволочь так развратила Элю - девушку моей мечты,  и почему это был не я?
          Перебивая размышления, казённым голосом диктор объявил конечную остановку: «Станция метро Купчинская». Я вышел из вагона и отправился к Ире. Забрал её из больницы мы идем гулять по городу. Зашли в «Колизей», съели фирменный пломбир с черничным вареньем и, посмотрев фильм, пошли гулять по Невскому. Дойдя до Дворцовой площади, прошли через арку Генерального штаба, развернулись и отправились обратно. В «Балканах» выпили бутылку розового болгарского шампанского. Побродив по колоннаде Казанского собора, зашли в «Сайгон». Пиво и шампанское требуют уединения. Не обнаружив богемы, пьем кофе с эклерами и направляемся к ближайшей станции метро. Наконец мы дома. Ноги гудят от усталости. Задергиваем тяжелые шторы. Как коротка и ласкова белая ночь… 

                22 мая.
          Быстро летит моё Ленинградское время - вот уже и утро. Иру не отпускают в отгулы, её некем заменить, поэтому, сегодня она уходит на суточное дежурство.  Побродив по Невскому проспекту, на остаток Авазовских денег раздобыл водки и пива, зашел в троллейбус № 10 и поехал на Кирилловку проведать друзей. На входе сидит незнакомая вахтёрша. Я делаю беззаботный вид и, кивнув в знак приветствия, прошел на лестницу.
          На лестничной площадке подхожу к ячейкам с письмами, забираю пачку посланий на букву «С». Среди множества незнакомых имён обнаружил два адресованных мне затёртых до дыр письма. Читая послания из прошлого, невольно улыбаюсь тем проблемам, которые беспокоили меня когдато, они кажутся такими незначительными! Теперь всё по-другому, многое, очень многое изменилось, но запах Кирилловки остался неизменным; она пахнет сигаретами, портвейном, жареной картошкой, карбофосом и варёными медицинскими халатами, которые круглосуточно кипятятся в больших алюминиевых тазах на угловых коммунальных кухнях. Там, где вечным огнём горит синий цветок газа, который никогда не гаснет по причине экономии спичек.
          Захожу на четвёртый этаж, к своему удивлению обнаруживаю там не только парней, но и девушек студенток. Оказывается, из-за сложившейся демографической ситуации, после ухода в армию в пустующие  комнаты парней заселили девчонок. Таким образом, название «мужской» и «женский» этажи перестало существовать как понятие. Произошла смычка полов Сангига. Если перестройка пойдёт такими темпами, то вскоре должны появиться смешанные комнаты. А почему бы и нет - туалеты на мужской половине уже стали общими.
           Стучу в комнату № 310, открывает Карен. Мы обнимаемся, рады встрече. Я достаю бутылку водки. На огонёк подошли ещё несколько друзей. Лымак достал сало и хлеб, кто-то открыл консервы, и началась всенощная. Разговоры про армию и студенческую жизнь, кто-то в углу бренчит на гитаре, на дальней кровати режутся в покер незнакомые второкурсники. Гонец уже несколько раз бегал на угол Мытнинской за «огненной водой». Продолжается обычная студенческая вечеринка. Жаль только, что здесь нет всех моих друзей - большая часть из них  в армии. Я сказал, что нам не повезло:
- Родись мы на год раньше, и не пошли бы в армию.
- Да Бог его знает, повезло или не повезло, - возражает Карен, - помнишь Олега со второго этажа, у которого тесть был министром. Его отмазали от службы, а он взял да помер от рака лёгких - хоть все знают, что он не пил, не курил и занимался спортом. Вот тебе и здоровый образ жизни…
- Серёга из последней комнаты вместе с невестой погиб в автокатастрофе за неделю до свадьбы. Вот теперь и подумай - кому повезло, а кому не повезло, – добавляет Юрик.
            Сложившись по рублю, снова шлем гонца за спиртным, чтобы помянуть всех друзей сангиговцев, которые «присоединились к большинству». Ближе к  полуночи в комнате появляются подруги обитателей, прошу определить меня, куда-нибудь на постой - чтобы не мешать общению полов.            
             Так я оказался на втором этаже, в комнате № 105, на пустующей кровати белоруса с благородной фамилии Благодырь. Трёхместная комната была узкой и длинной, во всю её ширину, вдоль окна, стоит моя кровать. По бокам, встык к ней, расположились ещё две кровати. Вся эта трёхспальная композиция напоминает букву «П». Несмотря на поздний час, не спится. На столе лежит томик китайских изречений. Я с любопытством открыл его наугад. В разделе «Пропадает» - около ста позиций, запомнились только две первые: «молодая жена у старого мужа» и «мудрость, высказанная дураку».
             Я один. В открытое настежь окно поступает сладковатый запах свежей, недавно распустившейся листвы тополей и доносятся звуки ночной Кирилы. Вся её жизнь эхом отражается в замкнутом пространстве старинного ленинградского колодца. Из всей гаммы какофонии звуков доминируют: музыка, скрип старой деревянной кровати, прерывистое дыхание, и чей-то дикий храп из корпуса напротив. Здесь я чувствую себя в своей тарелке, наконец, я дома. Только начал забываться в сладком сне, как меня разбудил шорох. За подоконник над моей кроватью уцепилась чья-то черная рука. Я подскочил от испуга. Выглянув в окно увидел курсанта, который, пробравшись по газораспределительной трубе, висит на моём подоконнике.
- Братишка, помоги забраться в общагу. Новая вахтёрша не пускает, стоит на смерть, а меня уже полчаса девушка ждёт. Сам понимаешь, - жалобно просит морячёк.
- Ладно, влезай, - подал руку незнакомцу, – вот я тебе помогаю, проявляю мужскую солидарность, а если ты солдата в патруле поймаешь - наверняка, не отпустишь!
- Отпущу, даже не сомневайся. Все мужики должны помогать друг другу, – клянется морячек, и исчезает за дверью комнаты.
         Через несколько минут затишья раздался звук проворачивания ключа в замочной скважине. Я притворяюсь спящим. В комнату зашел не по возрасту выцветший, сгорбленный под тяжестью академических наук лысоватый студент с девушкой. Юноша слегка сутул и колченог, с характерной осанкой для тех студентов-отличников которым с неимоверным трудом, лишь напряжением всех сил удаётся отстоять своё право на получение заветного «красного диплома». Молодые люди, не обращая никакого внимания на меня, раздеваются до исподнего и ложатся на разные кровати. Через какое-то время худосочный парень перебирается к своей ночной спутнице. После долгих пререканий и размолвок расстроенный неудачей любовник подошел к столу открыл бутылку водки, и налив себе стакан выпил его залпом.
- Андрон, что ты делаешь, ты же никогда не пил водки, у тебя больное сердце! – взмолилась девушка.
- Зачем мне жить, если ты не отвечаешь мне взаимностью?
- Не обижайся, но ты же знаешь, что я собираюсь замуж за Андрея, он же твой друг, скоро вернётся из армии. Тебя это не смущает?
- Это я хочу на тебе жениться, а он только поиграет с тобой и бросит! Как ты этого не понимаешь? Ну почему если мужчина любит женщину, то она его обязательно не ценит? – задал себе риторический вопрос парень и выпил ещё один стакан водки.
- Так ты точно умрёшь. Ладно, ложись рядом, но только сегодня у нас ничего не будет. Обещаешь?
      Вместо ответа юноша нырнул в кровать, через мгновение его лысина исчезла под одеялом. После двух стаканов любовник прибавил напора, пододеяльная борьба оживилась не на шутку. На этот раз в порыве схватки пара развернулась на кровати, и теперь их головы лежат рядом с моей. Прямо в ухо льётся смех и громкое шептание:
- Сумасшедший, не надо так. Мне щекотно. Перестань, ну, пожалуйста!
- Значит, ты не веришь, что я тебя люблю?
- Верю, но мы не одни, я стесняюсь! Как ты не можешь этого понять?
- Врёшь! С Андреем ты занималась любовью в комнате, где спало пять человек, одним из которых был я, а теперь придумываешь отговорки.
       Громкое шептание прерывает звонкая пощёчина.
- Ах, так, прощай же навеки!
       Парень вскочил с кровати, подошел к столу, написал предсмертную записку, и, выпив остаток водки прямо из горлышка, пошел выбрасываться из окна. Поскольку на его пути оказалась моя кровать, он пошел через неё. Наступил мне на живот и попытался выпрыгнуть в окно. Поскользнувшись на неусточивой поверхности Андрон упал мне на грудь, поднялся и тут же повторил попытку суицида.  Всё, больше я не могу притворяться спящим. Мы с незнакомкой одновременно хватаем влюбленного за ноги. Самоубийца повис в воздухе на расстоянии трех метров от земли. Аккуратно втягиваем Андрона на мою кровать, тут он и отрубился. Тоненькое худосочное тельце утонуло в продавленной сетке старой кирилловской кровати. Студента совсем не заметно, как будто кровать пуста. Передо мной симпатичное лицо незнакомки. Веснушки, карие глаза, длинные вьющиеся волосы. Трагикомичная ситуация с романтической перспективой. Я извиняюсь перед девушкой  за то, что стал невольным свидетелем разговора и помешал общению, предложил оставить их наедине. Но незнакомка говорит, что боится спать одна, в комнате с пьяным психом. Просит остаться. Я не заставил просить её дважды…
         Солнце уже взошло над ржавой крышей Кирилловки, когда в дверь нашей комнаты раздался громкий, требовательный стук. Открыв дверь, я обнаружил ночного гостя. Курсант не один, его перепуганный товарищ одевается на ходу. Моряки быстро захлопнули дверь и, сказав, что их преследует чёртова вахтёрша с улыбкой понимания посмотрели на крепко спящую девушку, её наготу прикрывала лишь полупрозрачная пелена бязевой простыни. Благодарят меня за оказанную помощь и, не подозревая, что на моей кровати спит кто-то ещё, разом шагнули на полумёртвого Андрона и прыгнули в окно.
         -  Нет проблем. Всегда рад помочь. Не стесняйтесь, приходите еще, в любое время дня и ночи, - советую я нахимовцам - чужого окна не жалко.
          Тем временем, разбуженный переходом казенных ботинок через своё тщедушное тело студент очнулся от глубокого забытья, посмотрел на меня и спросил:
- Кто ты? Что здесь происходит?!
- Твой добрый друг, спаситель и помощник. Ангел-хранитель если хочешь. Марина сможет рассказать обо мне подробней.
      Пожелав ребятам доброго дня, я почёл за благо удалиться. С меня на сегодня достаточно. В комнате № 105 осталась спящая первокурсница, недоумевающий парень, томик китайских изречений и посмертная записка: «В моей смерти прошу винить Марину К.»      
          


                Часть третья
                Дембельский альбом

В этой части дневника я сам стал старослужащим солдатом, к тому же секретарем комсомольской организации части. Выполняя данное себе обещание, организовал борьбу с дедовщиной, искоренил неуставные взаимоотношения среди подчиненных. Прочитавшие мой дневник узнают, что из этого получилось.
В этой же части дневника описывается судьба моих товарищей по горбачевскому призыву и другие небезынтересные подробности.
         Третья часть ещё не окончена, если у вас есть интересный материал, напишите свою рецензию на моё имя. Буду благодарен за любую информацию по этой теме. Ваши имена найдут свое место на страницах моей книги - гонорар поделим.               


                Эпилог

           У всех у нас была одна Советская Армия, и в то же время у каждого она была своя, неповторимая. Каждый, кто прошел испытание службой вынес свой, личный опыт, сделал свои открытия и я не исключение. Мир не встал с ног на голову; черное не стало белым, и белое не покраснело, но на некоторые вещи мой взгляд изменился. Армия научила напористости, выживаемости, чувству локтя. Кроме того мой организм приобрел необыкновенные свойства. Так, если в знойный летний день мне станет жарко, я вспоминаю зиму в Луге, открытую машину на сорокаградусном морозе и мне становится комфортно. Когда еда кажется невкусной, вспоминаю, как мы питались в учебке, и тут же блюдо становится вполне аппетитным и приемлемым.
         Но если у меня спросят что было самым тяжелым, я назову не холод и голод и даже не унижение, а бездействие - время, когда ты ничем не занят и ни к чему не стремишься. А самое легкое, несомненно - бросить курить. Я бросал не менее сотни раз…
          То, что на первый взгляд мне показалось злом – оказалось насущной необходимостью, и наоборот, то, что определялось как благо – оказалось весьма обманчивым преимуществом. Демократия и плюрализм в короткое время перерождались в анархию. А приснопамятная «дедовщина» оказалась не такой уж бесполезной, сложившийся за годы уклад армейской жизни явился эффективным и востребованным.
           Бороться нужно не с «дедовщиной», которая благодаря различию людей по возрасту, полу, опыту работы и множеству других причин в том или ином виде присутствует в каждом коллективе; начиная с детского сада и заканчивая домом престарелых, а с беспределом. Равнодушие и безответственность, безнаказанность и произвол питают его истоки. В чем основная причина этого явления? В человеческой слабости, в офицерском бездействии, в простительном грехе трусости, в вырождении мужского начала у слишком «хорошо» воспитанных мальчиков. А, может быть прав мой друг «Медведь», который утверждает, что корень этого порока сидит в душе человека. Там, где происходит борьба тьмы и света, светлого и темного начал, и лукавый испытывал наши души на прочность.
           Армия – это почетная обязанность каждого гражданина. У одних эта обязанность забрала лишь время, у других здоровье, у третьих саму жизнь. Я отдал ей два года юности. Нужна ли была моей стране такая жертва? Надеюсь что да, но какую военно-политическую задачу мы тогда решали, не берусь сказать даже спустя двадцать лет. Нет той страны которой мы давали присягу верности, нет того строя, который защищали в «Холодной войне». Остались только воспоминания и дневник. Да вот теперь ещё готовлю к изданию «Аты-Баты». Вероятно, я единственный солдат Горбачевского призыва, которому пригодился этот опыт…