случайно открыл... ровно 4 года тому...
Полдень, ХХll век.
В Департаменте благотворительности меня ждали. Ещё бы… принимая во внимание существо вопроса.
Секретарь Сергея Петровича просканировала меня вдоль и поперёк своими чудными глазами. Благосклонно опустила веки, при этом зрачки скосила на пару ангстрем в сторону «главных врат». Я вошёл.
Сергей Петрович, хозяин кабинета, поднялся из-за своего стола, радушно раздвигая-протягивая руки. Вполне искренне. А после приветствий:
- Кофе? Коньяк? – спросил. Озабоченность, как и некоторая виноватость, туманили его лик.
Я не ответил, зная, что мне всё равно будет подано моё любимое: кофе колумбийский, коньяк армянский, «Арарат», пять звёздочек. Действительно, скоро этим и запахло. Почти этим.
- О, это не «Арарат»… «Марсарат»?! – выдохнул я восхищённо, едва тепло тёмных глубин ударило в нёбо послевкусием. Я растрогано улыбался… или растеряно?
- Наконец-то, - пробурчал Сергей (мы с ним с детства дружим), - а то разгуливает тут в маске совести нации. Маски-шоу, понимаешь.
- Но… это ведь безумно дорого, - попытался я найти лицо обратно, - зачем ты так… я ведь…
- Ну, знаешь, директор Федерального ведомства богатейшей державы может позволить себе раз в год… мы ведь год не виделись? Раз в год бутылочку с Марса. Кстати, в отпуск, решено уже, отправляюсь туда. За свой счёт ознакомлюсь, наконец, с подмарсными пещерами. Привезу оттуда хемозагар.
- Загорай, загорай… Но почему всё-таки я? За что?
- Сурен, пойми ты, наконец! Не за что, а за что! За что тебе такая честь? За то, что я тебя знаю. И всё! Понимаю, трудно, неприятно. Но государственный муж не знает брезгливости…
Нет, вы поняли! Как что, так «государственный муж»! А брезгливость! Это мне! Сколько я мусорных свалок переработал, регенерировал. В том числе и Всемирную радиационную помойку в Сибири! Но это уж слишком! Знаете, что он хочет мне вменить? Организовать и возглавить благотворительную ночлежку и столовую для изгоев. Да, да, для изгоев, вы не ослышались.
Изгои! И откуда только этот термин взялся. Ведь никто их не прогонял никогда, ниоткуда. Не преследовал.
Просто вдруг… вдруг проклятие предков перешло и вдруг проявилось на потомках российских нуворишей столетней давности.
Как это произошло? Что за инстинкты всплыли из глубин нашего подсознания?
Парадокс: к звёздам собираемся, а у себя под боком разобраться не можем. Да и не под боком, прямо в боку, внутри себя. Ну ладно там, бездны загадочной русской души… Это же что-то другое. Хотя опять же никакому французу не объяснишь. Я подошёл к окну.
Величественная панорама Москвы…
Ну вот, к примеру, идёт за окном человек. Откуда я знаю, глядя на него с двадцатого этажа, что его предок продавал Россию оптом и в розницу. А вот знаю и всё. И каждый русский теперь это знает.
А предки их, о чём думали, непонятно. Радовались, что цены на нефть растут. Ведь знали же, что их искусственно взвинчивают, чтоб Россия бойчей торговала своими запасами, которые тогда были моими, но до меня, слава Богу, не дошли. Или заводы на своё имя предки те самые переоформляли, расплачиваясь мешками фантиков, которые сами для того и придумали. Производимую потом убогую продукцию как-то продавали, но выручку отдавали в рост барыгам, а работяг додаивали через свои же заводские магазины, только бы не померли. Закон Ома и то как-то приватизировать умудрились и каждый киловатт тоже отдавали в рост, но через финансовые трансформаторы, т. к. электрические и так на ладан дышали. Созданную предшествующей элитой индустрию поменяли с помощью бандитов на импортные электронные вибраторы. Армия стала единственной альтернативой гостарбайтерам, но быстро сдалась. Можно было бы вообще упразднить государство, но тогда соседи перестали бы давать в долг. Да и чужое государство поди-ка подои! А своё – легко! К тому же в долг. А долги потом работяги отрабатывали, как свои. А с ними и пенсионеры, и инвалиды, и бюджетники недополучая и не доживая…
Теперь даже странно, как это их предкам всё удалось. Это ж какие они вертлявые были! Всюду ввинтились! Их бы энергию… но всё, что ни делается…
Ну, Серёга, разволновал ты меня до того, что школьные учебники вспоминать начал.
Слава Богу, нефть всё-таки кончилась, леса тоже, страна превратилась в помойку, стала распадаться… Первыми, конечно, нувориши, разбежались. Даже ещё раньше. Готовились ведь…
Народу никто больше не мешал. А птица Феникс, она же двуглавая! И вот мы снова… в космосе, но и на земле не последние.
А эти…
От них на «Западе» ихнем сразу стали отворачиваться. Да они того не замечали. Детки их пропили то, что у них к отмыванию не приравняли, внуки же потянулись на историческую родину. Впряглись вместе со всеми в разгребание мировой помойки…
И вот через столько-то поколений грянул этот извращённый рецидив. И у нас какой-то ответный комплекс возник. Мне теперь неудобно, видите ли, перед ним, потомком этим, за то, что руку ему подать противно. А почему противно? Чёрт его знает! Он весь такой чистенький, благообразный, а противно. Но я-то подаю, если надо, а он все равно видит же, что я себя преодолеваю… Я не могу с собой справиться, и как ни насилую свои лицевые мускулы, выходит не улыбка, а… то, что он видит. Он первый уходит. Какое облегчение! Но жалко его. А почему? Я же ничего не сделал.
Кстати, о французах. Идём вчера с Жаном, он пытается научиться нашей национальной игре «Узнай изгоя». Навстречу рулит изгой. Рыжий, курносый, глаза голубые, наивные.
- А, знаю, - смеётся Жан, - уж этого знаю - Чубайс! – и в доказательство суёт мне свой КПК с фоткой предка изгоя.
- Нет, - говорю я веско, - Абрамович. Внешние генетические признаки не играют роли.
- Не быть может! – вопит Жан, ещё что-то хочет добавить, но изгой уже с нами поравнялся. На его табличке белым по чёрному написано: Абрамович. Они себя ещё и табличками изводят, мазохисты.
- Ничего не понимать, - бормочет Жан, - как? Объясни.
- Это не объяснимо. Ты ведь не обратил внимания, как в подземном переходе два здоровенных негра в землю кланялись, лбами стучали…
-Уи, видаль. Я думать, у вас нищих уже нет.
- Это не нищие. Тоже потомки и тоже внешне не похожи. Вишняков и Леонтьев.
- Да? О, как ПушькИн! О, русский душа-загадка!
Ни я, ни кто из россиян не может объяснить, как мы узнаём не только самих изгоев, но и всю их подноготную. Причём мгновенно. Ну, покупал предок изгоя на шальные деньги спортивных рабов, но на лбу-то у него не написано. И на табличке тоже. А мы знаем.
- … пойми, не можем мы, цивилизованные люди, спокойно смотреть, как наши ближние себя изводят. – Сергей продолжал меня убеждать, - Они же целиком уходят в себя, в своё сообщество, выпадают из жизни, душу свою заключают, по-моему, невинную. Они даже размножаться себе запретили. А ведь цвет нации… спасать их надо, пойми ты, наконец. У меня у самого три дочки на выданье…
Ну, это известная история. У каждой дочки жених был. Ребята хорошие, работящие, перспективные. И вдруг эта оказия случилась, мор этот. А женихи-то: Грачёв, Иванов и Ельцин. И все – те самые. Не однофамильцы. Ходят теперь с нашивками, глаза прячут, искупают, ими несогрешённое… Этакая прореха в нации!
Сергей Петрович… Он-то не изгой. Хотя тоже потомок. Предок его один претерпел за всех. Сам Путь себе избрал, преемником никто не назначал. И сколь рук потом не умывали, вознёсся выше он главою непокорной… всех вертикалей. Ходорковский… Сергей Петрович так и расписывается неразборчиво, но увесисто: ХРВСК…
- Я, конечно, не за них хлопочу. – продолжает неизгой, - Парней хватает. Вот к Машке стал похаживать некто Вовка Устинов…
- Устинов?
- Что? Да нет, нет… фамилия… мало ли… секретарша моя…
- Знаю, Путина…
- Это по мужу, а в девичестве Нарусова.
- Чувствуется порода…
- При чём тут порода! Однофамильцы, говорю же! Короче, надо этих инфицированных вирусом… как он там… гиперсовестливости, что ли?
- Ещё называют синдром телегенерационного дефицита интелли…
- Вот, вот… Короче, реабилитировать их треба, Сурен. А то я слышал, уже молодчики появились. Ходят, проверяют на месте ли нашивки.
- Слыхал. То ли нашивисты, то ли нашисты… или фашивщики.
- Разберёмся. Силовики разберутся. Наше дело – реабилитировать, кого прикажут. Генофонд нации лелеять. Подправлять, подвинчивать. Следить, кто довинчен, кто не довинчен.
02.06.06г., СПб