Автобиография

    

Как и требует форма столь ответственного бюрократического доку-мента, который составляли и будут составлять многие и многие поколения простых смертных,  моё жизнеописание начинается с рождения. Точная дата и время рождения: 30 августа 1970 г. 21час. 10 мин.
По документам место рождения – г. Феодосия. Но это только потому, что на настоящей моей родине, в Коктебеле, не было соответствующих медицинских учреждений.  И это не просто географическое уточнение. Именно моя малая родина и всё что связано с ней самым удивительным образом сопровождает, направляет и хранит меня на каждом этапе моей жизни, на каждом повороте моего бытия, начиная даже не с рождения…
Самая первая отметка меня моей малой родиной и, наверное, самое первое соприкосновение с ней произошло ещё задолго до того момента, как я появилась на свет. Будучи на втором месяце беременности мной, моя мама с отцом пришли просить благословения на брак у Марии Степановны, жены легендарного основателя богемного Коктебеля – Максимилиана Волошина. Это была воля покойного отца матери. После войны он работал фотокорреспондентом в «Огоньке» и был частым гостем в Доме Поэта. После традиционных обменов приветствиями, заметив «интересное» положение гостьи, Мария Степановна, без всяких переходов, положила свою руку на живот моей мамы и сказала: «Вот оно, истинное дитя Коктебеля».   
Вспомнив этот эпизод (конечно же, по рассказам матери), мне припомнился случай, как я, будучи двенадцатилетней девочкой, забралась на бабушкин чердак. Полумрак, струящиеся сквозь старинную пыль лучи солнца, придавали таинственность моменту, и ещё было смутное ожидание какого-то волнующего и, несомненно, волшебного открытия. И это открытие произошло – в кипе старых журналов (помню, там была подшивка «Огонька» и «Нового мира»), я обнаружила старенькую тетрадку, исписанную мелким и, как мне показалось, резким почерком, выдающим натуру впечатлительную и сильную. Это оказались стихи моего деда. Открытие состоялось, но оно было омрачено далеко не детским осознанием что свершилось предательство. Тогда я так подумала и была обижена за деда, что вот, прекрасные стихи, которые он, несомненно, посвящал своей любимой женщине, валяются, никому не нуж-ные, заживо погребённые в годами скапливающейся чердачной пыли. Это было далеко не первое моё разочарование в мире взрослых, но одно из самых сильных и жестоких. Я не знала, что он писал стихи и мне никто не говорил об этом.
По-большому счёту – со мной Они вообще ни о чём не говорили, кроме как, придя с работы, бросали дежурные фразы, касающиеся лишь удовлетворения физиологических вопросов. Как то – поела? Брата покормила, выгуляла? Музыкой занималась? Посуду помыла? Уроки сделала? О, уроки… Это отдельная песня. Сколько чернил размазано по тетрадкам от моих слёз. Сколько подзатыльников выдержала моя голова. Сколько страниц вырвано матерью, с требованием переписать всё из-за одной ошибки. Зато мать добилась своего – я была круглой отличницей с примерным поведением, и ей нравилось ходить на родительские собрания, где она могла показать свой новый туалет, макияж, причёску, маникюр и другие глупости, которые женщины, на самом-то деле делают друг для друга. Мужчинам это не нужно. Мужчине нужна любимая женщина, не отягощённая тонной штукатурки на лице. Но это отступление. А главное – матерь моя, со всеми прелестями созданного ею образа, восседала, гордо вздёрнув нос и с превосходством окидывая снисходительным взглядом других мамаш, гордилась свой забитой дочерью – как же, дочь лучшая в классе ученица, грамоты, вот, дают с благодарностями, в табеле розовом одни пятёрки красуются, в спорте дипломы получает, в школе музыкальной успехи делает.  А всё это, следовательно, заслуга ничья иная, как матери.      
  "Взрослая" г-жа Рашильд высказывала свою точку зрения:
    "Человечество в период от двух до двенадцати лет являет такие несомненные признаки умственной ненормальности, что слова ребенок и преступник - для меня синонимы".
    Можно утверждать, что это основная точка зрения вообще всех взрослых и что на этой формуле основана вся система современного воспитания, которое направлено к тому, чтобы острыми и болезненными впечатлениями действительности оторвать ребенка от его естественного мира грезы, вылечить его от опасного безумия игры. Видимо, у моей маменьки была такая же глобальная цель. В чём ей помогал и отчим. Но об этом мне даже вспомнить отвратительно. Потому обойдусь родительницей.
 Горько и близко моему тогдашнему,  да и нынешнему мироощущению высказывается против "взрослых" Аделаида Герцык в своей статье "Из мира детских игр".
    «Мое неизменное преобладающее чувство по отношению к взрослым было разочарование. Бессознательно, но глубоко вкоренилась во мне уверенность, что каждое их слово, объяснение, рассказ обманут мои ожидания, вызовут скуку; что-ни¬будь в окружающем ми¬ре будет убито, обесцвечено, разрушено ими».   
И ещё одна, близкая мне фраза А.Герцык:  «Они относились к нам с достаточной добротой во всем, что касалось наших телесных нужд, к остальному же были равнодушны (что, по-моему, зависело от некоторой глупости), думая в силу общераспространенного взгляда, что ребенок не более как маленькое животное. Эти странные, бескровные существа были куда дальше от нас, чем наши любезные звери, делившие с нами естественную жизнь под солнцем».
Времена детства далеки не только годами, они кажутся нам иной эпохой, пережитой на иной планете и в оболочке иного существа. Каждый из нас в детстве переживал ту полноту и ту остроту впечатлений бытия, когда все, что вне, настолько смешано с тем, что внутри, что нельзя провести грани между мечтой и действительностью, между жизнью и игрой.
    Говорят, что в первые шесть лет ребенок приобретает треть того опыта, что он приобретет за всю свою жизнь. Это неверно: неизмеримо больше!
    Человек - сокращение вселенной.
            Но кто может ясно вспомнить свою бессознательную жизнь? Свидетельства, принесенные путем памяти, бесконечно редки, и это придаёт им величайшую драгоценность.
    И мало еще, чтобы сохранить четкие воспоминания, надо, чтобы они стали исповедью души, другими словами, чтобы все бессознательное, детское, органически слилось со взрослым сознанием принесшего это свидетельство.
    Между детьми и взрослыми существует непереходимая пропасть.   
Именно Коктебель стал колыбелью поэзии. Где, как не в этом таинственном уголке древней Киммерии поэты могли черпать вдохновение? Коктебель буквально пронизан загадками, таинствами и мистическим туманом символа. Вокруг Максимилиана Александровича и собрались все уникальные творцы Серебряного века.
Вот почему слова верной спутницы великого художника стали для меня воистину пророческими. И по истечении стольких лет своей жизни мне кажется, что я объективно ощущаю тепло руки.… Той руки, которая прикасалась к Волошину, пожимала руку Цветаевой, Булгакову, Ахматовой… и она же вручила мне Коктебель, а меня Коктебелю.
И неудивительно, что самые сильные мои детские впечатление – это удивительная, неповторимая природа Коктебеля. Арии именовали эту страну Калитрой «обителью богини Кали», эллины страной Гекаты. На вершине Святой Горы испокон веков туземцы почитали божественного целителя душ — Асклепия. Больной и недужный, взойдя к святыне и совершив жертвоприношение, засыпал в священном месте. Ему во сне являлся владыка горы, величественный седовласый старец в белом, сообщал причину болезни, а также способы исцеления. Но задолго до этого на Святой горе был алтарь богини-разрушительницы и жены Шивы - Кали. И для меня есть мистическое объяснение того, что многих, побывавших в Коктебеле людей вновь и вновь непреодолимо тянет в это энергетически сильнейшее место.
Влияние восточного Крыма, хранящего античные воспоминания не только в памятниках древности, но и в самом пейзаже этой пустынной земли, пропитанной горечью полыни и опалённой солнцем, наложило свой отпечаток на моё мировосприятие.
Я вижу грустные, торжественные сны –
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат гекзаметры волны.
М.А.Волошин
 Крыши древних домов, по воле археологов появившиеся из-под земли заставляли задумываться над бренностью земной жизни. Моей любимой игрушкой в то время была огромная античная амфора, чудом оставшаяся совершенно невредимой, несмотря на многие века, которые она пролежала в земле. В ней я любила прятаться, играя с детьми в прятки. Обычно инициатива игр, которые современникам показались бы весьма странными, принадлежала мне. Мальчишки с моей улицы были младше меня на 2-3 года, что в возрасте 7-10 лет имеет огромное значение. А это совершенно естественным образом ставило их в беспрекословное подчинение моим придумкам. Мы организовали кладбище животных, на котором хоронили найденных на Тепсене ящериц, кузнечиков, жаворонков или чьи-то кости, которым находили «хозяина». Истории их ужасного ухода я придумывала и красочно зачитывала безмерно скорбящим на «гражданской панихиде».  Таким вот странным образом прорывался в мир мой дар рассказчика и организатора. Всё было по-настоящему – и надгробный камень, и надпись на нём, и венки и соболезнования родным и близким, обращенные к небу. И слёзы… Вот я плакала не понарошку и хорошо это помню. А кто плакал, как мне казалось, не взаправду, тому приходилось под моим чутким руководством учиться оплакивать всерьёз. Порой это заканчивалось визитом родителя мальчика к моей маме, с жалобами на свежие царапины и ссадины на теле её ребёнка. Иногда я, всё же, заигрывалась… В принципе, как и ныне...
Возможно, эти игры, сама обстановка, учили оценивать события в перспективе вечности.
Но часто бывали  дни, когда я, оставаясь взаперти несчётное число раз прокручивала пластинки со сказками, которые после пересказывала слово в слово, с чётким соблюдением интонаций чтецов и в соответствии с развитием сказочного действа. Вероятно, этот опыт позволил мне, потом с первого раза пройти творческий конкурс во ВГИК на актёрский факультет.
Но наступил момент, когда Они отправили меня жить к тётке в Симферополь. 13 лет, переходный возраст, по голове никто не бьёт, там-то я и показала всем «любимую маменькину отличницу»… Класс попался соответственный моему внутреннему протесту, да и школа спортивная и потому спрос был менее велик. Главное – результат в спорте. В 15 я заимела титул - юношеский КМС по лёгкой атлетике.
Теперь о стихах. Приходить они ко мне начали ещё в детстве, обычно с утра. Кружились прозрачными мотыльками в сознании и… улетали не записанными. Тогда я не знала, что Они потом не вернутся. Придут другие. Но эти – никогда. Только где-то лет в 16 я записала своё первое стихотворение на бумагу. Потому что с этого времени строчки стали приходить ночью, и я уже не могла заснуть, не записав их. Прозрачные мотыльки окрепли и не хотели улетать в пространство не записанными.  Так я писала для себя и никому не показывала. Это был мой лирический дневник. Мой и только мой. И мне не хотелось ни с кем делиться моими переживаниями, щедро выливавшимися на страницы тетрадей. Но момент настал неожиданно. Волею судьбы мои тетрадки прочёл Владимир Алейников. И именно ему я обязана  первым самосознанием себя как поэта. Хотя я пыталась отшучиваться, мол, какой я поэт… Уже после знакомства с этим бородатым волхвом я узнала, что он был одним из основателей легендарного в 60-х литературного содружества СМОГа ("Самое Молодое Общество Гениев", иначе – "Смелость, Мысль, Образ, Глубина". Он сказал, что надо делать книжку. У меня даже мысли такой никогда не было, поэтому я очень удивилась. Но Владимир Дмитриевич поселил во мне уверенность и необходимость этого. Он очень бережно отредактировал мои стихотворения. В основном это касалось лишь знаков препинания, и написал предисловие, которое я, несказанно счастливая, перечитывала несчётное число раз. Таких слов мне ещё никто не дарил. И всё это безвозмездно, т.е. даром, как говорил герой мультфильма. В наше-то время. Книга вышла. Не скрою, мне было приятно. Первая книжка – словно первый ребёнок. Вот не было этого и вдруг - появилось Чудо. Так я восприняла тогда этот волнительный момент. И следующие книги тоже оказались такими же желанными детьми. Так вышло – у меня три ребёнка и три книжки. Возможно, Бог даст ещё…
После школы я поступила в Ялтинское педагогическое училище на музыкальное отделение. В силу свойств своего характера, а именно – обострённого чувства справедливости (как я её понимаю) в учреждении, где  готовили советских учителей для советских же школьников, мне приходилось нередко бывать на «ковре» у директора. Сейчас это смешно вспоминать, а тогда жёстко и всерьёз меня периодически отчитывали за яркий свитер с иностранной надписью, за чёрные колготки, за пышные волосы, которые мне всё же были даны от природы. И со всеми этими бестолковыми требованиями я пыталась бороться и отстаивать свою позицию. Кончилось это тем, что меня попросили взять академотпуск, с приглашением прийти через год с характеристикой с работы. Для меня это был серьёзный удар. Мне нравилось то, чем я занималась. Но…их менталитет…
Мне оказалось не по пути с людьми из Той системы. Я не вернулась. Ни через год, ни через пять. Начался другой период жизни, где день считался за несколько лет . В силу сложившихся обстоятельств мне пришлось уйти из дома. Начался период «В людях». Разочарования, подлость, предательство… Всего этого мне пришлось хлебнуть сполна.
Я, которая вышла в мир в ослепительно-розовых очках не ожидала, что люди могут быть настолько низки и жестоки. Я часто ходила по лезвию ножа. И годы были шальные – конец 80-х начало 90-х. Может, когда-нибудь я поборю свою лень и напишу-таки роман, от которого мир содрогнётся. Но из всего негативного опыта мне удалось вынести истинные открытия. Я поняла, что, как ни крути, мир, всё же не без добрых людей.  И эти люди не были мне родственниками по генеалогическому древу. Люди, которые пытались помочь и помогали, часто были совершенно посторонние и ничего взамен не просили.
И тогда я явственно почувствовала, что кто-то сверху хранит меня и в самый опасный момент отводит беду. В момент, когда, казалось бы, помощи ждать уже неоткуда.
Я пыталась найти себя и стала задумываться о «добром – вечном». Увлеклась изучением мировых религий, философией, серьёзно занялась авестийской астрологией. И главную мысль, которую я вынесла из всего изученного, оказалась такова, как точно и лаконично записано в Агни-Йоге – «Путей много, но сердце знает ближайший». И действительно, не смотря на различие ритуалов – у всех религий цель одна. А религиозные войны – это совершенно непонятное действо.
А ведь до этого я была недалека от суицида. Для меня, как я определила уже в отрочестве, самое важное в жизни – это дети и любовь «настоящая, не из книг». К 20 годам в любви я разочаровалась, а детей, сказал врач, не предвидится по многим медицинским причинам. 
Но прошёл и этот момент. Ведь всё проходит. Появились дети – три, канарейки- 5, улитки – 7. Я поступила в Литературный институт. Хотя после ялтинского опыта мне не хотелось больше находиться в образовательных учреждениях. Но, Боже мой! Это небо и земля. Такой свободы духа, мысли и (смешно вспомнить) – одежды,  в Ялте (мой ночной кошмар) не было. В лите, действительно царит творческая атмосфера. Общение с единомышленниками даёт силы и желание творить. Я ничуть не пожалела, что училась в этом знаковом месте и эти шесть лет не прошли даром. Здесь я, как говорит мой хороший знакомый писатель, прошла огранку. Я считаю институт трамплином в другую жизнь и признательна всем мастерам своего дела, которые все эти годы передавали нам свои знания, своё человеческое тепло и понимание.


P.S. А теперь все дружно смахивают слёзы умиления и вручают мне красный диплом.
Благодарю за внимание!