Серянка рассказ

Крутобокие, исполинские хребты Онкоёка теснили крохотное пристанище промысловиков, одиноко приютившееся в узком распадке. Утро только намекало о концовке очередной зимней ночи: звёзды медленно гасли и лишь луна, словно позолоченная сковорода, не спешила остывать на посеревшей скатерти небосвода. Глубокий рыхлый снег и обильная кухта, развешанная по кустам и деревьям, отражая лунный свет, отливала магической синевой. По прохавым* увалам* блуждали чьи-то призрачные тени. Где-то хрустнула ветка, монотонно проухал филин и опять все стихло. Наивный вопрос: «Можно ли оглохнуть от тишины?», получит утвердительный ответ. Беззвучие давило угнетающе на барабанные перепонки. Мороз свирепел  и от его леденящего дыхания над тайгой навис седой туман.
В зимовье скрипнула дверь. Охотник, похрустывая свежей порошей, подошел к поленнице. Покашливая, набрал охапку дровишек и вновь скрылся в домике. Единственное окошко озарилось маленьким солнышком керосиновой лампы, подвешенной над самодельным столом. Вскоре из трубы избушки тонкой струйкой взвился сизоватый дымок. Вот уже гудит раскаленная печь и трое мужиков, сидя на широких нарах, пьют крепкий душистый чай.
Петр Демидов, кряжистый светловолосый бородач, вынул из нагрудного кармана меховой безрукавки трубку. Толстыми, как сардельки, пальцами взял из кисета щепоть табаку. Закурив, блажено прищурил большие голубые глаза. Затянувшись пару раз едким самосадом, покряхтывая, одел ичиги.
Игнат Богодухов, склонив голову, встал. Низкий потолок не позволял ему вытянуться в полный рост. Сгреб со стола две пачки малокалиберных патронов, очищенных от смазки, и сунул их в специальный карман куртки из шинельного сукна. Узкое бледное лицо, поросшее редкой белёсой щетиной, задумчиво. Тонкие губы вытянуты в струнку. Длинные пальцы ловко проверили затвор «тозовки»: все в норме.


—————————————————————————————————
прохавое* — редколесье, хорошо просматриваемое  место (забайк. диалект)
увал* — южный, юго-восточный, юго-западный склон сопки; солнцепёк (заб. диал.)




— Чо такой кислый, Игнаха? — спросил Ванька Вершинин. Его смуглая широкоскулая физиономия светилось вечно неунывающей улыбкой. Раскосые глаза блестели озорно и по-детски наивно.
— На душе чой-то не ладно…— буркнул Игнат.
— Дождётся тебя твоя милашка, не боись! — Ванька знал, чем подразнить товарища: сам-то, слава Богу, не женат. — Или боисси, што скурвится?! Вообще-то в деревне один мужик остался — дед Илюха. Не старик — орёл! С им-то не грех…
— Заткнись, пустобрех шелудивый! — Игнат вспылил, а Ванька, катаясь по нарам, не в силах сдержаться, хохотал.
Петр Васильевич покачал лохматой головой, сплюнул:
— …твою мать! Ванька-язва, да отчепись ты от парня!
— А чо я-то?! Пушай Игнаха не будет собственником! Жалко, што-ли, с Илюхой бабой поделиться? Не износится, поди… Гы-гы-гы!
Игнат, не стерпев этакого кощунства, запустил в обидчика кружкой. Вершинин занес над головой ичиг.
— Кончай, мужики! — треснул кулаком о чурбак, стоящий у печки вместо стула, Пётр. — А тебе, Ванька, я повторять не стану — засвечу промеж глаз!
— Васильич, а чо Игнаха пушнул* в меня кружкой?! Я тоже пушнуть могу…
— Я те пушну! — Помолчав, Петр хлопнул Богодухова по плечу. — Не обращай внимания. Ты вот семьей обзавелся, а его жаба давит: кака-така дура за яво пойдёт?!
На сей ноте инцидент исчерпался и охотники разбрелись по угодьям. Пётр Демидов неспеша шагал на коротких сильных ногах в хребет. Справа  залаял Витим. Васильич осторожно двинулся на лайку. У разлапистого кедра подскакивал черный с белым «воротником» пес, заглядывая на темную вершину дерева. Весь снег окрест «изрисован» округлыми ямками. Где-то там, в хвое, притаилась белка, а где — попробуй разглядеть?! Петр вскинул комбинированное ружьё ИЖ 56-01, так же прозванное «белкой», выстрелил малопулькой. Вверх спиралью по стволу скользнул пушистый зверек, и замер в середине кроны, прижавшись к дереву. Охотник отступил на несколько шагов и встал за соседний кедр так, чтобы просматривалась лишь голова белки. Прицелился и нажал спуск.  Заряд 28-ого калибра уронил добычу. Довольный Витим крутился у ног хозяина. Демидов протянул теплую тушку псу. Вылизав кровь из ранки, кобель умчался на махах в хребет, и скоро вновь послышался его азартный лай. В полдень Демидов привязал кобеля  на поводок и проверил короткий путик. Из двух капканов вынул, еще не успевших промерзнуть, соболей. К вечеру, раскачивающейся походкой усталого человека, вернулся в зимовье.
…Ванька Вершинин поднялся сивером к вершине хребта. Судя по следам, на увале должны пастись изюбри. Но как скрасть их? Вот же загадка!
————————————————————————————————— пушнул — кинул, бросил (забайкальский говор)

Он поправил ремень «Лося», сползавший с плеча. Не смотря на хиус, слышимость довольно хорошая и хруст снега под ногами зверь услышит раньше, чем охотник приблизится на выстрел. Парень принял, казалось бы, абсурдное решение. Проворно стянул рюкзак, ичиги, в одних носках, почти не создавая шума, завершил восхождение. То ползком, то пригнувшись, Вершинин крался, не обращая внимания на мороз. Мастерски проныривал под зарослями багульника. Ванькины предположения сбылись: Метрах в двухстах он увидел самку и  зоргола*. Затаив дыхание, человек поправил прицельную планку, поймал молодого бычка на мушку, плавно вдавил спусковой крючок. Выстрел щелкнул плетью и эхом прокатился  по тайге. Зоргол упал, точно подкошенный. Матка, ломая кустарник, умчалась в распадок. Иван вернулся к оставленным вещам и только теперь ощутил холод. Он уселся на валежину, стянул обледеневшие носки, начал усиленно тереть закоченевшие конечности. Из рюкзака вынул запасные «вязанки», надел их и сунул ноги в ичиги. Благодаря меховым подкрипоткам*, тепло быстро вернулось в обувь. Прищурившись от слепящего, в утренних лучах солнца, белого-белого снега, Вершинин посеменил к поверженному зверю. Наспех развел костер, принялся свежевать тушу. Острый узкий нож сверкал молнией в ловких руках охотника. В котелке закипел чай. Развешенное на деревьях остывало парное мясо, а Ванька, поджав кривые ноги, сидел на колодине и швыркал обжигающий чай.
— Браво-то чо! — думал он. — День тока начался, а я уж с добычей. Почаюю, кусман мяса и печенку унесу на табор, а остальное тута залабажу. Перетащим после…
… Игнат с утрянки отстрелил пять белок, с кулёмки* вынул соболя. Астра, белая трехгодовалая лайка, всегда ходит с хозяином и можно не опасаться, что она разорит самоловы. Воспитанная! Зверя ставила хорошо, но белку считала недостойной добычей. Что с ней стряслось?! Белку ищет, глухарей подняла. Хозяин не мог нарадоваться работоспособности помощницы. Но куда же она делась?! Взгляд парня упал на колодину, где четко просматривался свежий след соболя. Вот он спрыгнул с валежника, поймал мышь. Закусив «полевкой», пошел в распадок, а рядом наследила собака. Охотник собрался, было перекурить, но поспешил за Астрой.




Зоргол* — двухгодовалый детеныш изюбря. (забайк.)
подкрипотки* — чулки с меховым нутром, надеваемые в ичиги или сапоги.. Выполняют роль утеплителя
кулёмка *— вид самолова







Миновав прохавое место, преследование завело промысловика в непролазную чепуру и, сивером* пришлось подниматься в хребет. Игнат расстегнул ворот куртки. Пот заливал глаза. Шапка и реденькая бородка заиндевели.  Посмотрел бы он на себя со  стороны — вылитый Дед Мороз! Перевалив очередную сопку, Богодухов услышал, едва различимую, полайку, прибавил шаг, но у места «остановки» зверька, руки самопроизвольно опустились. Астра загнала соболя в россыпи. Крутобокий, почти вертикальный склон, поросший редколесьем, был сплошь каменистым. Попробуй-ка в этакой «городьбе» спромышлять хитреца! Игнат начал осторожно подниматься по валунам вверх, выискивая выходной след, но не находя оного. Собака зло лаяла в расщелину под огромной глыбой. Парень вынул из рюкзака холщевый мешочек и стал распускать обмет*. Развешивая приспособление вокруг предполагаемого выхода соболя, нога вдруг резко соскользнула с остреца и охотник покатился вниз. Пытаясь удержать равновесие, человек широко расставил ноги, но левая ступня провалилась меж камней. Тело по инерции бросило вперед, и Богодухов кубарем полетел под кручу. Хрусть! Сознание растворилось в пучине дикой боли…
…Ванька  сидел на нарах в зимовье, чистил карабин и рассказывал бригадиру о своей хитрости при скрадывании зверя. На печи в сковороде шкварчала печенка. Петр Васильевич слушал Вершинина в пол уха и, молча, прихлебывал крепкий чай из эмалированной кружки.  Тайгу неумолимо проглатывала темнота. Демидов раскурил трубку и озабочено вымолвил:
— Чо-то Игнахи долго нету… Пора бы уж придти…
— Я его след пересекал километрах в пяти отселя. В сторону Надёжного шагнул. — Ванька шмыгнул носом и, прищурив глаз, посмотрел в ствол винтовки. — Ну, вроде нормально вычистил…
— Чо это его туды понесло?
— Соболя гнал.
— Худо дело! Там сплошные крутяки и россыпи. Утром надо идти искать, ежели сам не явится. Места тамошние шибко плутовые…
… Игнат открыл глаза. Над ним возвышалась лиственница, с нижней ветки которой  щебетала желтогрудая синица. Человек попытался встать, но резкая боль в левой голени и правом колене не позволили это сделать. Астра продолжала держать соболя в камнях. Охотник не видел собаку, только слышал её азартный звонкий лай. Чем-то твердым, лежавшим в рюкзаке не приятно давило спину. «Взять зверька уже не получится, а скоро ночь. Надо костер бы развести да валежника рядом нет. Придется, хоть ползком, добраться до ближайшего сушняка,» — подумал Богодухов и, опираясь на руки, двинулся под гору. С каждым разом боль напоминала нестерпимым
—————————————————————————————————
сивер* — северная, северо-восточная, северо-западная сторона хребта.
обмет* — небольшая сеть, напоминающая рыболовную, на тетиве которой подвешены колокольчики. Сеть окружает место, где спрятался соболь. Когда зверек выскочит из укрытия, то запутывается в обмете. Охотник услышит звон колокольчиков, заспешит к зверьку.

жжением, словно ноги поливали кипятком. Охотник добрался до поваленной ветром лиственницы, разгреб снег. Лежа на боку, наломал сушняка. На счастье, рядом оказалась тонкая трухлявая береза и розжигу добыть не составило особых проблем. Проверив карманы, Игнат обнаружил, лишь изломанный коробок с тремя спичками. «Видимо, новый обронил, когда упал,» — понял он, под сердцем защемило.
Костерок весело приплясывал, жадно пожирая хворост, требуя всё новой и новой порции топлива. Ночь поглотила тайгу, и блин полнолуния тускло пробивался сквозь хмурые тучи. Немного отогревшись, парень умудрился в кружке растопить снег и заварить чай. Выпив обжигающего напитка, Игнат почувствовал себя несколько лучше. Настроение испортила сама природа: косматыми хлопьями повалил снег. «Такого огня надолго не хватит», — вяло подумал Богодухов, и веки, помимо воли, сомкнулись.
Он пробудился от холода. Костер давно прогорел, оставив крохотные тлеющие угольки. Метель разыгралась не на шутку. «Если останусь тут, то могу замерзнуть. Надо ползти. Движение – жизнь!» — решил таежник и, превозмогая усталость, и боль, тронулся в путь. Каждый метр доставался с великим трудом. Сырая одежда обледенела и сковывала движения, но Игнат упорно полз, и ему даже удалось согреться. Страшно захотелось курить: ну хоть бы одну затяжку?! В коробке оставалось только две спички, а это НЗ. Передыхая через какое-то количество своеобразных шагов, Богодухов успокаивался мыслью, что расстояние до спасительного зимовья все же сокращается.
Снегопад не прекращался и метель завывала камлающим шаманом в Широкой пади, над попавшим в беду, человеком. «Может стрельнуть? Вдруг наши услышат?!» — Кощунствующее желание Игнат отогнал. Во-первых: ветер дует от зимовья. Во-вторых: выстрел «тозовки» в тихую погоду не очень-то услышишь, даже рядом, а тут…
…Петр Васильевич ворочался на нарах, курил и молчал. Ванька делал вид, что спит, но беспокойство за товарища не позволяло этакой  роскоши. Наконец, он поднялся и стал одевать ичиги.
— Ты куды это, паря, сбирашься? — Демидов строго глянул из-под мохнатых бровей.
— Идти надо! Однако, чо-то  неладно, с Игнахой-то?!
— Остынь! По свету пойдем.
— А вдруг?..
— Не вдруг! — оборвал Петр. — Глазьи хошь повыкалывать о сучья али бадараги* переломать?! Если б чо стряслось, Астра пришла бы… Хотя…
Демидов вздохнул и отвернулся к стене, но долго не вылежал, поднялся.
— А ты куды, Васильич?
—————————————————————————————————бадараги* — ноги (мест.жаргон)




— Надо на прохавом хребте костер побольше разжечь, для ориентира. На свет-то, как раз, к избушке выйдет.
Охотники покинули теплое зимовье и вскоре на сопке заполыхал огонь. Только Игнат так и не появился…
…На востоке зажглась алая полоса восхода. Тайга еще прибывала в полудремоте: изредка стали перекликаться синички. Игнат выбился из сил. Привалившись спиной к сосне, он отрешенно смотрел на крутой подъем, который предстоит покорять. «А ведь все равно сгину! К чему все мучения? Ребята меня найти не смогут — мои следы похоронила метель… Говорят, замерзая во сне, умираешь легко. — Охотник впал в безудержное отчаяние. Его угасающий взгляд задержался на густом колке молодых сосенок. Меж деревьев что-то мелькнуло. Парень увидел улыбающуюся физиономию Ваньки Вершинина. «Слава Богу! Нашли!» — обрадовался, было Игнат, но друг, не доходя добрых сто шагов до лежащего Богодухова, растворился в воздухе. «Мерещиться началось, значит, скоро конец!» — Невыносимо хотелось закурить напоследок. Рука самопроизвольно потянулась за коробком с единственной спичинкой. Вдруг из того же колка вышла Людмила — молодая супруга, которая осталась там, в деревне. «Что она тут делает, — удивился Игнат, — и почему раздетая, в одном платье?». Жена укоризненно  смотрела на жалкую фигуру долговязого мужа и, легким движением руки, смахнула, катившуюся по щеке, слезу. Собрав остаток сил, Игнат крикнул:
— Замерзнешь, ведь! Ну-ка, иди домой!
Люда обернулась вороной и с гомоном улетела.
— Врёшь, костлявая, не сдамся! — Сконцентрировав  волю, охотник, упорно работая руками, пополз. Что бы ни случилось, но выжить надо.
Каждое движение — боль: сломанные ноги болят, натруженные руки болят, голова — просто разламывается на части. Как ни странно: голод Игната не тревожил. Мучила жажда методичностью закоренелого гестаповца. Снег уже не лезет в горло — тошнит от его пресного вкуса. Хочется напиться настоящей родниковой воды.
Сколько прополз бедолага? Трудно сказать. По подсчетам, до зимовья оставалось километров пять-шесть — не больше. Значит, за сутки преодолено половину пути. Силы вытекали из мужественного человека, словно вода с пробитой фляги. «Пока совсем не выдохся, надо костер развести да перекусить малость», — решил Богодухов. Добравшись до засохшей кроны сроненной ветром, лиственницы, он сноровисто подламывал тонкие ветки, сложил их «шалашиком», обложив им кусок сохранившейся бересты. «Только  схватился б огонь, иначе – хана!» — Мысленно помолившись Богу, чиркнул последнюю спичку. — «Серяночка, милая, выручай!». Пламя жадно вцепилось в сушняк и, с треском, поднялось над кучкой хвороста. Отламывая более толстые ветки, Игнат бросал их в пламя целиком, не было уж сил их укорачивать…
…Промысловики поднялись на вершину хребта. Из-под сбитых на затылки, шапок, струится пот, заливая глаза. Один из  мужиков похожий на снеговика — заиндевелые борода и брови слились воедино с заснеженной шапкой. Второй, помоложе, с раскосыми глазами, обламывал сосульки с, выбившихся из-под ушанки, смолянисто-черных волос.

— Где-то тут я след его пересекал вчера, — Ванька задумался. — Точно! Туда шел! — Он уверено махнул рукой в распадок.
— Сделам так: ты, Иван, идешь туды, а я дам крюк. Может, найдем его?! — Петр Васильевич поправил ремень карабина и ходко зашагал вдоль увала, посасывая чубук потухшей трубки.
— Васильич, если чо, пусти ракету, — крикнул ему вслед Вершинин и тронулся заданным путем.
Перевалив хребет, Иван увидел на каменистом склоне Астру, лающую под валун. Парень кинулся к собаке и обнаружил брошенный обмет. Запалив кусок пакли, сунул зловонную ветошь в расщелину. В её глубине кто-то заурчал и, вдруг черной молнией выскочил соболь, и мгновенно взобрался на дерево. Ванька выстрелил, и злополучный зверек свалился к ногам.
— Астра, где хозяин? Ищи!
Лайка бросилась вниз, обнюхивая камни, снег, на махах умчалась по распадку. Охотник, собрав сеть, соболишку, поспешил за собакой…
…Отогревшись у жаркого костра, Игнат немного подсушил верхнюю одежду, вскипятил чай и, кое-как поджарил две беличьих тушки. Перекурив, почувствовал прилив сил.
— Хорошо, что тушки белок догадался сохранить для привады. Теперь пригодились! Какое-никакое, а топливо для организма, — рассуждал он, дымя сигареткой. От слабости кружилась голова, знобило.
Солнце неумолимо катилось за горизонт. Мороз заметно усилился. Игнат подкинул в костер очередную порцию дров. «Вот еще немного передохну, покурю и в путь. Хватит ли сил до табора добраться?» — Невеселые мысли расплылись в тяжелой голове и охотник погрузился в пучину мрака. Он прибывал в каком-то не земном состоянии: не чувствовал боли, не ощущал вообще ног. Даже себя перестал чувствовать. Сознание то возвращалось, то вновь покидало измученное тело. Выйти из этакой эйфории Богодухов уже не мог.
Лицо вдруг зажгло раскаленными углями, затрясло, словно отдачей отбойного молотка. Подсознанием Игнат понимал, что кто-то неведомый приводит его в чувство. С трудом разомкнув опухшие веки, увидел розовый шершавый язык Астры, далее проявилась белозубая улыбка Вершинина. «Опять чудится… — вяло подумал таежник, — скоро все прекратится. Смерть, она вон, рядом кружит». Однако голос друга известил о спасении.
— Живой – нет?! Игнаха?!
Игнат улыбнулся обветренными губами, непрошенная слеза покатилась по впалой щеке и он потерял сознание. Ему грезились каменные россыпи, то песчаные пустыни. Милые сердцу родные лица сменяли свинорылые чудища.
Надсадный кашель с болью разодрал нутро и он открыл глаза. Всё исчезло: черти, пустыни, камни. Вместо луны ярко светила «летучая мышь», а костер трещал в железной печке.
— Где это я? — прохрипел он.


— Слава те, Господи! Ожил! — Довольный Ванька подсел на нары и поднес к запекшимся губам пострадавшего кружку с отваром из трав. — В зимовье ты, третьи сутки валяешься.
— Что со мной?
Раскосые глаза Вершинина округлились: шутит парень или всерьёз не помнит ничего?!
— Ноги маленько поломал. Скоро вездеход придет, в больницу поедешь.
— Васильич где?
— В райцентр пошел. Ты ж нас всех перепугал: сколь искали тебя, потом суда тащили. Боялись, что помрешь.
— Я ног не чувствую…
— Дядь Петя их какими-то лекарствами обрабатывал, таблетки в воде растворял.
— Риванол…
— Чо-чо?! — не понял Ванька.
— Риванол – таблетки так называются. Видать, обморозился шибко?!
— Во-во, точно – РИВАГОЛ!
Игнат усмехнулся и закрыл глаза…
…В больничном коридоре беготня, суета. Носятся врачи в белых халатах, взад-вперед ходит Петр Васильевич, «ломает руки» Людмила. В дверном проеме операционного блока показалась медвежья фигура хирурга.
— Ну, как он там? — В голос спросили бригадир и жена больного.
— Левую ногу отстояли, а правую же… — Врач потер пальцами утомленные глаза. — Правую пришлось ампутировать.
— Как? — Люда побледнела.
— Гангрена началась и выхода, просто не было.
Людмила уткнулась в грудь Демидова, завыла волчонком. Петр Васильевич гладил её голову:
— Успокойся, дочка. Хвали Господа, что жив остался…
…С реактивной скоростью пронеслось долгожданное лето. Горы позолотились осенью, словно мастером-ювилиром. Неделю моросил холодный дождь. Заморозки сковали промокшую землю в панцирь. Петр Васильевич шагал по поселку к дому Игната Богодухова, беспрестанно кивая односельчанам.
Со скрипом отворив калитку, он оказался в просторной, чисто выметенной ограде. Астра, скуля, схватила Демидова за штанину, тянула вглубь двора, к амбару.
— Люда, чо это с ей?! Хозяин-то где?
— В сарае гвозди выправляет.
Бригадир, почувствовав нехорошее, в пару прыжков очутился возле хозпостройки, рванул дверь. Игнат сидел на чурбаке. Трясущимися руками пытался снять предохранитель, с приставленного к горлу, ружья. Пинок отбросил оружие в угол. От удара громыхнул выстрел, и заряд картечи ударил в потолок, осыпая пол и верстак пылью, вперемешку с древесной трухой. Жесткой ладонью Петр «пригрел» ухо непутевого самоубийцы.
— Придурок, ты чо творишь?! Мало горя своим принес, да?
— Я не буду жить калекой! — орал Игнат в истерике. — Не хочу…
Договорить он не успел: повторная затрещина привела его в чувство.
— Ну-ка, пошли в дом. — Петр схватил парня за ворот байковой рубашки, точно нашкодившего щенка, и потащил через двор. Рост не позволял Демидову поднять долговязого Игната, пришлось второй рукой поддерживать за штаны, чтоб не брыкался. В «плавном полете» Богодухов был усажен за стол и лицо окатила холодная струя воды.
— Пришел в себя, слюнтяй вонючий?! — Потрясая ковшиком в воздухе, рявкнул Васильич. Игнат кивнул и, склонив голову, заплакал. Люда хотела утешить мужа, но Петр не позволил и знаком указал на скамью. Девушка села, прикусив конец цветастого платка, а «успокоитель» по-хозяйски, налил крепкий чай. Одну кружку поставил перед парнем, с другой шумно отхлебнул сам. Игнат, не отрываясь, пил теплый чай. В трясущихся руках кружка стучала по зубам. Стекавший по подбородку напиток промочил на груди рубаху. Наконец, Богодухов отставил опорожненную посуду, вздохнул.
— Теперь давай покалякаем, как мужик с мужиком. Тебе не охота жить. Почему? — Колючие, с прищуром, глаза бригадира прожигали насквозь притихшего парня.
— Что мне теперь жизнь? Инвалид! Лучше уж сдохнуть…— Игнат размазал слезы по лицу костлявым кулаком.
— Ты херню не городи! Сдохнуть всегда успеешь, а достойно жить еще надо уметь. — Старый охотник задумался. Прикурив «Приму», проговорил: — Этот сезон пробудешь домохозяйкой. Заберем тебя на зимовье кашеварить. Понял?
— Чо толку?
— Ты хозяйствовать будешь, а мы промышлять. Чо добудем – поровну!
— Дармоедом? — Игнат вымученно глянул на Демидова.
— Заткнись, паршивец, и слухай, чо старшие говорят. Мы одна бригада. Когда сделают протез – побелкуешь.
— Далеко я на ем уйду?
— А кони по чо? А чтобы сдуру чо не натворил – ружья у тебя, пока, конфискую.
Бригадир ушел. Игнат прижался к Людмиле, плакал, как ребенок, но это были слезы радости. Богодухов с благодарностью подумал о товарищах: спасли в тайге, не бросили в деревне после операции, вдохнули уверенности в завтрашнем дне. Увеченный охотник достал коробок, вынул спичинку, и бережно припал к ней губами. Не зря тебя берегут, пуще зеницы ока! Серянка! Какое нежное и удивительное название у маленькой, тоненькой щепки с серной головкой. Серянка — ласковое имя, словно музыка, словно любимая женщина — хозяйка и хранительница очага. Одна-единственная, способная уберечь, обогреть и накормить, защитить от гибели на тяжелых, непредсказуемых тропах бескрайней тайги. 



декабрь 2005г. — февраль 2006г.
падь Тукулай.