Лохматая Полундра рассказ-быль
Бригада сторожевых катеров морчасти пограничных войск расположилась на каменистом берегу Камчатки. Холодный морской ветер завывал в электропроводах, тяжелым шквалом разбивался о скалы. Океанские волны врезались в пирс, поднимая клокочущую пену, а над ними о чем-то плакали полчища чаек. Вдали полуострова простилалось еще одно море — белесое море вулканических гор. Сопки походили на гигантские волны: своеобразное цунами сухопутного масштаба.
По плацу, чеканя шаг, маршировала бригада матросов. Рядом со строем, отмахивая лапами, топал мохнатый бурый медвежонок-пестун. К великому недовольству старшего мичмана Бородько, матросы, посмеиваясь, посылали косолапому комплементы.
— Отставить разговорчики в строю, — гнусавил мичман, еще больше нагнетая ретивости медведю. Хохот усилился.
— Отставить! Старшина второй статьи Суховской, за подобное поведение во время строевой подготовки, ваше отделение будет наказано. Завтра швартуется баржа с мукой, выгружать будете.
— Есть! — Суховской, сдерживая смех, козырнул.
— Разойдись!
Служивые дружной гурьбой отправились в курилку. За ними по пятам вышагивал Мишка.
— За тебя мы получили взбучку. Так что, помогать нам будешь завтра, — матрос Кузьмин, коренастый гуран,* почесывал зверя за ухом, а тот, словно соглашался, кивал косматой башкой, прижав передние лапы к широкой груди. — И попробуй только филонить.
У казармы прозвенела рында,* отбили семь склянок*— построение на ужин. Медвежонок на всех четырех метнулся, было, к столовой, но окрик комбрига остановил его:
— Тебя что, построение не касается? — Кап-два Сигунов, смеясь, смотрел вслед Мишке, бегущего к плацу.
Молодой безусый, розовощекий морячок затянул: «Вьётся дорожка длинная…». Строй подхватил песню и бригада направилась на камбуз.* Рядом браво маршировал Топтыгин…
…Баржа, подгоняемая тупоносым буксиром, стальным боком коснулась пирс. Швартовщики бросили концы, дежурные матросы ловко спеленали ими грибоподобные кнехты. Отделение Гошки Суховского, раскачивая сходни, поднялось на палубу. Каждый из ребят взваливал тяжелый мешок на плечо, возвращался к складу. Медведь, по мере своих сил, мог бы брать по два куля и более, но, глядя на людей, разрешал загрузить на собственный загривок лишь один. Матросы, ради эксперимента, угостили босоногого карамелькой, и пока тот облизывался, забросили сверху добавочный мешок. Зверь моментально сбросил ношу, возмущенно рявкнул: «Тяжело, мол».
—————————————————————————————————————— гуран* — коренной житель Забайкалья. Также называют самца сибирской косули.
рында* — корабельный колокол.
склянка* — один удар в рынду, означающий время в часах.
камбуз* — столовая на флоте, пищеблок.
— Мужики, а куда гнать? Давай, перекурим. — Серега Парыкин, едва присел на мешок, как тут же его столкнул «косматый грузчик»: «Р-р-ра!» — мол, нечего сидеть, прохлаждаться. Работай!
— Вот же Полундра лохматая, — негодовал Сережка, — даже покурить не дает.
Медведь нес очередной куль. Миновав трап, стал подниматься на бугор к складу. «Дзинь-дзинь» — обед. Мишка свалил мешок наземь и подался в столовую.
— Миша, донеси уж кулек. Немножко, ведь, осталось,— словно ребенка, упрашивал зверя мичман Седельников, завхранилища. «Ряв!» — обед, мол, и никаких гвоздей!
Уничтожив объемный таз наваристых щей с мясом и хлебом в прикуску, таежный житель развалился в курилке, сладко спал. Матросы, попыхивая «Шипкой», посмеивались:
— Вот кого бригадиром надо назначать. С ним не пофилонишь!
— Слава Богу, что Мишка не комбриг! Летали бы у него, как «караси», до дембеля! — Кузьмин захохотал. — Да еще зама себе такого же привел бы! Полундра! Можно вешаться.
«Гы-гы-гы!» — дружный громовой смех не помешал косолапому отдыхать от трудов праведных.
— У него бы и Сигунов с Бородько не вылазили б из нарядов вне очереди.
— Да что, Сигунов?! Сам вице-адмирал Калинин плац бы топтал, — подсказал Суховской.
— Ха-ха-ха! — Новый шквал гогота содрогнул курилку.
— О чем это вы? — Сигунов, хитровато улыбаясь, смотрел на матросов. Когда он успел появиться, никто не заметил.
— Да, так, товарищ капитан второго ранга, ни о чем… Анекдоты травим.
— Ну-ну, — Александр Михайлович повернулся по-строевому, через левое плечо, пошел в казарму.
— Товарищ капитан второго ранга, разрешите обратиться? — окликнул Кузьмин командира.
— Разрешаю, — комбриг остановился. — Что у тебя, Вадим?
— Да, по поводу медведя…
— Ну, говори, не телись.
— Александр Михайлович, мишка взрослеет, матереет. Рано или поздно его придется ликвидировать. Не дело такого зверя держать вместо игрушки. Тайга его дом.
— Хм! Вадим, медвежонок вырос в обществе людей. Он же ручной! — Сигунов усмехнулся. — Ты ещё молод, чтобы учить меня!
— Товарищ кап-два, это не первый случай, — не сдаётся матрос. — У нас в деревне жил охотник. Принес как-то рысёнка слепого еще. Вырастил. Кот ручной был, но однажды покалечил охотника…
— Ну, и что?..
— В вольере, где жила рысь, её пристрелили…
— Так, то – рысь! — возражает Александр Михайлович, и сказал такую глупость, что Кузьмин, едва удержался от смеха. — Рысь – не медведь!
— То-то и оно!
— Выбрось дурные мысли из головы! — Сигунов пошел, что-то бормоча под нос.
Прозвучала команда: «Конец обеда». Медведь поднялся, зевнул, и, подталкивая мордой, погнал парней к барже. «Ры-ры!», — хватит балдеть, работа ждет! Мишка сразу же вернулся к брошенному мешку. Кузьмин с Буслаевым помогли загрузить ему поклажу на широкий загривок: «Тащи, оглоед!».
Транспорт опорожнили досрочно, что вызвало апогею восторга старшего мичмана Бородько:
— Благодарю за службу!
— Служим Советскому Союзу! — Бравый отзыв прогремел в пространстве плаца лающим: «гав-гав-гав!».
— Хотя, хвалить-то не вас надо. — Бородько снял фуражку, накрахмаленным платочком протер лысину.
— А кого же, Анатолий Кириллович? — Суховской обидчиво отвесил губу.
— Медведя! Ежели он не подгонял, хрен бы вы управились в срок. Грузчики, мать вашу…
…Кузьмин расположился в ленкомнате, читая свежий номер газеты «Тихоокеанская звезда». За стол тихо подсел молодой матрос Савченко, чуть тронул «деда» за плечо:
— Вадим, а як цэй мэдмидь до части прийшов?
— Чо, так интересно? — не отрываясь от газеты, спросил Кузьмин.
— Угу! — Костя по-детски, шмыгнул носом.
— Сигунов с Калининым охотились. Убили медведицу на берлоге, а там оказался Мишка. Малой совсем был, сосунок. Они его привезли сюда и всем миром выхаживали.
— Вадик, а Вадик?! А вправду кажуть, що у Чыти, мэдмэдив по вулыцях водют?
— С чего ты взял?!
— Та чув у Львови колы був у дома!
— Врут! Чо с имя мучиться?! Водить их ишо… Сами ходют!
— Як цэ? — Белобрысый хохол удивленно раскрыл рот.
— Как, как? Обыкновенно, как «у Львове» собаки, — передразнил Вадим.
— А цэ людям нэ дывно?..
— Привыкли. Эка невидаль: медведь шляется! Ну, быват, пять-шесть харь задавит в голодный год… Чо это, сенсация, што ли?!
— А…
— Отвяжись! Дай почитать.
Изумленный Савченко, с ужасом глядя на Кузьмина, покинул ленкомнату. Старший матрос Мирзасафаров, цокая языком, буравил широкоплечего сибиряка осоловевшими маслинами черных глаз, сокрушенно качал головой: «Как люди живут? Рядом со зверьем диким, как Маугли. У нас, в Узбекистане, далеко в горах такого не случается, а тут?.. Цык-цык-цык…».
…Летом служивых части ждала еще одна беда, уготовленная лохматым Полундрой. Медведь обнаружил огромную выгоду от рэкета, про который еще страна развитого социализма слыхом не слыхивала. Утром Мишка занимал «круговую оборону» на высоком крыльце чепка* и терпеливо ждал покупателей. Стоило кому-то купить пряников или конфет, зверь требовал угощения. Если же «просьбу» игнорировали, расправа следовала незамедлительно: жадина получал увесистую плюху лапой под зад и, кубарем скатывался по деревянным ступенькам, набивая шишки и синяки.
Одним из первых, попал под раздачу старший мичман Бородько. Отоварившись килограммом мятных пряников, сдобными булочками, пачкой грузинского чая и сигаретами «Стюардесса», Анатолий Кириллович вышел из магазина. В прекрасном настроении высвистывал мелодию нашумевшего фильма «Опасные гастроли». Мишка тотчас, сунул свой кирзовый нос в авоську, но заработал затрещину пухлой руки мичмана: — Куда лезешь, нахалюга?! Ишь, разбаловали тебя… Медведь, не ожидав подобной дерзости, сконфуженно уселся на мягкий зад. Бородько усмехнулся, начал вразвалочку спускаться с крыльца, но миновать пять ступеней ему помог Мишаня. Мичман «рыбкой» нырнул в газон, содержимое авоськи рассыпалось по аллее. Косолапый не растерялся: распробовал пряники, булочки. Разорвав пачку чая, недовольно фыркнул. Вскрыл сигареты, принялся чихать, тереть лапой нос. Болгарский табачок пришелся явно не по вкусу.
Кириллыч сидел в клумбе, ошалело таращился выпученными, как у морского окуня, глазами, на невозмутимого таежного рэкетира. Наконец, сообразив, что бессовестно ограблен, завопил благим матом:
— Пристрелю, падла!
— Тогда и самому стреляться придется. Тебя же Сигунов в рейдах сгноит. — Капитан-лейтенант Игошин любовался сценкой, словно комедией Мольера. Вытирая слезы, он смеялся до коликов в животе. — Сам виноват, Кириллыч. Нечего жадничать, — услужливо протянул Полундре коржик. Медведь принял угощение, как должное, благодарно лизнув Игошина в щеку.
Бедный Бородько больше недели ходил всеобщим посмешищем военгородка. Даже во время развода, комбриг Сигунов не мог смотреть без смеха, на попавшего в впросак, сослуживца. Мичман краснел, точно вареный рак, сердито топорщил рыжие усы, молчал…
—————————————————————————————————————— чепок* — магазин, торговая точка при войсковой части. (простонар.)
… Незаметно подкралась осень. С моря дул влажный холодный ветер. Крепкие морозы еще не наступили, но снега навалило больше полуметра. Проделки «босоногого матроса» на этом не завершились. Хотя, по природному инстинкту он много спал, но «продрав» глаза, шел пакостить. Сам не знал, что творил: утром посетил камбуз*, загнал кока на шкаф, перевернул чан с компотом. Полакомившись сладкой курагой, смял анкерок,* приготовленный для наряда, и удалился к причалу. Еще не стихла суматоха данного инцидента, снова ЧП. Полундра пробрался на палубу сторожевого катера, где электрик менял в прожекторе перегоревший галоген. Подкравшись сзади, медведь так боднул морячка башкой, что парень, перелетев через леерное ограждение, оказался в ледяной воде…
Командир сидел в кабинете, пил ароматный крепкий чай № 36, и курил. Табачный чад заполнил помещение — хоть, топор вешай! В дверь постучали. Александр Михайлович вдавил в пепельницу очередной окурок, надел китель, висевший на спинке стула:
— Войдите! — Старший матрос Кузьмин шагнул вперед, отдавая честь. — Вольно, Кузьмин. Что у тебя?
— Товарищ капитан второго ранга, в военгородок приехала цирковая труппа…
— И что?!
— Давайте, медведя им подарим! Цирк же…
— Отставить! Полундра что, по-твоему, клоун?
— Никак нет! В цирке у него больше шансов выжить… — Вадим глянул в глаза командира с такой надеждой и уверенностью, что Сигунов отвернулся к окну:
— Медведь будет жить при части! Всё! Свободен!
Кузьмин понуро побрёл по центральному проходу казармы. В кубрике* его встретил друг и земляк Парыкин:
— Ну, што, Вадька?
Вадим неопределенно махнул рукой: «А-а!.. Упёртый!»…
—————————————————————————————————————— кубрик* — спальное расположение, жилое помещение на флоте
камбуз* — корабельная столовая.
анкерок*— бачок, емкость для воды.
…Воскресный день выдался погожим. Утренний туман рассеялся и яркие лучи осеннего солнца растеклись по серым прибрежным скалам, купались в зеленовато-синих морских волнах. Сигунов, приглашенный в гости начальником штаба Павлом Осмоловским, рассказывал сослуживцу о недавнем разговоре с Кузьминым, смакуя мелкими глоточками армянский коньяк:
— Правдолюбец хренов! Учить меня вздумал, сопляк!
Павел Миронович почесал свой высокий, с небольшой залысиной, лоб:
— Саня, а ведь твой охотник прав! Я в Сибири прожил с рождения, всякого повидал…
— Да, отпустил бы я зверя на волю, но он же не сможет выжить в природе!
— Конечно! Самое разумное – отдать косолапого в цирк, либо в зоопарк.
— Ага! Держать его в клетке пять на пять, чтобы толпа зевак тыкала в него грязными пальцами и визжала от восторга! Жаль мне зверя, пойми ты, жаль! — Михалыч хлопнул ладонями по коленьям.
— Надо было раньше думать! Помнишь, на берлоге?.. Я тебе говорил, Калинин говорил: «Саша, не глупи», дык ты… — Павел развел руки. Затянувшись сигаретой, он рубанул: — Знаешь, Сашка, если что случится, с медведем или с кем-нибудь по вине зверя, всё ляжет на твою совесть! Не обижайся! Я искренне, как другу говорю.
— А, ладно! — отмахнулся кап-два, взяв бутылку «Ахтамара»,— давай по-махонькой…
Кап-два относился к проказам Михаила отечески: «Пусть шалит! Особых-то неприятностей от него нет». Неугомонный зверь это понял по-своему: «Мне все можно!». Он становился с каждым днем не управляемей.
Замполит Харитонов, в отсутствие Сигунова, выполнял обязанности командира. Василий Егорович не стал терпеть выкрутасы хищника. Когда Александр Михайлович уехал на повышение квалификации, замполит отдал приказ Кузьмину: «Медведя пристрелить!».
— Товарищ капитан третьего ранга, я ваш приказ выполнять отказываюсь.
— Как понимать?! — Василий Егорович опешил.
— Как хотите, так и понимайте!
— Кузьмин, ты охотник или так – «погулять вышел»?
— Охотник, но не убийца! — Вадим сплюнул. — Вам нужно, вы и стреляйте…
— Хорошо! Семь суток ареста.
— Есть!
Маленькие рачьи глазки на рыхлом женственном лице Харитонова, уставились на командира отделения.
— Старшина второй статьи Суховской, выполняйте приказ.
— Не буду!
— Тоже на «губу» желаешь? — Жиденькие усишки Егорыча стрелками поползли вверх.
— Не откажусь.
— Семь суток! Матрос Савченко, приказ ясен?
— Тако точно!
— Выполнять!
Костик испытывал гордость за оказанное доверие, щелкнул затвором АКМ. Желая «поохотиться» на настоящего медведя, сноровисто прицелился. Несчастный Мишка не ждал от людей подобной подлости, смиренно грыз морковку, держа ее передними лапами. Преданные наивные глазенки бесстрашно таращились на черное дуло автомата. Морские пограничники отворачивались, чтоб не видеть мук всеобщего любимца. Выстрел хлестко впился болью в сердца моряков. Лохматый Полундра, выронив морковь, схватился лапами за прострелянную голову и, раскачиваясь маятником, ревел. Савченко стрельнул повторно – очередью. Жужжащие свинцовые пчелы впились в мохнатую грудь. Медведь грузно свалился на снег. Жизнь вытекала из Мишки вместе с густой кровью. Озорные черные зрачки тускнели с каждой секундой. По бурой мордахе ручьями стекали слезы и остывали в лоснящейся шерсти.
Кузьмин уже садился в комендантский «Газик», когда застрекотал автомат. Вадима точно током ударило. В груди застрял ком, который не проглотить, не выплюнуть. Хватая ртом воздух, как рыба оказавшаяся на берегу после отлива, он прохрипел:
— Я же предупреждал… — В эти минуты потомственный охотник был зол на всех. На Савченко: «Выслуживается, падла!», на Харитонова: «Сам-то стрелять не стал, сволочь! Обставился перед комбригом, мол, я ни я и лошадь не моя!», на Сигунова: «Упрямый, как бык!», но больше – на себя: «Знал ведь, чем это всё кончится! Надо было потихоньку отдать Полундру циркачам и дело в шляпе. Командира побоялся, трус несчастный!».
…Сигунов прибыл в расположение части в новом звании. Командира встретила непривычная тишина. Матросы ходили какие-то замкнутые, угрюмые. Игошин рассказал Александру Михайловичу о гибели медведя.
— Кто приказал? — бешено вращая зрачками, прохрипел Саша.
— Харитонов, а исполнял Савченко.
— Обоих ко мне в кабинет!
В дверь робко постучали.
— Войдите! — В проем протиснулись двое, затравленно зыркая на разгневанного командира. Александр Михайлович стоял у окна, курил «Казбек». Китель расстегнут, галстук свисает, поддерживаемый запонкой.
— Матрос Савченко, месяц гауптвахты, затем, свинарем до конца службы, — рявкнул Сигунов.
— Товаришч капитан упершего рангу, у вас правов нема…
— Молчать! Я тебе покажу, «права». — Михайлович зло вдавил окурок в пепельницу и снял телефонную трубку. — Виктор Петрович?! Сигунов… Направляю к тебе Савченко на десять суток, а по ДБ сам сообразишь. Держи его в «трюме», пока самому не надоест. Гоняй его в хвост и гриву, чтоб небо с овчинку показалось. Опустив трубку на рычаг, сухо бросил: «Свободен!». Оставшись наедине с кап-три, комбриг задал короткий вопрос: «Ну», требуя полного ответа.
— Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить?
— Кончай, не в строю! За что убил медведя?
— Дык, он совсем обнаглел. Подкрадется к часовому, свалит его в сугроб и убежит, а тот потом встать не может. Снег-то метровой глубины, да еще тулуп…
— Где зверь?
— В море бросили.
— Свободен, пока.
До глубокой ночи просидел Сигунов за столом в размышлениях о случившимся. Пепельница неумолимо заполнялась окурками. Пустая пачка «Казбека», брошенная в урну, ударилась о её край и упала на пол. Александр Михайлович вынул из кармана кителя новую, глядя перед собой, достал папиросу, дунул в мундштук, закурил. И так, и эдак прикидывал он, но всегда находил оправдательные слова в личную пользу. Вошедшего в кабинет без стука Осмоловского, командир, будто бы не заметил. Несколько минут тянулась гробовая тишина. Оба офицера не нарушали её, выжидали, кто первый заговорит.
— Коньяк будешь? — не выдержал комбриг.
— Давай, — облегчённо вздохнул кап-три Осмоловский, присаживаясь за стол. Под светом настольной лампы тускло блеснуло тёмное стекло бутылки, звякнули рюмки. Жидкость цвета кедрового ореха заполнила их до краёв. Сигунов пошелестел золотинкой, разворачивая плитку горького шоколада. Чокнувшись, выпили. Благородный напиток приятным теплом растёкся по жилам, развязал языки:
— Саша, ты не погорячился с матросом Савченко? Мне кажется…
— Знаю, Паша, что палку перегнул… — Александр задумался: — Как быть? Что посоветуешь?
— Отмени гауптвахту! Чтобы себя не компрометировать в глазах матросов, найди весомый предлог. Мне тебя учить?
…Прошел год. Многие морские пограничники покинули полуостров: демобилизовался Кузьмин, подал в отставку старший мичман Бородько, уехал охранять черноморские рубежи Родины Осмоловский. Сигунов же остался дослуживать до пенсии на скалистых берегах Камчатки.
В конце зимы на берлоге офицеры добыли медведицу и, как по заказу, обнаружили беспомощного медвежонка.
— Вот тебе и замена, Александр Михайлович! Вырастишь ещё одного Лохматого… — похлопывая по плечу каперанга, весело проговорил вице-адмирал Калинин.
— Не имею права, Иван Данилович… — покачал головой Сигунов. Он до скончания дней своих запомнил разговор с Вадимом Кузьминым. Глядя на мохнатый комочек, Саша видел топтавшегося шалуна Полундру, в чьей трагической судьбе роковую роль сыграл он — капитан первого ранга Сигунов. По наивному представлению о милосердии и благородстве, моряк, практически сам зарядил тот злополучный АКМ, задолго до гибели дикого питомца.
«Что же делать с этой живой рукавицей, греющей сейчас руки и усердно сосущей мой палец?!» — думал человек. Решение пришло само по себе.
Вернувшись в часть, Александр позвонил директору заповедника, давнему приятелю:
— Сергеич, медвежонка можно вырастить так, чтобы он в дальнейшем адаптировался в дикой природе?
— В принципе, возможно.
— Приезжай, есть такой сосунок… Пристроишь куда-нибудь сироту…
… Сигунов провожал взглядом «ГАЗ 66», увозившего малыша в неизвестность. Мысленно пожелал медведю долгой жизни, а где-то в глубине души затаилась ноющая боль: чувство вины перед Лохматым Полундрой ещё долго будет жечь, просоленное морским ветром, безрассудное, но благородное сердце.
январь — март 2006г.
падь Тукулай — г.Чита