Вороны - очень интересные и умные птицы. Они осторожны, хитры, прекрасно разбираются, кто из людей представляет для них опасность, и могут выживать в любых условиях. Если в природе ворона очень осторожна, то ворона, выросшая среди домашних птиц, необычайно бесстрашна и забавна.
Как-то, еще будучи студентом – медиком, я подрабатывал на кафедре физвоспитания лаборантом. На лето мы выезжали в спортлагерь на берегу Уссурийского залива. До начала смены на место приезжала наша бригада и начинала строить столовую, оборудовать кухню, завозить посуду, палатки, раскладушки и прочее имущество. Словом, готовить лагерь к приему смены.
И вот мы, всемером, приехали на пустую еще поляну, поставили пару палаток, разгрузили машину с досками и брусьями и, не мешкая, приступили к работе по возведению столовой. К закату солнца столовая была, в основном, собрана, покрыта крышей и мы, с сознанием выполненного долга, сели поужинать. В ужине принял участие и старый эстонец Карл, хозяин ближайшего хутора, числящийся у нас сторожем. Эстонцев-хуторян завез сюда еще царь-батюшка, и местность эта в свое время даже называлась Лифляндией. Со временем их осталось совсем мало, они изрядно обрусели, но традиций и языка не забыли..
Ужин, естественно, хоть и в полевом варианте, но был достаточно плотным и сопровождался легкой выпивкой. В качестве аперитива использовался популярный тогда портвейн «Агдам» с дальнейшим переходом к более крепким напиткам. В качестве сомелье выступал будущий начальник лагеря, целый кандидат медицинских наук.
Столовая было окружена дубовой рощей, а посередине поляны стоял огромный вековой дуб, на одном из толстых сучьев которого сидел огромный черный ворон и с любопытством взирал на происходящее, изредка наклоняя голову и интеллигентно почесывая лапой клюв. На дубе вместо златой цепи висел толстый канат, наличие ученого кота поблизости не наблюдалось.
После нескольких тостов и закусываний, мы дружно закурили. Начальник, готовясь к следующему тосту, начал разливать водку и положил начатую сигарету на перила.
И тут ворон сорвался с дуба, плавно спланировал к нам, схватил сигарету и полетел обратно. Наверное, редко кому приходилось видеть в полете ворону с дымящейся сигаретой и неудивительно, что мы просто онемели от изумления.
Ворон сел на сук, с минуту важно посидел с дымящееся сигаретой в клюве, затем изящным жестом лапы скинул ее вниз.
И тут мы захохотали, взахлеб, искренне и до колик. Начальник даже повизгивал от удовольствия и, не в силах больше смеяться, колотил кулаком по столу. Скупо улыбался только Карл, невозмутимо попыхивая трубочкой.
Ворон, к нашему изумлению, подлетел к столовой ,сел на перила, и, ухватив клювом два кусочка колбасы со стола, с достоинством их проглотил.
Таких борзых ворон мы никогда в жизни не встречали и с любопытством, боясь спугнуть, наблюдали за его действиями. Ворон спокойно прошагал по столу и прыгнул на плечо Карлу. Эстонец спокойно объяснил, что это его ручной ворон и зовут его Карлушей.
Как-то его внуки, разорив воронье гнездо, принесли домой яйцо и, из озорства, подложили его курице – несушке.
Так что рос и воспитывался маленький Карлуша вместе с цыплятами в курятнике. И даже (к ужасу мамы-курицы) начав летать, уже от хутора не уходил, подружившись со всей домашней живностью- кошкой, собакой, курами и кобылой Эрной. Ему шел уже третий год. Изредка он исчезал, прибивался к вороньей стае, но всегда возвращался домой.
Выслушав необычную историю Карлуши, мы враз прониклись к нему уважением и начали наперебой предлагать ему лакомые кусочки из закуски. Тот, с достоинством все съел, и прихватив по ходу коробок со спичками, снова улетел на дуб. Там, иронически на нас поглядывая, и довольно каркая, он распотрошил клювом и лапами коробок, и на бреющем полете потянул к хутору.
-Ну и мне п-пора - с трудом вымолвил старина Карл и нетвердой походкой пошел к дому, не выпуская трубку из зубов. Тут же из-за кустов вынырнули и последовали за ним кошка и лохматая собака, доселе по-шпионски таившиеся в зарослях орешника.
Утром Карлуша снова сидел на своем любимом суку и с нескрываемым интересом наблюдал за нами. На завтраке он уже «сидел» с нами на дальнем углу стола и с аппетитом стучал клювом по алюминиевой миске с кашей и кусочками хлеба. У меня нашелся кусочек плавленого сыра, которым я угостил Карлушу. Пока он ел, я осторожно погладил его по голове. Карлуша прикрыл от удовольствия глаза и начал издавать звуки напоминающие мурлыкание. Потом в ответ забрался ко мне на плечо и стал почесывать клювом мне за ухом и тихонько теребить волосы. Все это было так необычно!
-Ну, ни хрена себе!- интеллигентно восхитился начальник, выразив всеобщее удивление.
С тех пор мы с Карлушей подружились. Разумеется, как существо практичное, его больше прельщал плавленый сыр, который мне приходилось закупать в больших количествах. Когда Карлуша с большим куском сыра в клюве сидел на суку, он напоминал иллюстрацию к известной басне Крылова. На это невозможно было смотреть без смеха. К тому же Карлуша измазался в зеленой краске, когда мы красили столовую, , получилось на манер камуфляжа и тоже выглядело забавно
Но мое появление с Карлушей, сидящим на правом плече на манер попугая капитана Флинта, всегда вызывало у публики потрясающий эффект. Больше никто не мог повторить подобного трюка. Карлуша черным изваянием часто сидел на верху моей палатки, видимо в знак особого расположения. Правда это отпугивало девушек, что меня не совсем устраивало.
Так было почти неделю, пока мы готовили лагерь к началу смены. Потом начался заезд, появились преподаватели с семьями и детьми, студенты и студентки. Стало шумно и весело. Карлуша всегда утром находился на своем командном пункте, спрятавшись в листве дуба, и внимательно следил за всем происходящим. Летал он осторожно и к людям не приближался. Детишки, завидя Карла, начинали бросать в него камушки и сучки и он с достоинством улетал. Но детей он с тех пор невзлюбил, особенно одного, истеричного профессорского сынка, пацана лет пяти. Избалованный жирный мальчишка, чуть что не по нему, падал на землю и начинал истерично визжать и сучить ногами. Высокий и худой ботаник-папа, растерянно поддерживая очки, унылым голосом пытался его усовестить. Бесполезно. Сынок с плачем требовал кружку компота, и папа безропотно побрел на кухню.
Вдруг с дуба бесшумной тенью спикировал Карлуша и на бреющем полете чувствительно долбанул клювом пацану по чепчику. Тот с поросячьим визгом помчался в палатку, но ворон успел его еще пару раз зацепить, после чего, с победным карканием, взмыл высоко в небо.
- Ну и сынок у тебя - сказала дородная повариха профессору, наливая кружку - даже ворону достал!
Профессор неожиданно улыбнулся, согласно покивал головой и с тяжким вздохом понес компот в палатку к сыну. Тот с тех пор прекратил истерики и, выходя из палатки, всегда опасливо озирался на дуб. Но памятливый ворон, все же, раз его подловил. Когда одинокое чадо, облаченное в спасательный жилет, было на полпути к берегу моря и утратило бдительность, с неба наподобие «Юнкерса-87» спикировал Карлуша. Чадо с дикими воплями ломанулось в ближайшие кусты шиповника с плачевными для себя последствиями. Так Карл вносил свою посильную лепту в педагогический процесс.
Иногда он улетал куда-то на несколько дней по своим вороньим делам, но всегда возвращался, делал большие круги над лагерем, а иногда кувыркался в небе, вытворяя нечто вроде фигур высшего пилотажа, при этом громко каркая. Радовался, видать, по-своему.
Мы с ним дружили по-прежнему. Я специально отходил на маленькую полянку за лагерем, Карлуша осторожно подлетал, садился на плечо и щекотал клювом за ухом. А я его гладил по черной голове и ласково теребил перышки. Карлуша кайфовал…
Поварихи ежедневно ставили ему миску на крышу кухни и он, степенно откушав, лениво улетал к хутору. Так и проходило лето.
Настал день закрытия лагеря. На эту церемонию, по доброй старой традиции, приезжали и бывшие студенты – уже ассистенты, научные сотрудники, аспиранты и просто доктора. Прибыл и знаменитый Сева Рабинович со товарищи, в то время уже главврач одной из районных больниц. Специально брали отпуска и копили отгулы.
Знаменит Сева был тем, что изобрел способ незаметно пить пиво на лекциях через фонендоскоп, а также длительным капитанством в институтской команде КВН. Способ был несложен - из фонендоскопа вынимались все металлические и пластмассовые детали, а через оставшийся тройник из резиновых трубок можно было спокойно вдвоем потягивать дефицитное пивко из банки, находящейся в портфеле, не прерывая учебного процесса.
Вся компания с шумом и гамом ставила большую брезентовую палатку УСБ и всем кагалом там помещалась. Веселье било ключом - песни под гитару, магнитофон, девичий визг и заливистый хохот. Затихали обычно под утро.
Еще одним незыблемым ритуалом было наличие двух алюминиевых молочных фляг с бражкой на ягодах. Бражка тайно готовилась загодя в ближайшей деревеньке, поспевала исправно и всегда доставлялась к столу вовремя, что делало честь молодым организаторам советского здравоохранения. Фляги ставили посередине и, без особых церемоний, пили кружками.
И вот грянул день закрытия. Веселье через край и дым коромыслом. Нет смысла описывать картину веселого студенческого разгула - она общеизвестна.
Угомонились лишь к рассвету, кто вповалку на раскладушках, а кто и в кустах неподалеку. Спящий Сева Рабинович с парой безвременно отключившихся друзей, были вместе с раскладушками с почетом отнесены на берег моря и поставлены прямо в воду во время отлива. То-то было весело, когда утренний прилив радостно возвестил им о необходимости пробуждения.
Очнувшись во второй половине дня, народ, слегка опохмелившись, начал разъезжаться по домам. Были трогательные сцены прощания, слезы и всхлипы девчонок, клятвенные обещания встречи на следующий год… Все как обычно.
Палатки убрали, остатки бражки вместе с ягодами вылили в кусты и все затихло. Карлуша допоздна сидел на своем суку, внимательно наблюдая за весельем, но к завтраку почему-то не прилетел.
Только после обеда откуда-то из кустов появилась встопорщенная фигура Карлуши и, издавая какие-то гортанные, нечленораздельные звуки, поддерживая себя опущенными крыльями, заплетающейся походкой направилась к столовой. Несколько раз он пытался взлететь, но крылья не держали и он шлепался в траву..
-Да он же пьяный ! - догадалась повариха Катя и захохотала - Точно, он же в кустах ягод от бражки наклевался, вот и окосел.
Да, зрелище пьяной вороны было незабываемо! Карлуша зигзагами подрулил к тазику с водой, жадно напился и уже более бодрой походкой направился пешком по тропке к хутору.
На следующий день, когда мы уже были заняты сворачиванием палаток и разборкой столовой, Карлуша прилетел как обычно и, оглядевшись, воровато шмыгнул в кусты.
-Похмеляется видать - со знанием дела определил шофер лагерного автобуса Володя. Мы тоже отнеслись к этому с должным пониманием.
Карлуша орлом вылетел из кустов и, без разбега ввинтившись в небо, стал лихо выделывать фигуры пилотажа - ожил. Ну и ладно! Потом куда-то улетел .
Я уехал в трейлере с первой партией лагерного имущества и попрощаться с ним не успел.
Не застали его и ребята, уезжавшие после. И только шофер Володя, приезжавший через неделю на грузовике забрать остатки кухонного инвентаря и бочку для воды, рассказал, что увидел растерзанную тушку на обочине дороги и по пятнам краски на крыльях опознал Карлушу. То ли его сбила машина, то ли растерзали деревенские собаки - кто знает.
Володя съездил за старым Карлом, и они вместе похоронили Карлушу возле дуба, на котором он любил сидеть.
С тех пор прошло много уже времени, но я всегда бессознательно, смотря на ворона, одиноко сидящего на суку, вспоминаю спортлагерь и нашего славного Карлушу. Для меня он просто улетел, так оно легче.