27 мая Александру Башлачеву исполнилось бы пятьдесят. Двадцатилетние СашБаша не знают. Смотрят на имя в газете, «как в афишу коза». Талькова знают – «Чистые пруды», «Россия» нет-нет всплывают в эфире. Цоя знают - на Арбате бывали, «Ассу» cмотрели. «Восьмиклассницу» в мумми-троллевском экстатическом бормотанье слышали. А Башлачев… Канул бесследно. Я не могу объяснить, почему. Этот бард среди рокеров и рокер среди бардов, наконец, поэт, написавший шесть десятков пусть не равноценных стихов, но даже несколькими строками, без всякого преувеличения гениальными:
- Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Но если хочешь - стихами грехи замолю,
Но объясни - я люблю оттого, что болит,
Или это болит оттого, что люблю?
заслужил право остаться в памяти. Тем более, что из всего славного ряда того настоящего старого рока именно его часто сравнивали с Высоцким. Высоцкого Натан Эйдельман назвал «историческим деятелем». Не принижая этим художественной ценности поэзии, подчеркивая масштаб. Башлачев и Высоцкий были схожи не только неистовой манерой исполнения - рвущей струны и связки («я не пою, я кобру заклинаю»), но и тематикой, и тональностью, и тем, что оба были поэты, а не музыканты. И тем, наконец, что выразили одно ощущение - «Нет, ребята, все не так,// Все не так, ребята…»
У Высоцкого:
Двери настежь у вас, а душа взаперти,
Кто хозяином здесь? Напоил бы вином,
А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути И людей позабыл. Мы всегда так живем.
Траву кушаем, век на щавеле,
Скисли душами, опрыщавели,
Да еще вином много тешились,
Разоряли дом, дрались, вешались".
У Башлачева:
Босиком гуляли по алмазной жиле.
Многих постреляли. Прочих сторожили.
Траурные ленты. Бархатные шторы.
Брань, аплодисменты да стальные шпоры.
Корчились от боли без огня и хлеба.
Вытоптали поле, засевая небо.
Хоровод приказов. Петли на осинах.
А поверх алмазов - зыбкая трясина.
Пососали лапу - поскрипим лаптями.
К свету - по этапу. К счастью - под плетями.
Веселей, вагоны! Пляс да перезвоны!
Кто услышит стоны краденой иконы?
Память о временах великого кормчего, питавшая гражданскую поэзию Высоцкого, у Башлачева выводит на новые обобщения. В одном из самых сильных своих стихотворений «Абсолютный вахтер» он проводит закономерную, но для 80-х смелую аналогию:
Он печатает шаг, как чеканят монеты.//Он обходит дозором свой архипелаг.//
Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетах//Вызывает волнение мертвых бумаг.//
Алый факел - мелодию белой темницы -//Он несет сквозь скупую гармонию стен.//
Он выкачивает звуки резиновым шприцем//Из колючей проволоки наших вен.//
Полосатые ритмы синкопой на пропуске.//Блюзы газовых камер и свинги облав.//
Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске,//Бесконечная пауза выжженных глав.//
Как жестоки романсы патрульных уставов//И канцонов концлагерных нар звукоряд.//
Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов//И решетки чугунной струною звенят.//
Вой гобоев ГБ в саксофонах гестапо//И все тот же калибр тех же нот на листах.//
Эта линия жизни - цепь скорбных этапов//На незримых и призрачных жутких фронтах.//
Абсолютный Вахтер - лишь стерильная схема.//Боевой механизм, постовое звено.//
Хаос солнечных дней ночь приводит в систему//Под названьем...да, впрочем, не все ли равно.//
Башлачев был голосом 80-х. Голосом, прорывающим всеобщий молодежный цинизм и пофигизм каким-то высоким, искренним, слегка надорванным звучанием. Питерский художник Владимир Шинкарев, идеолог «митьков», сказал: «СашБаш оправдал существование всего нашего поколения». Говоря о 80-х в контексте поэзии следует признать, что это было время подъема, сменившего «притихшие» удушливые застойные 70-е. Разворачивались новые направления – метареалисты, концептуалисты, куртуазные маньеристы, ожили шестидесятники, чуть громче заговорила «духовная поэзия», после перестройки возвращалась к читателю поэзия эмиграции, в том числе и «внутренней», самиздата. Но поэзию социального протеста в 80-е возглавила рок-поэзия, сочетавшая жесткие роковые ритмы и глубокие авторские, личностно-индивидуальные тексты. Это была поэзия, не замкнутая рамками литературного направления, живая, демократичная, развернутая в сторону массовой аудитории. Непечатная, но и неподцензурная. «Поколение дворников и сторожей» на самом деле не было дилетантским. Башлачев пришел в бард-рок после журфака Уральского университета и работы в газете. Филологом, с обостренным чувством слова, умеющим играть им, с хлебниковским блеском демонстрировать грани, но наглотавшимся клишированного дистиллированного советского воляпюка. Пришел с желанием выплюнуть этот рыбий жир и заговорить о том, чем живет молодой человек 80-х.
Хотел в Алма-Ату - приехал в Воркуту.//Строгал себе лапту - а записали в хор.//Хотелось "Беломор" - в продаже только "ТУ".//Хотелось телескоп - а выдали топор.//Хотелось закурить - но здесь запрещено.//Хотелось закирять - но высохло вино.//Хотелось объяснить - сломали два ребра.//Пытался возразить, но били мастера.//Хотелось одному - приходится втроем.//Надеялся уснуть - командуют "Подъем!"//Плюю в лицо слуге по имени народ.// Мне нравится БГ, а не наоборот.//Хотелось полететь - приходится ползти.//Старался доползти - застрял на полпути.//Ворочаюсь в грязи. А если встать, пойти?//За это мне грозит от года до пяти.//Хотелось закричать - приказано молчать.//Попробовал ворчать - но могут настучать.//Хотелось озвереть, кусаться и рычать.//Пытался умереть - успели откачать. //Могли и не успеть. Спасибо главврачу//За то, что ничего хотеть я не хочу.//Психически здоров. Отвык и пить, и есть.//Спасибо. Башлачев. Палата номер шесть.//
Одна из важнейших характеристик поэзии Башлачева, которая могла бы дать толчок направлению – народность. Стилистика многих его песен - не этно-рок, не фолк-рок, не кантри, а загруженная до краев смыслами авторская, но звучащая как народная песня. Сохраняющая не одни формальные признаки, но и подлинность и энергетику. Ведь извечные научные споры о том, является ли поэзия насилием над языком, упирались именно в фольклор. В естественное возникновение рифмованного ритмически организованного слова - песни, сказа, былины. Некоторые песни Башлачева звучат как древние почти обрядовые, выходящие из сферы языковой в сферу семиотики.
Кругом - бездорожье-траншеи.//Что, к реке торопимся, братцы?// Стопудовый камень на шее -//Рановато, парни, купаться!// Да вот и посмеемся простуженно,//А об чем смеяться - неважно,// Если по утрам очень скучно,//А по вечерам очень страшно!// Всемером ютимся на стуле,//Всем миром на нары-полати.// Спи, дитя мое, люли-люли!//Некому березу заломати.//
Некому, такое время было негероическое. «Время колокольчиков».
Век жуем матюги с молитвами.//Век живем, хоть шары нам выколи.// Спим да пьем сутками и литрами.//И не поем. Петь уже отвыкли.// Но с каждым днем времена меняются.//Купола растеряли золото.// Звонари по миру слоняются.//Колокола сбиты и расколоты.// Что ж теперь ходим круг да около//На своем поле как подпольщики?// Если нам не отлили колокол,//Значит, здесь время колокольчиков.//
Но если поэт - не герой, значит, он – шут, звенящий своим колокольчиком.
В пустозвонстве которого проскакивает и горечь, и понимание бесполезности, и мигающая неоновая надпись: Выхода нет!
Еловые лапы готовы лизать мои руки.//Но я их - в костер, что растет из огарка свечи.//Да кто вам сказал, что шуты умирают от скуки?//Звени, мой бубенчик! Работай, подлец, не молчи!//Я красным вином написал заявленье о смерти.// Причина прогула - мол, запил, куда ж во хмелю?//Два раза за мной приходили дежурные черти,//На третий сломались и скинулись по рублю.//А ночью сама притащилась слепая старуха.//Сверкнула серпом и сухо сказала: "Пора!"//Но я подошел и такое ей крикнул на ухо,//Что кости от смеха гремели у ней до утра.//Спит и во сне напевает дьячок://"Крутится, крутится старый волчок"// Плотник позорит коллегу-Христа -//Спит на заблеванных досках креста.// Дружно храпят актер и майор.//Дама с собачкой идут в темный бор.//Долго старуха тряслась у костра,//Но встал я и сухо сказал ей: "Пора".
Тема смерти постоянно возникает в поэзии Башлачева.
Кони мечтают о быстрых санях - надоела телега.
Поле - о чистых, простых простынях снега.
Кто смажет нам раны
И перебинтует нас?
Кто нам наложит швы?
Я знаю - зима в роли моей вдовы.
Он действительно ушел зимой, 17 февраля 1988г, шагнул из окна квартиры на 8-м этаже. Он думал об уходе, размышлял о роке, убивающем до срока или трагически русских поэтов. В знаменитом «На жизнь поэтов» еще раз перекликается с Высоцким.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им "Не надо!"
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
Глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Он пытался объяснить почему «давно, усталый раб, замыслил я побег…» «Черные дыры» – тоже об этом.
Хочется пить, но в колодцах замерзла вода.
Черные-черные дыры, из них не напиться.
Мы вязли в песке, потом соскользнули по лезвию льда.
Потом потеряли сознание и рукавицы.
Мы строили замок, а выстроили сортир.
Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней.
Пускай эта ночь сошьет мне лиловый мундир.
Я стану Хранителем Времени Сбора Камней.
Хорошие парни, но с ними не по пути.
Нет смысла идти, если главное - не упасть.
Я знаю, что я никогда не смогу найти
Все то, что, наверное, можно легко украсть.
Но я с малых лет не умею стоять в строю.
Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг.
И мне надоело протягивать вам свою
Открытую руку, чтоб снова пожать кулак.
Я вижу черные дыры.
Холодный свет.
Черные дыры...
Смотри, от нас остались черные дыры...
Нас больше нет.
Есть только черные дыры, черные дыры.
Действительность, невыносимая для существования, для сохранения личности – человеческой и поэтической. Когда-то Блок сказал, что Пушкина убила не пуля Дантеса, а «отсутствие воздуха».
Здесь целое небо, но нечем дышать.//Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.//
Я прочно запутался в сетке ошибочных строк.//Моя голова - перекресток железных дорог.//
Драматизм, переходящий в трагичность, в поэзии Башлачева связан и со смертью маленького сына, и с поколенческой драмой - безвременья, полуподпольного творчества, безработицы, бытовых неурядиц, и с экзистенциалистской попыткой самоопределения, с хождением из христианства в язычество, и с чисто художественным поиском и возможно - кризисом. Возможно – и с мало кому тогда заметными симптомами измельчания русского рока.
Давай жевательной резинкой//Залепим дыры наших ран.// Разбив любимые пластинки,//Уткнемся в голубой экран.// Шуты, фигляры и пророки//Сегодня носят "Фендера",// Чтобы воспеть в тяжелом роке//Интриги скотного двора.// И каждый вечер в ресторанах//Они работают и пьют.// И ищут истину в стаканах,//И этой истиной плюют!// Мы запряжем свинью в карету,//А я усядусь ямщиком.// И двадцать два квадратных метра//Объедем за ночь с ветерком.// Мы вскроем вены торопливо//Надежной бритвою "Жиллет".// Но вместо крови льется пиво//И только пачкает паркет.//
Но депрессивному мировосприятию когда-то предшествовало и другое. Случалась У Башлачева и светлая поэзия – легкая, молодая. Рождественская.
Крутит ветер фонари//на реке Фонтанке.//Спите, дети... До зари//с вами - добрый ангел.//Начинает колдовство//домовой-проказник.//Завтра будет Рождество,//Завтра будет праздник.//Ляжет ласковый снежок//на дыру-прореху.// То-то будет хорошо,//То-то будет смеху.//Каждый что-нибудь найдет//в варежках и в шапке.//А соседский Васька-кот//спрячет цап-царапки.//Звон-фольга, как серебро.//Розовые банты.//Прочь бумагу! Прочь перо!//Скучные диктанты.// Замелькают в зеркалах//платья-паутинки.//Любит добрая игла//добрые пластинки.//Будем весело делить//дольки мандарина.//Будет радостно кружить// елка-балерина//Полетят из-под руки//клавиши рояля.//И запляшут пузырьки//в мамином бокале.//То-то будет хорошо!//Смеху будет много.//Спите, дети. Я пошел.//Скатертью тревога...
И лирическая.
Тепло, беспокойно и сыро,//Весна постучалась ко мне. //На улице тают пломбиры,//И шапки упали в цене.//Шатаюсь по улицам синим //И, пряча сырые носки, //Во всех незнакомых гостиных //Без спроса читаю стихи. //Чужие курю папиросы //И, пачкая пеплом ладонь, //На стенах сегодня без спроса //Окурком рисую мадонн.//Я занят веселой игрою//Я солнечных зайцев ловлю, //И рву васильки на обоях, //И их васильками кормлю. //Красивая женщина моет //Окно на втором этаже. //Я занят веселой игрою. //Мне нравится этот сюжет.//Киваю случайным прохожим, //По лужам иду напрямик. //А вечером спрячусь в прихожей,//Поплачусь в чужой воротник.
И ироническая, шутливая, постмодернистская.
Не позволяй душе лениться,//Лупи чертовку сгоряча.// Душа обязана трудиться//На производстве кирпича.// Ликует люд в трамвае тесном.//Танцует трудовой народ.// Мороз и солнце - день чудесный//Для фрезеровочных работ.// В огне тревог и в дни ненастья//Гори, гори, моя звезда!// Звезда пленительного счастья -//Звезда Героя соцтруда!// Решил партком единогласно//Воспламениться и гореть.// В саду горит костер рябины красной,//Но никого не может он согреть.// Не мореплаватель, не плотник,//Не академик, не герой, -// Иван Кузьмич - ответственный работник.//Он заслужил почетный геморрой.// Его пример - другим наука.//Век при дворе. И сам немного царь.// Так, черт возьми, всегда к твоим услугам//Аптека, улица, фонарь.// Он был глашатый поколений.//Куда бы он не убегал,// За ним по всюду бедный Ленин//С тяжелой кепкою шагал.// Как славно выйти в чисто поле//И крикнуть там: - Е..на мать!// Мы кузнецы. Чего же боле?//Что можем мы еще сказать?// Когда душа мокра от пота//Ей некогда ни думать, ни страдать.// Но у народа нет плохой работы,//И каждая работа - благодать.// Не позволяй душе лениться//В республике свободного труда.// Твоя душа всегда обязана трудиться,//А паразиты - никогда!//
И все же он ушел из жизни. Ушел в двадцать восемь лет, набрав высоту, завоевав аудиторию, получив высокую оценку и музыкальной критики и больших поэтов. И столбов питерского рока – Гребенщикова, Шевчука, Науменко. Право открытия Башлачева принадлежит его земляку - Леониду Парфенову, но в равной степени это право может разделить и Артемий Троицкий. Сразу определивший в нем одного из ярчайших героев времени. Мифология требует от героев необыкновенных поступков. И героических финалов.
«Темен жребий русского поэта…» - писал Волошин, оплакивая Блока и Гумилева. Когда вдумываешься в эти стихи, начинаешь с грустью осознавать - иногда человек уходит рано, а поэт – вовремя. Представить вождя символизма и вождя акмеизма советскими поэтами…
Башлачев в русском роке мог вырасти в знаковую фигуру - самобытную, мощную, очень русскую. Но когда встречаешь его стихи, да и других, никогда не выражавших симпатий шовинистической идеологии русских поэтов в изданиях, выходящих под странными лозунгами, поневоле задумываешься… О нашей короткой памяти, позволяющей искажать реальность. О том, что саламандре можно рассказать любые небылицы. О том, как неуютно было бы поэту в эпоху, которой правит скандал, между шаманом, юродивым и черносотенцем.
И о том, что «Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала…»