В тот июньский вечер я, как обычно, вышла из дома на вечерний променад. Маршрут обычный: пара кварталов налево, три – вниз, к Волге, вдоль набережной и обратно. Но на этот раз я сократила пребывание на воздухе: над рекой и городом нависла огромная туча, которая обещала вселенский потоп.
Когда громыхнуло и пошли первые капли, я заскочила в первую попавшуюся мне дверь. Это было кафе. Я выбрала место у окна, словно у огромного аквариума с людьми, домами и машинами. Мелькнула фигура человека.
Раздался звук колокольчика и вошёл молодой мужчина в темных очках. Он был с собакой, которая потащила хозяина к моему столику. Мужчина уверено положил мокрую шляпу на пустующий стул. Подошла официантка. Вероятно, она знала этого слепого и подала полотенце.
- Спасибо, Маша.
Ориентировался он бесподобно и когда вытер лицо, и когда принесли морковный сок, взяв точным движением стакан со стола.
- Чтоб глаза глазели, - усмехнулся слепой пространству.
- Я морковинку несу за зелёный хвостик, - тотчас же отозвалась я в тему строчкой из Маяковского.
- Вы, наверное, преподаватель университета, - отозвался слепой. – Кто сейчас знает горлопана и главаря? Меня зовут Николаем. Можно без отчества.
- Аверкина, доцент. Ах, да, зовут Ангелиной. А вы поэт?
- Я просто слепой.
- Н-да, понимаю. Но…
- Химик-неудачник. Я кандидат наук, жертва лабораторных испытаний.
- Сколько лет вы уже…
- Три года.
- И есть надежды?
- Есть для меня операция. В Мюнхене обещают. Там у них новая методика трансплантации роговицы...
Дождь поубавил силы, но пока не думал проходить. Я посмотрела на собаку:
- Верный помощник…
Сосед понял:
- Альф? Он работяга! – Но я и без него хорошо ориентируюсь, это мой квартал. Но с Альфом надёжнее. Движение сейчас дикое. Водители врезаются в остановки, а что говорить об одиноких людях, идущих через дорогу?
- Извините, как вы чувствуете переход?
- Если вы про отблески света светофоров в моей голове, то ошибаетесь. Все глухо. А звуки – другое дело. Слух и до этого был у меня хорошим, ходил в музыкальную школу… Ходил.
- Я понимаю.
- Это я, ох, как мно-о-гое сейчас понимаю. Я понимаю, насколько счастливы люди, открывая каждое утро глаза. И утро им каждый раз доброе. Что бы там не предполагал грядущий день – мелочи. Кроме смерти. Зрение, хотите этого или не хотите, великое чувство, данное природой. Великое! Я скажу больше. Та бестолковая природа, которую губит человек, очень даже толковая. Она создала живое, человека, который позволяет ей, природе, видеть самою себя. Неорганика, земная твердь, звезды, планеты – это мир, которому через человека даётся разум. Бог. Возможно, он есть. Но зачем тогда ему создавать ум, руки, глаза этого мира? Зачем?
Овчарка тихонько поскуливала, официантка тихо разговаривала с барменом.
- Да, я так думаю постоянно в спустившейся в моё существование ночи. Я стал философом. «Когда же покажет вам Бог оную ночь, мрак светом дня сияющий, о котором сказано: тьма не помрачится от Тебе, и нощь яко день просветится». Это Кирилл Иерусалимский.
Он нагнулся, пёс ткнулся носом в его ладонь.
- Сразу же после взрыва в лаборатории, - заговорил слепой, - меня отвезли в больницу. Потом появилась повязка. Это было неудобно. Но я был оглушён. Оглушён неимоверно яркой вспышкой. Я думал, темнота пройдёт. День, второй похожу с повязкой, и все уладится. Господи, сколько раз в жизни у меня так удачно улаживалось! Я был специалистом экстра-класса по улаживанию всего и вся. На третий день я попробовал снять её сам. Снял, но свет не забрезжил. Прибежала медсестра, запричитала о нарушении правил. Какие там ещё правила?
Николай поднял свой стакан и ткнул им перед собой:
- Кто и когда писал правила как жить, когда случится беда? И вот до меня дошёл смысл просьбы доктора не паниковать в первый же день, после операции. На третий день паника стояла за спиной огромным страшным животным, которое готовилось к прыжку. Вы представляете, третий день без света! Я оказался в тупике, путь из которого был таким запутанным, как Вселенская тоска.
- Вы пьёте только морковный сок? – спросила я.
- После первой операции пил и покрепче. Научился покупать хорошую водку – на ощупь по этикеткам, форме бутылки и весу. Сподобился пить прямо из горлышка ровно в пять глотков. Наловчился пьяным не натыкаться на мебель. Научился слышать шаги жены с первого этажа. Бросил пить после второй операции. Поклялся доктору не прикасаться, а он поклялся дать мне свет.
Николай пригнулся к моему столику. В темных очках казался хитроватым разведчиком, если бы не его исповедь:
- Я теперь знаю, каково лежать в гробу заживо похороненным. Открыл глаза и – темнота. Раньше думал, что умирать слепым нетрудно. Это избавление от тьмы: душа умирающего в Тонком Мире обретает зрение. Но со мной другое. Будучи зрячим в лабораторной жизни, незадолго до взрыва подумал о слепых. Подумал легковесно, что темнота приучает человека к мысли о приходе смерти… Мол, из темноты снова в темноту...
И вдруг он напрягся:
- Не надоело слушать?
Овчарка зарычала, скаля зубы. Она с ненавистью смотрела на меня. Посетители кафе повернули в нашу сторону головы. Подошла Мария.
Она положила руку на плечо слепому.
- Коля, что случилось?
Он тотчас же сник:
- Да так, ничего. – И ко мне. – Извините, ради Бога. – Голос Николая – сплошные виноватые ноты. И он стал торопливо объяснять мне. – Мы с Машей в университете учились. - И снова к официантке, - да?
- Да, Коля. Да мой дорогой человек...
- А почему мы с тобой не поженились?
- Генка увёл от тебя.
- А её Генка в Чечне сгорел, - пояснил мне Николай.
Мария ушла, а между нами воцарилась тишина. Я захотела на улицу. Зачем мне это всё, у самой прооблем по-горло!
А слепой заговорил:
- В любой жизни и смерти есть смысл. Вот главное! Дерево все видит, но оно беспомощно, потому что корни не пускают, когда надо убежать от лесоруба. И оно даже веткой не может отогнать врага. И только редко, призвав ветер и гравитацию подминает собой человека с бензопилой. А ведь видит все листьями, ветками, заскорузлой корой. Вот так же, как дерево я «увидел», что вы слегка улыбнулись.
- Дождь кончился, - сказала я и поднялась.
Однако Николай вышел первым. Он даже придержал дверь для меня.
Тучу уносило ветром. Солнце уже сидело на кроне деревьев противоположного берега Волги, спустив лучи, словно ноги, в воду.
Мы повернулись к солнцу спиной. Овчарка заняла место впереди, натянув поводок нервной нитью для сигналов к ней от человека и наоборот.
- Вам меня жалко? – спросил Николай.
- Как вам сказать? Конечно, жаль, что с вами такое случилось. Но у вас есть ещё надежда.
- Спасибо. Вы извините, что не так.
Наши пути разошлись. Я позвонила своим друзьям, они знали про Николая. Отыскала и сайт, на котором была просьба помочь Николаю. Денег требовалось много – операция была дорогущей. Я тотчас же перечислила всю возможную в моем состоянии сумму.
Ночью проснулась, открыла глаза. Темноты абсолютной не было. Можно было увидеть очертания мебели, вещей. Подумала, это потому, что часто вижу спальню при свете. Сложился её образ. Попади я сейчас в незнакомое помещение – ничего бы не увидела. Только темнота.
Ещё подумала о том, что у Николая все сложится. И когда-нибудь увижу его без собаки-поводыря. Да, это будет. Только не знаю, кем он станет. Может снова уйдёт в науку и сделает открытие? Лет через десять забудет, что был слепым. Забудет как страшный сон. А может, и не забудет.