С первого взгляда на неё было понятно, что она из тех, кого папа называет прожжёнными . Прожженная , мол, женщина.
Как я соображала уже в каких-то других временах, это означает, что она – особенная, хваткая такая, яркая, от неё бепокойство и , может быть, опасность. Эта – именно такая. Женщина-то она, конечно, женщина, но можно без напряжения и старухой назвать. Просто так возраст обозначить. Не бабулька, не бабушка, не пожилая женщина, а именно старуха – юркая, шустрая, сама прожженная и всё прожигающая – походкой, взглядом, нетерпеливыми жестами , обшаривающими карманы, из которых она достаёт. Вот тут надо передохнуть. Пауза. Вдох и снова в текст – достаёт тетрадку со – угадали – стихами.
Сейчас я уже сожалею , что дотопала до этой скамейки, радуясь, что дотопала. Мне откровенно не хочется знакомиться с людьми, не хочется от бессилия, лишающего меня возможности сопереживания другому человеку. Все мои силы уходят на борьбу с тем, что я знаю как диагноз « последствия посттравматического синдрома». Не буду же я поправлять молодого доктора – нет, мол, последствий, а есть тот самый синдром.
Она уже рядом, заглядывает в глаза, она уже увидела книгу в моих руках.
- Я вижу Вы литературой интересуетесь ... Я тоже. Стихи любите, я тоже люблю. Вот, хочу Вам почитать, Вы такие, конечно, не знаете. – всё на одном дыхании, всё глаза в глаза, всё мимо сердца.
Начала читать . Громко, выразительно. Вероника Тушнова. Знакомые, когда-то трогавшие строки. Чем громче она читает, тем меньше я слышу её.
Воробьи улетели, какая-то птаха направлялась было к нам . Остановилась. Взлетела.
Хочу, чтобы она замолчала, а она читает самозабвенно. Уже своё. Коряво – поучительное, обращённое у человечеству.
- Прикинуться бы кустиком.. – не хочу принадлежать к человечеству , - хочу пошевелиться, сказать что-то о том, что мне надо ходить, ходить.
Она замечает моё движение:
- Вы рады, что я Вас опознала? Я хорошо знаю людей , понимаю к кому можно со стихами, - она говорила это, поправляя языком слабо закреплённую верхнюю искусственную челюсть.
Вдруг я представила весь её мир, где она – одинокая и давно всеми осмеянная, читает – читает – читает стихи. Сама себе. Мне стало... Вот , не знаю как мне стало . Пусто и липко как в банке с клеем, где только муха – не клей, да стенки банки – не клей.
- Извините, мне уже надо идти. Спасибо, что уделили мне время. – лгу, лгу, прячусь в вежливых словах.
Неужели я её боюсь ? Боялась ? Кажется, да. Иначе почему я это помню, почему мне хочется написать это и освободиться от пустоты и липкости чужих рифм, прочитанных громким чётким голосом.