В качестве эпиграфа армейский анекдот тех лет:
– На въезде в город машина кувыркнулась...
– Что, с людьми?
– Да не... – с солдатами!..
Есть легенда, представители семейства кошачьих имеют по девять жизней! Человек смертен единожды, причём, нередко «смертен внезапно!» – говорил один персонаж, помнится...
В конце мая несколько ремонтников, включая водителей, вывозили на Ключик для расконсервации полузабытых единиц связи и передачи на боевые дежурства в действующие части. В основном аппаратные базировались на ЗИЛ-ах и Уралах; от нас требовалось привести в работоспособное состояние трансмиссию. «Ставили на ноги», чтобы техника длительного хранения могла уходить своим ходом. Заводили движки, давали потарахтеть на холостых оборотах, колёса накачивали, комплектацию на станциях сверяли, попутно ныкая ЗИПы, которые не растаскивала местная дружина. Кто-то баял: чужого нам не надо, но своё возьмём – чьим бы оно не было! У нас не в пример целее должно сохраниться, да и ремонтировать в случае поломки всё равно приходилось нашему спаянному коллективу.
Выезжали на МТО-АМ1 почти полным составом взвода, за баранкой Валера Пшеницын. После развода выезд, день в делах и заботах, вечером к дому в батальон. Первого июня сорвались ранее обычного: в полдень, самое пекло. Котову съездить куда-то надобилось, что другое или голову напекло – гнали к обеду. А может просто «понедельник – день тяжёлый», каждый потому что знает, что легки только вторники и субботы...
Выехали. Езды не за горы, но каждый удобный момент ко сну тянет. Мы с Вароной по полу на голых тюфяках, остальные по столешницам. Лично я посапывал, сверху чёткий храп. Прострация, тихий бой ветра по бортам, ровный шум мотора, вдруг матрас вжимает в боковой ящик, слабеет гравитация и мягкой силой отрывает меня от пола. Взлетаю, долю секунды парю в невесомости, примагничивает потолок! Слёту влипаю носом в диагональное окно и всеми фибрами осязаю, как догоняет меня нечто твёрдое, отбивает левую сторону тела от загривка до пяты и кроет мягким настилом. Прессует так, что даже будучи в дрёме, я отключаюсь от этого бренного мира. Аллес капут!..
Гнетущее затишье. Пришёл в себя вроде быстро и всё ещё прилипшим к стеклу. Из безмолвия уши выловили отрывистые звуки, сродни завываниям недоеной коровы. Осознаю, стенает мой бесчувственный организм, внятно дать о себе знать не могу. Язык онемел, во рту сушь, лёгкие как худые меха доменной печи тщетно пытаются набрать воздуха, грудь сдавлена как гаражными тисками, восприятие заволакивает пелена тумана, глаза стелет поволока. Вскоре тишь прорвалась шумом, взросшим как с открытием ворот кузнечного цеха, ударившим звуковой волной и принёсшим истошные вопли Котова. Зычные вопли привели в сознание всех, кто расставался с этим миром или в короткие секунды балдел в непонятках.
Вообще, шеф очень редко выражал мысли инфернальным сопровождением, но тут его рвало трёхэтажной бесперебойной руганью. Разорался не на шутку. Каждое слово по-крестьянски честных оборотов речи командира буравило голову гулкостью эха площадного колокола и плутало по пустой черепушке, приводя в норму рабочие модули затуманенного сознания.
Когда голос отдалился, внутри МТО-шки началось слабое шевеление. Чувствую, как некий косолапый топтыга надавил мне коленом на череп, привстал, каблуками оттоптал хребтину, промял гузно, ляжки и сильнейшим пинком в дверь открыл доступ воздуха внутрь душного помещения. Не иначе в КУНГе под семьдесят Цельсия, а за бортом десятков пять – благодать! Хорошо, что толстый тюфяк оказался на мне, поэтому тяжёлые солдатские штиблеты не отдавили никаких причинных рудиментов и не поранили перепретой кожи. Ориентируясь по стону, неведомая сила раскидала завал, стащила в сторону спасительный настил, небрежно развернула меня на спину и за руки потянула к выходу. Как мешок с удобрениями...
Снаружи моё плохо восприимчивое тело вдруг вскочило и ринулось мотать круги по окрестностям. Вторым заходом его одёрнула стальная медвежья лапа и твёрдым тенором Шульца принудила лечь на матрас. Тело повиновалось. Вакуум начали заполнять проблески сознания – воистину завоевание пустоты волной разума. Глаза доставляли в чудом соединившийся с телом мозг скупую информацию: вот размашистыми подсрачниками усач гоняет вдоль трассы щекастого солдатика, тот подскакивает от каждого пендаля, надрываясь воплями рожающей бабы. МТО повалена на бок, из проёма пятится задница, тащит Каркушу, который тоже вскакивает и короткими перебежками вальсирует в одиночку. Рядом со мною сидит организм, охает, закрывая ладонью кровоточащее ухо, к нему семенит набегавшийся Котов, поднимает на ноги, подводит к остановившимся на обочине жигулям и отправляет видимо в госпиталь...
Смотрел эти сумеречные картинки как ненастроенным объективом сквозь утреннюю дымку – центр сравнимо чёток, края смазаны и непрозрачны. Как не норовил привычно сощуриться и морганием вернуть резкость в сбившиеся окуляры – не получалось! Минутой во рту скопилась тошнотворная слюна, встала поперёк горла пробкой, небо задало кругаля, голова потяжелела, ткнулась лбом в тюфяк, и я с помощью потери сознания устранился от сокрытия последствий непредвиденного бедствия. Второй за эту короткую поездку аллес капут!
Как однажды предвосхитил события известный косоватый мудрец: «Всё! Кина не будет! Электричество кончилось!»
Со стороны картина виделась иначе. Сворачивая с трассы, Пшеница вместо педали тормоза вдавил в пол рычаг акселератора. Драндулет обалдел от чрезмерной дозы горючего, устремился прямиком к обочине, привстал на три колеса, закрутил в правый крен и идеальной глиссадой ушёл на посадку в кювет. Со всего маху плюхнулся на правый борт, а зачерствелый дорожный откос не дал глубоко зарыться. Жаль, спеца с буссолью в засаде не было, чтобы баллистику полёта замерить – можно бы было техническое обоснование оформить.
Меня и Воронцова отутюжило жёсткой сцепкой – трубой с литыми набалдашниками, длиной метра четыре и дециметра полтора диаметром. Подскок с насыпной обочины подбросил внутри КУНГа всё содержимое, включая жёсткую сцепку, которая в полёте догнала и во весь рост обласкала. Из всего хлама и множества мелочей в качестве выигрыша нам досталась убойная труба – в этой лотерее мы остались лауреатами!
В кабине главный триумфатор Котов взвесил лицом всю массу жопястого водителя, с испуга мёртво вцепившего баранку, ягодицами плотно залепившего командирские глаза. Приглушить нарастание стрессового состояния начальника это не помогло! Именно из-под подвесных полушарий насмерть перепуганного солдата истеричные вопли командира взвода заставили собраться духом всех полуотсутствующих.
Контуженых, не мешкая, отправили в батальон, как только мы немного очухались. МТО-шку на колёса ставили быстро, торопились скрыть успехи пробного полёта авиатора-неуча и как показалось не вызывали Воинскую Автоинспекцию. В советской армии всегда проворно соображали и молниеносно действовали, когда требовалось что-либо зашорить. От врага у нас и так всё шито-крыто – комар носа не подточит, а от своих дознавателей – надо не надо шустрить приходилось!
Руководил процессом сам воевода подполковник Арефьев, принявший командование войсковой частью буквально без году месяц. В глубинах сознания начальство радовалось сквозь слёзы. Радость оттого что все живы и без мелочей здоровы, но батальон оставался без главной авторемонтной единицы. Она же практически новая была – младше МЗМ-ки...
МТО с исковерканным правым верхним углом КУНГа тем же днём отогнали на Ключик и оставили на месте развёртывания второго полевого узла под бдительной охраной Салюкова Вовки и Андрея Принь. Ремвзводу авария обошлась бесчисленными ссадинами и ушибами с признаками сотрясения мозгов... Получается, имелись мозги, коли было чему сотрясаться?
Поцелуй никчёмной железяки несколько недель поминал себя ломотой костей и прихрамыванием. Я засвидетельствовал сотрясение, левая половина тела от уха до лодыжки расцвечивалась тонами от гжели до хохломы. Самую страшную травму получил Вовка Шуфлин, которому надорвало мочку уха. Слава Велесу, крушение не принесло переломов и серьёзных увечий, но мы долго скрипели суставами на всевозможных построениях и кандыбали на марше как колченогие клячи. Тарантас разбит, ездоки покалечены, начальство в шоке, батальон отсмеивает хромой взвод – удручающая драматургия жизни!..
После этого случая первое июня мы определили для себя днём второго рождения, а нашу мамочку Пшеницына с торжественным напутствием «будешь теперь только в колоннах ездить, идиот!» командование батальона перевело служить из ремвзвода в один из ПУС-ов, где летать ему пришлось в других плоскостях. Осиротели отроки, не успев разбегаться!..
Не прошло и недели после описанных событий, как меня закинули на Ключик в помощь Салюкову и Принь. Жизнь, вернее служба преподнесла ещё один неожиданный бакшиш и потекла в спокойных туристических измерениях. По будням произвольно вставали ближе к завтраку; пока «деды» раззеваются, успевал за хавчиком бегать. Дальше матом, молотками и другими сподручными приспособлениями налаживали работоспособность единственной авторемонтной мастерской.
На излёте колымага ткнулась в грунт правой стороной и покорёжила верхний срез КУНГа, где на внешних углах спроектированы направляющие ролики и крюки фиксации тросов, удерживающих стрелу подъёмника. А это одно из базовых приспособлений такого рода техники. Знатоки-командиры приезжали, умными мыслями разрождались, что куда присандалить учили, с чего лучше начинать, а трое безотказных подручников сандалили в меру сил и возможностей. Офицерские подсказки со своевременными солдатскими соображалками свершали дело правильно, без горячки и временных условий. Работа шла в погрузочном режиме «абы не устать», подчас через пень колоду. Расшаркиваться не перед кем, начальники автохозяйства на глотку не брали – груз вины не наш, тяжестных камней на плечи не грузили и недовольства не выязычивали...
Но повозиться пришлось немало, скажу вам...
В выходные нередко случалось как в анекдоте: встал, позавтракал, стемнело! Представить сложно, но это в дни летнего солнцестояния! С первым лучом телесами чувствуешь: песочница веет прохладой. Разомкнёшь глаза, растянешь суставы до хруста, думаешь – горы сверну! Повернёшься на бок, глянешь в окно – пусть стоят, родимые, часов так до восьми!
Я не нарадовался после учебки от такой службы!
Ранним утром пески остывшие, пустыня просматривается на многие километры. Насквозь пропекаясь ещё до полудня, барханы кутаются призрачным маревом, искажают узкую полоску горизонта и демонстрируют фантастические виды фата-моргана. Тут благоухающие оазисы с родниками живительной влаги начинают мерещиться, вереницы плутающих караванов, растянутые на сотни метров и города с изобилием тенистых парков и каскадами прохладных фонтанов. Словом, солнечный удар не хуже «Клуба путешественников» врача Сенкевича.
Небо в Каракумах бирюза чистейшая! Загляденье глаз не оторвать! Месяцами ни облака, дымки или излучины заметной. Близкое, звёзды даже днём просвечивают, и глубокое до одури. Солнцепёк фатальный, температура в КУНГе доходит до невероятных семидесяти градусов – в термометре ртуть вскипает. Смотришь градусник, не веришь, что ты не «цыплёнок табака».
Без панамы тепловое потрясение накрывает не упреждая. Дуреешь, сам того не понимая. Наловишься галлюцинаций, сознание претворяет нечто закомуристое. Если не в податливого манкурта обращаешься – перестаёшь понимать кто ты, что ты за изгой среди скудных порослей не пойми чего, как сюда попал и где найти кадушку ледяной воды, чтобы влезть с головой и не высовываться. Узреешь канистру, вцепишься, с жадностью высосешь глоток, а вода горячая как из томлёного заварника. Мечтаешь о ключевой, лучше в прорубь окунуться, но на выбор закопаться в песок или обложиться бесформенными изразцами такыра. Как ни странно, горячее пойло на минуту приносит облегчение. Мимолётно охладит испариной, позёмистый суховей скользнёт по спине мягким пёрышком – ты замурашишься, развялишься квашня квашнёй и вскоре неизменно снова смотришь нетленных «путешественников». Полный солярис...
Покуда светло – хандришь как душевнобольной; горячей водой из быстро пустеющей канистры смачиваешь череп, споласкиваешь глотку, держась не упиться. Неосознанно ползаешь вокруг машины за единственной тенью. Догонишь, присядешь в раскоряку и сохнешь в забытьи, выпаривая из обезвоженного организма последние капли влаги. Металл жжёт до волдырей – тронуть невозможно. Выбираешь место возле резины колеса, постелешь ватный тюфяк или обрывок байки и вымаливаешь время пережить дневное пекло. А уснуть боишься, иначе пропустишь момент, когда в поисках лежбища какая-нибудь заблудшая эфа захочет к тебе присоединиться.
Эти азиатские гадюки по какой-то науке считаются «песчаными» – в жизни без прочего ангажемента перевоплощаются в настоящих «подматрасных», сволочи... твари божьи!..
От бесчисленных рыжих пауков, боясь, ядовитых, и вовсе спасу нет. Заметишь рыжую бестию под задницей – вскочишь с придыхом словно ошпаренный. Вернее укушенный. Не столько страшны членистоногие, сколь осознание, что тутошние твари ядовиты поголовно. Фаланга хищник ночной, появляется чуть солнце за гору. К человеку безразлична, но матрас, например, и другие невысокие препятствия не огибает, а напропалую как боевая танкетка прёт. Отшвырнёшь её бляхой подальше и осоловелым глазом с выпученной роговицей мнишь по околотку, не ползёт ли в твою сторону ещё какая-нибудь паукообразная или пресмыкающаяся гадина! Нервы на пределе...
Фаланга, она же сольпуга или бихорка – мизгирь отряда с романтичным названием «убегающие от солнца», не ядовита, но я жил без этого знания. В руки брал только тапкой. Есть ещё названия: верблюжий паук или скорпион ветра – быстрые они и агрессивные, в случае опасности обороняются яростно...
Однажды наблюдали кобчика (местный вид пустельги), с небес пикирующего на зазевавшегося грызуна, сами ловили ушастых ёжиков и забавлялись над юркими ящурками вертихвостками. Эти мелкие пустынники сродни нашим древесным ящерицам, но передвигаются особым ползком: приподнимутся на передних конечностях, всмотрятся в твои зрачки, спиралью скрутят хвост, раздуют щёчные пазухи, устрашающе разинут пасть, зашипят вроде как, пугая, а улепётывают раньше, чем придумаешь, как над ними похулиганить. В какой-то миг резкий рывок и перископом торчащий хвост уносится прочь в бурунах взметаемой пыли. Чуйка правит поведением!
Ночевали в КУНГе МТО, питались в незабвенной ключиковской столовой. Вернее хавчик брали трижды в день. Я ходил на кухню и на всех затаривал походные котелки: в нижней части жидкие щи «хер полощи», в крышках каша «параша», а чай «понос невзначай» заполнял фляжки. В отдельных канистрах таскал питьевую воду и отвар верблюжьей колючки – лечебного кустарника, называемого туркменами «янтак». Отвар янтака мутный как моча столетнего верблюда, без привычки горек на вкус, чрезвычайно полезен в профилактике диареи и гепатита. Янтак заваривал узбек Алим Мавлянов, позже перекинутый в столовую кишинского военного городка.
По ночам особая напасть: с приходом тьмы пустыня оживает, по-другому не скажешь, наполняется устрашающими звуками, носимыми слабым движением плохо остывающего воздуха. Слышимость отличная на десятки метров. Одна голодная тварь вылавливает другую и, не заботясь о звукомаскировке, с жутким хрустом начинает пожирать. Кто кем смачно чавкает – понятие не приходит, хруст ломающихся костей и сухожилий напоминает треск сухой ветоши в средней полосе России, когда неловкий грибник ступает на неё при ходьбе.
То поодаль хрустнет, вблизи зловеще зашуршит, цикады прострекочут роем или одинокий хрущ за окном зажужжит как пролётка высоковольтной ЛЭП перед дождём – вся дребезга не даёт уснуть, даже если глаза слипаются сами по себе. Ложишься с опаской, принуждаешь себя забыться, только успокоишься и свыкнешься с фоновым шумом «безжизненной пустыни», как в холмах начинают хаять судьбу хомяки-пищухи, а в горах завывают голодные шакалы. Невероятно нервишки щекочет!
Вокруг никого, случись неординарное – помогать некому! Боеготовность войска Ключика надёжу не вселяет. Отсутствие начальства творит на полигоне если не вакханалию, то полную анархию, известную как мать порядка, и отшельники забытого клочка земли в том порядке лишни. Вас всего трое безоружных вояк пусть в герметичном, но одиноком драндулете, из которого лишний раз до ветру боишься выйти – до утра еле терпишь. Помалу приспело – с выдвижной подножки КУНГа отстреляешь – а большее подпружинит? А невмоготу подопрёт? Страхи шепчут: под машиной змеи кишат – жопы не свесить. Вдруг, какая гадина за мехирь и шулята вцепит? Решил отвалить «тяжести» с лесенки – будь добрый встань с лучом солнца и пока продукт твоей жизнедеятельности не успели растащить скарабеи, неси лопатой куда дальше границ стоянки. Чтобы утренний дурман не прорывался острой вонью заполошной ночи...
Однажды так двойной рассвет встречал. Ранней зорькой отошёл подальше, эстетично присел в ямку. Сижу по нужде, песочницу до края земли высматриваю. В какой-то миг пустыню застилает зарево «и упирается прямо в небосклон», сливаясь с ореолом восходящего на горизонте солнца. В барханах рванула бомба? Атомная? Я с испуга за штаны и дёру к машине. Парням хвалюсь – смеются: орбитальную ракету пульнули с Байконура. Космодром в тысяче километров, сияние как с околицы...
Вовка с Андреем доделывали МТО без меня. Я прожил на Ключике месяц, пока не вызволили в город. Близились учения окружного масштаба; не то чтобы они без меня не состоялись – практика нужна. Мечтай о фонтанах, зевай от павлинов, грезь караванами, точило суеверие, но выучка солдата это твердыня боеготовности войск, а войска связи это нервы армии – основа её существования на современном театре военных действий...
Прав был товарищ Сухов: «Павлины, говоришь? Х-хы...»
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/08/12/815 >За службу не в дружбу >