-…Вы все - une generation perdue!
-Вот вы что такое. Вы все такие! - сказала мисс Стайн.
-Вся молодежь, побывавшая на войне.
Вы - потерянное поколение.
Эрнест Хемингуэй.
«Праздник, который всегда с тобой».
Илью Стогова в скромности уличить так же легко, как и поймать за руку «дипломированного» карманника в переходах метрополитена.
На такое сравнение натолкнула не только остросоциальная тематика в романах автора, но и издание его новой книги «2010. A.D. Роман-газета», вышедшей в серии «книги для умных» и провозглашающей в аннотации «Илья Стогоff - культовый писатель, золотое перо российской журналистики».
Что называется, скромненько и со вкусом. Утешает то, что перспектива развития всегда остается, в конце концов, перо может быть платиновым, бриллиантовым, или, скажем, пером от Swarovski.
По сути, это все неважно.
Важно другое – то, что народ встречает новый роман культового писателя с широкой улыбкой любителя постмодернистских тенденций, пусть и обезображенных до неузнаваемости.
Яркая обложка новой книги Стогова, собственно, и послужила спусковым механизмом отсыла в прошлое, когда, (к слову сказать, не так давно) случилось у меня знакомство с творчеством писателя. Это был роман «Мачо не плачут».
«Батенька, а ведь вы неплохо пишете!» - подумала я тогда.
Натурализм, замешанный на социальной трагедии вообще вряд ли кого-то может оставить равнодушным. Помню, был такой фильм «Лиля навсегда», чудо шведско-немецкого кинематографа с Оксаной Акиньшиной в главной роли - тот же, до слез знакомый, натурализм и социальная проблематика деткой проституции и насилия. Про «такое» некоторые говорят: «жизненный фильм». Вот и Стогов пишет «жизненные книги».
Может, поэтому после прочтения «Мачо не плачут» острыми зубами в мое незащищенное сознание вцепилось сомнение, а не черкал ли своим золотым пером г-н Стогов в том сценарии?
Тематика социальной трагедии человека в нашем обществе, в обывательских слоях, до неприличия склонных к сентиментальности и смакованию подробностей милицейских хроник, всегда пользовалась особенной благосклонностью.
«И тут вы, батенька, с 90ми, что называется, угадали!».
И кроме «…и я там был, мед-пиво пил», к услугам золотого пера все пространство постмодернизма, которое хоть и затрещит по швам от обилия ненормативной лексики и въедливого описания бандитского быта, но выдержит. Непременно выдержит. В постмодернизм надо верить, как верим мы в культовость и золотое перо Стогова. Да и что еще может спасти русскую литературу, как не вера в ее возможности?
Особенно в том случае, когда пространство классических литературных жанров и форм оказывается прокрустовым ложем для «многослойной» творческой индивидуальности современного автора, в то время как постмодернизм, в силу его «недооформленности» как направления, всегда остается для нового творчества «жанровой перспективой».
Книга «Мачо не плачут» появилась очень вовремя, в 1999м году, на оскудевших в ту пору книжных прилавках: именно тогда, когда наступающие 2000-ные подводили черту общественно-политической анархии 90х годов.
Если прибегнуть к поэтическому слогу, эта книга была зеркальной гладью, отражающей баталии современности: кровь и страх, слезы и боль, ужас и бессилие. В ней была та самая бесстыдно обнаженная правда, которую в нашем обществе так любят называть шокирующей откровенностью. Анархия и смута, не контролируемые в те годы государственным аппаратом, народ, обозленный в своей незащищенности не столько на обстоятельства, сколько на этот государственный аппарат. Время, породившее в воронке нового кризиса еще одно «потерянное поколение» , расставляющее приоритеты в соответствии с необходимостью адаптации в суровых условиях действительности.
В 90х необходимость этой адаптации в определенных слоях общества смела каноны морали и упразднила понятие нравственности, создав свод негласных законов, а также пласт новой литературы, подрывающий фундамент литературной нормы в попытке творческой переплавки окружающих реалий в новый, доселе неведомый обществу, литературный продукт. Результаты этой переплавки, как помнит история, часто в большей степени напоминали слив отходов в пустующий котлован современной отечественной литературы.
Кто сегодня не помнит серию книг о похождениях некого субъекта по кличке «Бешеный» Виктора Доценко, или Эдуарда Тополя и его знаменитый псевдо-набоковский слог, которым он с упоением писал о «России в постели», не упуская из виду ни одной детали, бесстыдно обнажающей продажный «коитус в состоянии Бахуса» в постсоветском социуме.
Кто не помнит то огромное количество авторов - «однодневок», которые обволакивали натурализмом и социальными трагедиями всех желающих познать реалии жизни в грязном потоке обрушившейся на страну свободы слова.
Русский постмодернизм, рожденный в безысходности «тупика советской
цивилизации», переживал кризис, и молчание ведущих его авторов, Т.Толстой, В.Ерофеева, Е.Попова, В.Пьецуха, было немым свидетельством глубины этого кризиса.
Окружающую действительность новому поколению помогали познавать
красочные истории о зонах и тюрьмах, в которых жили «настоящей» жизнью герои 90х. Где уж тут найти место для просветительских идеалов и совершенно непригодной для жизненной практики нравственности.
Как расставить приоритеты, когда процесс выживания требует грубой оболочки. Когда на пути, который прокладывает себе в новое будущее Россия «a la guerre comme a la guerre», и в таком социально-психологическом климате любые проявления нонконформизма одинокой личности с политикой «Lamour comme lamour» найдут своих неравнодушных, часть из которых покрутит пальцем у виска, в то время как другая часть посоветует пройти психиатрическую экспертизу.
Илья Стогов, очевидец анархии и смуты, апологет (или жертва?) философии нового времени, сумел адаптировать к реалиям 90х не только себя, но и свои журналистские способности, тем самым доказав свою профессиональную пригодность для весьма толерантной в те годы аудитории, с увлечением листавшей страницы книг о «Бешеном», и не пропускавшей ни одной серии мексиканского сериала «Просто Мария».
Примечательно, что свою книгу о 90х Стогов изваял в считанные дни. Удивительно, как при такой скорости и самоотдаче он не стал народной легендой или, на худой конец, еще одним «рекордом Гиннеса».
Господь Бог тоже создал мир за семь дней, а Пигмалион довольно быстро слепил свою Галатею. Возможно, загвоздка в том, что социум давно уже перестал удивляться каким-либо аномальным явлениям.
Прозу Стогова называют мужской прозой. Это действительно так. «Мачо не плачут» - это и в самом деле территория мужского эго, что называется, без купюр, так, как мы привыкли воспринимать это «эго» в рамках патриархального социума. Всегда казалось, что для полного медитативного погружения в пугающую стоговскую реальность, чтение «Мачо» лучше сопровождать
известной песней Сергея Шнурова: «Я дикий мужчина, яйца, табак, перегар и щетина».
В произведении откровенно радует наличие сюжетной линии.
Главный герой — молодой человек, журналист. Читатель с тихим ужасом наблюдает его повседневную жизнь в клоаке 90х и подворотнях Питера, а также романтические отношения с женщиной, которые символизируют, по моему разумению, тот самый просвет в подворотне как возможность выбраться из клоаки. В последней части романа герой оказывается в Малайзии, в Куала-Лумпур.
«Куда ж вас, батенька, в итоге занесло!».
И почему не в Бандар-Сери-Бегаван, звучит экзотичнее, кроме того, этот город считается второй столицей Малайзии. Думаю, именно скромность не позволила культовому писателю злоупотребить экзотикой.
Стоговский «мачо», поучаствовав в великом множестве гнусных дел в обнищавшей духом и бюджетом России, в финальной сцене романа плачет у подножия изваяния Будды в Куала-Лумпур, обнажая в монологе истоки цинизма и агрессии. По сути, плач этот означает - «я хороший, то есть меня можно любить».
«Мы с детства знаем, как правильно. А потом вырастаем и боимся понять, что ничего правильного в окружающем мире нет. Слова, накрученные вокруг отношений с женщиной, друзьями, родителями... мало ли, что можно наговорить? Мир, в который мы попали, не плох. Просто он играет по правилам, о которых нам забыли сказать...»
Остается только благодарить Всевышнего за то, что послал он «мачо» это изваяние, чтобы мачо, наконец, одумался и понял прописные истины и теперь, наверняка, стоит отправить к изваянию Будды еще толпы «мачо», заблудившихся в лабиринте коварных 90х, чтобы Будда помог им разобраться в том, что такое хорошо и что такое плохо: исповедь, она ведь, где бы не случилась, очищает душу грешника.
Композиционно «Мачо не плачут» - это «цепочка сюжетов», которые мы привыкли наблюдать в документальных очерках из области криминалистики.
Перед глазами возникает фантасмагорическая картина: маленький Илья Стогов с золотым пером наперевес легко шагает по усыпанному язвами телу Российской Федерации, и так же легко огибая зараженные участки, останавливается, вглядывается, и снова идет вперед, успевая записывать свои наблюдения с истинно журналистским рвением.
Факты жизни людей мелькают перед глазами читателя: героин, марихуана,
проституция, бытовое пьянство, токсикомания, гомосексуализм, убийства; список смертных грехов с поправкой на современность – все это ужасает именно тем, что носит бытовой характер.
Помню, как у меня выступили слезы на глазах, когда в одной из сцен главный герой душит щенка таксы, а в глазах щенка - молчаливая просьба не убивать его и он облизывает герою пальцы.
«Вы, право, батенька молодец: умеете-таки выжать слезу из нас, скептиков!»
В этой истории о журналисте очень много, так сказать, тематики «русского шансона», то есть кто-то повесился или застрелился или кого-то повесили или застрелили, кого-то изощренно, по-инквизиторски пытали, затем изнасиловали и снова пытали, чтобы потом повесить или застрелить. Утрирую, надо сказать, умышленно, чтобы вытащить, наконец, из недр своего мировоззрения тезис о том, что подобная социальная трагедия на самом деле не есть истинная жизнь, нас окружающая.
Вообще, в этом так скоропостижно живорожденном детище Стогова много всего: и этих безликих мачо, и безликих подруг мачо, много электрического света в грязных парадных, уродливой «обнаженки», ненормативной лексики, и подробностей милицейской хроники, которую обыватель видит в телевизоре ежедневно.
«Слишком много, батенька, ваших свидетельских показаний!».
По признанию самого Ильи Стогова, многие сцены в произведении автобиографичны. Да оно и понятно, писатель не сам придумал, писатель увидел, поучаствовал и записал.
К слову, биографии героев также не вызывают сомнений в их правдивости:
они похожи друг на друга, как зомби или как те две капли бензодола, который по рекомендации одного из героев для большего «драйва» следует растворить в алкоголе.
Однако, питерская атмосфера, которой насквозь пропитано повествование, это, пожалуй, единственное, что могло бы примирить злобного критика с «отсутствием литературы» в литературе.
Признаться, бьет по живому петербургская реальность, образ города, укрывающего в своей дымке самого себя: незнакомого прохожего с волчьим оскалом, греющего в дырявых карманах руки, исколотые иглами шприцев и татуировщиков; наркомана, корчащегося в приступах тошноты на площади Восстания, вдыхающего марихуановый дым папиросы в грязи съежившейся от холода ночи; романтика с большой дороги, казненного и казнящего;
город, который говорит на диалекте насилия, изъеденный цинизмом до мозга костей, считающий тридцать серебренников в жестяной банке на Дворцовой площади, у Лавры и во дворах-колодцах.
Без сомнения, здесь стоговская реальность бьет по живому без пошлости, на которую обычно так щедра рука культового писателя и журналиста.
Но, увы, непримиримый критик лелеет сомнения: кому все-таки за это воздать хвалу – г-ну Стогову, или все-таки великому и любимому городу?
В целом понятно то, что хотел донести своим произведением до читателя автор, который на самом – то деле, возможно, не так уж и плох, каким кажется на первый взгляд.
Ясное дело, тематика социума как зла заслуживает особенного внимания. Насилие порождает насилие. Трудно быть Богом в мире человеков. Каждый из нас – продукт своего социума. Воспитанные миром извне люди часто оказываются не способными создать как собственный полноценный мир в своем сознании, так и ячейку общества.
Герой автора - человек слабый и злой, лишенный выбора жить по-другому.
«Сильный должен быть добрым» - говорит главный герой, но в призме суровой реалии доброта - это слабость, а слабым быть нельзя: слабые погибают, выживают сильнейшие.
«Хороший вы человек, батенька! И вас, без сомнения, можно любить, как и всех ваших мачо!».
Тем не менее, нужно признать, что всё написанное золотым пером автора действительно имеет смысл уложить в «резиновое» ложе постмодернизма. Причем целиком и сразу, без сантиментов и мимолетных раздумий, удобно ли будет, не тесно ли.
При всей реалистичной бойкости авторского слога, который, равно как и композиция романа, умещается в писательский девиз «Пришел. Увидел. Написал», в содержании романа мы наблюдаем неопределенность, неясности (куда идут герои, зачем идут), которые тесно переплетаются с постмодернистским лабиринтом смыслов : читатель блуждает в книге, как в лабиринте, в поиске смыслов и приходит к выводу, что все не только бессмысленно, но еще и утомительно.
Что касается теории ценностей, имеющей место в традиционной русской
литературе, то оппозиция авторского «постмодернизма» в этом отношении проявляет себя во всей красе: все традиционные ценности оказываются под прицелом беспринципных «мачо», которые в глубине души «хорошие и их можно любить».
И последнее, яркое свидетельство того, что читатель имеет дело с объектом новой эстетической системы – это наличие в романе «квинтэссенции»
постмодернистской эстетики.
Типологическая характеристика постмодернизма на уровне эстетики
«Мачо» «к лицу» так же, как главному герою - красный галстук от Армани:
«Подчеркнутая антиэстетичность, шок, эпатаж, вызов, брутальность, жестокость зрения, тяга к патологии, антинормативность, протест против классических форм прекрасного, традиционных представлений о гармоничности и соразмерности...»
«Да вы, батенька, просто поэт постмодернизма!»
Без сомнения, золотое перо Стогова будет продолжать творить «литературу» для народа.
И, к слову, это вовсе не огорчает капризных критиков:
Стогов - «постмодернист» не настолько бесполезен для русской литературы, как можно предположить.
Во-первых, рассказы очевидца в прокуренной кухне коммунальной квартиры тоже обладают определенной ценностью.
Во-вторых, «Мачо не плачут» - это, прежде всего, информация, заслуживающая пристального внимания современности. Или, если точнее, это протокольная информация, подвергшаяся минимальной редакторской правке и выпущенная определенным тиражом как произведение современной русской литературы.
Ничего не поделаешь, таков на сегодняшний день один из рецептов: как получить бестселлер из варева информации о 90х в огромном чане современности.